Рожден быть опасным

Глава 16

Нет человека, которому в жизненной лотерее доставались бы одни выигрыши.

Б. Прус

Все произошло в точности, как описал Гвинплей. Нас и вправду ждали. Остров неправильной овальной формы, застроенный городом и рядом редкие тропические деревья и кустарники, разрежающие холодный камень. Мы спустились, зависли над космодромом и медленно оплыли на космобетон. Резкий толчок, и звездолет замер. К нам устремились автомобили и флаеры.

Нас ждали. Гвинплей открыл шлюзы и первым вышел из корабля. То, что случилось дальше, мало походило на радужные описания Планта. Он не успел сделать и пару шагов по трапу, как из двух автобусов высыпали люди в камуфляже, вооруженные автоматами, и окружили наш корабль, взяв Гвинплея на прицел.

— Медленно поднимите руки и спускайтесь! — раздался металлический равнодушный голос из динамиков, возвышавшихся над автобусами.

— Что-то нам не рады, — заметил Крысобой, доставая «Аргумент».

— Думаешь, справимся? — с сомнением спросила Рената.

— И не с такими справлялись! — уверил я.

— Если бы наши стволы не взорвались… Одним бы залпом… — мечтательно сказал Крысобой.

Мы видели со спины, как Гвинплей поднял руки и слегка отступил вглубь корабля. Этот коротенький шажок не остался незамеченным.

— Не шевелиться! — проорал металлический голос.

Гвинплей резко подался назад. Затрещали автоматные трели. Я видел, как дернулось тело Планта, перед тем как он рванулся с простреливаемой площадки. Он упал на спину и зашипел от боли. Рана в животе, которую он старался зажать, обильно выделяла кровь.

Я нырнул к Гвинплею и втащил его в коридор.

Крысобой упал рядом со мной и осторожно высунулся в шлюз. Тут же защелкали пули по стальной обшивке корабля.

— Боятся идти вперед! — сообщил Марк.

Я расстегнул пряжку и стянул с пояса ремень с пятью гранатами. Разложив их перед собой, я кивнул Марку. Положив «Аргумент» на пол, я взял в руки первую гранату и тяжело вздохнул. Теперь ни одного лишнего движения. Одну за другой я отправил все пять гранат в открытый проем шлюза, предварительно выдрав чеку. Когда раздался первый взрыв, я подхватил «Аргумент» и бросился наружу.

На космобетоне царила паника. Первая граната угодила прямо в автобус с динамиком и, отскочив от него, взорвалась в гуще камуфлированных. Кровь, рваные куски тел разбросало метров на десять.

И тут появился я.

Один за другим рвались взрывы. А я, соскочив на космобетон, открыл шквальный огонь, уничтожая тех, кто зазевался. Другого выхода нет: либо я, либо меня. Укрывшись за трапом, я методично отстреливал солдат.

Меня поддержал Крысобой, также слетевший на космобетон, а сверху от шлюза прикрыла Рената.

Когда прозвучал последний выстрел, на пятачке перед нашим кораблем не осталось ни одного живого человека. Я выкатился из укрытия, поднялся на ноги и, что есть силы, припустил к трапу. Взбежав по ступенькам, я взял Гвинплея на руки и спустился вниз. Крысобой в это время подогнал к трапу легкий подвижный автофургон, высунулся из окна и ехидно спросил:

— Зачем падаль тащишь?

Гвинплей простонал что‑то невразумительное с моего плеча.

— Я не знаю, где искать Гоевина, а у него адрес.

Я забросил Планта на заднее сиденье, помог Ренате забраться и вернулся к кораблю, чтобы отобрать пару‑тройку автоматов у мертвых спецназовцев. Они им уже ни к чему, а нам могут и жизнь спасти.

— Жми! — крикнул я, заскакивая в ревущий фургон.

Крысобой вырулил на посадочную полосу и понесся к зданию космодрома — бетонной плоской коробке, похожей на распухший блин.

— Приготовьтесь. Нас там уже ждут, — предупредил Марк.

Ему виднее.

Я выщелкнул из «Аргумента» пустую обойму и, вставив полную, взглянул на Ренату. Она примостилась на другом конце сиденья. Между нами полулежал дрожащий, истекающий кровью Гвинплей. Рената, не обращая на меня и Планта внимания, высадила боковое окно со своей стороны и выставила дуло автомата наружу. Я сделал то же самое, потом оглянулся и спросил Гвинплея:

— Из космопорта куда ехать?

— Там… автостра… да будет. По ней. Много… домов. Все мимо. А потом, через два поворота… высокий такой… особняк.

— Марк, слышал? — крикнул я Крысобою. Он кивнул:

— Прорвемся.

— Почему нас попытались убить? — спросил я.

— Видно… что‑то пошло не так. Груфман не доверя… ет Гоевину и… попытался убить… тебя, а я… попал случайно… — едва слышно хрипел Гвинплей. Слова давались ему с трудом.

— Почему ты не сдался? — задал я последний вопрос.

— Идиот… — признался Гвинплей и закашлялся, оставляя кровавые следы на своей одежде. — По инерции… — добавил он, когда приступ миновал.

Больше он ничего не захотел сказать, а через минуту жизнь покинула его.

Сожалеть о кончине Планта не довелось. Фургон выскочил к космопорту и сквозь арку промчался на площадь перед зданием. Площадь была заполнена солдатами, укрывшимися за заградительной линией, составленной из старых автомобилей. Крысобой заложил вираж. Фургон накренился, но удержался на колесах и обогнул препятствие, скользнув во внезапно открывшуюся брешь. По фургону застучали пули, прошивавшие борта насквозь. Одна из пуль разнесла голову мертвого Гвинплея.

«Теперь мы можем быть уверены, что он мертв», — промелькнула мысль.

Я, не раздумывая, открыл огонь по редутам камуфли­рованных. С противоположного окна мне вторила Рената.

Нас попробовали задержать, но мы проскочили сквозь ряды солдат, оставив за собой широкую брешь; наш автофургон в эту секунду напоминал раскаленный чугунный утюг, продавливающий крепостную стену из масла.

Крысобой вырулил на проспект, о котором говорил Гвинплей. По обе стороны расчерченной дороги тянулись длинные ряды унылых серых высотных зданий, украшенных флагами земель, входящих в состав Земной Федерации. Рядом с тротуаром пролегла длинная линия укреплений, за которыми угадывалось присутствие людей. О человеческом факторе за бруствером также можно было догадаться по одиноким выстрелам, которые посылались вдогонку несущемуся по прямой фургону.

Я убрал ствол из окна и, высунувшись, взглянул на небо. Небо заполнили флаеры, скутеры, мини‑вертолеты. Они кружились над островным городом, будто туристы с обзорной экскурсией, и ничего не предпринимали.

— Ничего не понимаю, — пробормотала Рената. — Почему они не стреляют? Почему не пытаются нас остановить?

— А ты еще не догадалась? — спросил я, опустив «Аргумент» на колени.

— Нет, — честно призналась Рената.

— Груфману и компании самим интересно, чем закончится наш визит к Себастьяну Гоевину. Нам дали зеленый свет. Если бы его не было, пришлось бы пробиваться, по частям завоевывая этот городок.

До резиденции Себастьяна Гоевина, которая была окольцована войсками, словно бы виртуальщика‑заговорщика взяли под домашний арест, мы добрались без затруднений. При появлении нашего фургона кольцо окружения разомкнулось. Солдаты растащили решетки, обвитые колючей проволокой, и отогнали военные грузовики, ощетиненные пулеметами. Образовался проезд через молоденькую пальмовую рощицу, подавленную техникой.

— Чего все так переполошились? — удивленно спросил я.

Вопрос никому не адресовался, но Крысобой ответил:

— На правительственном островке сконцентрирована вся инфраструктура Земли. Здесь сосредоточено все управление. Все службы. Свергнув Президента, разогнав Парламент, заговорщики обязательно постараются взять под контроль весь остров и все его компьютерные сети. Тогда переворот получится.

— Черные полковники, — заметил я.

— Что? — переспросил Марк, направляя фургон в распахнувшиеся ворота.

— Были такие полковники. В середине двадцатого века совершили государственный переворот, свергли монарха и установили военную диктатуру. Продержались семь лет, — не задумываясь, ответил я.

— А потом?

— Потом их свергли. На этот раз народ.

— А откуда тебе все это известно? — поинтересовался Марк.

— Не знаю, — растерянно ответил я.

Мы проехали мимо ракетного комплекса, вокруг которого суетилось человек пятнадцать в камуфляже. По территории особняка разъезжали военные джипы, бегали люди в форме, а возле заградительных сооружений скучали солдаты, не расставаясь с автоматами.

Автофургон прогромыхал по искусственным булыжникам, которыми была вымощена подъездная дорожка, Развернулся и остановился перед мраморной парадной лестницей, застеленной грязным ковром, затертым солдатскими ботинками.

Первым фургон покинул я. Выскользнув за дверь, я присел, укрывшись за дырявым бортом машины, и осмотрелся по сторонам. Вокруг особняка никого не было. Однако недавнее присутствие военщины чувствовалось. Булыжники были усыпаны затоптанными окурками, да к тому же кто-то оставил бравую подпись черной краской из баллончика‑распылителя на гранитном животе атланта: «ЗДЕСЬ МЫ БЫЛИ, ДРУЖНО ТОРМОЗИЛИ». Дисциплина в армии хромала; но автор строк явно был из молодых, только поступивших, необстрелянных юнцов. Наверняка отделался выговором, тремя нарядами вне очереди и денежным штрафом в двести кредиток, если вообще кто-то установил в такой суматохе авторство надписи.

Из фургона выбрался через пассажирскую дверцу Крысобой, за ним показалась Рената.

Перед нами была длинная, взбирающаяся на открытую площадку лестница, простреливаемая с тысячи позиций. Ясно, что эту лестницу контролируют и держат на прицелах незаметные нам снайперы, но стоило ли нас пропускать к резиденции Гоевина, чтобы потом на лестнице отстрелять как куропаток? Вот в чем заключался вопрос.

— Что, напрямик рванем? — поинтересовался Марк.

— Есть другой выход? — ответил я вопросом на вопрос.

— Можно газануть на фургоне, — предложил он.

— Мальчики, может, поднимемся так? — несмело предложила Рената.

— Ага. А нас как цыплят уложат, — возразил я. — В машину.

Я пропустил Крысобоя вперед, затем Ренату. Сам забрался последним и захлопнул дверцу.

— Жми!

Крысобой сдал назад метров на десять.

Я чувствовал, как с недоумением взирали на наши маневры солдаты и офицеры. К такому повороту событий они явно не подготовились и теперь гадали, что последует дальше.

Фургон остановился, ткнувшись задним бампером в пальму. Марк переключил скорость и дал газу. Машина разогналась и легко взобралась по ступенькам на открытую площадку. Я выскочил из фургона, помог выбраться Ренате и Марку. Мы отбежали за колонну, и тут грянул взрыв. Наш фургон взлетел на воздух, расшвыривая во все стороны фонтаны огня и раскаленные осколки металла.

— У кого-то сдали нервы, — заметил я.

— Думаешь, это не санкционировано? — спросила Рената.

Но я не ответил.

Под прикрытием горящего автомобиля я рванулся к дверям, распахнул их и вкатился в вестибюль, сжимая готовый к бою «Аргумент».

Вестибюль особняка был пуст.

На лестнице раздался топот ног, обутых в тяжелые военные ботинки, и показались солдаты; они рассредоточились по верхней площадке, укрылись за балюстрадой балконов, которые нависали над вестибюлем, и за колоннами.

Я очутился на открытом пятачке.

Затарахтели автоматы. Пули понеслись в мою сторону. Я чувствовал их приближение. Я видел, словно в замедленной съемке, как они распарывают горячий воздух, и я побежал, уклоняясь от пуль. Я свалился за статую Фемиды, которой тут же снесли голову, и открыл ответный огонь по верхнему этажу. Двумя короткими очередями я снял трех бойцов с балкона. Выпавшие из рук автоматы рухнули вниз, но до них мне было не дотянуться, а в «Аргументе» запас патронов не бесконечен. Я считал каждое нажатие курка и понимал, что скоро останусь безоружным.

От входной двери глухо застучал автомат, заставив сол­дат укрыться, и на площадку вестибюля вкатился Крысобой, сжимая в руках луковицы гранат. Три осколочные гранаты, запрещенные международной конвенцией ООН еще в далеком двадцатом веке, одна за другой взлетели на верхний этаж. Марк прыгнул в мою сторону, увертываясь от огня. Я увидел, как поднимаются солдаты, пытаясь убраться подальше от взрыва. Я пресек все попытки к бегству.

И тут лопнуло.

Раз. Два. Три.

Истошные крики боли. Куски тел, летящие с верхнего этажа. Просел, а затем и рухнул балкон. Огонь, охвативший стены и ткань, которой были драпированы двери.

Я дал короткую очередь по солдатам, которые уцелели при взрыве, и обойма кончилась. Запасной у меня не было. Крысобой прикрыл мою вылазку, когда я выскочил на открытый пятачок и подобрал тяжелый спецназовский «Гром». Неудобное, неповоротливое оружие, но выбора не оставалось.

К своему удивлению, я почувствовал, что жалею солдат, которых вынужден убивать. Они ни в чем не были виноваты. Они исполняли приказ, отданный нечистоплотным командованием, погрязшим в заговорах и интригах. Но я не мог поступить иначе. Я должен был, во что бы то ни стало, увидеть Гоевина. Я не мог отказаться от своей цели, поддавшись жалости. Жалость не мужское чувство, если ты солдат.

Под прикрытием «Аргументов» Крысобоя и Ренаты, я взлетел на верхний этаж и оборвал страдания тех, кто все еще жил, но горел. Верхний ярус чист. Я перегнулся через перила и подал знак. Марк покинул укрытие за изуродованной Фемидой и побежал ко мне. В дверях показалась Рената и также направилась к лестнице. Через минуту мы снова были вместе.

— Где будем искать Гоевина? — спросил Марк.

— Кто его знает? — отозвался я. — Но разделяться нельзя. Они только тут человек двадцать положили. В одиночку не справиться.

— Почему они вдруг стали стрелять. Могли же убить и раньше? — удивлялась Рената.

— Я же говорил. У кого-то сдали нервы, а затем командирский хаос. Но, честно говоря, думаю, что сейчас все прекратится. Груфман разберется и перекроет им кислород. Двинулись туда.

Я распахнул двери и показал на зал, заполненный картинами и статуями античной тематики. Залы в особняке были нанизаны на общие коридоры, и из любого зала одного этажа можно было попасть в любой другой зал. Но и заблудиться в этом лабиринте было проще простого.

Больше нас никто не преследовал и не вставал грудью, лишь бы не допустить к Гоевину. Обследовав почти все залы второго этажа, мы поднялись по скрытой лестнице на третий, превосходящий своего нижнего собрата роскошью, и приступили к обыску. Комнату за комнатой, зал за залом мы раскручивали этаж, оставляя все меньше неисследованного пространства.

Первым что-то услышал Крысобой. Он толкнул меня в плечо и поднес палец ко рту, призывая к молчанию. Я остановился, замер, вслушиваясь в тишину, и разобрал где-то вдалеке приглушенные голоса. Марк повел дулом автомата в нужном направлении, и мы неспешно зашагали, боясь потерять след.

Рената прикрывала нас, постоянно оглядываясь и проверяя, нет ли преследования.

По мере нашего продвижения голоса усиливались, и уже можно было разобрать отдельные слова. Когда же мы вошли в зал, украшенный доспехами и разнообразным холодным оружием, весь разговор, который велся на повышенных тонах, стал полностью слышен

— Все изменилось, Схай! Мир изменился вокруг тебя! Неужели ты никак не можешь этого осознать?

Голос явно принадлежал Себастьяну Гоевину.

— Я не могу понять, как получилось, что весь остров заполонен солдатами, и что вы затеваете. Вы хотите погрузить мир в омут войны. Вам неймется вновь увидеть междоусобицу. Мир объединился. Вся Земля стала единой. Мечта многих миллионов людей воплотилась в жизнь, а вы жаждете вернуть средневековую тьму на Землю!..

Крысобой наклонился ко мне и прошептал:

— Первый Гоевин. Второй Схай Сурендранатх — Президент Земли.

— Извини, Схай. Я рассчитывал, что ты присоединишься к нам, — голос Гоевина.

— Изменилось время… Когда-то мы были сильны. Ты хочешь воскресить прошлое? Разве ты не сможешь его вернуть таким, как ты его запомнил, как его запомнил я или Ларс?

Слова Президента меня насторожили. Я решительно направился к двери и рванул ее на себя. Одновременно прозвучал выстрел.

Войдя в просторный кабинет, я увидел оседавшего на пол седовласого индийца с простреленной головой, пистолет в руках Гоевина, который стоял возле окна, и хищную улыбку на гоевинских устах, которая сменилась на радостную ухмылку. Себастьян увидел меня. В ту же секунду улыбка растаяла, сменилась гримасой ужаса. Я заметил, что взгляд Гоевина был направлен не на меня, а куда-то мне за спину.

Пули взрыхлили тело Гоевина. В глазах Себастьяна застыло удивление, и он повалился на индийца.

Я резко обернулся. В моей груди вскипел гнев. Мне не было жалко Гоевина, но вместе с ним умерла надежда, что я когда-нибудь узнаю о своем прошлом, что узелок моей памяти удастся распутать.

На пороге кабинета стояли Крысобой и Музыкантская. Рената держала в руках автомат и с удивлением смотрела на расстрелянного ею Гоевина.

— Какие бабки ты отрабатываешь⁈ — прокричал я.

— Прости! — растерянно пробормотала Рената. — Я по инерции! Тут стреляли, я и ответила!

Я отвернулся, не удостоив ее ответа. Подойдя поближе, я склонился над неподвижным телом Себастьяна и убедился, что он мертв.

Узелок в памяти никогда не будет развязан. Мостик между мной сейчас и мной в прошлом останется недо­строенным. Я устало опустился на пол подле трупов и положил рядом солдатский автомат.

Я слышал, как Крысобой и Рената подошли ко мне и, не сказав ни слова, расположились тут же на полу.

Я потерял вектор направления. Я думал, что Гоевин откроет мне тайну моего прошлого, и я увижу тогда новую дорогу и новую цель, достижению которой смогу посвятить дальнейшую жизнь. Гоевина я нашел, но он ничего не успел мне сказать. И не открылась дорога. И новую цель я так и не увидел…

Мои размышления оборвал насмешливый голос Гоевина:

— Я все-таки оказался прав.

Я открыл глаза и закрутил головой в поисках источника голоса. И я тут же заметил его. Огромная видеопанель, встроенная в стену кабинета, которую я сперва не заметил, зажглась, явив лицо Себастьяна Гоевина. Он с сожалением взирал на неподвижные тела на полу.

— Бедный Схай Сурендранатх. Ты стал слишком человеком, чтобы поддержать нас, — с сожалением изрек Се­бастьян.

Я с удивлением и надеждой взирал на Гоевина. Он сидел в высоком пилотном кресле в тесном помещении, напоминавшем рубку какого-то звездолета непривычной конструкции. Позади него мелькали люди, но разобрать, кто они, в какую форму облачены и чем занимаются, не было возможности.

«Может, это запись», — возникла мысль, но я тут же отверг ее.

— Это ты их, Ларс Русс? — поинтересовался Гоевин.

Я отрицательно покачал головой.

— Значит, Схай не поддержал нас, — печально повторил Себастьян. — Я не очень на это надеялся.

Я догадался, кого убила Рената, но все же спросил:

— А это?

— Мой клон, — равнодушно отозвался Гоевин. — Забудь о нем. То, что задумали мы, воплощается. Настала пора нашего возрождения. Мы, пришедшие первыми, должны вновь стать ими.

— О чем ты говоришь? Я не понимаю! — отозвался я, с недоумением взирая на Гоевина.

— Значит, ты все-таки не вспомнил. Я надеялся на это, но ты ушел слишком рано.

Гоевина отвлекли. Он обернулся в сторону, отвечая на вопрос, но через минуту вновь повернулся к нам лицом.

— Настала пора, Ларс Русс. Настала пора вспомнить.

— Что вспомнить? — спросил я, чувствуя, как бешено колотится сердце.

Я находился в одном шаге от разгадки.

— Ты не человек, Ларс Русс., а Джантшун.