Земский докторъ. Том 3. Санитарный поезд

Глава 12

Москва встретила санитарный состав шумом и суетою. На пощади, перед Виндавским вокзалом уже дожидались большие санитарные автомобили. Иван Палыч даже бы сказал — автобусы.

Раненых оформляли полдня. Медицинские карточки, вещевые аттестаты — всё требовало тщательности и не терпело спешки. Иван Палыч извёл три пузырька чернил, и его чёртов коллега Завьялов — ничуть не меньше. Начмед Глушаков носился по всему составу, выбегал на перрон, ругался, снова забегал в штабной вагон. Что-то там не сходилось по описи, то ли полотенца, то ли матрасы, и придирчивый тыловой чиновник, узколицый, плешивый, с венчиком седоватых волос, нехорошо щурился и ничего подписывать не хотел… Особенное недоверие его вызвала «Справка о захоронении санитара Михаила Бублика»…

Лишь только ближе к вечеру все раненые, наконец, были устроены по госпиталям. Последними забрали самых лёгких, уже выздоравливающих. В том числе и юную мамочку Марину. Ох, как та была благодарна! Впрочем, не только она… Юная девочка Александра, дочь Марины, оказалась звонкой и спать солдатам не давала.

— Спасибо вам, Иван Палыч! — прощаясь, раненый санитар Константин Бердников едва не пустил слезу. — За ногу спасибо… и вообще, за всё. Бог даст, свидимся. Я обязательно в наш поезд попрошусь!

— Выздоравливая, Костя, — улыбнулся доктор. — Если обратно к нам — будем рады… Санитары нужны!

Да, с санитарами образовалась проблема. Из пяти положенных по штату санитаров в поезде осталось трое, нужно было срочно искать замену, иначе весь груз мужских забот упал бы на хрупкие плечи сестёр милосердия.

— Поеду к тыловикам, что ж, — выходя из вагона, Глушаков устало вздохнул и вытащил папироску. — Бумаги все привезу, объясню… Может, кого и выбью.

— Может — с вами? — предложил Иван Палыч. — Чем смогу — помогу.

Закуривая, начмед неожиданно рассмеялся:

— Да чем ты там поможешь-то, Ваня? Там же это, сам знаешь — бюрократизмус! Так что в этот вечер советую отдохнуть. Но… не шибко! А то, знаешь, бывали кое с кем случаи… В театр с сестричками сходи или в синематограф, тут рядом, на Мещанской, есть. А на Сухаревке да на Сретенке — театрики… Ой, Иван Палыч, ты в Москве-то бывал?

— Да так…

— Ну, тогда у извозчиков спросишь! Да и сестрички знают… — выпустив дым, Трофим Васильевич подмигнуло доктору своим единственным глазом. — Это, Иван, у вас единственный вечер. Завтра — суматоха до самой ночи. Прибрать поезд, да всё получить: медикаменты, перевязочные, лекарства… Ещё ревизия пожалует! Ох, даст Бог, с салицилкой не разберётся… Так что сходи, сам проветрись, да женский состав поразвлекай — дамам, знаешь, иногда нужно в свет выбираться.

Доктор всё же решил воспользоваться светом начальства, и, успев отправить письма, вышел с вокзала не один, а в компании трёх сестричек, в числе коих, разумеется, была и Женечка… Евгения Марковна. Самая молодая. Две другие сестры выглядели куда как старше: худущая, лет тридцать пяти, Пелагея Демидовна, и юркая кругленькая Серафима Петровна, той было за сорок.

На площади у здания Виндавского вокзала толпились извозчики и таксомоторы. Углядев клиентов, многие тот час же подкатили ближе:

— Поехали барин! До Красной площади — всего за три рубля!

— Барышни, вам куда надобно? Домчим вмиг.

— Никуда нам пока что не надобно, — отозвалась за всех Женя. — Мы вообще хотим погулять…

— Так вам на бульвары надо, в парки… Мы отвезем!

Едва отвязались. Больно уж был навязчивый сервис.

— Я тут, знаю, синема поблизости есть, — Евгения с улыбкой глянула на коллег. — Ну, помните, ходили?

— Так и пойдём! — охотно согласились сестрички. — Иван Палыч, вы ж с нами?

Ну, а куда е ещё-то? В Зарное всё одно не успеть, а в самой Москве доктор никого не знал. Эх, если б Петроград — вот там, да. Там знакомых много…

«Синематограф 'Варшавский шик» — так именовалось культурное заведение, располагавшееся не так и далеко от вокзала. Как раз сейчас давали одну за другой две фильмЫ — отечественную «Умирающий лебедь» и американскую «Бродяга-Музыкант» с Чарли Чаплиным.

— Пойдёмте на «Бродягу»! — сразу же предложил молодой человек. — Хоть посмеемся.

— А «Умирающий лебедь» — чудо, как хороша! — неожиданно возразила Серафима Петровна. — Такая вся волнительная. И там — Вера Коралли…

Женечка улыбнулась:

— Не спорьте! Пойдём сразу на обе. Они ж одна за другой!

Сеанс «Умирающего лебедя» Иван Палыч позорно проспал. Хорошо, ещё не храпел… наверное. А, может, и храпел, да тактичная Евгения Марковна ничего не сказала. Хотя, могла бы, наверное, и разбудить.

В перерыве заглянули в буфет, заказали сельтерской с пирожными. Выбирали самое дешёвое — жалованье-то ещё не заплатили. Женщины обсуждали фильмУ… Иван тоже, как мог, поддерживал беседу:

— Интересное какое название — «Варшавский шик». К чему б такое?

— Так владелец — поляк, — вдруг обернулся сидевший за соседним столиком юноша. Рыжеватые волосы, бритое, как у актёра, лицо, впрочем, довольно приятное. Одет небогато — студенческая тужурка, помятые штучные брюки. Модный бордовый галстук заколот дешевой булавкой.

— Я и сам поляк… Из Белостока.

Звали парня Яцеком, а фамилию Иван Палыч не расслышал… Вообще, приятный и воспитанный молодой человек. Явно — студент.

— Санитарный поезд? — узнав, кто такие его новые знакомые, неподдельно восхитился юноша. — Это как? И куда же он едет? На запад… К Риге! Уже завтра! Ого… А пассажиров… Нет? Не берёте? Жа-аль… Как-как, говорите? Имени императрицы Александры Фёдоровны? Ага-а… Знаете, мой любимый актёр, Саша Вертинский, тоже был санитаром! И как раз на санитарном же поезде. Его потом ранили… и даже наградили… Как! Вы не знаете, кто такой Вертинский? Ну, такой… в костюме Пьеро! Ну песня же — «Кокаинетка»!

Что вы плачете здесь, одинокая глупая деточка

Кокаином распятая в мокрых бульварах Москвы!

— с чувством продекламировал новый знакомец.

— Ну, афиши ещё по всему городу… Неужели, не видали? Ах, да, вы ж всё время в пути. Тогда я вам советую сходить на выступление! Знаете, где театр миниатюр господина Арцыбушева?

А ведь заинтриговал! Сестрички, словно охотничьи собаки, тут же встали в стойку. Ну, интеллигентные же женщины — не чужды современному искусству.

Что ж, после Чаплина поймали извозчика…

«Поэзо-вечеръ Игоря Северянина» — кричала афиша со стены. Рядом висела другая: «Печальныя песенки А. Н. Вертинскаго»…

Песенки действительно были печальные. Как и сам артист. Он появился, возник, словно бы ниоткуда, в мертвенном свете лилово-лунной рампы. Худой неврастеник в костюме Пьеро, с выбеленным гримом лицом… Посланник иного мира…

Встал… вытянул руки… запел, грассируя и растягивая слова…

Где вы теперь, кто вам цАлует пальцы?

Куда умчал ваш китайчонок Ли?

Иван вдруг поймал себя на мысли, что песенку эту он хорошо знает… по крайней мере — первый куплет… Где-то уже ее слышал… где?

Ну да! Так ведь…

— Вы, может быть, ещё любили португальца…

— Ого, Иван Палыч! Вы подпеваете? — восхищенно прошептала Женечка. — Знаете эту песню? Откуда?

— Классику надо смотреть! «Место встречи изменить» нельзя называется…

— «Место встречи…» Не, я такой фильмЫ не видела…

На сцене еще стояло два баула. Один — черный, другой — белый. Зачем — непонятно, но, служитель их периодически переставлял. Наверное, для антуража!

— Посвящается Вег-ре Холодной. Г-русской актг-риссе…

— Ах, где же вы, мой маленький кг-реольчик…

После концерта вся компания вышла потрясённой.

— Ах, надо же — так! — покачала головой Серафима Петровна. — Вот ведь и голоса-то никакого нет… А как берёт за душу! Особенно — «Креольчик»… Ах, Вера Холодная, ах…

— А костюм какой? — Пелагея Демидовна сняла песне. — И баулы эти… Хорошие баулы, крепкие — у меня папенька кожевенник, я разбираюсь. Чёрный и белый! Акмеизм!

— Символизм, Пелагея Демидовна! — поправив, Женечка тут же сбилась. — Или этот… футуризм. Ой! В следующий раз на Маяковского надо.

— И на Блока! — улыбнулась Серафима Петровна.

— И на Блока! — хором повторили все.

— А мы, между прочим, вчера на «Пиковую даму» ходили! Гм… кое с кем, — не удержавшись, похвастался на следующий день администратор Ефим Арнольдович.

Иван Палыч улыбнулся:

— А мы — на Вертинского!

— А кто это?

— О-о!

Комендант поезда Сидоренко вчера вечером встречался с бывшими однополчанами и нынче выглядел помято.

Ждали начмеда, и тот не преминул появиться, правда, не точно к восьми, как было назначено.

Отдав распоряжения, Трофим Васильевич устало потянулся к графину… увы, пустому — выхлебал Сидоренко.

— Вот… воды даже нет… — неизвестно, кому пожаловался Глушаков. — Эх… нам бы сегодняшний день пережить… Ладно, пойду встречать ревизию. Все остальные — по расписанию… Ну, вы знаете…

День, как и предупреждал начмед, прошёл в полной суматохе кутерьме, которой всё же удалось придать видимость хоть какого-то порядка. По крайней мере, бинты и вату в кухонный вагон не загрузили, и не таскали продукты в перевязочный…

— Па-аберегись!

По платформе (а санитарный поезд загнали на самую дальнюю) деловито сновали грузчики с тележками, подъезжали какие-то подводы и даже грузовики. Принимали, пересчитывали, расписывались — грузились…

И к вечеру вроде бы как…

Впрочем, тьфу-тьфу — не сглазить!

Часиков в восемь начмед вновь созвал всех в штабной вагон. И выглядел при этом хоть и устало, но довольно и весело. Иван Палыч уже знал, почему — ревизия про украденную салицилку не дозналась.

Усевшись за стол для совещаний, Трофим Васильевич пригладил волосы и подозвал какого-то молодого человек, скромно дожидавшегося в дверях:

— Разрешите представить — Яцек Лозинский, наш новый санитар. Хоть одного прислали! Это хорошо. Прошу, так сказать, любить и жаловать… Терещенко!

— Я, господин штабс-капитан!

— Введешь, так сказать, парня в курс дела.

Яцек? Тот самый парень, из синематографа! Совпадение? Иван Палыч не знал, что и думать… Однако же, пан Лозинский подошёл к нему первым, как только выдался удобный момент:

— Доктор! Как же я рад! И… разрешите поблагодарить за вчерашнюю беседу, — Яцек обаятельно улыбнулся. — Иначе как бы я узнал про ваш поезд? Видите ли, меня… я был вынужден оставить учебу… И ваш поезд — это просто находка для меня!

— Что ж, и я рад, — покивал Иван Палыч. — Будем работать вместе… Признаться, удивлён! Как-то вы очень уж быстро…

— Так я с утра в управление госпиталями… — поляк развел руками. — У меня там дядька! Помог. Кстати, через него я и с господином Вертинскими познакомился. Слышал, вам вчера понравились… Да, уже видел ваших девушек, сестёр.

Дядька в управлении… Ну, что ж — тогда понятно…

Встретив за ужином сестричек, Иван Палыч подсел к ним за стол. Обсуждали вчерашний концерт. Потом заговорили о Северянине, о Бальмонте… вспомнили и нового санитара:

— Он нас так благодарил, так благодарил…

— Бывший студент, технолог…

— Его отчислили… кажется, за политику!

— Сейчас так многих…

Послышался протяжный гудок паровоза. За окнами медленно проплыла платформа… Прощай, Москва! Вернее сказать — до следующего свидания.

Новый санитар Яцек Лозинский напряжённо смотрел в окно. Что он там высматривал? Кого? Вот, перевел дух… улегся…

Поезд летел в ночь…

Волоколамск встретил состав неожиданным солнышком и палевым, в мелких перистых облаках, небом. Перед самой станцией долго стояли, пропуская два воинских эшелон и бронепоезд, и, когда подошли к платформе, уже совсем рассвело.

— Две с половиной тысячи жителей, — сидя у окна, молодой фельдшер Антон Никешин вслух читал справочник. — Шесть православных церквей, приходское и уездное училище, больница… ткацкая фабрика братьев Старшиновых…

За окнами проплывало веселенькое деревянное здание вокзала, и доктору на миг показалось, что поезд здесь останавливаться не будет, просто проскочит станцию мимо. Нет, всё же остановились. Просто паровоз дотянул до водонапорной башни — подлить водички.

— Часа три простоим! — заглянув в жилой вагон, информировал Глушаков. — Встречный санитарный пропустим… Ну, кое-что доберем в местной больничке. Иван Палыч, давай со мной, поможешь! Извозчики здесь, я надеюсь, есть…

Доктор и начмед провозились в больнице часа полтора, всё пытались выбить побольше медикаментов, а лучше — обеззараживающих — карболку, хлорку и всего такого прочего, чего не шибко-то дали в Москве. А у местных — было! Правда, заведующий больничкой — этакий седобородый «Айболит» лет семидесяти — вовсе не собирался отдавать всё за просто так.

— Мы вам карболку, а вы нам что? Нам бы жаропонижающее…

В общем, пришлось немного поторговаться, но, в конце концов — договорились.

Погрузив пару ящиков на местные больничные сани, привезли всё прямо к вагонам.

— Эй, помогайте! — выпрыгнул из саней начмед. — Да что вы стоите-то? Саша! Распорядись…

Необычно взволнованный, комендант подошёл к Глушакову:

— Господин штабс-капитан… Трофим Васильевич… Яцека… нового санитара, убили!

— То есть, как убили?

— Ножом! Мы уже властям сообщили… ждём…

— Да уж… — переглянувшись с доктором, начмед развел руками. — Вот это новость… Вот это… да-а! Как хоть случилось-то?

А случилось всё, непонятно, как… То есть, никто особо не видел. Вспомнили только, что молодой поляк, как и все, вышел на платформу прогуляться… а потому как-то вдруг исчез, и обнаружился уже в жилом вагоне — мёртвым. А саквояж его — пропал! Может, ограбление? Но что такого могло быть у обычного санитара, бывшего студента?

Этот вопрос сильно занимал и сыскного агента господина Арбатова. Да, да, именно его сюда и прислали, не судебного следователя же из Москвы вызывать? Правда, надо отдать ему должное, Григорий Кузьмич ни словом ни начмеда, ни коменданта не попрекнул, а просто принялся делать свою работу — деловито и дотошно, как всегда. В помощь ему были приданы два жандарма.

Да! Сыщик разрешил составу продолжить путь!

— Вас на фронте ждут, — пояснил господин титулярный советник. — Меня торопят. А я торопиться не люблю. Тем более, здесь, в городе, поиском есть, кому заняться. Впрочем, думаю, преступника уже и след простыл… Меня же сейчас больше ваш санитар занимает… интересный такой санитар… Ну, что же!

Арбатов потёр руки:

— Начнём! Думаю, до Ржева управимся…

На удивление, первые результаты расследования появились, едва поезд отошёл от перрона. Фельдшер Антон Никешин вспомнил, что, когда все пошли к вокзалу, Лозинский шёл позади… И, вроде бы, как кого-то встретил… Или его встретили…

— Я не рассмотрел — далеко было. Просто оглянулся… А он там разговаривает с кем-то… Ну, господин такой стоял… в пальто, в шляпе… Роста? Да, скорее, среднего. А лица я не разглядел. Говорю ж — далеко было… Да и мало ли кто с кем поболтать остановился? Может, закурить попросили?

— Может, и закурить… — задумчиво протянул сыскарь. Худощавое лицо его выглядело напряжённым и немного уставшим… — А что, в жилом вагоне совсем никого не оставалось?

— Так мы там только спим… Ну и так, отдыхаем, когда в пути, — пояснив, комендант дернул шеей. — А тут — станция! Да и погода… Прогуляться — сам Бог велел. Но, может, кто и оставался, спал…

Тело обнаружил Терещенко, санитар:

— Гляжу, сидит себе у окна, привалился… А я уж с вокзал пришел, да курева забыл купить. А у него, вроде было, я и спросил… Потрепал за плечо — он и повалился! И на левом боку — кровь…

— Удар профессиональный, на раз… — это уже говорил Завьялов. — Скорее всего, финский нож… Как Бублика — помните?

Арбатов внимательно выслушивал всех, кое-что записывал и задавал вопросы:

— А почему вы на вокзал шли? Поезд далеко остановился? Ах, паровоз… У водокачки… Ясно! Ну, что же — паровозную бригаду ко мне! Разумеется, по очереди…

Вот тут и появился незнакомый господин в пальто и шляпе! Тот, с кем разговаривал убитый.

— Не-е, господин следователь… Думаю, тот уж никак не из господ. Хоть и в шляпе, — машинист, Егор Ферапонтович, был человеком уже пожилым, но памятливым.

— Почему же не из господ?

— Семечки тыквенные плевал. Ну, прямо на рельсы. Этого еще угостил… ну, парня… — машинист подкрутил седые усы. — Вместе и плевали. Господа так бы не стали. У них — воспитание.

— Значит, встретились они, как добрые знакомые?

— Да вроде того… Поговорили, да пошли вместе в вагон…

— Та-ак… Александр Николаич, а что-то из вещей убитого пропало?

— Да всё! Целый саквояж.

Про то, от кого именно Яцек Лозинский узнал о санитарном поезде, уже успел рассказать Иван Палыч. Сейчас, после убийства, вся эта история выглядела весьма подозрительно.

Еще Арбатов допросил и сестричек. Точнее сказать, просто побеседовал — они всё равно ничего толкового рассказать не могли, просто не видели. Все, кроме одной…

— Пелагея Демидовна я… — женщина правила пенсне. — Кое-чем поделиться с вами хочу… Нет, нет, никого я не видела… А вот мы недавно на Вертинском были… Знаете, модный такой актёр?

Иван Палыч хмыкнул при этих словах. Он сидел рядом, за стеночкой, разбирался с бумагами и всё прекрасно слышал…

Вот ведь! И причём тут Вертинский?

Однако, Григорий Кузьмич слушал внимательно, не перебивая. Вот же выдержка!

— Так вот, там, на сцене… Там два баула было… — между тем, продолжала сестра милосердия. — И у нового санитара саквояжей — два!

— То есть, как это — два? — удивился сыщик.

— Да так! — Пелагея Демидовна сняла песне. Видно было — волновалась.

— Понимаете, я его… санитара то есть, сначала один раз встретила — с саквояжем в вагон поднимался… Потом — второй… тоже с саквояжем… Ещё подумала — и что он всё время с поклажей ходит? Присмотрелась, а саквояж-то другой!

Убрав песне, сестра всплеснула руками:

— Да, похожи… но, не совсем. И строчка другая, и замочки немного не те… У меня папенька кожевенник был, я разбираюсь!

Второй саквояж Лозинского нашли под багажной полкой. Помог Никешин — случайно увидел, как там вощился новый санитар.

— Ну, что ж — вскрываем! — усмехнулся Григорий Кузьмич. — Вы, доктор и вы, господин прапорщик, будете понятыми. Потом в протоколе распишетесь…

С этим словами Арбатов щелкну замочкам и распахнул саквояж…

Газеты… журналы… театральные афиши… И какие-то ещё бумаги… на деньги, вроде, не похожие…

— «Товарищество Нобель и Ко», «Абрикосов и сыновья», акционерное общество «Эйнем»… — раскладывая на столике объёмистые пачки, вслух читал сыщик. — «Братья Ревильон», Русско-Азиатский банк…

— Ну? — Арбатов с торжеством глянул на понятых. — Догадываетесь, что это такое?

— Кажется, ценные бумаги, — нерешительно промолвил Иван Палыч. — Акции…

— Всё верно! Ценные бумаги… — Григорий Кузьмич покивал и, вытащив из кармана портсигар, исподлобья взглянул на доктора… — Ну? И откуда всё? Вспомните! Во всех же газетах писали.

— Неужели… — ахнул Сидоренко. — Неужели — сокровища Харьковского банка? Те самые…

— Именно! — сыщик засмеялся и, наконец вытащил папиросу. — Сокровища! Точнее сказать — недостающая их часть. Это Яцек, как видно, был связан с варшавскими ворами… Вот и решил своих же обворовать… На свою голову! Однако, не уберегся, да-а…

В этот момент взорвалось оконное стекло! Просто рассыпалось на сотни осколков, один из которых оцарапал доктору щеку…

— Господи! — Иван Палыч глянул в окно. — Там всадники! Много!

Снаружи послышались выстрелы… Засвистели пули… Впереди тревожно загудел паровоз…