Рюрикович 5

Глава 5

Как же знатно мы шлепнулись на лужайку под балконом…

Сверху посыпались обломки дерева, куски бетона, кирпичная крошка и осколки стекла. У меня даже помутнело в глазах, когда защитный кокон высосал невероятное количество энергии. Упасть с высоты шестого этажа это вам не хухры-мухры!

Тут как бы костьми не раскидаться по ракитовым кусточкам!

— Ох, матушки-и-и, — простонала Елена Васильевна, пока я накрывал её своим телом от падающих сверху последствий взрыва. — Боже, помилуй меня по Своей милости, по великой Своей любви изгладь мои беззакония. Омой меня от неправды и от греха очисти, потому что я сознаю свои…

Баммм! Сверху рухнуло одно из резных брёвен, поддерживающих перила.

Это было последней каплей для моего защитного кокона. В следующий миг он рассыпался мельчайшей пылью. К счастью, это было последним из ощутимых обломков. Дальше сыпался только пепел от горящего зала.

Сверху послышались крики. Раздалось бряцанье оружия, вспыхнули огненные шары. Похоже, что одним взрывом неизвестные заговорщики не ограничились. Они решили удостовериться наверняка в содеянном. Вот только там были мои верные люди…

И там шел нешуточный бой!

Я отряхнулся, поднимаясь с земли, и тут же закашлялся — горький дым въедался в лёгкие, словно отрава. Елена Васильевна лежала, крепко прижимая к груди руки. Её глаза были закрыты, но губы ещё шептали молитвы. Видно, не впервой ей было оказываться перед лицом смерти — старую закалку не сломишь ни огнём, ни железом.

— Живы? — хрипло спросил я, отплёвываясь от привкуса крови на губах.

Она открыла один глаз, словно проверяя, не в аду ли очутилась, потом медленно поднялась, отряхивая юбку. Даже взяла предложенную руку.

— Жива, Ваня, жива… Хоть и не знаю, за что мне такие испытания. Видно, грехов у меня — как звёзд на небе.

Я огляделся. Вокруг нас дымились обломки, искрились провода, а из развороченного фасада здания вырывались языки пламени. Наверху затрещали выстрелы — значит, наши или не наши, но кто-то спешил воспользоваться суматохой.

— Вы бы, матушка-царица, поменьше о грехах да побольше о ногах думали, — проворчал я, подхватывая её под руку и утягивая в сторону. — Пока мы тут отряхаемся у всех на виду, нас и прирежут, как кур на суп.

Она вздохнула, но заковыляла рядом, причитая:

— Ох, и за что только меня Господь на старости лет в такую переделку ввёл…

— Убить старую потаскуху и её выб…дка! — раздался пронзительный крик сверху. — Не давайте им уйти!

В нашу сторону устремился огненный шар. Пришлось выставлять щит в ответ. Я тут же выбрал из запаса несколько сущностей. Чтобы подкрепить силы, чтобы добавить энергии. А энергии, судя по всему, понадобится немало.

А впереди, за дымовой завесой, уже слышались крики и топот. Кто бежал — спасаться или добивать уцелевших? Вопрос, достойный шекспировской трагедии. Но у нас с Еленой Васильевной не было времени на размышления.

Ещё три огненных шара вылетели сверху. За ними выскочил какой-то мужчина в маске Петрушки. Он вращал в руках меч с такой скоростью, что можно было простыть от порыва идущего ветра.

А мы сдали оружие на входе в город. Вот как хочешь, так и дерись теперь…

Я метнулся в сторону, подхватил упавшее брёвнышко. Какое-никакое, а оружие! И если нападающий не знает, что в руках ведаря любой предмет способен стать оружием, то это уже не мои проблемы.

На пороге возникла Марфа Васильевна. Она была растрепана, на лице алела глубокая царапина. Но живая, а это главное. О судьбе остальных мне оставалось только догадываться.

И сейчас она показалась как нельзя кстати!

— Бегите к невестке! — крикнул я Елене Васильевне, толкая её в сторону жены. — Марфа, отвечаешь головой!

Старуха не спорила — шаркнула подошвами по щебню и живо посеменила к хмурой невестке. А я размахнулся бревном, чувствуя, как в пальцах загорается знакомая тяжесть. Ведарь — он и в аду ведарь.

«Петрушка» прыгнул вперёд, меч его свистнул по-разбойничьи, рассекая воздух. Первый удар пришёлся на бревно — щепа полетела во все стороны. Второй — скользнул по моему плечу, оставив кровавую полосу. Боль — как удар хлыстом. Но я уже вложил в движение бревна всё, что мог.

— Лови, шут гороховый!

Бревно рванулось вперёд, как таран. «Петрушка» попытался парировать, но деревянная дубина ведаря — не просто кусок древесины. Она оживала в умелых руках. В последний миг она изогнулась, обойдя клинок, и врезалась ему в солнечное сплетение.

Маска съехала набок, и я увидел перекошенное лицо с безумными глазами.

— Ты… как…

Не дал договорить. Рванул бревно на себя и тут же ударил сбоку — прямо в висок.

Раздался противный влажный хруст! После такого хруста уже не встают, и улыбаться перестают. Навсегда!

Петрушка рухнул, как подкошенный. Меч звякнул о камни.

Я перевёл дух, вытер ладонью кровь с плеча. Не страшно — заживет со временем. У ведаря одним шрамом больше, одним меньше…

— Ну что, родные, все целы? Или…

Но не успел договорить. Из-за угла выскочили ещё двое. В таких же масках Петрушки. Они на миг застыли.

— Ох, мать-перемать… — простонал я. — Сколько же вас ещё, скоморохи хреновы?

«Петрушки» рванули к женщинам, приняв их за лёгкие мишени. Ага, щасссс!

Ледяные шипы вырвались из зелени лужайки. Если бы не Кольчуги Души, то накололи бы нападающих, как шампуры накалывают куски шашлыка. Марфа Васильевна начала плести новый магический удар. «Петрушки» же поспешили к ней, перепрыгивая шипы и уворачиваясь от новых техник.

Я поднял меч и рванул наперерез.

— Марфа, держись! — рыкнул я, сжимая клинок мертвого Петрушки. Рукоять была липкой от крови, но лезвие — острым, как злоба в глазах этих шутов.

Двое новых маскарадных убийц уже метнулись к старухе, но лужайка внезапно ожила. Новые ледяные шипы вздыбились из-под земли, словно клыки разъярённого зверя. Один из «Петрушек» не успел отпрыгнуть — острый хрустальный клин вонзился ему в бедро, вырвав кусок мяса. В разные стороны полетели брызги алой жижи. Он споткнулся и взмахнул руками. Новый ледяной клык пробил его грудь!

— А-аргх!

Но второй был проворнее. Он перекатился, избежав смертоносных шипов, и рванул к Марфе Васильевне.

— Нет!

Я бросился вперёд, земля вздыбилась под ногами. Перепрыгнуть и успеть задержать! Взмах — и мой клинок встретил вражеский с лязгом, высекая искры. «Петрушка» зарычал под маской. Новый взмах и противник отскочил прочь.

— Ты опоздал, ведарь… — прошипел он.

Врун!

Марфа Васильевна не просто моя жена. Она — летучий всадник!

— Сдохни, тварь– вздохнула она, и в следующий миг воздух вокруг шеи «Петрушки» сжался, как удавка.

Его глаза вылезли из орбит, лицо посинело. Он захрипел, бессильно дёргаясь в невидимых тисках.

Я не стал ждать и наблюдать за судорогами бессильного тела.

— Спи спокойно, шут.

Меч взвизгнул, рассекая шею. Голова отлетела, кувыркаясь, как мяч, прежде чем шлёпнуться в траву. Безголовое тело рухнуло, судорожно дёргаясь.

Только тяжёлое дыхание да треск огня где-то за спиной.

Я оглянулся. «Петрушка», пронзённый ледяным шипом, ещё дёргался, хрипя и истекая кровью. Его маска съехала, открывая искажённое болью лицо.

— Кто вас послал? — рыкнул я, приставляя клинок к его горлу.

Он захихикал, пуская кровавые пузыри.

— Ты… скоро… узнаешь…

И захрипел в последний раз.

Мёртв.

Я выпрямился, ощущая усталость в мышцах. Елена Васильевна крестилась, шепча молитвы.

— Ну что, матушка, — хрипло сказал я, вытирая меч о штаны мертвеца. — Похоже, нас тут ждали.

Она вздохнула, глядя на кровавую лужайку:

— Ох, Иван Васильевич… Это только начало.

И она была права.

На улицу высыпали мои бойцы, воины царицы, люди в масках. Кутерьма, взрывы, техники… Всё это смешалось в один большой концерт боли и страданий.

— За царя! За Отечество! — прогремел крик Ермака.

Его тут же подхватили. Начали теснить нападавших. То и дело раздавались взрывы, техники летели одна за другой. Я же подскочил к стоящим женщинам.

Елена Васильевна мелко крестилась, глядя на окровавленные розы под балконом.

— Бежим, матушка, бежим! — рявкнул я, дёргая её за рукав. — А то сейчас тут будет не молитва «Отче наш», а отходная!

И мы побежали — сквозь пепел, сквозь хаос, сквозь ад, устроенный людьми, которые, видимо, считали себя вершителями судеб. Я прорывался вперёд, а Марфа Васильевна прикрывала наши тылы.

Вскоре к нам присоединились остатки моего воинства. Все вооруженные, собранные, суровые. Командовать почти не пришлось — многие не раз участвовали в разных заварушках. А вот нападающие оказались менее подготовленными. Может быть, они рассчитывали на взрывное устройство, после которого царский трон опустел, и они смогли бы воспользоваться смутой.

Ну да, одним махом сразу и царицу, и сына. Сразу всех, чтобы никто из близкой родни Василия Третьего не смог предъявить свои права на престол.

Да вот не тут-то было! На их беду, я оказался ведарем!

День, начавшийся с тихого утра, теперь был наполнен грохотом и криками. Мы бежали, спотыкаясь о камни и трупы, а за спиной у нас уже слышался мерный топот преследователей. Елена Васильевна, несмотря на преклонные лета, не отставала, и её старческие пальцы судорожно сжимали складки моей одежды, будто в этом была её последняя надежда.

Следом за нами из дворцовых стен, из прилегающих подворотен высыпали больше сотни «Петрушек». Вооружённые, в полной боевой экипировке, с умениями и техниками… Эта ловушка готовилась явно не один день. И люди готовились…

Эх, насколько же здесь всё прогнило, если царские слуги позволили взрастить семена заговора прямо возле дворцовых стен. Да что там возле — внутри дворца!

Имена заговорщиков я ещё узнаю, а сейчас… сейчас нужно спасти матушку-царицу. Да и самому спастись, на худой конец.

Мои воины, закалённые в боях, выстроились в живую стену, прикрывая наш отход. Их лица были суровы, глаза — холодны. Они не спрашивали, за кого им предстояло умирать. Они уже знали.

Нападавшие же, напротив, казались растерянными. Их замысел, столь тщательно продуманный, рушился на глазах. Они рассчитывали на внезапность, на ужас, на панику — но вместо этого встретили сталь и ярость.

Первый их ряд уже сомкнулся с нашими. Мечи взметнулись в воздух, сверкая под кровавыми всполохами горящего дворца. Раздался лязг, крики, хрипы. Кто-то упал, кто-то рванулся вперёд. Огненные шары перехлестнулись с шарами из молний. Никто и не думал отступать…

— Осторожно, Иван Васильевич! — раздался крик Годунова.

Я оглянулся.

Один из нападавших, высокий, с перекошенным от злобы лицом, прорвался сквозь строй бойцов и бросился прямо к Елене Васильевне. Его встретили выстрелами, но Кольчуга Души отбросила все снаряды… В его глазах читалась простая мысль: «Убью царицу — сломаю их дух».

Однако, он не знал, что царица — это не простая богомолка. Елена Васильевна вдруг выпрямилась, и в её руке блеснул узкий кинжал.

— Гори в аду, тварь! — воскликнула она, и клинок вонзился в горло нападавшего.

Тот захрипел, широко раскрыв глаза, будто не веря, что его убила женщина. Он рухнул на колени, а затем — лицом в пыль. А вокруг уже кипела настоящая сеча. Наши бились отчаянно, но и враги не сдавались. Они понимали — если не сейчас, то никогда.

В этот момент я понял, что это не просто нападение.

Это была война.

Война за престол, за власть, за будущее, которое кто-то уже поделил без нас. Но пока в моей руке был меч, а за спиной — такие, как Елена Васильевна и мои верные воины, ничего ещё не было решено.

— Вперёд! — крикнул я, поднимая клинок.

И мы ринулись в бой. Не ради славы. Не ради наград.

А просто потому, что другого выхода не было…

Все мысли потом. Сейчас только спасти! Только выжить! Не дать злыдням одержать верх!