Русь. Строительство империи 6

Глава 15

Ну надо же, кого принесло! Вот уж кого не ждал, так это их. Сосед наш западный, хитрюга еще тот, вертится, как уж на сковородке. То с немчурой якшается, то с нами норовит дружбу водить, а то и вовсе сам по себе. И чего ему приспичило именно сейчас, когда мы только-только с древлянами управились и дух переводим на этом пепелище?

— Зови, — махнул я рукой. — Чего уж там тянуть. Раз приперлись и набиваются — выслушаем. Пусть только обождут минут десять, пока тут хоть немного приберут.

Искра вихрем метнулась исполнять, а я оглядел шатер. М-да, приемная та еще… Носилки с Ярополком и Ильей, лавка, где недавно метался Добрыня, дух кровищи и травяных припарок — кажется, уже въелся во все вокруг намертво. Ладно, послы — народ тертый, не барышни кисейные, перебьются. Да и полезно им будет глянуть, как мы с врагами обходимся. Пусть мотают на ус: шутки со мной плохи.

Велел дружине прибрать самое явное, да проветрить слегка. Сам уселся на единственный стул поприличнее, что чудом уцелел, положив рядом на лавку один из своих топоров — так, для наглядности, чтоб понятнее было. Ратибора, который появился через пару минут, попросил встать за спиной. Его медвежья фигура и тяжелый взгляд всегда действовали на гостей отрезвляюще.

Часть шатра с раненными Искра огородила. Минут через пятнадцать она доложила: послы готовы.

— Валяй, пусть заходят.

В шатер вошли трое. Ляхи. Сразу видать — и по одеже чудной, и говор у них свой, хоть и по-славянски лопочут. Двое сзади топчутся, обычные мордовороты-охранники, здоровые бугаи, но безликие. А вот главный, Збигнев, как потом узнал. Мужик лет под сорок пять, сухой, жилистый, глазенки светлые, цепкие, губы — ниточка. Одет богато, но без побрякушек: добротный кафтан, пояс с серебром, меч при боке. Держится с достоинством, но без гонора. Шатер зырк-зырк — оглядел быстро, хватко, бровью не повел, хотя стопудово все приметил: и обстановку нашу походную, и Ратибора за спиной, и топор на лавке.

— Привет тебе, князь Антон, — начал Збигнев, чуть склонив голову. Голос ровный, спокойный, видать, не раз речи держал. — Князь Мешко, мой повелитель, шлет тебе поклон и поздравления со славной победой над дикими древлянами. Молва о твоей силе и справедливости докатилась и до наших краев.

Ага, как же. Справедливость. Искоростень еще дымится за спиной, а он мне тут про справедливость заливает. Ладно, дипломатия — она такая, слова тут часто одно, а на уме — совсем другое.

— И тебе не хворать, посол, — ответил я. — Приятно слышать добрые слова от соседа. Чего князю Мешко надобно? Дел у меня сейчас по горло, сам видишь. Давай к делу.

Збигнев на мою прямоту не обиделся. Видать, тертый калач, ждал чего-то такого.

— Моего князя беспокоят неспокойные границы, — затянул он старую волынку. — И на западе, и на востоке вороги плодятся, на чужие земли и добро зарятся. Империя Оттона силу набирает, руки свои тянет все дальше. Степь дикая тоже не дремлет. В такие времена соседям надо плечом к плечу стоять, друг дружке помогать супротив общих недругов.

Общие недруги. Красиво стелет, чертяка. Только вот память у меня крепкая. Я отлично помню, как этот самый Мешко еще недавно снюхался со Сфендославом, которого я под Ростовом успокоил навеки. С тем Сфендославом, что и сам с немчурой готов был брататься, лишь бы мне палки в колеса ставить. Так что насчет «общих врагов» — это он пусть кому другому рассказывает. Скорее, Мешко сейчас ищет, под чье бы крыло приткнуться, чтоб его самого не подмяли — либо немцы с запада, либо мы с востока.

— Речи-то медовые, посол, — прервал я его. — Только память у меня, повторюсь, хорошая. Помню, чьи дружины рядом с варягами Сфендослава топтались. И чьи купчишки барыши считали, пока Русь кровью харкала. Так что кончай эти басни про «общих врагов». Говори начистоту: чего твой князь хочет? И что на стол положит?

Збигнев аж запнулся на миг. Не ждал, что я вот так, с ходу, все карты на стол выложу. Но очухался быстро.

— Времена меняются, князь, — сказал он чуть тише. — И мудрые правители политику свою меняют по обстоятельствам. Сфендослав был ошибкой, признаем. Но он — дело прошлое. А будущее — за теми, кто умеет договариваться. Мой князь видит в тебе сильного государя, что собрал под рукой земли великие. Он готов признать твою власть.

— Власть над чем? — уточнил я, не расслабляясь.

— Над… всеми землями, что под твоей рукой ныне, — осторожно проблеял Збигнев.

— Меня конкретика интересует, — я чуть вперед подался. — Галич. Твой князь признает Галич за Русью? Насовсем?

Галицкая земля — давний камень преткновения. Ляхи ее своей считали, мы — своей. Тамошний князь Такшонь хоть мне и присягнул, да после сечи слаб, а Мешко, зуб даю, уже прикидывал, как бы под шумок Галич к рукам прибрать.

Збигнев замялся, глаза забегали.

— Галич — земля древняя… — заюлил он.

— Земля, чей князь мне клятву принес, — отрубил я. — Так что вопрос закрыт. Мешко признает Галич за нами? Да или нет?

Повисла тишина. Ясно было — не того поля ягода такие решения принимать, не мог он тут с ходу ответ дать.

— Ладно, — сказал я, решив подтолкнуть. — Давай так. Мешко признает Галич за нами. Мы заключаем договор о ненападении. Лет на десять, скажем. Ни вы к нам не суетесь, ни мы к вам. А за это — вашим купцам льготы на моих землях. Путь из варяг в греки снова оживет, торговля пойдет — всем навар. Ну как тебе такой расклад?

Вижу, как у него мозги скрипят за этим постным лицом. Прикидывает. Торговля по Днепру без препонов — это куш знатный. Но признать Галич — значит прогнуться, лицо потерять.

— Это… предложение серьезное, князь, — наконец выдавил он. — Я должен передать его моему повелителю. Ему решать.

— Решайте, — кивнул я. — Только не тяните. Терпение у меня не казенное. И вот что учти, Збигнев… — я понизил голос, глядя ему прямо в глаза. — Знаю я, что князь твой сейчас меж двух огней. Оттон на пятки наступает, требует и веру их принять окончательно, и землицей поделиться. Империя — махина серьезная, слов нет. Но и Русь теперь не та, что прежде. Подумайте крепко, с кем вам сподручнее дружбу водить. Сильный союзник на востоке может оказаться куда полезнее далекого и жадного императора на западе. Думайте. И еще, перед тем как дать ответ не забудьте что стало с моим последним врагом — Искоростенем.

Я дал понять, что в курсе его шашней с Оттоном. И что слабость его вижу прекрасно. Еще и «мускулами» поиграл. Это был удар под дых, и я видел — попал. Збигнев слегка побледнел, но тут же взял себя в руки.

— Я передам твои слова, князь, — сказал он сухо. — Нам нужно время.

— Время у вас есть. Пока я тут стою. Дня три-четыре, не боле. Потом я дальше двину, и разговор может пойти по-другому. Ступайте.

Послы поклонились и пошли к выходу. Збигнев — последним. Уже у самого полога шатра он на миг обернулся.

— Оттон тоже вашей дружбы ищет, княже, — прошептал он так, чтобы слышал только я. — Говорят, попы его уже к Владимиру путь держат…

И вышел, не дожидаясь ответа.

Слова Збигнева повисли в шатре. Значит, немецкий кайзер зря времени не терял. Пока я тут с древлянскими упырями ковырялся, он уже свои грабли к западным нашим землям тянет. И не просто так — через веру решил подкатить! Хитрожо… Хитро придумано. Латинские ксендзы с их сладкими речами да посулами королевских корон от имени императора — это похлеще иного меча будет для какого-нибудь местного князька, охочего до власти и величия. Владимир-Волынский — ключ к Волыни, узел торговый знатный, считай, на самой границе с ляхами. Если Оттон там когти запустит, пусть даже через веру, это ж как кость в горле будет для всей моей державы.

Нет уж, кайзер, дудки! Не для того я тут кровь ручьями лил и земли в кулак сжимал, чтоб ты мне тут под носом свои порядки заводил. Играешь грязно? Ну что ж, я тоже не в бирюльки играть пришел.

Я велел кликнуть Веславу. Мои глаза и уши, лучшая ищейка. Она почти мгновенно нарисовалась, тенью скользнув в шатер. Лицо серьезное, вся во внимании — уже просекла, что ляшские послы ушли не просто так, а чем-то взбудораженные.

— Веслава, дело срочное, — начал я без обиняков. — Только что ляшонок этот прошептал: оттоновы волхвы уже во Владимир путь держат. А может, и там уже. Мне нужно знать все, что там творится. И по Турову заодно.

Она слушала, не сводила глаз.

— Что именно, княже?

— Все! Кто там рулит? Настроения бояр — кто за местного князька, кто против, кто на ляхов косится, а кто на немцев? Что с торговлей, с деньгами — с кем больше дел ведут, откуда товар прет, кому башляют, хоть и втихую? Шпионы их там есть? Люди Мешко или Оттона окопались? И главное — эти самые ксендзы латинские. Где ошиваются, с кем шашни водят, что сулят? По Турову то же самое пробей. Все, что сможешь вынюхать. Быстро. Люди у тебя есть, тропки знаешь. Давай, работай.

Веслава коротко кивнула.

— Будет сделано, княже. Дай сутки на первые вести.

— Сутки, — согласился я. — Жду.

Она так же бесшумно ушла. А я остался один на один со своими думами. Надо бить на опережение. Пока Оттон этого Рогволода, князька владимирского, обхаживает, надо подданных его обработать. Почву, так сказать, подготовить. Чтоб этому Рогволоду и его боярам служба немцам поперек горла колом встала.

Информационная война. Старая песня, но работает безотказно, если с головой подойти. Как там Система это кликала? Влияние? Вот его и будем наращивать.

Тут же подозвал пару толковых дружинников. Диктую: накатать грамоты для купцов, что на запад мотаются. Суть проста: князь Антон, Великий князь всея Руси, древлян нагнул за то, что Киев спалили. Справедливость есть! Виновные по заслугам получили. Искоростень сгорел — наука всем непокорным. А предатель Ярополк, сын Святослава, за измену пошел лесом — потому как для Великого князя правда и верность дороже кровных уз. Русь силу набирает, под одной рукой собирается. Пути торговые чисты, порядок будет. Кто с Русью — тому защита и навар. Кто против — пеняйте на себя, судьба древлян или Ярополка вас ждет. Пусть купцы эту весть несут по городам и весям, на торгах, в шинках — где народ толпится. Так, между делом, ненавязчиво.

Дальше — бродячий люд. Гусляры, скоморохи, калики перехожие — вот кто нужен. Им — серебра немного в лапу и установку: слагать песни да байки про силушку русскую немеряную, про князя нового, мудрого да справедливого, про то, как ладно жить в державе единой, где закон один для всех и разбойников не держат. Пусть бренчат да гудят на площадях, на пирах у бояр. Слово, на мотив положенное да складно сказанное, оно в башку лучше любого приказа лезет.

Еще монахи. Найти пару-тройку батюшек православных, кого в тех краях уважают. Через них — другую волну пустить: мол, вера латинская — чужая, кривая, немцы не души спасать лезут, а земли наши захапать да народ в кабалу загнать. Что только под рукой единоверного русского князя можно и веру отцов сберечь, и от немчуры укрыться. Тут тонко надо, без фанатизма, чтоб раньше времени свару религиозную не разжечь, но намекнуть жирно — откуда ветер дует и чем пахнет.

Задача — создать в Турове и Владимире нужный мне фон. Чтобы бояре местные чуяли, где выгода — со мной или с мутным Оттоном да вертлявым Мешко. Чтобы простой люд во мне видел защитника и хозяина. Чтобы князькам тамошним под задницей земля гореть начала, когда поймут, что и народ, и бояре на восток, на Киев, смотрят.

Это, конечно, игра вдолгую. За пару дней умы не перевернешь. Но начинать надо было еще вчера. Пока Оттон только своих попов засылает, я уже свои семена в головы людям сеять буду.

Я решил вести параллельную игру со своими лазутчиками, пусть работают обособленно. Я отдал все приказы, разослал гонцов с грамотами и серебром. Оставалось ждать. Ждать вестей от Веславы и первых всходов моей «пропаганды».

Веслава вернулась через два дня. Вид у нее был — серьезнее некуда, даже тревога в глазах проскальзывала.

— Говори, — потребовал я, едва она шагнула под полог шатра.

— Все подтвердилось, князь, — начала она без предисловий. — Во Владимире и впрямь объявились люди в рясах, лопочут по-латыни. Их принял сам гаместник Рогволод. Вроде он себя князем кличет. Пока тихушничают, якшаются только с князем да ближним кругом его. Но шепоток про корону королевскую от кайзера уже пошел гулять по боярским хоромам.

Значит, не брехал лях. И процесс пошел.

— А Туров? — спросил я.

Веслава помедлила секунду.

— А вот с Туровом дело совсем худо, князь. Мои пташки донесли: несколько самых жирных туровских бояр уже который день втихаря с людьми Мешко встречаются где-то на пограничье. О чем дела ведут — пока неясно. Но сам факт таких шушуканий сразу после того, как ляшские послы у тебя побывали, сам понимаешь.

Я все понял. Туровские жирные коты, не дожидаясь решения своего князя, уже сами к полякам подмазываются. Или это Мешко их окучивает, момент ловит. Западный узел затягивался на моей шее куда быстрее, чем я думал.

Вести от Веславы были, прямо скажем, не ахти.

Первая мысль была — рвать и метать! Немедля Ратибора с отрядом во Владимир, этому Рогволоду жабры почистить, пока не поздно! Или в Туров гонцов — припугнуть бояр этих жирных…

Но стоп. Остановился. На горячую голову дел не наворотишь. Да, на западе назревает. Но дергаться туда-сюда, силы разбазаривать, пока тут, в сердце державы, еще конь не валялся — глупость несусветная. Древлянские леса еще дымятся. Киев — в руинах. Войско хотя и победило, но разношерстное, слепленное из того, что было. Нет уж. Сначала — тылы прикрыть, фундамент здесь заложить, а потом уже с соседями хитрыми разбираться будем. Пара дней там большой погоды не сделают, а мне дадут время хоть немного тут разгрести.

— Хорошо, Веслава, — сказал я, немного поостыв. — Следи дальше и за Туровом и за Владимиром. Вынюхивай все до мелочей. Любая заварушка — сразу ко мне. Но пока — не лезем. Сосредоточимся на том, что под ногами.

Она кивнула, поняла.

Первым делом — Киев. Мать городов русских, которую спалили и растащили по вине предателя Ярополка да его древлянских подпевал. Нельзя столицу в таком виде оставлять. Это ж лицо державы. Пока Киев на боку лежит — и Русь хромает. Как начнет подниматься — это будет знак всем: и друзьям, и ворогам.

Собрал десятников, что за пленными древлянами смотрели, да Степана.

— Значит так, мужики, — объявил им. — Начинаем Киев поднимать. Задача номер раз — разгрести пепелище. Особенно в центре, на горе, где княжий терем стоял. Весь мусор, головешки — вон. Трупы, если где еще валяются, собрать и предать земле по-человечески, хоть и вражины были. Пленных древлян — на эту работу. Глаз да глаз за ними! Кормить как положено, но гонять! Кто сачкует — плетей. Кто старается — на заметку берите, может, потом и на волю кто выйдет. Степан, на тебе все. Отвечаешь за работу и порядок.

Степан, мужик основательный, молча башкой качнул.

— С камнем пока повредим, — продолжил я. — Дело это не быстрое, мастеров надо, камень тащить. Начнем с дерева. Ставить новые избы, сараи всякие. Без затей, но чтоб крепко. Чтобы город снова задышал. На первое время хватит. Главное — начать. Чтобы люди видели — жизнь возвращается.

Второй пункт, важный — древлянские земли к ногтю прижать. Мало их столицу спалить. Надо свой острог поставить, чтоб как удавка на шее был и реку Уж под контролем держал. Прямо на пепелище Искоростеня. И знак, и польза.

Вызвал Илью Муромца. Он как раз с Ратибором какие-то списки дружинные перебирал.

— Илья, есть работа для тебя. Поставим там крепостцу. Небольшую, но злую. Назовем… Око Ужа. Пусть смотрит на древлянские леса, чтоб охоту отбить снова рыпаться. И реку перекроет. Ты у нас и вояка знатный, и руки откуда надо растут. Возглавишь дело. Возьмешь сотню молодцов рукастых, инструмент. Место выбери — чтоб как на ладони все, а хрен подберешься. Начнете с частокола да вала земляного. А там видно будет.

Илья слушал, бороду свою оглаживая.

— Дело нужное, княже, — прогудел он. — Острог там нужен, как пить дать. Сделаем. Только людей дай поболе, да плотников знающих.

— Дам, — пообещал я. — И людей, и что надо. Готовься. Чуть тут разгребем — и вперед.

Третье — войско. Победа победой, а армия у меня — кто в лес, кто по дрова. Новгородцы, киевляне, ростовцы, галичане Такшоня, муромцы с вятичами. У каждого свои замашки, свои командиры. Надо всех под одну гребенку. Порядок, муштра, устав — чтоб едино было. Иначе не войско, а банда с копьями. Этим как раз Илья и занялся по моему слову.

Заглянул на плац, где он муштровал и зеленых новичков, и старых вояк по какой-то своей методе. Старый воевода, хоть и пониженный до десятника под Ратибором, ухватился за дело. Устав единый ваял, учения ратные придумывал — чтоб лучники били в цель как один, копейщики стену держали нерушимо, мечники враз рубились. Работы — непочатый край, но Илья, казалось, снова в своей стихии был. Опять в строю, опять нужен.

— Ну что, Илья, как дела ратные? — спросил я, подойдя.

— Учимся, княже, учимся, — прогудел он, рукавом утирая пот. — Люди всякие, конечно. Кто с головой — мигом сечет, а иного и дубьем учить приходится. Но ничего, управимся. Главное — воля твоя да порядок один на всех. Будет у тебя дружина — глаз радуется!

Я одобрительно кивнул и пошел дальше.

Напоследок решил заглянуть к Добрыне. Он все еще лежал в шатре у Искры, хотя уже перестал метаться в бреду. Раны его рубцевались, хоть и не быстро, но верно. Искра колдовала над ним, да и сам Добрыня, видать, мужик был матерый, карабкался. Но вот голова… голова его была не здесь, помраченная тем ужасом, что он пережил.

Вошел тихо. Добрыня лежал на спине, уставившись в потолок пустыми глазами. Рубцы на лице и теле — жуткое зрелище. Я примостился рядом на скамью.

— Ну как ты, Добрынюшка? — сказал я негромко.

Не ответил. Только щека дрогнула.

Помолчал, собираясь с мыслями. Что ему говорить? Жалеть? Подбадривать? Бесполезно, видать. В себе замкнулся. Решил просто рассказать, что да как во внешнем мире творится, пока он тут…

— Мы тут дела делаем, Добрыня, — начал я деловито. — Искоростень пал, Малу конец. Древлян угомонили, больше не рыпнутся. Пленных на Киев погоним, пусть отстраивают. Да-да, Киев поднимем с колен. Первым делом. Чтобы снова столица была, краше прежнего. Крепость каменную отгрохаем, терем княжий новый поставим…

Я говорил о планах на Киев, о стройке, о будущей силе столицы. Говорил спокойно, будто не с калекой говорил, а со своим верным тысяцким на военном совете.

И вдруг заметил… Еле заметно. Его единственный уцелевший глаз, до того тусклый и пустой, дернулся, сощурился.

Я замолчал, вглядываясь в его лицо. Мерещится? Или и впрямь слова мои достучались, пробились через этот туман ужаса и боли?

В этот момент в шатер просунулась голова одного из моих охранников, молодого Святко. Морда у него была какая-то растерянная.

— Княже, там это… купчишки прибились. С низовьев Днепра приволоклись. Бают… неладное.

— Ну, чего там? — спросил я, глаз с Добрыни не сводя. Тот снова застыл, глядя в потолок.

— Говорят, княже, Тмутаракань наша, та, что у Черного моря… лихо там творится. Хазары окаянные лютуют, набегают. А греки в Херсонесе сидят, задницы греют, и в ус не дуют, помогают хазарам. Дороги туда почти нет, купчишки эти еле пятки смазали… Пока слухи одни. Тревожные.

Я перевел взгляд с Добрыни на дружинника. Далекая Тмутаракань. Русский кулак на самом краю Дикого Поля, у Черного моря. Туда ж добраться — жизни не хватит, что по рекам да волоком, что степью, где кочевники кишмя кишат. Знал я про нее, конечно. Знал, что сидит там какой-то наш князек или посадник, еще со времен Святослава, пытается с греками торговать да от степняков отмахиваться. Но связи с ней — почитай никакой, жила она сама по себе, как отрезанный ломоть.

И вот те на — беда. Хазары лютуют, греки нос воротят. Слухи тревожные, слов нет. Но чем я сейчас помогу? Войско туда слать? Это как в черную дыру его кинуть. Сил и так в обрез, тут бы порядок навести да от соседей западных отбояриться. Нет, Тмутаракань подождет. Точка важная, кто спорит, выход к морю — дело лакомое. Но сейчас не до жиру. Сперва разгребем то, что под носом горит. Да и нет от них четких вестей о том, что присоединились они к моему государству.

— Добро, Святко, понял, — сказал я спокойно. — Скажи купцам, пусть обождут, я попозже с ними сам потолкую, расспрошу, что да как. А пока пусть отдыхают с дороги.

Дружинник кивнул и скрылся. Я снова глянул на Добрыню. Он лежал недвижно, но что-то изменилось. Пустота в глазу вроде как ушла. Может, и весть о беде далекой Тмутаракани, еще одно свидетельство, что враг не дремлет, как-то зацепила его израненную душу? Хрен его знает. Я поднялся.

— Отдыхай, Добрыня. Все наладится. Киев отстроим. И Русь поднимем.

Вышел из шатра Искры, оставив тысяцкого наедине с его мыслями — или с их отсутствием. Голова уже была занята другим. Запад. Туров и Владимир. Вот где сейчас главный геморрой. И его надо было распутывать, пока не затянулся в мертвый узел.

И как по заказу — подходит один из дружинников, что ляшских послов караулил.

— Княже, ляхи слова просят. Говорят, ответ у них созрел.

А вот это оперативно. Видать, мои намеки на Оттона да пряник торговый подействовали как надо.

— Зови сюда, — распорядился я, возвращаясь в свой шатер. Снова на тот же стул, снова Ратибор скалой за спиной.

Збигнев со своими мордоворотами нарисовался через пару минут. Лицо у ляха — маска каменная, но глазки блестят. Видно, перетер он там внутри себя все за и против.

— Мы обдумали твое слово, князь Антон, — начал он без долгих расшаркиваний. — Князь Мешко ценит твою прямоту и силу. Он согласен на твои условия.

Я молча сверлил его взглядом, ждал подробностей.

— Князь Мешко признает Галич твоей землей, — продолжил Збигнев, скривившись еле заметно при слове «Галич». — Мы готовы подписать договор о ненападении и добром соседстве на десять лет. Взамен ты даешь нашим купцам право торговать по Днепровскому пути свободно и на льготных условиях.

Я удовлетворенно кивнул про себя. Дожали. Выгода от торговли перевесила старые хотелки насчет Галича, да и страх перед Оттоном, видать, подстегнул.

— Добре, — сказал я вслух. — Решение разумное. Готовьте бумагу. Скрепим договор печатями да подписями, как положено.

Збигнев поклонился.

— Все сделаем, княже.

Договор с ляхами — это хорошо. Руки на западе развязывает, хоть и временно. Иллюзий насчет верности Мешко я не питал — будет он бумажку эту блюсти ровно до тех пор, пока ему выгодно или пока меня боится. Но даже передышка на польской границе сейчас — на вес золота. Позволит сосредоточиться на Турове и Владимире, не опасаясь удара в спину от поляков.

Едва послы ушли строчить свою грамоту, я тут же подозвал Ратибора.

— Собирай людей, сотни три-четыре самых битых, — приказал я ему. — Выдвигайтесь немедля. К границам Туровского княжества.

Ратибор вопросительно поднял бровь.

— Воевать, княже?

— Нет, — покачал я головой. — Пока нет. Просто встаньте лагерем у самой межи. Поиграем мускулами. Пусть туровские бояре, что с ляхами шепчутся, видят — Русь рядом. И пусть их князек видит — подмога есть, если решит Киеву верным остаться. Наша пропаганда, что мы запустили, должна получить подкрепление — вид твоих мордоворотов на границе. Никуда не лезьте, просто стойте и смотрите в оба. Ждите моих приказов.

Ратибор все понял без лишних слов. Демонстрация силы, поддержка своим и тонкий намек чужим.

— Будет сделано, княже, — коротко ответил он и пошел собирать отряд.

Я проводил его взглядом. Ратибор — мужик надежный, скала. Его присутствие у туровских границ должно было остудить горячие головы тамошних бояр и подтолкнуть их князя в правильном направлении. С Владимиром сложнее — там Оттон через своих попов мутит, да и системщик его там, скорее всего. Туда просто так войско не сунешь, надо тоньше работать. Но и это решим. Шаг за шагом.

Я чувствовал, как начинаю выправлять крен. Древляне разбиты, Киев начнет подниматься, войско строится, с ляхами — временный мир, Туров под присмотром. Вроде бы все под контролем. Оставался Владимир и Оттон…

И тут перед глазами полыхнуло знакомое сияние интерфейса. Сообщение от Вежи.

«Уведомление Легату: обнаружена попытка внешнего системного воздействия на князя Рогволода Владимирского. Источник: предположительно связан с Оттоном I».

Вот оно как. Значит, не только попами… Этот гад Оттон играет по-крупному.