Рюрикович 5

Глава 3

Для перемещения всех людей понадобился огромный Омут. Вместе со спасенными в моё минивойско собралось чуть больше пятидесяти человек. Это немало даже для Бездны, а для меня и подавно — пришлось приложить немало сил на создание подобного перехода.

Но с другой стороны — не бросишь же спасенных. На хрена тогда вообще их было вытаскивать? Все-таки что ни говори, а я в какой-то мере ответственный за этих людей. Даровал им жизнь — даруй и свободу, иначе никак. Иначе я ничем не лучше тех же татар…

Кто захочет — тот останется в моей дружине, а кому захочется мирной жизни, того можно и подольше от линии фронта отослать. Пока что в деревню неподалёку, а потом уже как Бог даст. Конечно, большинству захочется именно мирного существования, но… Если бы исполнялось всё, что мы хотим, то жить было проще. И скучнее!

Но выбор я должен был предоставить. Поэтому сотворил Омут, потратив изрядно сил, и повернулся к стоящим. Чувствую, что сейчас выгляжу эпично — позади здоровенный голубоватый портал, от которого в стороны раздаются синеватые всполохи, а на его фоне я в боевой одежде.

Сейчас около полусотни спасённых человек. Пятьдесят ртов, пятьдесят пар глаз, полных надежды — или страха. Некоторые уже держали в руках оружие, другие сжимали в кулаках собственную беспомощность. Но все они смотрели на меня. Ждали решения. Приказа. Или хотя бы намёка на то, что делать дальше.

— Ладно, — хрипло буркнул я, окидывая взглядом эту разношёрстную толпу. — Кто умеет драться — шаг вперёд. Кто не умеет, но готов научиться — тоже. Остальных я заберу отсюда в Подмосковье, так как оставаться здесь опасно.

Вперёд шагнули не сразу. Люди переглядывались, взвешивали. Потом вперёд вышла девчонка с перевязанной рукой — та самая, что которую ещё недавно лечил Годунов… За ней — двое парней, один с перебинтованной ногой, второй — с пустым взглядом профессионала. Потом ещё и ещё…

В итоге из пленников ко мне присоединилось человек тридцать. Остальные предпочли отсидеться. Ну что ж, их право. Лучше сразу отсеять сомневающихся или подверженных страху. Они для моего дела станут лишь обузой.

— Те, кто со мной — получат железо, еду и кров. Но у меня за основу взяты тренировки. Будете жалеть, что родились. Предупреждаю сразу, чтобы потом вопросов не возникало. Остальные… — я махнул рукой в сторону уходящей вдаль тропы. — Там километров через пять есть деревня. Скажете, что от меня — вам помогут переправиться дальше. Прощайте и не поминайте лихом. Если свидимся, то обязательно обнимемся.

Освобожденные пленники поклонились, шепча слова благодарности, а после ушли в указанном направлении. А я остался с теми, кто решил, что свобода стоит дороже спокойствия.

Молодые и уже входящие в пору взросления. С ранами или оставшиеся здоровыми. Интересно, сколько из них выживут?

Но это уже их выбор. Я им давал шанс изменить судьбу.

А я, как обычно, пойду против течения. А уж течение в царском дворце мутное, разветвлённое — всяк карась под свою корягу пытается побольше добра и власти утянуть. Чтобы родовые корни укрепить и при возможности чужие выдернуть.

— Иван Васильевич, а татарчат тоже с собой возьмем? — спросил Ермак, когда первые бойцы зашли в Омут.

— Придётся с собой брать. Не бросишь же здесь — сгинут сразу, — вздохнул я.

— Мы выживем! Мы стойкие! — с вызовом выкрикнул младший сын мурзы. — Мы даже тигров не боимся!

— Ну, раз тигров не боишься, то и в столице не страшно будет, — хмыкнул я в ответ. — Хотя, там зверьё гораздо опаснее…

Ко мне подошла Марфа Васильевна. Всё то время, пока я разбирался с раненными, пока давал выбор освобожденным и разговаривал с царицей, она стояла поодаль. Не мешала мужу править…

Самая классная жена — тихая, спокойная, всегда рядом и всегда готовая поддержать. И вместе с тем она являлась «летучим всадником», и к тому же не раз принимала участие в боях. Она чем-то мне напоминала саблю в ножнах — пока не вытаскивают наружу острую сущность, всегда прекрасна и стройна.

— Значит, снова снимаемся с места? — спросила она со вздохом.

— Снимаемся, — кивнул я в ответ. — Возможно, сегодня же вернёмся, но нужно быть готовым ко всему. Кто знает — что у царицы на уме?

Марфа Васильевна молча кивнула, её глаза скользнули по нашим людям, оценивая, кто сколько выдержит. В глазах любимой читалась усталость, но не слабость — скорее привычная горечь, как у воина, который слишком часто видел, как рушатся планы. Или слишком часто видел, как умирают солдаты, с которыми только недавно перешучивались за общим столом.

— Ладно, — сказала она тихо. — Может поесть успеют перед дорогой? Отправимся чуть позже?

Она махнула рукой и тут же к нам из поместья выскочили Марфа с Меланьей. В руках они тащили нарезанные ломти хлеба с крупными кусками мяса и порезанными луковицами. Семён вытащил пару бутылей с водой.

Во как! Всё подготовлено! Я усмехнулся. Жена всегда помнила о таких вещах — о хлебе, о воде, о том, чтобы у людей силы оставались. Не зря её в отряде звали не иначе как «матушка». Хотя если бы кто-то осмелился назвать её так в лицо — получил бы подзатыльник. И не от меня, а лично от «матушки».

— Да, покорми их, — согласился я. — А я пока с Ермаком прогуляюсь. Десять минут ещё найдётся перед отправкой.

Я кивнул Ермаку, тот подмигнул в ответ и подтолкнул к еде татарчат. Сам же двинулся за мной. Годунова тревожить не стали — он всё ещё творил своё лекарское колдунство. За спиной слышались приглушённые голоса, смех — наши новые бойцы уже начали делить принесённую еду. Кто-то шутил, кто-то спорил, кто-то тихо молился. Жизнь, несмотря ни на что, брала своё.

— Иван Васильевич, — Ермак понизил голос, когда мы вышли наружу. — А вдруг царица подстроит западню?

— Вдруг? — я хмыкнул. — Да она уже наверняка что-то замышляет. Но у нас выбора нет.

— А если…

— Если что — будем рубиться, — перебил я. — Как всегда.

Он замолчал, но в его глазах читалось беспокойство. Ермак был храбр, но не глуп — он понимал, что в столице нас ждёт не честный бой, а паутина интриг. И против клинка можно выстоять, а вот против яда, подкупленной стражи или «случайного» пожара — куда сложнее.

Я посмотрел на небо. Тучи сгущались, предвещая дождь.

— Скоро польёт, — пробормотал я.

— К добру или к худу? — усмехнулся Ермак.

— К какому-то… — ответил я и повернулся к поместью, к полыхающему синими всполохами Омуту. — Пошли. Пока не началось, надо успеть. Если кто не доел, то доест на ходу!

Выход из Омута я специально выбрал там, где была безопасная зона — в паре километров от Москвы. Колдуны и волшебники сделали такой прочный щит над Москвой, что даже Бездна с её происками не могла пробить магию русских колдунов. С одной стороны это хорошо — кошмарные создания Бездны не потревожат мирняк, а с другой… Придётся добираться на своих двоих, а это лишняя трата времени.

Наш Омут заметили сразу же, как только появился контур, поэтому я не удивился тому, что меня и моих бойцов встретили со вскинутыми ружьями и огненными шарами. Время военное, поэтому от Омутов хорошего не жди.

Из-за заградительных сооружений на нас уставилось не менее десятка стволов и примерно столько же случилось магических вспышек. Хорошая реакция, добротная…

Своим воинам я дал чёткие инструкции. Мы шли с поднятыми руками, с оружием на виду, с каменными рожами и всеми силами старались дать понять, что у нас вовсе нет никаких злых намерений.

— Вас узнали, господин, — прошептал в ухо Тычимба, слетавший на разведку. — Но для порядка всё ещё держат на мушке.

— Понял-принял, — одними губами шепнул я в ответ. — Сколько?

— Отряд из тридцати человек. Есть как ведари, так и простые солдаты. Руководит всеми колдун, — понеслась в ответ информация.

— Стой, кто идёт!!! — раздался со стороны блок-поста грубый голос.

— Иван Васильевич Рюрикович со своими людьми! — крикнул я в ответ. — Прибыли по приглашению царицы Елены Васильевны!

Наступила тишина. Только ветер шевелил обрывки полиэтилена на мешках с песком, да где-то вдалеке каркнула ворона — словно сама смерть заинтересовалась исходом этого разговора.

Стволы не опустились, магические вспышки не погасли. Но в рядах защитников послышался шепот.

— Рюрикович? Тот самый?

— Говорят, он в прошлом году целый отряд татарского спецназа в одиночку положил… И ещё немало тварей из Бездны завалил…

— Тише, дурак! Он же слышит!

Из-за баррикады вышел высокий мужчина в берете с серебряной звездой. Колдун. Походка у него была плавная, словно он не шёл, а скользил над землёй. Глаза — холодные, как лезвие ножа.

— Рюрикович… — протянул он, и в его голосе прозвучало что-то между уважением и предостережением. — Царица действительно ждёт. Но не одна.

Я почувствовал, как у меня по спине пробежал холодок.

— Кто ещё? — спросил я, хотя уже догадывался.

Колдун усмехнулся.

— Бояре и князья. Все ждут прихода Белого царя.

Ермак напрягся рядом со мной. Годунов криво усмехнулся. Да уж, моим сподручным лучше бы в бою с татарами побывать, или против тварей Бездны выступить, чем в словесные дуэли с боярами вступать. Порой не раз теряли деревни только из-за бюрократии, а таже из-за желания властителей местных земель перестраховаться и прикрыть свою жопу.

— Ну что ж… — я медленно опустил руки и потянулся к рукояти кинжала. — Тогда нам с ними есть о чём поговорить.

Колдун нахмурился. Оглянулся на своих воинов. Те ждали распоряжения главняка, но некоторые насторожились при виде моего жеста.

— Оружие придется оставить. Во дворец проход только без железа.

Я замер. Отдать клинок — всё равно что отдать половину души. Но правила есть правила.

— Хорошо, — кивнул я, расстегивая ножны. — Но если кто-то из твоих людей вдруг решит, что сегодня хороший день для предательства…

Я не договорил. Не нужно. Остальным своим воинам тоже кивнул, чтобы сдали мечи и кинжалы.

Видимо, те самые бояре и князья здорово нас боятся, раз ещё на подходе велели разоружить. Но боятся недостаточно, если позволили пройти в город. Мои подручные сами из себя представляли грозное оружие, так что можно сдать сталь, чтобы продвинуться дальше.

Колдун бледно улыбнулся:

— За нас не переживайте, господин Рюрикович. Сегодня умрёт ровно столько людей, сколько нужно царице. Но мы вас не тронем.

— Это кто ещё кого не тронет, — буркнул в ответ Ермак. — Мы сами кого хочешь затрогаем до смерти.

— Что? Это угроза? — тут же насторожился колдун.

— Всего лишь констатация факта, — вздохнул я и глянул на Ермака. — Хватит бахвалиться впустую. Про нас и так слишком много легенд сложено, чтобы ещё одну вешать.

— Как скажете, царь-батюшка, — тут же пошел на попятную приближённый. — Язык мой порой настолько долог, что пока до кончика мысль доберется — такого наболтать может… Вы уж не прикажите казнить — прикажите миловать!

— Картошку чистить поставлю, — буркнул я.

— С радостью! — тут же ответил Ермак. — Каждого голодающего накормлю! Ни одну сиротиночку голодной не оставлю!

— Ну и порядочки у царя-батюшки, — покачал головой колдун. — Слуги дерзкие, вон как царю отвечают…

— Есть слуга, а есть боевой товарищ и друг, — оборвал я его резко. — И вот таким позволено больше, чем иным слугам, которые вдруг вздумают критиковать отношения боевых сотоварищей!

Пришлось добавить в голос металла, чтобы слова прозвучали значимее. Прозвучало и в самом деле неплохо. От звуков моего голоса даже мои подручные склонили головы. Что уж говорить об остальных…

Колдун отступил на пару шагов, помедлил несколько секунд, а потом поклонился:

— Простите, Ваше Высочество. Служба и нервы… Я не имел в виду ничего такого…

— Храните оружие, я потом всё проверю лично! — сурово ответил я на подобный поклон.

Прошел мимо него походкой повелителя, знающего себе цену. Чуть позади шла Марфа Васильевна. Я почувствовал её лёгкое рукопожатие, словно она одобрила подобный разговор.

Колдун замер, будто в него воткнули осиновый кол. Его пальцы судорожно сжали посох, но поднять глаза он не осмелился. За спиной послышалось шарканье сапог — стража, еще секунду назад готовая разрядить в нас ружья, теперь стояла по струнке, уткнув взоры в землю.

— Ваше Высочество… — прошипел кто-то из офицеров, но я прошел мимо, не удостоив его даже взглядом.

Ермак шёл следом, широко ухмыляясь. Он обожал такие моменты.

— Ну что, господин, — прошептал он, — опять всех напугал?

— Не всех, — буркнул я. — Шуйские с Романовым и Бельским меня ещё не видели.

На входе за ворота Москвы нас ждали три больших автобуса. Похоже, что связь тут работала чётко, мы появились совсем недавно, а автобусы пригнали за пять минут. Внутри было сухо, пыльно и пахло бензином. Впрочем, для передвижения было нормально, а уж к запахам нам не привыкать.

По ходу движения каким-то образом просквозила информация, что автобусы везут Ивана Грозного. На третьем повороте прохожие встречали нас маханием рук и восторженными выкриками. Чем дальше, тем больше. По мере приближения к дворцу людей становилось больше, а радостные крики звучали громче.

Я иногда махал в окна, приветствуя собравшихся по обеим сторонам людей. Даже почувствовал себя какой-то эстрадной звездой, какую везли на многолюдный концерт.

— Простой люд тебя любит, Иван Васильевич, — сказала Марфа Васильевна, кивая на толпы людей.

— Да? А вот как ко мне относится «непростой люд»? — усмехнулся я в ответ.

— А это мы скоро узнаем.

Автобусы въехали на Красную площадь и остановились возле главных ворот.

Дальше пришлось двигаться пешком. И вот тут уже не было восторженных криков. Мы встречали настороженные взгляды, льстивые ухмылочки, поклоны. Всё это продолжалось до прохода в царский дворец.

Мы вошли в длинный коридор, освещённый тусклыми магическими светильниками. Стены обиты тёмным бархатом, на котором поблёскивали серебряные нити гербов. Здесь пахло воском, ладаном и чем-то ещё — чем-то старым, затхлым, как будто само здание пропиталось вековой ложью.

Впереди, у высоких дверей тронного зала, стояли ещё двое стражников. Но эти даже не попытались нас остановить — один лишь взгляд, и они расступились, словно невидимая сила отбросила их в стороны.

— Готовься, — бросил я Ермаку. — Сейчас начнётся самое интересное.

Двери распахнулись.

И там, в центре зала, на фоне витражей с изображением древних битв, стоял он.

Иван Фёдорович Овчина Телепнёв-Оболенский.

Высокий, сухой, с лицом, похожим на выбеленную кость. Его длинные пальцы перебирали рукоять кинжала, а глаза — холодные, как зимнее небо — уже изучали меня с едва заметной усмешкой.

— А вот и наш дорогой Иван Васильевич, — произнёс он, растягивая слова, будто пробуя их на вкус. — Как вовремя…

Я медленно перевёл взгляд на царицу. Она сидела на троне, бледная, с плотно сжатыми губами. В её глазах читалось что угодно — страх, злость, расчёт — но не радость от нашей встречи.

— Ваше Величество, — поклонился я, — как и обещал, явился по вашему зову.

Оболенский тихо засмеялся.

— Обещал… Какое трогательное слово. Но, боюсь, сегодня исполнятся далеко не все обещания.

Я почувствовал, как Ермак напрягся за моей спиной.

— Проходите, дети, проходите, — послышался слабый голос царицы. — Фёдор Иванович, отойди в сторонку, мне Ивана Васильевича не видно.

Я нахмурился. Стоял от неё всего в нескольких десятках шагов, а она меня не видела? Что-то тут странное творится.

Царица сидела, откинувшись на резные подушки трона, и её лицо, обычно столь живое и властное, теперь казалось усталым и почти прозрачным. Глаза её, глубокие и тёмные, смотрели куда-то мимо меня, будто в самом деле не замечая. Руки, обычно столь уверенные в каждом движении, теперь беспомощно лежали на коленях, и пальцы её слегка дрожали.

Фёдор Иванович Оболенский, медленно отступив в сторону, не сводил с меня взгляда, в котором читалось холодное любопытство хищника, наблюдающего за добычей.

— Благодарю, Ваше Величество, — сказал я, делая ещё один шаг вперёд. — Но, кажется, вы нездоровы?

Царица слабо улыбнулась.

— Ох, Иван Васильевич… Разве в наше время можно быть здоровым? — голос её звучал тихо, почти шёпотом, и в нём слышалась какая-то странная, неестественная покорность.

Я перевёл взгляд на Оболенского. Он стоял, слегка склонив голову, но в уголках его губ играла та же усмешка.

— Ваше Величество, — начал я твёрже, — вы призвали меня по важному делу. Если вам нездоровится, может, отложим разговор?

— Нет-нет, — она вдруг встрепенулась, словно вспомнив что-то. — Дело не терпит отлагательств. Фёдор Иванович… объясни.

Оболенский плавно выступил вперёд.

— Видите ли, Иван Васильевич, — начал он, растягивая слова, — царица Елена Васильевна, в своём неизменном милосердии, решила даровать прощение некоторым… не совсем благонадёжным подданным. В том числе и тем, кого вы так опрометчиво привели с собой.

Я почувствовал, как у меня похолодело внутри.

— Какое прощение? — спросил я, хотя уже понимал, к чему клонит Оболенский.

— Ну, как же… — он развёл руками. — Вы же сами всегда говорили, что все заслуживают второго шанса. Вот царица и решила… подарить второй шанс! Все пришедшие могут встать под царские флаги, чтобы верой и правдой служить царице! Чтобы доказать, что храбрые сердца бьются в унисон с русским людом! Чтобы повести армии против татарской и литовской силы, чтобы остановить монстров Бездны!

Ермак резко двинулся за моей спиной, но я едва заметным жестом остановил его.

— То есть, — я медленно выдохнул, — вы хотите забрать моих людей? Тех самых, которые за меня готовы любому глаз на одно место натянуть и моргать заставить?

Оболенский улыбнулся.

— Не забрать, Иван Васильевич. Принять под царскую защиту. Ведь вы же не против?

Тишина в зале стала густой, как смола. Я видел, как бледнеет царица, как дрожит её рука, сжимая подлокотник трона. Видел, как напряглись стражники у дверей. Видел, как Ермак незаметно положил руку на свои браслеты.

И тогда я понял, что нас загнали в ловушку.

Но ловушка — это ещё не конец.

— Нет, — сказал я спокойно. — Не против того, чтобы моим людям дали второй шанс.

Оболенский слегка приподнял бровь.

— Очень рад, — прошептал он.

— Но с одним условием, — добавил я.

— Условием? — он замер, словно не веря своим ушам.

— Да, — я сделал шаг вперёд. — Сначала я должен поговорить с царицей. Наедине.

Тишина взорвалась.

— Это невозможно! — резко сказал Оболенский.

Но царица вдруг подняла голову.

— Возможно, — сказала она.

И в её глазах, на мгновение, мелькнуло что-то знакомое.

Что-то похожее на стальную решимость. Оболенский открыл было рот для возражения, но под царским взглядом поклонился и направился в сторону дверей. Проходя мимо меня, он даже не удостоил взглядом третьего царского сына.

Я усмехнулся и кивнул своим людям:

— Подождите меня за дверью. Проследите, чтобы ни одно лохматое княжеское ухо не прислонилось к замочной скважине.

— Не переживайте, Ваше Высочество, не успеет это ухо двери коснуться, как тут же на пол шлёпнется, — подмигнул Ермак.

Оболенский побледнел, но ничего не сказал. Продолжил свой путь за дверь. Следом за ним двинулись и мои люди. Марфа Васильевна взглянула на меня, но я лишь подмигнул в ответ, мол, всё будет хорошо.

После того, как дверь закрылась, я повернулся к царице:

— Вот мы и остались одни. О чём же вы хотели поговорить, Елена Васильевна?

— Лучше называй меня просто «мама», — со вздохом произнесла царица.