Рюрикович 5

Глава 22

Ровно месяц спустя событий на Красной площади, я встал во главе войска на реке Свинге. Город Свияжск неоднократно подвергался нападениям татарских отрядов, но каждое нападение было отражено. Пусть и с потерями, но нападки отражались.

По Руси пошло мощное движение против татар, которое изгоняло их отовсюду, откуда могло. Мурзы бежали прочь, стоило только увидеть зарево пожаров. Слухи о бое на Красной площади донеслись до дальних рубежей. Это так вдохновило людей, что они откидывали прочь страх и мчались навстречу смерти без страха и сомнений. Меня считали избранником Божьим за то, что я победил «повелительницу мертвых».

И вместе с тем я всё-таки ввёл опричнину. Пусть это и требовало волевого решения, но я увидел, что ни один из княжеских и боярских стрельцов не присоединился к общему бою. Все ждали команд своих повелителей, а те… А те трусливо решили переждать и посмотреть — что дальше будет.

Мне такие помощники на хрен не упали, поэтому я и решил временно разделить государство на своё властвование и на волю этих мерзопакостных князьков. Посмотрим, как они между собой перегрызутся. То против меня зубы точили, а теперь пусть попробуют свою «благородную» кровушку на вкус!

Для сохранения единства русского народа я оставил власть самодержца в одних руках, одновременно предоставив свободную зону воли тем, кто жаждет свободы действий, но презрел долг службы Отечеству.

Пусть теперь они грызутся меж собой, затеют свою грязную возню, пусть наконец осознают, что всякое сопротивление единой силе ведёт к краху и разрушению. Оборонившись от собственного страха, они вскоре ощутят горький привкус своих амбиций, той гордости, ради которой они предавали страну.

Вот взять Казань, сердце продавшегося Бездне человечества, а потом и с самой Бездной можно будет разобраться. Изгнать её из этого мира, а потом, может быть, и вообще уничтожить во Вселенной!

Без своих сподручных она стала гораздо слабее! Пока наберёт новых, да пока обучит — время играло на моей стороне!

Но сперва — Казань!

Всего в шестидесяти километрах, но казалось, что до неё ещё ехать и ехать. За час на машине можно добраться. Правда, придётся ехать по ухабам и буеракам, потому что от нормальной дороги осталось только одно название. Весь асфальт был испещрён выбоинами и ямами от взрывов.

Били как наши орудия, так и казанские. Куча техники и людей сгорела на подходах к этому городу. А уж сколько монстров из Омутов полегло на расстоянии между Свиягой и Казанью — не перечесть!

Беспилотники реяли быстрыми соколами, подмечая всё на пути. Казанские беспилотный били по нашим, наши били по казанским. Казалось, что звуки выстрелов и взрывов не утихнут никогда…

Я сидел в кабинете возле стола с картами Казани и смотрел на сердце Казанского ханства. Совсем скоро я дам команду, и войска ринутся на приступ. В дверь постучали.

— Ну кто там ещё? — окрикнул я.

Вошёл Годунов, поклонился:

— Иван Васильевич, тут к вам это…

Сказал и замялся, как будто подбирая слова. Я сурово взглянул на него. Он чуть отшатнулся назад, но выдержал взгляд.

— Я «это» не вызывал, — буркнул я в ответ. — Мне и без «этого» головняка хватает!

— Шутить изволите, Ваше Величество, — слабо улыбнулся Годунов. — Нет, я не про «это», я про посланцев к вам зашёл поговорить.

— Про каких посланцев? — нахмурился я.

Брови привычно сошлись на переносице. Я поймал себя на мысли, что для меня это стало уже не в новинку, а как бы уже по традиции. И вроде как прозвище «Грозный» оправдывало, и с нахмуренными бровями ко мне с пустяковыми вопросами лезть побаивались.

И когда же я начал входить в это вечно хмурое состояние? Когда ко мне полезли с жалобами на опричнину бояре? Хм… может быть. Но как же быть иначе?

— От казанцев к вам прибыл мулла Кул Шариф с тюменским князем Бибарсом Ростовым. Вроде как переговорщики! — ещё раз поклонился Борис.

Я вздохнул. Переговорщики… Зачем они прибыли? Хотят, чтобы мы отступили? Чтобы сохранили жизнь как им, так и Сахиб-Гирею, который продал душу Бездне?

Засылают переговорщиков, когда понимают, что кабзда пришла капитальная. Что помощи ждать неоткуда, что даже крымский хан отвернулся от братца, погрузившись в бойню с астраханцами. Ну что же, можно и послушать переговорщиков. Посмотрим, что они предложат…

— Проси, — пожал я плечами. — И это… Организуй чего-нибудь на зуб кинуть, а то посланцы может оголодали с дороги…

— Будет сделано, царь-батюшка! — тут же кивнул Годунов и умчался исполнять приказ.

Я снова вздохнул. Вот и для него я стал царём-батюшкой. А ведь совсем недавно был другом и товарищем по учёбе. Как же всё-таки меняет отношение власть! Не пресмыкался, конечно, но чувствовалась совсем иная позиция.

В комнату вошли «переговорщики»

Два посла предстали передо мной. Один — высокий худощавый мужчина в разноцветном халате, украшенном золотыми узорами, бородатый, с острым, внимательным взглядом, похожий скорее на опытного дипломата, нежели на простого духовного наставника. Другой — приземистый крепыш с короткими волосами, одетый в дорогой костюм, со своими манерами держаться выглядел как настоящий представитель знатного рода.

— Приветствую вас, гости дорогие, — проговорил я, стараясь скрыть недовольство и усталость. — Садитесь, поговорим о ваших делах.

Я специально выделил слово «ваших», чтобы дать понять — меня в самой меньшей степени интересует их присутствие. Это они — просители. Они прибыли ко мне в качестве разговаривающих голов. Не я к ним на поклон и со связанными руками, а они.

Пусть их руки не связаны реально, физически, но фигурально они в одной связке. И это им от меня что-то нужно, а не мне от них.

Они скромно поклонились и расположились напротив стола, положив ладони на колени. Годунов сел у стены, рядом с ним устроился Ермак и принял смиренное выражение лица. Но тем не менее, руку с пистолета снимать не стал.

— Итак, зачем пришли вы сюда, уважаемые? Может, хотите выразить покорность или попросить от всего казанского ханства прощения за содеянное? — мягко спросил я, наблюдая за реакцией гостей.

— Мы знаем, ваше величество, что война приносит горе и страдания многим людям, — заговорил мулла, мягким голосом с лёгкой восточной мелодичностью. — Мы хотим предложить перемирие, прекращение войны. Давайте прекратим проливать кровь мирных жителей? Пусть воины вернутся к своим семьям…

Я внимательно слушал его речь, подмечая небольшие изменения в выражениях лиц обоих собеседников. Конечно, понятно, почему они появились именно сейчас. Казанцы поняли, что сопротивляться бессмысленно, и хотят избежать поражения любой ценой. Только доверия к ним никакого нет, особенно после случая с Сахиб-Гиреем.

Раньше тоже просили мира, и мы шли навстречу, верили им, а они… вырезали всех московских ставленников и снова напали. Так что вряд ли на сей раз это прокатит.

— Мир хорош, но только не таким способом, каким предлагаете вы, — ответил я твёрдо. — Кто даст гарантию, что вы исполните условия мира и не нарушите договоренность? Как доказать вашу искренность? У нас русских есть пословица: «Обжегшийся на молоке дует на воду». А я не хочу ни обжигаться, ни дуть.

— Ваше Величество, — вмешался второй посол, поправляя воротник костюма, — позвольте нам показать, что наша инициатива идёт от чистого сердца. Дайте казанцам немного времени, и мы докажем вам наше желание установить прочный мир.

Дать немного времени? Для чего? Чтобы подождать, пока крымский хан развернёт войска и ударит нам в спину? Чтобы пришли на помощь другие союзники? Или что бы сибирское ханство пришло на помощь?

Я заметил, как Годунов и Ермак усмехнулись. Они тоже разгадали небольшую хитрость татар.

— Я с радостью дам вам сколько угодно времени, — улыбнулся я мягко. — Неделю? Две? Может больше? За это время мы возьмём Арск, Тетюши, Зеленодольск. А вы пока доказывайте, доказывайте своё желание… Мы вас торопить не будем.

Посланники переглянулись, явно растерянные неожиданностью ответа. Особенно удивлён был тюменский князь, заметно нервничавший и теребивший полу пиджака.

— Зачем Арск? Зачем Тетюши? — проговорил он, посмотрев на своего товарища.

— Ну, а чего нам зря время терять? Казань мы не тронем… пока! Но вот остальные города ханства возьмём. А чего им просто так стоять? Пусть тоже хлебнут полной ложкой того дерьма, что принесли на русскую землю. Мы всего лишь возвращаем сторицей, — улыбнулся я как можно более миролюбиво.

Думаю, что моя улыбка для этих людей была хуже звериного оскала.

— Ваше Величество, мы предлагаем честные гарантии мирного соглашения, — поспешил заговорить мулла, пытаясь вернуть инициативу разговора. — Мы готовы передать вам заложников высокого ранга, подписать договоры…

Я пристально взглянул на говорящего, отмечая блеск осторожности в его глазах. Захотелось спросить, почему раньше они так долго отказывались признавать главенство Москвы, притворяясь независимыми владетельными землями. Но вспомнил урок прошлого и ограничился сухим вопросом:

— Какие заложники, господин мулла? Ваши дети, жены или лучшие друзья детства? Или предложите, скажем, вашего лучшего боевого коня? А может быть вам передать нам саму Бездну? А что? Или мы мало спрашиваем? Кого вы хотите предложить?

— Высокопоставленные представители знати, обладающие влиянием в нашем обществе, согласились стать гарантом нашего слова! — уверенно заявил посланник, но голос его слегка дрогнул.

Наподобие того мурзы, которого вместе с семьёй бросили на растерзание шакалам? Так это что — русские теперь вместо шакалов? И нам можно бросить кусок мяса?

— Интересно получается, — протянул я, медленно поднимаясь с кресла. — Очень интересно… Значит, вы отдаёте нам лучших представителей вашей элиты, надеясь, что Москва станет мягче относиться к вашим требованиям? Знаете, это звучит неплохо, но давайте рассмотрим альтернативу. Представьте, что завтра утром московские полки войдут в Казань и возьмут всех заложников самостоятельно! Потом начнут забирать богатства города, забирать то, что когда-то вы забрали у русских. Сколько продлится ваша стойкость тогда?

Посланники замолчали, переваривая услышанное. Видно было, что они столкнулись с непростой задачей. Тюменский князь беспокойно ерзал на месте, очевидно колеблясь, какую линию поведения выбрать.

— Есть ещё вариант, господа, — продолжил я, решив сыграть ва-банк. — Возвращайтесь домой и скажите вашему хану, что мы согласны заключить мир, но только на условиях полного подчинения Москве. Никаких компромиссов, никаких уступок. Либо полная капитуляция, либо война до победного конца. Хан может сам зарезаться у всех на глазах и тогда я не стану брать город приступом!

Казанские переговорщики встревоженно посмотрели друг на друга, явно сомневаясь в целесообразности принятия столь жесткого ультиматума.

— Что-то не так, господа? — спросил я.

— Ваше Величество, но это очень жестоко, — покачал головой мулла. — Вряд ли Аллах подобное одобрит…

— А разве Аллах одобряет насилие над теми, кто обладает другой верой? Как вы нас называете? Кяфирами? Иноверцами? Может, недочеловеками? Разве Аллах одобряет разрушение монастырей и глумление над монахинями? Разве Аллах одобряет убийство других людей, пленение и продажа их в рабство? Сдача душ Бездне — это тоже с одобрения Аллаха? Или у вашего Всевышнего есть разделение на «этим можно, а этим нельзя»? — я с трудом сдерживал гнев.

— Аллах велик, — проговорил мулла кротко. — Он многое прощает и просит людей уподобиться его деяниям.

— Как я и говорил ранее — он многое прощает одним, но для других не так добр…

— Под именем Вашего Бога тоже сотворилось много дурного, — покачал головой Бибарс. — Не время сейчас говорить о религии.

— Может быть и не время… — кивнул я. — Так о каких заложниках вы там говорили?

— Прежде, чем я отвечу на ваш вопрос, Ваше Величество, позвольте поинтересоваться — в самом ли деле хатун Сююмбике находится у вас в гостях? В самом ли деле она жива и здорова, а то, что показывают ваши люди — не фальшивка? — спросил мулла.

— Мне понятны ваши опасения, — усмехнулся я в ответ. — Что же, вы можете сами спросить у неё о тех вещах, которые известны только вам двоим. И сделать это можете прямо сейчас, не выходя из кабинета.

Я набрал номер телефона и вывел изображение на большой экран монитора. Развернул его к посетителям. После трёх гудков на экране появилось изображение Сююмбике. Она вопросительно посмотрела на меня:

— Добрый день, Ваше Величество.

— Добрый день, госпожа Сююмбике. Как ваше здоровье? — ответил я, наблюдая краем глаза за реакцией гостей.

Они во все глаза уставились на экран, пытаясь разглядеть в изображении лучащейся здоровьем ханской жены хоть малейший намёк на ложь.

— Спасибо, всё хорошо. Помогаю вашей жене справиться с татарской вышивкой, — улыбнулась она и повернула телефон так, чтобы в камеру попала Марфа.

Жена помахала рукой. Судя по всему, они сидели в комнате Сююмбике за деревянными станками и вместе вышивали.

Я взглянул в родные глаза. Увидел дорогую сердцу улыбку и в который раз поразился тому, как Марфа походила на ту, давно умершую спутницу… Моё сердце кольнуло на миг, но я с собой справился и постарался даже морганием не выдать желания оказаться рядом.

— А что это царь-батюшка чужим женам названивает, пока в походе находится? — игриво спросила Марфа.

— Исключительно по деловым вопросам, — посерьёзнел я. — И никак иначе! Госпожа Сююмбике, тут с вами хотят поговорить ваши знакомые…

Я повернул экран к Кул Шарифу и заметил, как удивлённо вскинулись брови Сююмбике. Она без сомнений узнала главного муллу Казани.

— Прозвучит странно, но лучше поздно, чем никогда, — сказала Сююмбике, обращаясь непосредственно к Кул Шарифу. — Рада видеть вас здоровым и здравствующим, господин главный муфтий.

Кул Шариф сделал глубокий поклон, приложив правую руку к сердцу, и почтительно обратился к бывшей ханше:

— Приветствую вас, благороднейшая дочь нашей земли. Долгие месяцы мечтаю встретиться с вами лично, дабы удостовериться, что слухи о вашем благополучии соответствуют действительности.

Сююмбике ласково улыбнулась, но ответила с оттенком грусти:

— Ах, господин муфтий, какая печаль заключена в словах «лучше поздно, чем никогда». Разве могла я представить, что новая встреча состоится именно так?

Шариф виновато опустил голову, но всё-таки спросил:

— Будет ли позволено мне, жалкому мулле, узнать кое-что о вас, о прекрасная хатун?

Сююмбике посмотрела на него, а потом обратилась ко мне:

— Ваше Величество, я так понимаю, что мулла желает задать мне вопросы, которые помогут развеять его сомнения. Позвольте продолжить беседу?

Я кивнул, давая разрешение. Кул Шариф поднял взгляд и серьёзно заговорил:

— Ваша светлость, расскажите мне правду. Где вы находитесь сейчас? Правда ли, что вы пребываете в комфортных условиях и чувствуете себя хорошо?

Сююмбике серьезно ответила:

— Господин муфтий, вы знаете меня достаточно хорошо, чтобы поверить моему слову. Я в Москве, рядом с царицей. Здесь со мной обращаются уважительно, предоставляют свободу передвижения. Единственное ограничение касается выезда за пределы Кремля, но это связано с соображениями безопасности.

Кул Шариф облегчённо вздохнул, похоже, успокоившись.

— Скажите мне, прекрасная хатун, — попросил он, нежно глядя на неё, — можете ли вы вспомнить случай из детства, который подтвердит подлинность вашей личности?

Сююмбике мягко улыбнулась в ответ:

— Небольшой секретик, который знаем только мы? Сахиб-Гирей всё ещё распространяет ложь о том, что меня тут убили, а взамен показывают актрису?

Кул Шариф тактично промолчал.

— Что же, отвечу. Об этом знаем только я и Кул Шариф, — поджала губы Сююмбике. — Когда я была маленькой, то нечаянно разбила фарфоровую вазу, очень дорогую и любимую моим отцом. Чтобы не быть наказанной, я замела осколки под диван в кабинете отца и целую неделю наблюдала, как искали эту самую вазу. Когда же служанка нашла осколки, то наказали служанку, а вовсе не меня. Мне очень стыдно за тот случай до сих пор и поэтому я смогла рассказать об этом только мулле…

— Госпожа Сююмбике, я верю, что вы живы и здоровы, — выдохнул Кул Шариф. — Большего мне и не надо. А вот вы можете радоваться, поскольку я смогу ответить на вопрос царя Ивана Грозного. С нами прибыл сын госпожи Сююмбике, Утямыш-Гирей!

Сююмбике от неожиданности вскрикнула, прижала руки к лицу, а после и вовсе выронила телефон. Связь прервалась.

Я ухмыльнулся! Вот это да!

Ханского сына умыкнули из-под носа Сахиб-Гирея! Впрочем, у него ещё было достаточно детей, на кого можно было оставить трон. А вот забрать ребёнка хатун, да ещё и погибшей… Если он тоже будет в плену, то это может вызвать ещё большую ненависть к русским.

Хм, если это есть тот самый заложник, то ребята слегка прогадали. Я дёрнул бровью. Ермак понял меня с полуслова и двинулся к дверям.

Кул Шариф проследил за ним взглядом, а потом повернулся ко мне. Вопросительно поднял бровь.

— Дети не должны быть игрушками в руках взрослых, — покачал я головой. — Поэтому ребёнок отправится к матери, а со временем… Со временем он может даже занять ханский трон, и вы снова увидитесь. Не нужно было так поступать, уважаемый мулла. Даже звери не трогают детенышей, а мы с вами всё же не звери.

— Значит… — мулла не закончил фразу.

— Я безмерно уважаю ваше желание устроить всё миром, но иного выхода я не вижу, — вздохнул я. — Казань должна сдаться.

— Но мы не можем этого сделать, — почти прошептал мулла.

— Что же, тогда нам опять всё придётся делать самим, — поджал я губы. — Всего доброго, вас проводят.

После этого отвернулся к окну, давая понять, что разговор окончен.