Земский докторъ. Том 3. Санитарный поезд

Глава 14

Сразу после перевязки — пуля изрядно-таки раскровянила плечо — Арбатов приказал ненадолго остановиться на ближайшей станции. Именно на станции, а не на полустанке, и не на разъезде — нужен был телеграф.

— Срочно телеграфирую в управление, — пояснил он Глушакову. — Пусть принимают груз на первой же крупной станции. Где смогут.

— Избавиться, наконец, от этих чёртовых бумаг? — начмед хмыкнул, сверкнув единственным глазом. — Это хорошо. Скажи паровозным, Саша… А то и в самом деле… от этих сокровищ вред один! Один Ефим Арнольдыч чего стоит… Да и вас всех зацепило! А вдруг бандиты опять? Давай, давай, Александр… Остановимся!

Между штабным вагоном и паровозом была установлена проводная связь, и все сменные локомотивные бригады умели ею пользоваться.

— А паровоз у нас хороший! — связавшись с машинистом, неожиданно похвастался комендант. — Серии «О». Что значит — «особый»! То есть, специально для санитарных поездов!

— Ты, Александр Николаич, ещё скажи — «Отличный», — штабс-капитан вдруг расхохотался, искоса посматривая на сыщика. — Литера «О» значит вовсе не «Особый», а «Основной». Основной локомотив Империи! Надёжный, тяговитый и скоростной.

— Вот! — подкрутив усы, Сидоренко поднял вверх большой палец. — Надёжный! Основной! Я ведь именно так и сказал… Ну, почти… Паровозные остановят на ближайшей станции с телеграфом…

— А что у нас ближайшая-то? — Иван Палыч с любопытством полистал небольшую брошюрку — «Роспись Московско-Виндавско-Рыбинской жел. дор.»… Та-ак… Разъезд Благовещенский… уже проехали… Какое-то Бухолово… Хм, хорошо, не Бухалово! Ага! Шаховская! Так вот сейчас уже… Что называется, не прошло и года!

— Господа, — улыбнулся Сидоренко. — Может, потом в шахматишки? На вылет?

Идею все поддержали охотно. Что и говорить, время пока что имелось — раненых было не так и много. Вообще-то, в местных госпиталях их придерживали до обратного хода поезда — на Москву, однако же, госпитали-то располагались далеко не везде, не везде и больнички-то были, а раненых с фронта старались эвакуировать с любой оказией.

Послышался протяжный гудок. Засвистели пары, заскрежетали колеса. Состав плавно затормозил у низенькой платформы приснопамятной станции Шаховская. Той самой, где не так давно сбежал Иваньков… убив при этом ребёнка! Ну, да теперь на том свете воздастся… Жаль, конечно, что не судили да на расстрел! Впрочем, Иваньков поплатился за свое злодейство. Гореть теперь ему в аду.

Шаховская… Станция четвёртого класса. Низкая платформа, деревянный вокзал, выкрашенный в зеленовато-серый цвет с оливковыми фасками — официальные цвета Московско-Виндавской железной дороги. Правда, кое-где станционные сооружения давно повыцвели и, покрашенные как и чем придётся, давно потеряли «фирменную» цветовую гамму. Что и понятно — война. Не до красивостей.

— Ладно! Я побежал!

Накинув шинель, Арбатов махнул двум своим жандармам. Оба, кстати, ничуть не пострадали при недавнем налёте, хотя отбивались достойно. Одному пробило пулей околыш, второго не зацепило вообще.

Было ранее утро. Ещё не рассвело. Вчерашний морозец спал, сыпал мелкий легкий снежок. На платформе, поскрипывая, покачивались на ветру фонари. Спрыгнув, полицейские быстро зашагали к вокзалу.

— Интересно, есть ли там сейчас телеграфист? — хмыкнув, негромко промолвил Иван Палыч. — Сильно в том сомневаюсь.

Сидоренко повёл плечом:

— Ну, дежурный-то по станции должен быть! Он ведь и сбегает разбудить телеграфиста. Посёлок-то маленький — все рядом живут.

И впрямь, видно было, как окна вокзальчика озарились жёлтым дрожащим светом. Внутри замаячили тени… Кто-то в железнодорожной форме суетливо выскочил из дверей. Побежал. За ним вышли сыскные. Закурили.

— О! Что я говорил? — рассмеялся Александр Николаевич. — Точно за телеграфистом побежали. Пока разбудят… пока придёт… Ну, минут пять у нас есть, по крайней мере… Успеем спокойно покурить… Господа! Трофим Василич! Степан Григорьевич! Вы со мной?

— Да-да, пожалуй!

Курильщики спешно выскочили из вагона. Задымили не хуже того паровоза — основного в Российской Империи. Доктор с ними не пошёл — просто сидел да смотрел в окно. Думал. О том, дошли ли уже письма до Зарного. Верно, Аннушка уже получила, прочла… И успела уже написать ответ… Или не успела ещё… Ну, так успеет!

«А хорошо бы было — дня через три-четыре прибудем в Москву, а там, на почте — до востребования…»

За окном послышались голоса. Грубые, мужские… И — тоненький, просящий — женский… Точнее — детский!

Сквозь приоткрытую дверь тамбура долетали слова.

— Ну, пожалуйста, дяденьки! Ну, что вам стоит? Лёшку убили… что теперь? А у меня во Ржеве тетка… Военные составы не берут… Пассажирские нынче Бог знает как ходят…

— Не положено!

— Понимаю, что не положено… Ну, дяденьки!

Ага! Арбатов с жандармами скрылись на вокзале. Теперь уже скоро поедем!

— Ну, пожа-алуйста! Христом-Богом прошу.

— Сказано, не положено!

Вот жандармы вышли. За ним — сыщик…

Парнишка бросился к нему, схватил за руку.

Принося с собой утреннюю промозглую сырость, все поднялись в вагон. В том числе — и мальчишка! Лет четырнадцати. Щупленький. Со светлой, падающей на глаза, чёлкой.

Тот самый гаврош, который… — узнал Иван Палыч. — Тогда, на станции… Его младшего сотоварища убил Иваньков при побеге… А парни, между прочим, тогда помогли полиции…

Арбатов обрадовал с порога:

— В Великих Луках передадим груз! Не так и далеко осталось. Там и мы вас покинем.

— Понятно, — искоса посматривая на гавроша, протянул Иван Палыч.

— С нами поедет до Ржева, — кинув на пацана, пояснил начмед. — С разрешения господ полицейских.

— Ну-у… кашу ему на завтрак всяко найдём! — рассмеялся доктор. — Тебя как звать-то, парень?

— Михаил… Миша…

— Ну, Михаил-Миша… раздевайся, грейся… В шахматы играешь?

— Ага!

Паровоз уже дал гудок, когда со станции выскочил какой-то парень в накинутой наспех шинели.

— Гляди-ко — телеграфист! — углядел в окно комендант. — Видать, забыл что-то…

— Телеграфист?

Арбатов быстро выбежал в тамбур.

Паровоз дал ещё один гудок. Состав медленно отошел от платформы.

— Чаттануга — чух-чух! — подмигнув Мишке, напел известный джазовый стандарт Иван Палыч.

Вернувшись, сыщик довольно улыбнулся:

— Груз возьмут ещё раньше! На Ржеве-Балтийском. Вот, только что телеграфировали… Хорошо, не успели отъехать…

— Ну, вот… Мамка моя померла от тифа, — передвигая шахматные фигурки, вполголоса рассказывал Мишка. — Сестёр тетка забрала, а я к ней не пошёл — уж больно злая да нудная. Папка — на фронте. Верно, может, и жив. А меня соседи хотели в богадельню, да я убежал. Встретил вот, Лёху… так и того… — парнишка всхлипнул. — Теперь вот, к тётке, во Ржев. Сестёр навещу… да и сам, может, до лета останусь. Не прогонит ведь, всё же — тётка… У неё там яблоневый сад!

— Яблоки, это хорошо! — потёр ладони начмед. — Шах тебе, Мишка!

— Не беда! А я — вот так!

— А вот мы ферзём!

— Точно?

— Ну да!

— Тогда мат вам, господин хороший!

Гаврош неожиданно счастливо рассмеялся, и Глушаков обиженно засопел:

— Ты где так играть научился?

— В реальном! У нас батюшка, отец Гермоген, «Закон Божий» вёл… Шахматист заядлый!

— Надо же — батюшка! — Женечка сама в шахматы не играла, но, посмотреть, как играют другие, любила. И всегда болела за Ивана Палыча…

— Евгения Марковна, как там Мария Кирилловна? — всё же поинтересовался доктор.

— В перевязочный пошла, — сестра милосердия улыбнулась. — На Ефима нашего Арнольдыча глянуть. Попить ему понесла. В кухонном компот из сушёных яблок сварили! Вот ведь… такая строгая женщина… и такая душа!

Отношения свои княгиня Шахматова и Ефим Арнольдович по-прежнему не выпячивали, скрывали, насколько было возможно. Ну, кто знал — те знали, и языками не трепали. Вот и Иван Палыч, устыдясь своего вопроса тот час же перевел разговор на другую тему:

— А вот, как приедем в Москву, вы бы, Евгения Марковна куда б хотели? Снова на Вертинского?

— С вами? Да хоть куда! Ой… — Женечка вовремя спохватилась, пушистые ресницы её трепетно вздрогнули, небольшая грудь колыхнулась под платьем. — Ну… я бы, верно, на поэзо-вечер сходила! К Игорю Северянину. Помните афишу? Или вот, на Блока… да-да, вот бы на Блока!

— На Блока… Ночь, улица, фонарь, аптека?

— Бессмысленный и тусклый свет… — тут же подхватила девушка. — Но, мне больше другое нравится — Бушует снежная весна, я отвожу глаза от книги… Миша! А ты стихи любишь? Шахматы вот, я вижу, да. А стихи?

— Ну-у… — обыграв Иван Палыча и начмеда, гаврош принялся за Сидоренко.

Все остальные с интересом смотрели.

— Я Майн Рида люблю! И про сыщиков. Про Ната Пинкертона, про Шерлока Холмса!

— О как! Про сыщиков. Наш человек! — поглаживая раненое плечо, восхитился Арбатов.

Мальчишка порозовел от похвалы и даже «зевнул» пешку:

— У меня, между прочим, на лица память очень хорошая… А позапрошлым летом мы с ребятами в дедуктивном методе практиковались!

— В дедуктивном методе? — ахнул Иван Палыч. — Иди ты!

— Да вот, ей-богу! — Мишка легко съел Сидоренского коня и продолжил. — На старшем воспитателе тренировались. Такой был вредный! Так мы…

— Завтрак! Господа, прошу всех на завтрак! — войдя, позвал Харлампиев, санитар.

В Ржев-Балтийский прибыли уже ближе к обеду. Снег перестал, и в небе показалось тускло-желтое зимнее солнце. Хорошо, хоть такое — надоели уже снега да метели! За окнами медленно проплывала платформа. А вот уже показалось и здание вокзала. Паровоз дал протяжный гудок.

Как обычно, санитарный поезд загнали на третий путь, самый дальний от платформы. Пыхтя, подкатил какой-то воинский эшелон и вообще загородил всё.

— Ну вот, — потуже подпоясывая армячок, гаврош-шахматист шмыгнул носом и потянулся за шапкой. — Спасибочки вам за всё, господа!

Иван Палыч нагнал его в тамбуре:

— Слышь, Мишка… Ты б не торопился! У нас обед скоро… супчика бы горячего похлебал. Хоть и пустоватый супчик, а всё-таки. Пока ещё доберешься до своей тётки…

— Супчик? — мальчишка заулыбался. — Да я бы не прочь… Спасибо вам, Иван Палыч! Добрый вы человек, так бы и всякий!

— Да это не я, — отмахнулся доктор. — Это Евгения Марковна посоветовала. Говорит, от миски-то супа не обеднеем. Ты вот что… Ты в жилом пока посиди, пойдём. В штабном нельзя сейчас… лишним…

Лишними в штабном вагоне нынче оказались все, кроме коменданта, начмеда и полицейских. Ждали комиссию для приёма ценностей.

— Верно, они, — подойдя к месту Ивана Палыча, Женечка посмотрела в окно.

Доктор тоже глянул, увидев четырех человек в длинных шинелях с офицерскими шашками и воинских барашковых шапках-папахах. Сверкнули на солнце погоны и кокарды с золотыми имперскими орлами.

Верно, они и есть — комиссия, — подумал Иван Палыч. Странно только, что не от вокзал идут, а откуда-то из-за путей, что ли… Так и невозможно сейчас от вокзала — воинский эшелон все перекрыл!

Четверо. Один — толстый, с одутловатым лицом и погонами майора — два просвета — две звездочки. Видимо — старший. За ним сразу длинный, сутулый… пустой с одним просветом погон — капитан или ротмистр. Лицо какое-то… желтовато-серое… Поджелудочная? Печень? Впрочем, чему удивляться?

Позади шли нижние чины, ефрейтор и младший унтер-офицер. Видать, для охраны.

Хлопнула дверь. В вагоне показался озабоченный комендант:

— О! А ты, Михайла, чего к тётке-то не ушёл?

Женечка улыбнулась, ответив за парня:

— Так пусть пообедает!

— А… ну да, пусть… А я, собственно, за тобой, Иван Палыч! Пошли… Если что — понятым тебя запишем. А то мне, понимаешь, нельзя, жандармом — тоже. Вот вы с Трофимом Васильичем и будете.

— Ну, надо, так надо, — поднявшись, доктор пожал плечами.

Честно сказать, и самому-то было любопытно.

— Миша! Уходить будешь, хоть рукой махни.

— Ага!

Между тем, члены комиссии уже поднимались в вагон, сопровождаемые кем-то из санитаров. А, Сверчок и Харлампиев…

— Вот, господин штабс-капитан… — вытянувшись, начал было Сверчок.

Арбатом махнул рукой:

— Ладно!

— Майор Резенцов, финансовый отдел фронта! — отдышавшись, неумело козырнул толстяк.

Понятно, что неумело — по мирной-то профессии, поди, счетовод-бухгалтер. Или старший клерк в каком-нибудь нехилом банке.

— Титулярный советник Арбатов. Московский уголовный сыск.

— Капитан Хренников…

— Штабс-капитан Глушаков… И наш хирург — господин Петров. Привлечен в качестве понятого.

— Понятые? — майор и капитан переглянулись.

— Вообще-то, мы хотели побыстрей, — кисло улыбнулся Хренников. — Без лишней бумажной волокиты…

— Но, опись составить надо!

— Конечно-конечно! Как же без описи? — капитан охотно покивал и снял шапку. — Ну-с, давайте начнем, господа?

Доктору вдруг показалось, что этот сутулый капитан с болезненным серовато-желтым и есть тут главный, майор как-то не выказывал никакого начальственного поведения.

Сыщик молча поставил на стол саквояж. Тот самый.

— Итак… — «Товарищество Нобель и Ко»… акции в количестве триста штук… «Абрикосов и сыновья»… акционерное общество «Эйнем»… Ценные бумаги товарищества «Братья Ревильон»…

— Бумажки, как бумажки, — дребезжаще засмеялся майор. — И не скажешь — что сокровища. Так, фитюльки какие-то. Эх… счёты бы!

Скучная была работа. Но, дело двигалось.

— Русско-Азиатский банк, закладные…

За окном вдруг показалась фигурка Мишки. Ну, да, просили же помахать на прощанье.

Только уж как-то больно сильно махал! Можно сказать, семафорил… Хотел что-то спросить?

— Господин титулярный советник, я отлучусь на пару минут?

— Хорошо, господин доктор…

Накинув шинель, Иван Палыч поспешно спустился на платформу:

— Ну, чего хотел? Пообедал уже, что ли?

— Да нет… я не про то… — схватив доктора за руку, гаврош потащил его прочь от вагона.

— Я про капитана… — наконец, остановившись, встревожено промолвил Мишка. — Я его видел уже!

— Ну-у… может быть.

— В компании Фернанды и ее «кота»! Сорил деньгами, как… Никакой он не военный! Бандит! — мальчишка передернул плечами. — И толстяка я тоже видел… Только без формы…

— Точно?

— Говорю ж! У меня память.

Вполне могло и показаться, да. Однако, доложить нужно было. И так… незаметно от «комиссии». Маловероятно, но… вдруг и впрямь бандиты? После недавнего налёта на поезд ничему удивляться не приходится.

Незаметно… но, как?

За Арбатовым, наверняка, наблюдают во все глаза. Значит, остаются комендант и начмед. Лучше — комендант он всё же человек военный.

— Господин прапорщик! Там ремонтная бригада… Вас срочно хотят!

— Путь ждут! — недовольно отозвался Сидоренко.

— Говорят, всего-то на две минуты… Что-то там подписать…

Комендант повернулся к «комиссии»:

— Господа, у вас ещё долго?

— Минут на пятнадцать — точно, отозвался за всех сыскной.

— Тогда отлучусь, успею…

— Пойдёмте, я провожу… Саша! — тут же зашептал доктор, едва вышли в тамбур. — Есть сомнения по поводу комиссии. Как бы нам крайними не оказаться!

— Что-о?

Нужно было всё срочно обговорить с Арбатовым! И доктор придумал — как…

— Господин титулярный советник, вы ведь тоже нас покидаете? — вернувшись обратно в вагон, громко осведомился комендант.

— Ну да, — сыщик нервно обернулся. — А в чём дело-то?

— Надо срочно расписку! Ну, вы ведь у нас столовались… и ваши люди… для отчёта…

Даже начмед не выдержал:

— Александр Николаич! Ну, давайте в другое время уже. Сами видите, тут…

— В другое время, извините не могу! Там из службы тыла пришли… Требуют! Да, долго ли написать? Вон, за соседним столиком. Вот и чернила. И листок.

— Ну, коли быстро… — Арбатов поднял глаза на майора. — Вы позволите?

— Да, конечно же! Мы уж почти и закончили. Осталось составить акт!

— Сейчас и напишем… — усмехнулся сыщик. — Ну, где ваш листок… А, вижу… Этот какой-то старый… Ага…

«М. б. комиссия — бандиты. Как проверить?» — всё, что было написано на листке. Ещё даже чернила не высохли.

Надо отдать должное, Григорий Кузьмич всё понял мгновенно. И тот час же заскрипел пером:

— Вот вам расписка! Надеюсь, все?

— Угу… — покивал комендант. — Иван Палыч — отнесёте? Пока мы тут…

— Да извольте же, господа!

«Срочно телеграмму в Волоколамск, сыскное, стол розыска. Вопрос? Где примут ценности. Великие Луки? Ржев? Потом сообщить. Потяну время».

На телеграф послали самого быстроного санитара — Сверчка.

— Итак, всё ли верно, господа? — кивнув на только что составленную опись, поинтересовался Арбатов. — Прошу читать внимательно.

Просмотрели написанное за пару минут, майор с капитаном заулыбались:

— Всё верно! Можем забирать. Где расписаться, здесь?

— Да, пожалуйста…

— Вот еще здесь, в копии…

Да где же этот чёртов Сверчок?

— И вот ещё бы…

— Всё, господа! Нам пора! — безапелляционно кивнув, капитан вдруг захлопнул саквояж. — Уходим. Спасибо за содействие!

Сидоренко и Арбатов переглянулись. Иван Палыч их хорошо понимал. Пока всё не выяснено точно, нельзя ничего предпринимать. Возможны эксцессы!

— Господин капитан, вас печень не беспокоит? — заглянув в глаза длинному, неожиданно поинтересовался доктор.

— Б-беспокоит… — несколько удивлённо отозвался тот. — А почему вы…

— А поджелудочная? Так… поднимите глаза… Посмотрите налево… теперь направо… Ага — склеры жёлтые…

— Да что такое происходит-то? — возмущенно выкрикнул капитан.

— Просто вы заболеваете! — Иван Палыч был хорош! — Заболеваете прямо сейчас. Зараза то дрянная, с последствиями, причём необратимыми.

— Какая еще болезнь?

— Гепатонекроз черного спектра, — на ходу придумал Иван Павлович, чем очень сильно удивил не только капитана, но и начмеда. — Редкое, быстро прогрессирующее поражение печени с аномальной выработкой темного билирубина.

— В самом деле? — напрягся капитан.

— У нас есть лекарство! Точнее, мы можем приготовить…

— Да я же не могу ждать!

— Тогда купите в аптеке. Я могу выписать рецепт. Или будете умирать?

— Рецепт… — нерешительно заморгал капитан. — Это извольте. Только, пожалуйста, побыстрей.

Занервничал! Явно занервничал. Да и его люди тоже. Майор уже несколько раз посмотрел в окно. Правда, ничего не сказал, а лишь поиграл желваками — видать, и впрямь не был тут главным.

— Вот это вот — принимать три раза в день после еды, = лениво объяснял доктор. — А вот это — два раза. А ещё бы не худо…

— Разрешите доложить, господин штабс-капитан! — вскинув руку к шапке, в вагон вошел Сверчок.

— Ну, что там у тебя? — начмед раздражённо покусал губы. — Нетерпеливые все какие.

— Вы велели спросить про бельё…

— Я-а? А, впрочем…

— Так вот. Бельё будут менять на станции Великие Луки!

— Великие Луки… Свободен!

— Есть.

Санитар поспешно ушёл.

— Господа! Мы же забыли самое главное — ассигнации! — вдруг объявил сыщик. — Они просто в другой сумке… Немного, но, тысяч на двести точно… Они здесь, в вагоне… Сейчас… Доктор, прапорщик — помогите! А вы, господин штабс-капитан, пошлите кого-нибудь за чернилами — кончились!

— Да я…

В руках Арбатова и Сидоренко вдруг возникли револьверы:

— Капитан, руки! Говорю руки вверх, живо!

Двое жандармов взяв винтовки наперевес, взяли на мушку нижних чинов. Капитан было дернулся… И, получив от Арбатова хороший удар в челюсть, упокоился в углу, у двери. Майор и «нижние чины» безропотно подняли руки.

Самым удивленным во всей этой компании оказался начмед Глушаков. И потом ещё долго обижался.