Земский докторъ. Том 3. Санитарный поезд

Глава 4

Первая мысль — просто потерял, обронил. А вдруг медальон не в халате был? Машинально в китель сунул… и обронил…

Иван Палыч бросился обратно в штабной вагон. Там ещё теплилась компания, правда, уже изрядно поредевшая и поувядшая. Собственно, только три человека и осталось. Глушаков, воинственно сверкая единственным глазом, о чём-то спорил с Ефимом Арнольдовичем, сам же виновник торжества привалился к стеночке и клевал носом.

— О! Иван! — завидев доктора, начмед удивлённо приподнял брови. — Не спится? Или потерял что?

— Да так… — Иван Палыч замялся.

Не хотелось втягивать в это дело официальных лиц, тем более — собственное начальство. В конец концов — мог ведь и в самом деле, потерять. Выронил просто…

— Я насчет завтрашнего дня, уточнить… Трофим Васильевич, говорят, завтра какая-то большая станция?

— Да, Ржев-Балтийский. Самых тяжелых там скинем… — штабс-капитан покачала седой головой и хмыкнул. — Вот же сказал — скинем! Ну да ведь так и есть. Там госпиталь, небольшой, но… Это хорошо! Так что ты, Иван, своих проверь. Коли в ком сомневаешься, что не довезем…

— Да таких-то, в общем, нет, — задумчиво протянул доктор. — Разве что среди тифозных… Этих гляну.

— Вот и молодец! Это хорошо! Заодно там, на платформе, и подежуришь. Приглядишь! — разведя руками, Глушаков хрипловато рассмеялся. — Ну и мы все будем, да. Думаю, к вечеру уже прикатим, а то и раньше!

— Ну, ты и сказал, Трофим Василич — к вечеру! — пригладив бакенбарды, скептически ухмыльнулся администратор. — Коли б в мирное время — таки да, так бы и прибыли. Как говориться — точно по расписанию. Нынче же время военное. Сколько на стрелках простоим — один Бог знает!

— Ну да, ну да, — согласно покивал начмед. — Иван Палыч! Ты что под столом-то высматриваешь? Уронил что?

— Ну… да… уронил… вещь одну… Так, безделушку, но… Я поищу?

— Поищи, поищи… Чайку с нами хлебнёшь?

— Да, пожалуй…

Доктор быстро осмотрел все помещение, да так ничего и не нашел, разве что разбудил спящего именинника.

— О! Иван! И ты здесь? — потянувшись, комендант смачно зевнул и прикрыл рот рукой. — Всё ещё сидите? А я, пожалуй, спать.

— Да и я, верно, тоже… — протянул доктор. — Ох, Трофим Васильевич, чуть не забыл! Говорят, завтра письма можно будет отправить?

— Можно-то можно, — заваривая пахучий, на травах, чаёк, начмед покивал, искоса посматривая на Петрова. — Только я б на твоём месте потерпел до Москвы! Прав Ефим Арнольдыч — время-то военное. А из Москвы уж, всяко, быстрее дойдут.

— Ну, верно, так и сделаю.

— Это хорошо!

Всё ж таки выпив за компанию чаю, Иван Палыч отправился в жилой вагон, спать. Вроде бы и заснул под мерный стук колес, а потом вдруг проснулся от тишины. Поезд стоял на каком-то разъезде прямо посреди леса. Снова пропускали воинский эшелон.

Вот тут-то и полезли в голову разные нехорошие мысли. О пропавшем кулоне, о чём же ещё?

Если не потерял, если, всё-таки вытащили, украли… Так кого подозревать? Всех? Самый подозрительный, конечно, санитар Мишка Бублик. Судя по рассказам — тот ещё тип! Это мог, да… Но, он всё время на глазах был. Да, как и все! Та-ак. если предположить, что всё же украли… Кто-то должен был видеть, знать! Хотя… нет, могли просто по карманам пошарить. Тот же Бублик… Но, н-нет… он же на виду был, плясал, коленца выкидывал… Тогда — кто?

Так, Артём — вспоминай, думай! Когда халат снял? Так, как позвали на день рождения. Снял, на крючок повесил, пошёл… Вернулся — кулона нету! Значит, именно в этот период… да-а…

Всё же доложить начальству? Нет! Не начальству… Посоветоваться с Сидоренко! Так, как бы между прочим… Поделиться сомнениями — то ли потеря, то ли… Прапорщик — человек умный, и не болтун. Поймёт, и, будем надеяться, поможет. Ну и самому приглядеться… коли возможность представится, так и пообщаться с людьми, поговорить… Глядишь, что и выяснится.

И письмо — да. Надо написать письмо… Потом в Москве отправить…

Письмо Иван так и не написал. Просто не присесть было! День напролет все — врачи, фельдшеры, санитары, сестрички — возились в перевязочном вагоне, потом еще плановый обход лазаретов — а это три вагона! Да не забыть еще про изолятор — глянуть тифозных… Да! Кого-то можно было уже и выносить… вперёд ногами. Что ж, на то и санитарный поезд — жизнь и смерть рядом ходят, рука об руку.

Хорошо хоть Бердников пошёл на поправку. Это было заметно сразу, едва доктор подошёл к нарам. Ну да, именно так раненые в шутку называли лежачие места в перевязочном и в лазаретных вагонах. В лазаретных, кстати, ещё имелись и сидячие места — и тоже все были заняты.

— Иван Палыч! — увидев доктора, Бердников радостно улыбнулся и дернулся, такое впечатление, что даже попытался вскочить.

Пришлось для острастки прикрикнуть:

— Лежать! Лежать, кому сказано? Вставать, Константин, тебе ещё рано. Вот, в Москве, в госпитале, подлечат…

Раненый снова дёрнулся, с мольбой посмотрев на врача:

— Иван Палыч! А я не хочу в Москву… А можно… можно мне здесь долечиться?

— Ну, Костя, — развел руками доктор. — Ты ж сам понимаешь, что нельзя. Ничего, ничего, отлежишься, подкормишься — и снова к нам!

— Ох, доктор… Век вас не забуду! Не вы бы, так…

— Лежи, лежи, Костя. Набирайся сил.

В лазаретных вагонах было куда веселее. Повсюду слышались разговоры, смех. Кто-то играл в шахматы, кто-то — в лото, а кто-то — и в карты, хотя и запрещено было — комендант картёжников гонял.

Вообще-то, в лазаретных управлялись и фельдшера с сестричками, но, положено было, чтоб и доктора появлялись, приглядывали. Тем более, раз уж появился молодой врач.

Осматривая раненых, Иван Палыч невольно прислушивался к разговорам. Кто-то рассказывал про газовую атаку…

— И ползёт такое на тебя облачище! Зелёное, с жёлтым… Смертушка лютая! И ветер гонит, гонит…

— А у нас в деревне — беда, — доносилось из другого «отсека». — Мать пишет — корова сдохла, да ещё реквизировали коня… Для нужд фронта, будь он неладен. Как теперь жить? Скорей бы уж эта война проклятущая кончилась!

— … и мы сидим в окопах… и немец сидит… Вдруг слышим — гармошка! Губная, ну, у германов много таких. Чего бы, думаем? Глядь — а немцы к нам! Без оружия, с музыкой, даже шнапс несут! Давайте, говорят… плохо так, по-русски, но понять можно. Мол, хватит друг в друга стрелять… посидим, выпьем… Рождество же!

— Да уж, в окопах-то со всех сторон такие же мужики…

— … кулаки-мироеды всю землю под себя гребут! А мы — в окопах…

— И кому она надо, чёртова эта война?

— В тылу зато объедаются! Иные господа на военных заказах огроменные состояния делают!

— Кому война, а кому — мать родна!

— Вот уж точно! Брат старший писал — пришлось лавку закрыть, разорился! У кого доступ к заказам военным есть — тот и жирует. А доступ тот за хорошие деньги купить можно запросто. Вот и смекай…

— Коровы нет, коня забрали… Еще и половину семян реквизировали! Вот ведь, крапивное семя… Эх, взять бы винтовочку… да не на немца, а в тыл!

Опасные разговоры велит фронтовики… опасные… И главное, почти открыто. Не боялись уже никого!

Увидеться с комендантом удалось только во время обеда, офицеры и доктора столовались в штабном. Сестры милосердия — в столовом отсеке кухонного вагона, фельдшеры и санитары — у себя, в жилом.

На обед нынче подавали жиденький супчик с мелким блёсками жира и просяную кашу со шкварками. Сало раздобыл Ефим Арнольдович еще в Резекне, с разрешения Глушкова выменял на бидон спирта у какого-то зажиточного латыша — загруженные ещё в Москве запасы продовольствия подходили к концу.

Иван Палыч чуть задержался после обеда:

— Александр Иваныч… мне б с тобой переговорить…

Историю о пропаже кулона комендант выслушал, не перебивая. Да что там было и слушать-то?

— Значит, полагаешь, украли?

— Так… а что ещё думать-то? — развел руками доктор. — Сам потерял? Ну, не такой уж я растяпа…

Покусав губу, Сидоренко пригладил волосы

— Я, конечно, не сыскной, но… Будем рассуждать логически! Для начала — кто имел возможность украсть? Все обитатели жилого вагона. Весь, так сказать, персонал, включая и нашего уважаемого начмеда, и вашего коллегу Завьялова, и сестёр милосердия, фельдшеров, санитаров… Так?

— Ну… так, — согласно кивнул Иван Палыч.

— А теперь пойдём методом исключения! — прапорщик потёр руки и вытащил папиросу. — Значит, я так понял, время предполагаемой кражи — с твоего прибытия сюда… и до убытия. Кто всё время был на глазах?

— Да все и были! — махну рукой, доктор тоскливо глянул в окно, на заснеженную пелену бесконечного леса. — Я пришёл — все уже и собрались.

— Все, да не все, — хмыкнул Сидоренко. — Иваньков, дежурный фельдшер, только на миг заглянул — поздравить. Терещенко, санитар — тоже. Из сестёр милосердия… наверное, одна Женечка задержалась надолго… Но, но, не красней! Подумаешь, поцеловала. В игре же! Можно, сказать — понарошку. Да, сестрички… Их Мария Кирилловна крепко держит… Ну, высокая такая, худая… в пенсне…

— А, видел… На воблу похожа, — не удержался, съязвил хирург. — На сушёную.

— А, кстати — да!

Прапорщик рассмеялся, но тут же вновь стал серьёзным:

Она уже тут насчёт тебя интересовалась. Мол, что у вас с Женечкой?

— Да ничего у нас с Женечкой! — вспылил Иван Палыч. — И быть не может… У меня, вообще-то, невеста есть! И как раз кулон-то…

— Да понял я, понял… — Александр Иваныч прикрыл глаза. — Вообще же сестёр милосердия подозревать несерьёзно! Отметаем сразу. Если я тебе их фамилии назову — удар хватит! Из таких семейств птички — ого-го. Им твой кулон в жизни не надобен. Да и воспитание… Не-ет, тут кто-то попроще… Я бы на Бублика погрешил — так он всё время на глазах был…

— Вот и я о том!

— Ничего, Иван! Разберемся… Кстати, видел вот такое?

Вдруг посмурнев, комендант вытащил из кармана сложенный вчетверо листочек с печатным шрифтом:

— На вот, подивись!

— «Товарищи!» — развернув листок, прочёл доктор. — «Война нужна только капиталистам! Нашим классовым врагам, буржуазии и помещикам, наживающимся на военных заказах… Одна-ако!.. Пролетарии всех стран, соединяйтесь! Долой войну, долой ца…»

— Ну, ну, дочитывай!

— Долой… царя!

— Видал? И такие листочки — по всему поезду! А ты говоришь — кулон…

После обеда, на перевязках вновь ассистировала Женя. Выглядела она, правда, как-то странно. Не шутила, не улыбалась, даже почти не разговаривала и старательно прятала взгляд.

— Жень, — наконец, не выдержал доктор. — Что с вами такое? Какая-то вы сама не своя.

— Да так… — девушка повела плечом и чуть смущенно посмотрела доктору в глаза. — Ах, Иван Палыч, не спрашивайте.

— Хорошо, не буду…

Доктор всё же спросил:

— Неужто, Мария Кирилловна наставление сделала? За вчерашний поцелуй…

— Так вы знаете? — пушистые ресницы сестрички дрогнули. — Ну… да, она… Отругала вчера за… за излишние вольности.

— У неё, я смотрю, не забалуешь!

— Ну да… А вообще она хорошая, справедливая. Но, строгая — да. Она меня ещё и за брошь отругала! Ну, ту, что я для фанта… У нас же, как у военных, форма строгая. Коричневое платье, белый передник… И никаких украшений! А я ведь и не носила… Просто на день рождения… да… Ну, ведь разве нельзя же? Ведь, если человеку приятно…

— Вы славная девушка, Женя! — улыбнулся доктор. — А что до украшений… Так у любого есть свои слабости.

— Да, да! Я видела у вас кулон… Ой, извините! Просто случайно увидела, как вы смотрели… Это вам невеста подарила, да?

Администратор Ефим Арнольдович оказался прав. К станции Ржев-Балтийский санитарный поезд подошёл лишь глубокой ночью. Днём битых три часа проторчали на пустынном полустанке в лесу, ожидая прохода бронепоезда, потом ещё почти столько же — ремонтная бригада меняла поврежденные диверсантами рельсы.

«Тяжёлые» раненые уже были приготовлены к отправке… — некоторые санитары нехорошо шутили, что — «на кладбище». Впрочем, кто-то да выживет, как бы это ни цинично звучало — стационарный госпиталь всё-таки не поезд, да Ржев не такая уж и деревня.

Ржев — да… А вот станция Ржев-Балтийский располагалась не так уж и близко от города.

— Железная дорога могла б и вообще в пятнадцати верстах пройти, — выбираясь на платформу, хмыкнул администратор. Верноподданнические бакенбарды его сразу же заиндевели на сыром пронизывающем ветру. — Представьте, Иван Палыч, что тогда было бы с городом? Вся торговля вмиг бы загнулась. Пришлось уж земству подсуетиться… Ого! Кажись, тут нас всё ещё ждут!

Сразу же по прибытию поезда, прямо на платформу один за другим выехали три грузовика с красными крестами на тентах. Из первого выскочил суетливый худой человек, уже в возрасте, в накинутой поверх белого халата, шинели с погонами майора.

Выпрыгнув из вагона, Глушаков тот час же направился к нему.

— А, Борис Фёдорович! Всё же дождались. Это хорошо. Вот, спасибо! Сейчас мы быстро.

— Это мы — быстро, Трофим Васильевич! — замахал руками майор. — У нас же — автомобили! Ну, ты погляди только, экие красавцы! Добрался прогресс и до наших мест…

— Борис Фёдорович, я тебе из Резекне про продукты телеграфировал, — подошел Ефим Арнольдович. — Нам бы тушёнки… Хотя б трофейной…

— Да наскребём! Я грузовичок пришлю… Вы когда отправляетесь?

— Сразу, как только всё оформим, — подойдя, пояснил комендант. — Но, тушёнку в любом случае дождёмся. Наш дежурный и примет… Вот, знакомьтесь — Иван Палыч Петров, полевой хирург.

Раненых увезли быстро, зато потом долго оформляли документы. Пользуясь случаем, ходячие раненые тоже выбрались на платформу — травили байки, курили. Начмед не возражал — пусть подышат да ноги разомнут.

Станция был, как станция. Длинная, с фонарями, платформа, одноэтажное здание вокзал, деревянное, но, выстроенное в стиле «модерн», как и все на Московско-Виндавской железной дороге, точнее — Московско-Виндавско-Рыбинской…

Наконец, все бумаги было оформлены. Суетливый майор забрался в открытую кабину доживавшегося его грузовичка. Уехал.

— Так! Внимание, все — по вагонам! — громко распорядился комендант.

Помогая друг другу, раненые забрались по местам. Скрылось и начальство.

— Иван Палыч, как грузовик примешь, меня растолкай, — попросил Сидоренко. — Мали ли, вздремну малость.

— Хорошо!

Доктор забрался в кухонный вагон — ну, туда же тушёнка! — и принялся ждать, время от времени, поглядывая на часы, висевшие на фасаде вокзала.

— А вы, здесь, — немного погодя, к врачу подошёл невысокого роста мужчина лет сорока, узкоплечий, но жилистый, крепкий. Вытянутое землистое лицо его казалось уставшим, что еще больше усугублялось щетиной. В руках он держал складишок — трофейный ножик, — который лениво крутил в ладони.

— Если вдруг забыли — Иваньков, Фёдор Ильич, фельдшер.

Иван Палыч повернул голову и улыбнулся:

— Почему же забыл? Помню. Трофим Василич всех представлял.

— Ну и славно, — фельдшер спрятал нож в карман, потёр руки. — Значит, нынче вместе с вами дежурим.

— Выходит, так…

— Бывали раньше во Ржеве?

— Нет.

— И мне не довелось. Говорят, красивый город…

Поговорили. Так, ни о чём, как бывает между практически незнакомыми людьми. Тянули время…

— Повара спят давно…

— Ну да…

— Вы курите? — вдруг поинтересовался Иваньков.

— Нет.

— А я курю… Пойду тогда на платформу.

Фельдшер вышел, невысокая фигура его какое-то время маячила за окнами вагона… А потом вдруг:

— Господин доктор! — Иванков резко ворвался в вагон. — Там, на вокзале… По-моему, кто-то из наших раненых. Вы бы глянули… Такой, матросик в чёрном бушлате — увидите. В буфете сидит. Не положено.

Были среди раненых матросы? Вроде бы, были… А этот что делает на вокзале? Амурные дела? Хм… Всё же не худо проверить!

Изнутри вокзал выглядел ещё лучше, чем снаружи. Три зала ожидания — для первого, второго и третьего классов, вместительный буфет.

В буфете-то Иван Палыч моряка и обнаружил. В компании с какой-то весёлой дамой. Впечатления раненого морячок никак не производил, но всё же доктор счёл необходимым в сём убедиться. Подошел, улыбнулся, спросил.

— Не, я не с поезда, Ваш-бродь! — улыбнулся во весь рот морячок. — То есть, с поезда — но, не с санитарного, а с броневого! На побывку отпущен… Вот отпускной билет!

Там же встретил и Сверчка.

— А ты что тут делаешь? — спросил Иван Палыч, пытаясь выудить из головы его имя, но кроме Сверчка ничего так и не припомнил.

— Иван Палыч! — вскрикнул санитар, словно испугавшись. — Да я… да просто! Погулять! Пока стоим!

И огляделся воровато.

— Погулять — это хорошо, — кивнул доктор.

Сверчок нервно хрустел пальцами, невольно привлекая к себе внимание.

— Ты чего? Все в порядке? — прямо спросил Иван Палыч. — Уж не задумал ли чего плохого из-за своего долга Бублику?

— Я? Ну что вы! Говорю же — просто прогуляться. Ну пока, Иван Палыч, пойду. Устал стоять.

И не дождавшись ответа, убежал в сторону закрытых торговых лавок — книги, табак, ломбард, крупы.

«Странный какой-то», — проводив его взглядом, подумал доктор.

Зря прогулялся…

Ну, что же…

Чёрт! Что-то прокатило по платформе. Грузовик?

Доктор бросился к окну.

Точно! Грузовик! Привели, наконец, тушёнку… Но куда же они!

Грузовик укатил почти к самому паровозу. Точнее — к перевязочному вагону, в коем хранились все медикаменты, а так же располагался и аптечный пункт. Подъехал, остановился. Из вагона что-то кинули в кузов… Или — показалось?

Иван Палыч уже бежал следом.

— Эй! Эй! Да не туда! Вон ваш вагон… Поворачивай!

— Да, да, поворачивайте! — в кузове грузовика вдруг возник Иваньков, фельдшер. Тоже, видать, только что прибежал.

— А, доктор! Тут шофёр вагон перепутал… Давай, давай, паря, разворачивай… Вон он, кухонный… Через четыре вагона!