Рюрикович 5

Глава 1

Сахиб-Гирей со своей свитой выехал для новой забавы за стены Казани. Мурза Карим обещал такую забаву, какая развеселит хана и вызовет улыбку на его лице.

Поводов для радости в последнее время было мало — русские каким-то образом мобилизовались и начали отвечать на атаки татар. Даже открывающиеся Омуты не страшили этих христиан — русские бросались в бой как на татар, так и на чудовищ Бездны с невероятной храбростью и самоотдачей. Казалось, что у них всех появился неисчерпаемый источник смелости, откуда русские воины черпали с излишком.

Крымский хан был недоволен тем, что татарские войска отступают. Впрочем, после того, как на него насели астраханские татары, Мехмед-Герай отвлёкся от русского направления, стягивая войска обратно.

Грамота о дани пропала. Получивший её мурза погиб под Рязанью. Войска Сахиб-Гирея уже не были столь мотивированы, как в начале похода. Поговаривали, что хан ослаб и от него отвернулась Бездна, если ханские войска раз за разом терпят поражение от вчерашних данников.

Впрочем, у неудач хана было имя. И имя это было — Иван Грозный! Именно под таким прозвищем проявил себя третий сын Василия Ивановича. С этим именем защитники городов выступали против подходящих татарских сил и это имя неслось вслед отступающим войскам.

И что с этим Белым Царём делать? Никто не знал. Сам Иван Рюрикович стал грозой для татар, неожиданно появляясь со своими двумя василисками и сея страх, разрушение среди войск Сахиб-Гирея.

Всё делал быстро — появился, победил, исчез. А после его появления сотня жен могла не ждать мужей домой…

Неуловимый, быстрый, невероятно проворный и такой же невероятно убийственный. Он являл собой меч земли русской. И под стать ему были его ближайшие соратники, Годунов и Токмак…

На возвышении за воротами Казани Сахиб-Гирея ожидал богатый шатёр. Дорогие ковры на голой земле скрадывали шаги. Медвежьи шкуры на стенах шатра символизировали победу над русским медведем. Благовония украшали вольный воздух степей. Перед шатром раскрывалось чистое поле, в центре которого испуганно жались друг к другу около сотни молодых пленников. Все в белых длинных рубахах, босые. Парни и девушки, которых захватили при очередном набеге.

Пленники испуганно смотрели на десяток больших клеток, в которых бесновались пойманные шакалы. По пять с каждой стороны. Вой, рычание и лязганье клыков составляли музыку, с которой вот-вот должна заявиться Смерть.

— Вот, великий хан, позвольте вашему верному рабу развеять ваши тоску и печаль? Позвольте повеселить вас редкой охотой, — с поклоном обратился мурза к Сахиб-Гирею. — Сотня пленников против сотни голодных степных шакалов! И над этим всем ваша карающая длань — вы можете помочь русичам, либо же помочь степным хищникам. А потом можете как покарать победителей, так и отпустить — всё в вашей воле!

С этими словами к подножию трона поднесли на шелковой подушке винтовку с оптическим прицелом СВДС. Возле неё лежали запасные магазины. Красивое оружие, украшенное золотой гравировкой на прикладе. Сделано специально для ханской утехи.

Старшая жена Карима, стоявшая чуть в отдалении с сыновьями, расплылась в улыбке. Она знала, что муж сегодня за свою верную службу получит хорошую награду. И даже помогала в придумывании этой дикой охоты. Муж сперва хотел ограничиться двадцатью пленниками, но она настояла на сотне. Сказала, что так будет кровавее и… красивее!

Хан поднял винтовку. Оценил её вес, посмотрел в прицел. Удовлетворённо крякнул. Старшая жена Карима ещё больше раздвинула губы. И это её придумка. Карим-мурза будет доволен, как сейчас доволен хан.

— Что же, я люблю охоту, — кивнул Сахиб-Гирей. — Ну, выпускайте шакалов! Не терпится опробовать оружие!

Мурза поднял руку и резко махнул. В ту же секунду верные нукеры потянули за веревки, открывая клетки. В толпу стоящих людей с разных сторон полетели куски окровавленного мяса. Над полем потянулся металлический запах крови.

Раздался дикий женский крик, тут же его перебил вой десятков шакалов, которые почуяли волю и свежее мясо. Шакалы рванули вперёд, сбивая пленников с ног. Белые рубахи мелькали, как испуганные птицы, разметанные ветром. Кто-то упал, кто-то вскрикнул, кто-то, спотыкаясь о чужие ноги, полз по земле, пытаясь встать.

Шакалы не сразу набросились — они давили, кусали за ноги, рвали одежду, вцеплялись в горло и валили на землю пленников.

— Бей шакальё! — неожиданно прозвенел над полем молодой голос русоволосого паренька. — Братцы, всё одно погибать! Бей! За Ивана Васильевича!

И подал своим видом пример, перехватив подпрыгнувшего шакала и резко задрав тому пасть. Отшвырнул уже бездыханное тело, развернулся к новому противнику. Следующего шакала постигла участь первого.

Сахиб-Гирей хищно оскалился. Он вскинул винтовку к плечу, прицелился и выстрелил. Русоволосый взмахнул руками, ударенный в спину пулей и упал на подскочившего шакала. Даже умирая, он пытался подтянуть к себе противника и забрать его с собой.

— Бей их, мужики! — крикнул ещё кто-то. — За Ивана Грозного!

Паренек в белой рубахе, теперь уже алой, рванулся вперед, подхватив с земли окровавленный камень. Шакалы кинулись на него — и первый же получил удар под ребро, с хрустом ломающий кости.

— В круг! — рявкнул дюжий детина, хватая за шиворот двух перепуганных девушек и закидывая их за спину товарищей.

И пленники — кто с камнем, кто с подобранной палкой, кто просто с голыми руками — сжались в кольцо. Шакалы налетали, но теперь встречали уже не дрожащих жертв, а ответную ярость.

Мальчишка с перекошенным лицом и перекушенной рукой вцепился зубами в горло одного зверя.

Девчонка лет пятнадцати, вся в крови, била по морде другого зверя осколком камня.

Дюжий детина махал так, что шакалы отлетали в сторону и редко кто поднимался.

Над полем гремели выстрелы, но никто не убегал. Собравшись в кучу, пленники успешно отбивались от наседающих врагов. Над полем гремело:

— За Ивана Грозного! За Белого Царя!

Татары замерли в изумлении.

Эти жалкие рабы — сопротивляются? Они бьются, хотя должны убегать в ужасе, спасать свою жалкую жизнь.

Сахиб-Гирей медленно опустил винтовку. Его лицо скривилось недовольной гримасой. Мурза Карим попятился. Он уже понял, что эта гримаса ничего хорошего ему не предвещает. Хан взглянул на Карима.

— Ты думал, что это развеет меня? — ханский голос прозвучал тихо, но с таким холодом, что все окружающие на мгновение замерли.

Карим упал на колени, цепляясь за расшитый золотом подол ханского халата. Он пытался поцеловать кончик ханского сапога, но тот брезгливо ударил его в широкое лицо. Мурза опрокинулся навзничь, марая брызнувшей кровью дорогие ковры. Ему на миг показалось, что медвежьи морды на стенах одновременно повернулись и злорадно оскалились, глядя на унижение богатого мурзы.

— Великий хан, пощади! Я ваш верный пес, я…

— Ты трус и подлец! — Сахиб-Гирей пнул его сапогом в грудь, отшвырнув на край площадки. — А трусы и подлецы в моем войске не нужны. Мне нужны только храбрые воины! Такие, которые не побоятся выйти против Ивана Грозного!

— Я не боюсь! Я не страшусь этого мерзавца! Великий хан, я могу самолично принести его голову! — Карим нес невесть что, лишь бы отсрочить миг расплаты.

— Да? Тогда справься сперва с его приспешниками! — хмыкнул хан. — А чтобы у тебя было достаточно мотивации, то пусть с тобой и твой род примет общую долю!

Он кивнул нукерам.

Те схватили Карима, его старшую жену и двух сыновей — мальчишек лет десяти. Женщина завыла, рванулась, но крепкие руки стражи сжали ее, как капкан. Теперь все мечты о награде мужа и его любви к ней развеялись, как дым.

— Бросить их к остальным! — хан махнул рукой в сторону шакалов. — Пусть Карим присоединится к охоте!

Шакалы ждали. Ходили чуть поодаль от круга таких опасных и жестоко бьющихся людей. Они ждали… Они не рычали. Не бросались сразу. Они чувствовали страх — настоящий, горячий, человеческий. И этот страх заставлял их ходить возле окровавленных людей и ждать нужной секунды.

Карим орал, вырывался, но его уже тащили вперед. Жена билась в истерике, а мальчишки, бледные, с широкими глазами, даже не плакали — они не понимали. Но скоро поймут.

Первый шакал прыгнул еще до того, как Карим перестал катиться по земле. Впился зубами в его плечо.

— АААРГХ!

Кровь брызнула на песок.

Женщина закричала — и тут же ее крик оборвался.

Два шакала вцепились ей в горло.

Мальчишки попытались бежать — но куда?

Позади были нукеры с ножами, а впереди… впереди была лохматая смерть.

Один из мальчишек упал. Он видел, как кошмарное создание с окровавленной мордой рвануло к нему со всех ног. Всего три прыжка и шакал взвился в воздух. Мальчишка только и успел, что закрыться рукой и зажмуриться…

В следующий миг почувствовал, как мокрая шерсть коснулась предплечья и мазнула по коже, оставляя на руке алый след. Потом раздался дикий визг, переходящий в хрип. И он всё ещё был жив!

Мальчишка открыл глаза и застыл от ужаса — рядом с ним был тот самый молодой человек, которого показывали по телевизору. Слишком русый для татарских степей — волосы цвета спелой ржи, выгоревшей на солнце, но не сдавшейся ему.

Плечи широкие. Не просто крепкие — богатырские, будто вытесанные топором из векового дуба. Под атласной рубахой угадывалась стальная мускулатура — не кабацкая дюжина, а та самая, боевая, выкованная в походах, в схватках, в лихом отчаянии.

Но самыми странными у него были глаза… Глубокие, как омуты, холодные, как лед, и ясные, как утро после грозы. В них горела та самая русская ярь — не злоба, нет. Уверенность. Твердая, как кремень.

В руке молодого человека поблёскивал от крови широкий нож, а сам он прикрывал собой брата мальчишки.

Чуть поодаль виднелся непонятно откуда взявшийся Омут. А над широкой поляной, где проходила охота, сейчас стремительно порхали два василиска. Один серый, а другой белый. Они камнями падали вниз и тут же взмывали вверх, держа в своих когтистых лапах визжащих от страха шакалов.

— В Омут! Русичи, все в Омут! — громогласно гаркнул появившийся из ниоткуда молодой человек.

Люди потянулись в неожиданно возникшее чудо спасения. Шакалы попытались прыгнуть вслед уходящей добыче, но парни были настороже и прикрывали отступающих женщин.

Нукеры сплотились возле хана, готовые защищать своего предводителя до последней капли крови. Мурзы же попятились, не сводя глаз с возникшего страшного сна, кошмара, который мучил их по ночам в последнее время.

Только Сахиб-Гирей вскинул винтовку к плечу и прицелился. В оптический прицел он видел лицо своего врага и этот враг… неожиданно улыбнулся, глядя в ответ. Сахиб-Гирей нажал на спусковой крючок и… Ничего не случилось. Нажал ещё раз и ещё, но боёк только щёлкал в ответ. Магазин был пуст.

— Сахиб-Гирей, я приду за тобой! — крикнул громко Иван Грозный. — Скоро мы встретимся! Я вернусь и тогда мы поговорим основательнее!

Он приветственно помахал ножом. Самым обычным ножом. Широким, тяжелым, с клинком в четверть сажени. Не украшенный, не резной — рабочий. Заточенный так, что блик от лезвия резал глаза, как зимний ветер. Рукоять, обмотанная ремешками светлой кожи, потемнела от крови и пота.

Даже ветер перестал шевелить ковыль, будто испугавшись того, что сейчас произойдет.

Нукеры сжимали оружие, но пальцы их дрожали. Мурзы бледнели, вспоминая ночные кошмары, в которых этот русый детина с ледяными глазами перерезал их одного за другим.

А Сахиб-Гирей понимал. Понимал, что это не просто угроза. Это обещание. И оно уже сбывается.

— Стреляйте! Стреляйте! — прокричал хан, швыряя бесполезную винтовку на песок.

Он выхватил у одного нукера автомат и в этот момент рядом с ним пролетел визжащий комок шерсти. Обезумевший от полёта шакал вскочил на лапы и тут же ухватил пахнущую человеком конечность.

Сахиб-Гирей взвыл от боли, нажал на спусковой крючок и выпустил весь магазин в шерстяное клыкастое безумие. Когда же он перевёл взгляд на поле, то там остались только мёртвые люди и урчащие шакалы, которые дорвались до ещё теплых тел. Ни Омута, ни Ивана Грозного на поле для охоты не было.