Русь. Строительство империи 6

Глава 10

Я смотрел на этих людей, превратившихся в грязную, оборванную, оцепеневшую от ужаса толпу. Они сидели на земле, сбившись в кучу у самой реки Уж, которая не спасла их город, но позволила выжить хотя бы им. Семь или восемь сотен душ — все, что осталось от тысяч. Мужчины, женщины, дети. Их лица были черны от копоти, взгляды устремлены в землю. Вокруг них плотным кольцом стояли мои воины — новгородцы и галичане Такшоня. Щиты сомкнуты, копья наперевес.

Весть, принесенная Веславой, взбудоражила меня. Мал здесь. Древлянский князь, виновник сожжения Киева, инициатор союза с византийцами, тот, кто глумился над Добрыней, не сгорел в своем тереме, а прячется сейчас среди этих несчастных, прикидываясь простым погорельцем. Трусливый гад. Решил отсидеться, а потом, глядишь, и сбежать под шумок, когда нас отправят в Киев. Не выйдет.

— Ты уверена? — переспросил я Веславу.

Мы отошли чуть в сторону, пока Ратибор и Такшонь занимались организацией конвоя и разбивкой лагеря на пепелище.

— Уверена, княже. Двое из древлян его опознали, шептались. Один попытался подойти — Мал его взглядом остановил, пригрозил, видать. Они боятся его даже сейчас. Но имя прозвучало отчетливо. Он где-то в той части толпы, — она едва заметно кивнула в сторону дальнего края скопления людей у самой воды. — Ищут его глазами сейчас, осторожно.

Найти иголку в стоге сена. Вернее, князя в толпе перепуганных, одинаково грязных людей. Просто пройти и ткнуть пальцем — не вариант. Он может затеряться, кто-то может попытаться его прикрыть из страха или старой верности. Нужен был другой подход. Способ, который заставит его выдать себя или заставит других выдать его.

— Хорошо, — сказал я. — Пусть твои люди продолжают наблюдать. Но действовать будем иначе. Ратибор!

Воевода мгновенно оказался рядом.

— Слушаю, княже.

— Собери десяток самых крепких бойцов. И приготовь… ну, скажем, пару крепких веревок и нож подлиннее. Мне нужно будет поговорить с пленными. Со всеми сразу. И пусть Громобой будет готов — его голос нам снова понадобится.

Ратибор молча развернулся и пошел отдавать распоряжения. Он подозвал Громобоя, что-то коротко ему объяснил, потом выбрал из своей сотни нужных людей. Все делалось быстро, без лишних слов. Мои воеводы уже привыкли к тому, что мои приказы не всегда бывают обычными.

Через несколько минут все было готово. Бойцы Ратибора с суровыми лицами стояли чуть поодаль. Громобой откашлялся, готовя свое луженое горло. Я вышел вперед, к самому краю площадки, где сидели древляне. Воины конвоя расступились.

Все взгляды устремились на меня. В них читался все тот же животный страх. Тишина стала почти осязаемой.

— Громобой! — позвал я.

Здоровяк шагнул вперед. Я говорил, а он транслировал.

Громобой набрал полную грудь воздуха.

— Слушайте все! — его голос заставил многих вздрогнуть и еще ниже опустить головы. — Слово Великого князя Антона! Великий князь дарует вам жизнь! Вы отправитесь в Киев! Восстанавливать то, что разрушили по воле вашего безумного князя Мала и его волхвов! Ваша работа искупит вашу вину! Но!

Он сделал паузу, обводя толпу тяжелым взглядом.

— Но князь Мал, главный виновник ваших бед, предатель Руси и убийца, должен понести кару! Он прячется среди вас, как трус! Когда его найдут — а его найдут! — его ждет самая страшная казнь! Его будут пытать долго! Так долго, что вы позавидуете его смерти! Но вы можете облегчить его страдания! И свою участь!

Громобой снова замолчал, давая словам впитаться в сознание перепуганных людей. Они начали беспокойно переглядываться. Страх перед неведомой страшной казнью их бывшего правителя боролся со страхом выдать его.

— Тот из вас, — продолжил Громобой, понизив голос, но не уменьшая его мощи, — кто укажет на Мала сейчас, здесь, перед лицом Великого князя, получит послабление! Ему и его семье будет дана лучшая еда в пути! Место у костра! Возможно, и работа полегче! Подумайте! Жизнь вашего князя-предателя или ваше собственное благополучие! Решайте! Время пошло!

И снова тишина. Сотни глаз бегали по толпе, в поисках знакомых черт, выискивая их бывшего повелителя. Кто-то начал тихо перешептываться. Страх перед пытками, обещанными Малу, был силен. Но и страх перед местью князя, если он вдруг останется ненайденным или выживет, тоже никуда не делся.

Дилемма.

Я терпеливо ждал. Взглядом выискивал в толпе тех нескольких мужчин, на которых намекала Веслава. Один из них сидел, обхватив колени руками, и буравил взглядом землю. Другой нервно оглядывался, его глаза бегали по лицам соседей. Третий пытался казаться спокойным, даже безучастным, но его пальцы судорожно сжимались в замок.

Тот, что нервно оглядывался, видимо, почувствовал на себе слишком много взглядов. Его соседи слева и справа чуть отодвинулись от него, создавая вокруг него пустое пространство. Ярость исказила его лицо. Он резко вскочил на ноги.

— Предатели! — выкрикнул он дребезжащим от ужаса голосом.

Он попытался еще что-то крикнуть, но было поздно.

— Взять его! — рявкнул я.

Бойцы Ратибора, только и ждавшие команды, метнулись вперед. Они растолкали сидящих, пресекая любые попытки Мала затеряться или оказать сопротивление. Двое схватили его за руки, выкручивая их за спину. Он дернулся раз, другой, но хватка была железной. Его выволокли из толпы и бросили на землю передо мной.

Мал лежал на земле, тяжело дыша, бормоча что-то невнятное. Одежда на князе была такой же рваной и грязной, как у остальных, но даже сквозь копоть и грязь в его чертах угадывалась порода. Не простолюдин. Это был князь.

Я посмотрел на него сверху вниз. На лице не было ни злорадства, ни удовлетворения. Только холодная констатация факта. Враг найден. Препятствие на пути к объединению Руси должно быть устранено.

И оно будет устранено показательно, чтобы все видели и запомнили.

— Поднять его, — приказал я людям Ратибора.

Мала рывком поставили на ноги. Он знал, что его ждет. И, судя по всему, не собирался умирать молча. Что ж, тем лучше.

Мала держали двое дюжих дружинников Ратибора. Я обвел взглядом собравшихся. Мои воины стояли недвижно. За их спинами, на земле, сидели сотни древлян. Их глаза были прикованы к нам.

Время для суда.

Не по писаным законам, которых здесь еще толком и не было, а по закону силы и справедливости, как я ее понимал.

— Князь Мал, — начал я, мой голос разносился над пепелищем в наступившей тишине. Я говорил так, чтобы слышал каждый. — Ты хотел власти и золота. И ради этого ты пошел на все. Вспомним твои дела.

Он дернулся. Дружинники, державшие его, напряглись, но я жестом показал им стоять на месте.

— Когда Великий князь предложил тебе мир, ты отверг его. Ты предпочел войну. Это был твой выбор.

Мал дернул головой, хотел что-то сказать, но я продолжил, не давая ему вставить слова:

— Ты позвал на нашу землю чужеземцев. Византийцев с их золотыми орлами. Ты думал, они помогут тебе одолеть Русь? Ты ошибся. Они лишь использовали тебя.

В толпе древлян послышался глухой ропот. Видимо, не все знали о союзе с далекой империей. Или не хотели верить.

— По твоему приказу, с помощью твоих новых друзей, был сожжен Киев. Тысячи невинных людей погибли в огне или от меча. Женщины, старики, дети. Их кровь на твоих руках, Мал. И руках твоих византийских хозяев.

Ропот усилился.

— Ты захватил в плен верного воина Руси, тысяцкого Добрыню. И что ты с ним сделал? — я повысил голос. — Ты не убил его в честном бою. Ты отдал его на поругание! Ты позволил изувечить его так, что смотреть страшно! Ты глумился над ним, думая, что не будешь наказан? Ты снова ошибся!

Я видел, как дернулся Ратибор, стоявший рядом. Воспоминание об изуродованном товарище было свежо и болезненно для всех нас.

— И ради чего все это? — я подошел к Малу почти вплотную, глядя ему в глаза. — Ради своей земли? Ради своего народа? Нет! Ты предал их! Ты привел войну на свою землю, ты обрек свой город на уничтожение, ты бросил своих людей умирать в огне, а сам пытался спасти свою шкуру, спрятавшись в толпе! Ты торговал их жизнями!

— Ложь! — выкрикнул Мал, его голос сорвался. — Я делал все для Древлянской земли! Это вы пришли сюда с огнем! Вы, захватчики!

— Мы пришли с миром! — отрезал я. — Ты его отверг! Ты выбрал путь крови! И ты говоришь, «для Древлянской земли»? Тогда скажи мне, Мал, — я понизил голос, но так, что каждое слово резало слух, — скажи мне, сколько золота заплатили тебе византийцы? Сколько стоила жизнь Великого князя Руси в твоих глазах? А, князь?

Он осекся. Его лицо побагровело. Видимо, я попал в точку. Он молчал, его глаза бегали, ища выход, но выхода не было.

— Отвечай! — потребовал я. — Твои люди должны знать правду! Они должны знать, почему их дома сгорели, а их близкие погибли! За какую цену ты их продал?

— Да! — вдруг заорал он, уже не в силах сдерживаться. — Да, они заплатили! Щедро заплатили! Золотом! За твою голову, пришелец! За твою! Потому что ты — чума для этой земли! И я бы взял еще, если бы мог! Лишь бы избавиться от тебя!

Он замолчал, тяжело дыша, выплеснув все наружу. И в этой тишине стало слышно, как изменился гул толпы. Это уже был не испуганный ропот. Это был низкий, злой гул ненависти. Сотни глаз были устремлены на их князя. В них читалось презрение и горькое осознание. Их продали. Их жизни, их дома, их будущее — все было разменяно на византийское золото, предназначенное для убийства далекого князя.

Мал тоже это почувствовал. Он обвел толпу безумным взглядом. Он остался один. Его предали свои же, указав на него. А теперь его ненавидели все остальные. Его народ, ради которого он якобы сражался, теперь видел в нем лишь жадного предателя, виновника их страшной участи. Терять ему было действительно больше нечего. Он стоял посреди пепелища своего города, окруженный врагами и презрением собственных подданных. Капкан захлопнулся.

Лицо Мала исказилось. Поддержки ждать было неоткуда. Толпа его бывших подданных смотрела на него с тихой и явной враждебностью. Мои воины ждали лишь приказа. Казнь, обещанная Громобоем, казалась неминуемой. И в этот момент, когда казалось, что он окончательно сломлен, в нем что-то щелкнуло. Последний, отчаянный бросок.

— Суда! — выкрикнул он, перекрывая гул толпы. — Я требую Суда Богов! Поединка!

Он выпрямился, насколько позволяли руки дружинников, державшие его. В голосе его звучал вызов.

— По нашему древнему праву! Князь против князя! Пусть Боги решат, кто прав! Ты, пришелец, или я, князь этой земли! Осмелишься ли ты, Антон? Или ты только и можешь, что прятаться за спинами своих воинов и жечь города издалека?

Повисла тишина. Все взгляды обратились ко мне. Древние обычаи, суд поединком — это здесь уважали. Отказаться — значит проявить слабость, неуверенность в своей правоте перед лицом и своих, и чужих. Глупость, конечно. Исход был предрешен и так. Но политика требовала иногда идти на такие вот театральные жесты.

Я усмехнулся про себя. Суд Богов. Он всерьез думал, что какие-то боги вмешаются? Или просто надеялся на удачный удар? Что ж, пусть получит свой шанс. И свой суд. Быстрый и окончательный.

— Хорошо, Мал, — сказал я спокойно. — Ты получишь свой суд. Боги слепы и глухи перед трусами, но если тебе так хочется… Развяжите его. Дайте ему оружие.

Дружинники с неохотой отпустили руки князя. Мал потер запястья, разминая их. Его глаза лихорадочно забегали по сторонам в поисках оружия. Один из моих воинов, по знаку Ратибора, и протянул топор Малу рукоятью вперед. Тот жадно схватил оружие. Добротный боевой топор, немного зазубренный, но вполне способный расколоть череп.

Он взвесил его в руке, сделал пару пробных взмахов. Уверенность вернулась к нему. Он был воином, хотя и скверным политиком.

Все ждали, что я возьмусь за свои привычные топоры, висевшие у меня на поясе. Я чувствовал взгляды своих людей — Ратибора, Такшоня, Веславы, стоявшей чуть поодаль. Они знали мою манеру боя. Два топора, скорость, натиск. Но сегодня будет иначе.

Я расстегнул ремни, удерживавшие мои топоры, и протянул их Ратибору.

— Подержи.

Он удивленно поднял брови, молча взял оружие. По рядам моих воинов прошел недоуменный шепот. Что задумал князь? Мал тоже смотрел с недоумением, смешанным с новой надеждой. Может, я испугался? Или решил проявить милосердие?

— Ратибор, — обратился я к воеводе. — Дай мне нож. Простой боевой нож.

Ратибор на мгновение опешил, потом сунул руку за пояс и вытащил свой запасной нож — длинный, узкий клинок, идеально сбалансированный, острый как бритва. Он протянул его мне.

Я взял нож, взвесил в руке. Удобно лежит. Легкий, быстрый. То, что нужно. Шепот среди моих людей усилился. Даже древляне в толпе зашевелились, не понимая, что происходит. Идти с ножом против топора? Безумие?

Мал усмехнулся криво. Решил, что я либо сошел с ума, либо издеваюсь над ним.

— Готов умереть, чужак? — прорычал он, поднимая топор.

— Суд, Мал, — ответил я, делая шаг вперед на расчищенное пространство между нами. — Ты его хотел.

Он ринулся на меня. Не раздумывая, не выжидая. Вся его ярость и отчаяние были вложены в этот первый, сокрушительный удар. Он бежал, занеся топор, целясь мне в голову или плечо, рассчитывая разрубить одним махом, закончить все быстро. Его скорость была приличной, инерция — огромной.

Но я ждал этого. Его атака была предсказуема в своей прямолинейности. Когда он был уже в паре шагов, почти на излете своего броска, я сделал то, чего он никак не ожидал. Не отступил назад, не попытался парировать удар ножом. Я сделал всего полшага в сторону, пропуская его мимо себя, одновременно разворачиваясь к нему боком.

Топор со свистом пронесся там, где только что была моя голова. Мал пролетел мимо, его собственная инерция несла его вперед. И в этот самый миг, когда его незащищенный бок и шея оказались прямо передо мной, я нанес короткий, молниеносный выпад снизу вверх.

Нож вошел ему точно под подбородок, в мягкое место между челюстью и шеей. Лезвие прошло сквозь плоть, хрящи, уперлось во что-то твердое и вошло дальше, глубоко, под самым основанием черепа.

В мозг.

Мал даже не вскрикнул. Его глаза широко распахнулись от шока и непонимания. Он все еще бежал по инерции. Сделал еще два или три неуклюжих шага вперед с моим ножом, торчащим из-под подбородка. Потом его ноги подкосились и он тяжело повалился лицом вниз на черный, пропитанный гарью пепел. Топор вылетел из его разжавшихся пальцев и глухо стукнулся рядом.

Все. Суд Богов свершился.

Я стоял над поверженным врагом. Кровь Мала темной лужей растекалась по пеплу у его головы. Тишина стояла мертвая. Все — и мои воины, и древляне — смотрели на произошедшее с немым изумлением. Никто не ожидал такой быстрой и такой будничной развязки.

Я носком перевернул тело врага, вытащил и вытер нож о штанину Мала, вернул его Ратибору.

— Спасибо, — коротко бросил я.

Воевода молча взял нож, его лицо оставалось непроницаемым, но я видел в его глазах искру понимания. Он оценил. Не грубую силу, а точность и расчет.

Толпа древлян молчала. Их последний князь был мертв. Убит одним ударом ножа. Их судьба теперь окончательно и бесповоротно была в моих руках. Я видел, как угасает последняя искорка непокорности в их глазах, сменяясь полной, безоговорочной апатией и страхом. Искоростень пал. Древлянская земля покорена.

Мертвая тишина повисла над пепелищем Искоростеня.

Руины, дым, труп вражеского князя у ног, толпа сломленных пленных и мое войско, готовое идти дальше. Работа здесь была почти закончена. Оставалось организовать отправку «работников» в Киев, оставить гарнизон, наметить место для будущей крепости и учебного лагеря. Мысли уже уносились вперед — к Киеву, к Мурому, к Вятичам, к Византии, к Оттону. Задачи громоздились одна на другую.

— Ратибор, — обратился я к воеводе, не поворачивая головы. — Убрать тело. Пусть его люди видят, но без лишних церемоний. Продолжай готовить их к отправке. Такшонь, твои галичане — конвой.

— Будет сделано, княже, — голоса обоих прозвучали одновременно. Они тут же принялись отдавать распоряжения. Несколько дружинников подошли к телу Мала, подхватили его и без лишних слов оттащили в сторону, оставив на виду у толпы, но убрав с центра площадки.

Я уже собирался обсудить с соратниками первые шаги по обустройству лагеря, как краем глаза заметил движение. Один из лазутчиков Веславы, неприметный парень в потертой одежде, почти бегом приближался к ней со стороны разрушенного центра города. Он что-то быстро зашептал ей на ухо, указывая рукой туда, откуда пришел.

Веслава слушала, ее лицо мгновенно изменилось. Удивление, неверие, потом — резкая сосредоточенность. Она даже не взглянула на меня. Окликнув на бегу:

— Княже! Пойдем! Быстрее!

И тут же сорвалась с места, устремляясь вглубь руин, туда, куда указывал лазутчик. Он бежал рядом, продолжая что-то объяснять на ходу.

Такая спешка и такое волнение были совершенно не свойственны всегда собранной и хладнокровной Веславе. Что могло так ее взволновать? Новая засада? Находка, поважнее мертвого князя?

— За мной! — бросил я Ратибору и Такшоню, которые тоже с недоумением смотрели вслед убегающей Веславе.

Мы рванули за ней. Бежать по руинам было непросто. Под ногами хрустел пепел и мелкие обломки, приходилось перепрыгивать через обгоревшие бревна, огибать зияющие провалы бывших погребов. Воздух был насыщен запахом гари. Мы пробежали мимо остовов каких-то больших строений, мимо развороченной площади, где когда-то, наверное, собиралось вече. Веслава не оглядывалась, уверенно лавируя между завалами, словно точно знала дорогу.

Наконец, она остановилась у края какой-то большой ямы, почти скрытой за обвалившейся стеной большого каменного здания, похожего на склад или арсенал. Яма была глубокой, метра четыре, не меньше, с почти отвесными земляными стенами. Сверху ее частично перекрывали обгоревшие балки и куски обвалившейся кладки — видимо, крыша или помост рухнули в нее во время пожара. Поруб. Старая «тюрьма» для особо важных пленников или провинившихся соплеменников.

Веслава стояла на краю, тяжело дыша после бега, и смотрела вниз. Лазутчик остановился рядом. Подоспели и мы с Ратибором и Такшонем.

— Что там? — спросил я, подходя к краю и пытаясь разглядеть что-то в полумраке ямы.

— Смотри сам, княже, — голос Веславы был странным.

Я подошел к самому краю, стараясь не обрушить осыпающуюся землю. Заглянул вниз. На дне поруба, среди мусора и обломков, лежали две человеческие фигуры. Они были неподвижны. Измазанные грязью и сажей, в рваной одежде. На первый взгляд — просто еще двое погибших во время пожара или заваленные обломками узники, о которых все забыли.

Но что-то было не так. Их позы. Одна фигура лежала на спине, другая сидела, прислонившись к стене ямы и положив голову на колени. Что-то знакомое мелькнуло в очертаниях, в том, как сидел один из них.

Я прищурился, вглядываясь в полумрак. Глаза постепенно привыкали после яркого света дня.

Я их узнал. Сначала одного, потом второго. Не может быть…