Рожден быть опасным

Глава 3

Вовремя споткнувшийся может не упасть.

Т. Фуялер

Мы сразу обнаружили вход в расщелину, стоил только спуститься на дно. Сюда не пробивался свет с поверхности планеты, так что мы оказались в полной темноте, которую впрочем тут же рассеяли лучами фонарей. Овальная дыра с неровными краями, заросшая водорослями. В кино в таких дырках живут чудовища и только и ждут, когда их проведает какой-нибудь идиот, которым можно вкусно перекусить. Но делать нечего и мы полезли внутрь. Если кто к нам и сунется, угостим пулями. Мы не жадные.

Расщелина явно искусственного происхождения. На стенах видны следы обработки. Неровные скосы. И рисунки. Крохотные, выковырянные маленькими резцами линии, сплетающиеся в картинки, при всем желании мне их не расшифровать.

Я поправил сползший с плеча «РАК» и нагнал ушедший вперед по горизонтальному туннелю отряд.

Крысобой и Музыкантская возглавили процессию, мне с Плантом доверили хвост. В центр по обыкновению поместили жидкую начинку — Сваржича и Форестера, которые старались не показывать виду, но все равно тряслись от страха. Если они продолжат в том же духе, их вибрация разбудит вулкан, и мы окажемся похоронены под толщей камней и остывающей лавы.

Туннель дважды вильнул и вывел нас на дно узкого колодца. Вверху виделась закупорившая расщелину светящаяся жилая капсула.

— Мужики, вы задумывались, откуда в капсулах свет?

Голос Планта из-под пленки костюма индивидуальной защиты звучал глухо и настороженно.

— Это стены излучают, — несмело пролепетал Лукан Сваржич.

Его черное лицо в темноте было невидимым, только блестели два белых глаза. Жуткое зрелище. Если бы Катя Бессмертная была бы жива, инфаркта ей не избежать.

— Стены капсулы созданы из живой материи, которая создает воздух, а также впитывает крохотные рассеянные частички света. Стены собирают частички вместе и преобразовывают в яркий насыщенный свет.

— А ты, видать, умник! — возмутился Плант, хватая Сваржича за грудки. — Я умников не люблю. Так что запомни…

Что должен запомнить Сваржич, Плант договорить не успел. Пространство вокруг нас завибрировало.

Сперва я подумал, что началось землетрясение, но тряска внезапно оборвалась. Плант, оглядываясь, отпустил Сваржича. И тут к нашим ногам откуда-то сверху выпало тело того чудика, который разглядывал нас во все восемь глаз. Або­риген был еще жив. Сколько он там провисел полуживой в ожидании нашего прихода, но кажется дождался. Теперь ему недолго осталось.

Абориген смотрел на меня. Смерть читалась в его взгляде.

Взгляде, который притягивал.

Взгляде, который растворял.

Взгляде, который уводил…

… за собой…

Я перестал видеть расщелину. Я перестал ощущать окружавший меня мир. Я стал частью целого, коллективного разума, который представал передо мной в образ грандиозной величины клубка, сплетенного из бессчетного количества нитей разных цветов. Я видел, как живут нити. Я видел, как они дышат. Как мечутся по клубку миллионы искр — мыслей. Я почувствовал себя на долю секунды частью целого. И целое испугалось. Оно отшатнулось от меня. Я увидел, как клубок трансформировался в лицо, которое кричало и агонизировало. Я ощутил толчок. Разум отстранился от меня и попытался вытолкнуть. В последний момент перед возвращением я почувствовал приближение отряда Чужих.

— Ах ты, сука!!! — ревел Крысобой, всаживая в тело аборигена пулю за пулей.

Гвинплей Плант сидел на дне расщелины и держал меня на руках…

— Ты чего бесчинствуешь, Марк? — спросил я тихо.

Но Крысобой услышал, прекратил палить в окровавленный кусок мяса, бывший когда-то частью коллективного разума.

— Я подумал, что эта тварь тебе мозги выела, — признался он.

— Ей показалось, что мои мозги не такие вкусные, как твои. Вот она и пыталась вызнать, с какой подливкой твои мозги кушать лучше, — сохраняя серьезность, выдал я перл.

— Я же говорил, что Чужие — мерзкие твари, которые только и ждут, чтобы нам все мозги выесть, а потом нами править как скотом, — обрадовался Гвинплей Плант, до которого ни одна шутка, связанная с аборигенами, просто не доходила ввиду особенностей его мыслительного процесса.

Я поднялся на ноги. В теле витала слабость. Я взглянул на Крысобоя и сообщил:

— Сматываться отсюда надо. На нас движется маленькая армия, и настроение у них, надо сказать, не очень дружественное.

Крысобой скривился. Похоже, русалкозавры ему порядком надоели. Он передернул затвор. И подозрительно на меня скосился:

— А тебе откуда известно?

— От этого, — как нашкодивший ребенок, я указал пальцем на неподвижного аборигена.

— А больше он тебе ничего не сказал? — насмешливо спросил Марк.

Я не удостоил его ответом. На дно колодца вплыла Музыкантская, размахивая руками. Она казалась встревоженной. По ее лицу я догадался, что боя нам не избежать.

— Там… — она пыталась отдышаться, — их тьма… они окружили наши капсулы… но огонь не открывают… выжидают чего-то…

— Пока мы не вылезем, — предположил я.

— Русс, тебе кто-нибудь говорил, что ты изрядная стерва? — спросил Крысобой.

— Нет. Ты первый, — ответил я.

Мучительный поиск выхода из сложившейся ситуации. Совсем не хотелось сражаться с ордами туземцев. Какой в этом смысл. За время контакта с коллективным разумом, я убедился, что его возможности в живой силе безграничны. Тем более мы пока конфликтуем только с одной колонией, а что если они призовут на помощь своих корешей из соседних течений. Значит, нужно вступать в переговоры. Но как, если мы даже языка не знаем. Как с русалкозаврами разговаривать?

Пока мы перебранивались, под шумок со дна колодца смотались Сваржич и Форестер. Даже Плант не заметил их отступления.

Я хотел было выругаться, но так и застыл с открытым ртом. Снаружи застучали автоматы темнокожих студентов. Звучали они обреченно. Автоматы пели по нам панихиду.

Вынырнув из расщелины, мы сразу укрылись за громадным валуном. Крысобой и Музыкантская заозирались по сторонам, пытаясь сориентироваться на местности. Гвинплей Плант тут же заметил армаду аборигенов, нависших дамокловым мечом над нашим гнездовьем, и успел вскинуть автомат. Пришлось конфисковать, пока не случились неприятности.

Я увидел чернокожих студентов.

Лукан Сваржич и Иоганн Форестер лежали мертвыми возле выхода из пещеры. Подле них с расплавленными дулами покоились автоматы, успевшие выдать перед смертью несколько трелей. Неестественно выгнутые, обуглившиеся кое-где тела с сожженной пленкой индивидуальных костюмов.

— Чего с аборигенами делать будем? — вопросил Крысобой.

И тут же получил ответ.

— Чужих только мочить! — приказал Гвинплей Плант.

Я выглянул из-за валуна, оценивая наши возможности.

Аборигены вились облаком над гнездовьем. Их тут было несколько сотен. Плюс к этому я заметил висящие в отдалении пару десятков туш, оседланных аборигенами. Животные напоминали помесь морских коров и скатов. Похоже, это родственники той твари, которой я сделал кесарево сечение.

— Скорее уж они нас замочат! — выдал я умозаключение.

— Что предлагаешь? — спросила Музыкантская.

— Вести дело к перемирию, — ответил я, адресуя свои слова конкретно Гвинплею Планту, которому подобная перспектива душу не грела. — Мы здесь пару дней, а уже в дерьмо вляпались по самые уши. Так что дело нужно решать миром. Иначе шоу это, конкретно, закончится раньше времени, хотя и будет очень зрелищным.

— Они Бессмертных убили, — упрямо сжав челюсти, не собирался сдаваться Плант.

— Повторяю специально для тебя, — отреагировал Крысобой. — Бессмертных к печальному итогу кто-то из наших привел, а вовсе не эта восьмиглазая липучка.

— Я свое мнение сказал. Мне добавить нечего, — упорствовал Плант.

— Как ты намерен с русалкозаврами беседовать? — спросила Музыкантская, наклоняясь ко мне, так что приоткрылся соблазнительный вырез в ее костюме.

Пробудились фривольные мысли.

Если бы не Крысобой, с которым, кажется, у Ренаты мало-помалу стало налаживаться, я бы за ней приударил. Стоп. Отставить эротику на корабле.

— Ну, с одним я общий язык то нашел, — возразил я.

— И как ты с ним беседовал? — недоверчиво нахмурился Марк.

— Восьмиглазик со мной ментальный канал настроил. По крайней мере, я только так могу объяснить то, что со мной произошло. Несколько минут я видел непонятные образы…

— Какие несколько минут? — вмешался Гвинплей Плант. — Ты всего секунд двадцать в отключке пролежал. Потом всплыл сразу.

— Правильно. Как только Марк выстрелил в русалкозавра, и тот умер, я очнулся. За это время я успел много чего полезного узнать.

— Колись, — потребовал Крысобой.

— Да побыстрее, — вставила Музыкантская, высунувшись из-за валуна. — А то, похоже, не один ты о мире грезишь. К нам три восьмиглазика плывут.

— Эти аборигены живут коллективным разумом. Тут у них неподалеку колония находится. И с нами воюют особи только одной колонии. Хотя на дне все заполнено их поселениями…

— Они совсем близко, — торопила Музыкантская.

— Мужики, — решился я, — пойду с ними побеседую. У меня получится.

Я вынырнул из-за валуна, не дав опомниться своим спутникам.

Неподалеку на двух маленьких скатах парили аборигены, грациозно держась за шишковатые наросты на головах животных. И внимательно смотрели в сторону нашего укрытия. Выглядели они весьма дружелюбно. Если бы я не знал на что они способны, попытался бы подружиться.

Я примирительно простер к ним руки, вглядываясь в глаза полного русалкозавра, выглядевшего самым пред­ставительным.

Я хотел было извиниться за невоспитанных студентов, но тут же передумал. Они уже поплатились за свою грубость. Не стоит будоражить раны.

Я не мог отвести взгляд от внимательных цепких зрачков, которые меня изучали. Зрачки расширялись, поглощая меня, точнее, мою сущность.

И я проваливался… я кружился… я возносился…

Я увидел клубок, искрящийся клубок, знакомый по предыдущему контакту, но теперь клубок выглядел более дружелюбно, а возле него дожидался меня пышный восьмиглаз. Завидев мое появление, восьмиглаз оттолкнулся от клубка и в два изгиба приблизился. Оказавшись рядом со мной, он замер, смерил меня мягким, но внимательным взглядом и склонился в поклоне.

Я ответил ему тем же.

— Для меня есть честь общаться с тем, кто давно покинул мир и чьи следы не наблюдались в обитаемых мирах вот уже многие тьмы лет, — прокурлыкал або­риген.

Хорошее начало для беседы.

— Мне тоже приятно очень беседовать с тобой… — Я замялся, не зная, как обратиться к туземцу. Не русалкозавром же его называть, в самом деле.

Восьмиглаз заметил мое смущение и помог:

— Мою индивидуальность нарекли. Я — Клинч.

— Мне очень приятно, глубокоуважаемый Клинч. Меня зовут Русс.

— Русс, — повторил Клинч и прищелкнул языком.

— Что ты имел в виду, когда говорил, что я давно покинул мир?

Клинч перекувырнулся через голову и хитро поинтересовался:

— Ты отчего-то не обладаешь понятием о моих словах?

— Да. Я не понимаю их, — признался я, подумал и добавил: — Я плохо помню о том, кто я такой.

— Я не могу помочь тебе совсем. Ты должен понять сам то, что хотел сказать я. Ты должен вспомнить свое прошлое. Я боюсь.

Восьмиглазик зажмурил семь глаз, а восьмой вытаращил так, что я испугался за его сохранность.

— Ты боишься меня? — спросил я.

— Боюсь. Очень боюсь.

— Почему ты опасаешься меня?

— Ты должен понять сам. Когда вспомнишь все. Я не могу сказать тебе.

— Почему вы напали на нас? — резко сменил я тему.

— Очень долгое время. С тех пор как пропали последние, такие как ты, наш мир никто не посещал. Мы испугались. Мы не хотели обидеть. Мы мирный народ.

Клинч поклонился и часто‑часто замигал глазами.

— Верю, — согласился я.

— Мы не хотели с вами воевать, — признался Клинч.

— Один из ваших убил человека. Он сжег мозг.

— Я знаю. Я сожалею. Это прискорбно. Я не хотел. Он испугался. Он защищался. Он умер после этого. Да успокоятся его плавники.

— Да успокоятся, — согласился я. — Я могу считать, что мы в мире. И никакой войны не будет?

— Именно так. Мы заключили мир. Мы редко воюем. Наша растараш не воюет, не то что растараш бланкуш.

Честно говоря, мне не хотелось вдаваться в подробности местного социального устройства. Но я догадался, что «растараш» — это ближайшее к нам сообщество аборигенов, а «растараш бланкуш» — это соседнее сообщество. Похоже, на дне, как и в человеческом сообществе, процветала межплеменная конкуренция.

— А зачем тогда такая тьма народу и животные ваши? — поинтересовался я.

— Мы хотим, чтобы все было по‑настоящему, чтобы торжественно.

Абориген радовался нашему миру:

— Мы хотим пригласить вас в гости.

Я не ожидал такого поворота событий, но идти на попятную было поздно. Еще русалкозавры обидятся. Вдруг они после этого и о своем страха забудут. Еще нападут на нас, опять кровь прольется. Да и народу у них много. Нельзя плевать на законы гостеприимства.

— Мы прибудем в гости к вам. Только сначала нам нужно поговорить с нашими товарищами и сообщить им радостную новость, — сказал я, принимая приглашение.

Восьмиглазик заметно оживился, прищелкнул языком и обернулся вокруг своей оси.

— Мы радуемся. Мы очень радуемся. Мы готовимся. Когда солнце коснется неба, я прибуду к вам, чтобы проводить, — русалкозавр поклонился. — Я покидаю вас.

Контакт оборвался. Я вернулся к реальности и увидел удаляющиеся спины аборигенов.

Я почувствовал дикую усталость, и тут же кто-то хлопнул меня по плечу.

— Как у тебя получилось⁈ — обрадовано проревел Крысобой. — Молодчага, моя работа!!!

Музыкантская стиснула меня в объятиях так, что мне тут же захотелось ее вырубить. Дальнейшее пребывание в такой тесноте грозило смертью или клаустрофобией.

— Они не хотели воевать с нами, — пропыхтел я.

— Чужой, который не хочет воевать с человеком, притворяется, — заявил Гвинплей Плант.

— Они не притворялись, — отрезал я.

— Тогда зачем они нападали?

Резонный вопрос. Кто их знает, зачем они нападали. Может, от испуга.

— Они боятся нас.

— И правильно! — возликовал Гвинплей Плант.

— Нас пригласили в гости, — сообщил я. Музыкантская от удивления разжала объятия, и я наконец высвободился.

— И чего?

Крысобой выглядел растерянным.

— А я бы не пошел, — засомневался Гвинплей Плант. — Чужой не женщина. Разговор пойдет не о любви.

— Нам нужно идти, — озвучил я свое мнение. — Я пойду. Завтра за нами на рассвете приплывет провожатый.

— Если ты пойдешь, Русс, то и я пойду, — твердо сказал Крысобой.

— Я тоже. Как я могу вас к Чужим отпустить одних. За ними глаз да глаз нужен, — засуетился Гвинплей Плант.

— Нет, мужики, без меня вы точно никуда не тронетесь, — заявила Музыкантская. А спорить с ней — дело гнилое.

— Возвращаться надо. Наши там с ума сходят.

Я оттолкнулся от дна и устремился вверх. Я чувствовал грандиозную усталость, словно на день подменил Сизифа и вталкивал обломок Везувия на высочайшую на земле гору.

Ох, нелегкая это работа, русалкозавру втолковывать что‑то.

В гнездовье нас поджидала печальная новость. Пока мы обследовали расщелину и общались с туземцами, во сне скончалась Инна Клокова. Ей было чуть больше полтинника, и всю свою жизнь она управляла учебным про­цессом. Сердце.