"Святые" 90-е Пионер. Том III

Глава 21

В бухгалтерии пахло пылью от старых бумаг, каким-то едким парфюмом, и страхом, который сочился из пор тучного директора. Мы методично, с глухим стуком, вытряхивали содержимое сейфов на огромный стол, заваленный горами бумаг.

Добыча, надо сказать, была более чем скромной. Несколько пачек потрепанных, засаленных четвертаков, три скромные, запечатанные в банковскую упаковку пачки по рублю, немного червонцев — штук двадцать, не больше, один одинокий, сверкающий новизной полтинник и, как издевательская насмешка, целая стеклянная банка доверху наполненная мелочью.

— Это все? — разочарованно, с тяжелым вздохом, обвел я взглядом это жалкое богатство, а потом перевел его на бледное, заплывшее потом лицо толстяка. Его дорогой, но мятый пиджак подмышками темнел от пота.

— В-всё, — хрипло, с трудом выдавил он, отводя глаза.

— Мда… не густо… — протянул я, перебирая пальцами пачку четвертаков.

Гусь, стоявший рядом, почесал затылок. И неожиданно даже для меня, почти без замаха, резко и точно, с коротким хлестким звуком, заехал директору в ухо. Удар был не сокрушительный, но унизительный и болезненный.

— Деньги где? Где деньги, сука⁈ — Гусь внезапно преобразился. Его лицо исказила знакомая мне по уличным «гоп-стопам» маска абсолютной, неконтролируемой животной злобы. Он выпучил глаза, наклонился к лицу директора, и брызги слюны полетели на его дорогую рубашку. — Я тебя спрашиваю!

Толстяк на ногах устоял, лишь отшатнулся в сторону, пошатываясь. Он схватился за распухшую, краснеющую мочку уха, и из его рта посыпался бессвязный, испуганный лепет:

— Я… не знаю… больше нет… клянусь…

— Может, там прячут? — раздался спокойный голос Михи. Он прислонился к косяку двери, и курил, выпуская дым колечками. — Гляди, как он на ту дверку косится. Прямо гипнотизирует.

Я проследил за его взглядом. На единственной закрытой двери в кабинете висела скромная пластиковая табличка «Главный бухгалтер» с пустым окошком для имени.

— Не знаю, давай посмотрим, — пожал я плечами, делая вид, что размышляю.

— Ключ? — протянул руку к директору Миха, не меняя позы.

— К-какой ключ?.. — растерянно, почти беззвучно прошептал толстяк. Его глаза бегали по комнате, словно искали спасения.

— Ты тупой, что ли? От этой двери! — Гусь снова замахнулся, но я на этот раз перехватил его руку на полпути.

— Скорее всего, на той же связке, — предположил я спокойно, кивая на блестящую связку ключей. — Давай-ка.

Толстяк неуверенно кивнул, его двойной подбородок затрясся. Он медленно, будто на эшафот, поплелся к двери.

— Шевелись давай! Чего ждешь? Особое приглашение требуется? — подал реплику Миха.

Но у директора явно не получалось. То ли удар Гуся вывел его из равновесия, то ли нервы окончательно сдали, но я устал наблюдать, как его трясущиеся, непослушные пальцы снова и снова промахиваются мимо замочной скважины. Он всей душой не хотел открывать эту дверь.

— Помоги человеку, Гусь, — кивнул я. — Видишь, не получается у него. Совсем руки от страха отнялись.

Гусь хрипло хмыкнул, молча сдвинул директора плечом в сторону, выхватил у него из рук связку и с характерными металлическими щелчками в два движения подобрал ключ и открыл дверь. Он толкнул ее, и та с тихим скрипом распахнулась.

Я первым заглянул внутрь. Небольшой кабинет. Окно, завешенное пыльной тюлевой занавеской. Стандартный канцелярский стол, заваленный бумагами. Пара стульев. Деревянный шкаф для документов. Простенькая тумбочка. И в углу, скромно, стоял сейф. Небольшой, но солидный, матово-серый, с массивной поворотной ручкой и классическим замком.

— Деньги здесь? — обернулся я к толстяку, всё ещё стоявшему в проёме.

Он замер. Его лицо стало землистым, почти серым. Он стоял, как вкопанный, уставившись пустым, невидящим взглядом куда-то в стену, словно надеясь прожечь в ней взглядом выход.

— Ты глухой, что ли? — повысил я голос. — Чего трясешься, как осиновый лист? Я спрашиваю: деньги в сейфе?

— Ч-что? — он медленно поднял на меня глаза, в которых читался откровенный, панический ужас. — Ключ… ключ на связке! — почти выкрикнул он, неожиданно пятясь обратно в главный кабинет, прочь от этой комнаты.

Я много видел за свою жизнь напуганных людей. Но этот превзошел всех. Его поведение переходило границы простого страха. Это было что-то иррациональное, почти мистическое. Мне это показалось до жути странным.

— Ну, окей, — я сделал шаг к нему, поймал его взгляд и для верности ухватил за мягкий, потный подбородок, заставляя смотреть на себя. — Открывай. И давай без цирка. — Я попытался улыбнуться, но вышло, наверное, жутковато.

Толстяк затрясся с новой силой. Его тело будто налилось свинцом.

— Я, я, я не могу! — он завизжал тонко, по-бабьи, и этот звук резанул по ушам. — Не могу!

— Мих, — позвал я, не отпуская его. — Помоги, видишь, человеку плохо. Он не только с дверью справиться не может.

— Да не вопрос, — так же спокойно ответил Миха. Он подошел, без лишних слов ухватил директора за воротник пиджака и с силой толкнул обратно в кабинет бухгалтера, по направлению к сейфу. — Иди давай, не задерживай уважаемых людей, — хмуро пробасил он.

Но толстяк уперся. Буквально врос в пол, растопырив руки и широко расставив ноги в дверном проеме, словно пытаясь загородить собой сейф. Он замычал что-то нечленораздельное, но тут же заглох, согнувшись пополам от резкого, точечного удара кулаком Михи по печени. Он рухнул на колени, захлебываясь кашлем и стонами.

— Добавить? — безразлично спросил Миха, нависая над ним.

Директор не ответил, он просто, по-собачьи, пытался отползти в угол, под стол, свернувшись калачиком.

— Гусь, — сказал я, чувствуя, как внутри закипает раздражение. — Сбегай, приведи второго. Может, хоть он окажется посговорчивее.

— Да давай сами уже откроем? — Гусь явно не горел желанием таскаться по этажам. — Ключ-то есть…

— Нет, — я покачал головой, задумчиво разглядывая скулящего на полу человека. — Сам точно не буду. Видишь, как он нервничает? Словно знает что-то такое, чего не знаем мы. Возможно что-то очень плохое.

— Как скажешь, — не стал спорить Гусь и большими, тяжелыми шагами направился к лестничному пролету.

— Может, там бомба? — спросил Миха, прикуривая новую сигарету. — Заминировали на случай визита непрошеных гостей.

— Может, — кивнул я, хотя в такой поворот событий верилось с трудом. Скорее уж этот перепуганный хряк просто панически боялся ответственности за чужие деньги. Или же был настолько запуган, что уже не мог контролировать себя.

Вскоре вернулся Гусь, буквально подталкивая перед собой второго заложника — того самого здоровяка, что оставался в кабинете директора. Тот выглядел не лучше своего начальника — бледный, потный, он беспомощно хлопал глазами.

— Дай ему ключ, пусть откроет. И этого, — я кивнул на подобравшегося с пола и прислонившегося к стене директора, — туда же пихни, рядом постоит. На всякий случай.

В бомбу я по-прежнему не верил. Неоткуда ей тут взяться. Но чем истеричнее вел себя толстяк, тем больше въедливых, холодных червячков сомнения шевелилось у меня внутри.

Ну а что? А вдруг? Вдруг нас ждали? Может это хорошо спланированная операция? Сунешься к сейфу — и ба-бах! Поминай как звали.

Второй, молча взял протянутую ему связку. Его пальцы, хоть и дрожали, но двигались увереннее. Он покрутил ключи в руках, быстро выбрал нужный — длинный, желтый, — и без тени сомнений подошел к сейфу. Он не выглядел напуганным до полусмерти. Скорее отрешенным.

— Открывать? — тихо, апатично спросил он, вставляя ключ в замочную скважину.

— Нет, постой рядом, полюбуйся на стенку, — мрачно пошутил Миха.

Гусь в это время грубо подтолкнул директора поближе к сейфу. Тот издал тихий, жалобный звук, похожий на писк мыши, попавшей в капкан.

Ключ повернулся с глухим, смазанным щелчком. Бухгалтер решительно взялся за массивную ручку, провернул ее и потянул на себя тяжелую дверцу.

— Нихрена себе… — присвистнул Гусь, и его глаза округлились. Он медленно обернулся к директору, и его лицо снова исказила гримаса бешенства. — Ах ты, жирная сволочь! — И он, почти не целясь, от души съездил ему по второму уху, отчего тот снова съехал по стене на пол.

Честно сказать, такое я видел только в голливудских боевиках. Сейф, а размерами он был с добротный кухонный шкаф, оказался доверху, под завязку, набит аккуратными, ровными пачками денег. Нижние полки — рубли. Разного достоинства, но в основном крупные купюры. Плотные, хрустящие кипы. Верхние полки — доллары. Зеленые, новенькие, пахнущие типографской краской стодолларовые купюры, упакованные в прозрачную полиэтиленовую пленку. Богатство лежало плотно, соблазнительно, гипнотизируя одним своим видом.

— Сколько здесь? — покосившись на зажавшегося в углу, всхлипывающего директора, спросил Миха. Его обычная ирония куда-то испарилась, в голосе звучало чисто профессиональное любопытство.

— Не знаю точно… — заскулил тот, прикрывая руками лицо. — Много… Очень много…

— Не скажешь сколько, получишь в другое ухо, чтоб симметрично было, — с трудом оторвав взгляд от денег, пригрозил Гусь. Он явно был впечатлен.

— Это не мое! — внезапно закричал директор, и в его голосе прорвалась настоящая, неподдельная истерика. — Вы понимаете? Это не мои деньги! Меня за них просто убьют! Вы не знаете этих людей!

Мои внутренние червячки сомнения ожили и зашевелились с новой силой.

— А ты знаешь? — я сделал шаг к нему, и мой голос стал тише и опаснее.

— Знаю! — он захлебнулся. — Это страшные люди! Вы даже себе не представляете, насколько! Они не прощают ошибок!

— Ну так ты же нам сейчас все и расскажешь? — я наклонился к нему. — Кто они, откуда и чем так страшны? Правда ведь? Выложишь все по чесноку.

— Они меня убьют! — он забился в истерике, затряс головой. — Не могу! Я не вру! Это очень, очень плохие люди! Они найдут! Они всегда находят!

Миха и Гусь переглянулись. Веселье окончательно покинуло их лица. В воздухе повисло тяжелое, нехорошее предчувствие.

Я медленно присел на корточки, чтобы быть с ним на одном уровне. Уставился прямо в его заплаканные, полные ужаса глаза.

— Знаешь, в чем твоя главная проблема? — спросил я почти мягко.

— Н-нет… — он резко мотнул головой, и брызги слюны и слез полетели на мои брюки.

— Проблема в том, — продолжал я тем же ровным, холодным тоном, — что если ты не расскажешь мне всё прямо сейчас, вот в эту самую секунду, то тебе уже не нужно будет никого бояться. Никаких «страшных людей». Потому что я лично, своими руками, продырявлю твою тупую, непонятливую башку, а твой жирный труп выброшу в ближайшую канализацию. Это понятно? Или нужно объяснить еще раз, помедленнее?

Директор замолчал. Он просто сидел и трясся, смотря на меня широко раскрытыми глазами, в которых читалась настоящая пропасть отчаяния.

— В общем, — я вздохнул и поднялся. — У тебя десять секунд. Или ты начинаешь выкладывать всё как на духу, без утайки, или я начинаю дырявить. Решай.

Дальше уговаривать его не пришлось. Психика толстяка окончательно сдала под тяжестью последней угрозы. Прямо так, не вставая с засаленного пола, весь в соплях и слезах, он начал каяться. Его речь была бессвязной, прерывистой, перемежающейся всхлипами и судорожными вздохами.

— Я тут не причем! Они! Они заставили меня! — он бил себя кулаком в грудь, оставляя на дорогой ткани жирные пятна. — Они всех нас здесь заставили! Всех!

— Конкретнее говори, — холодно порекомендовал Миха. — «Они» — это кто? Призраки? Инопланетяне? Имена, фамилии, должности.

Я же молча поднялся, почувствовав, как заныла спина от неудобной позы, и тяжело опустился на стул напротив этого жалкого зрелища. Стул заскрипел под моим весом.

— Они давно уже здесь всем заправляют! — захлебывался директор, размазывая по лицу влагу. — И не только здесь! По всей области! Может, и дальше…

— Ещё конкретнее, — потребовал я. — Кто приходил? Говори.

— Фамилий я не знаю, клянусь! Только имена… Сергей Петрович, Николай Степанович… И то, что они как-то связаны с КГБ и горкомом! Очень сильно связаны! Они говорят, что делать, мы делаем! Никто не спорит!

— Деньги откуда? — перебил его Миха, указывая пальцем с сигаретой на зияющий сейф. — Откуда такие суммы?

— Это не мое, честное слово! — завопил он снова. — Этот кабинет… они его занимают, когда приезжают на комбинат! Как свой кабинет! Прошлый директор, Иванченко, он знал точно, с него все и началось! Он с ними договаривался! А мне сказали — сиди, считай и помалкивай!

— Часто приезжают? — спросил я, пытаясь выстроить в голове график.

— Каждую неделю! Как по расписанию! В среду, к одиннадцати. Приезжают, говорят, что делать, какие приказы спускать, оставляют деньги на зарплату и премии своим людям, и снова уезжают!

— Когда должны приехать в следующий раз?

— В среду! — выпалил директор, уставившись на меня выпученными, полными ужаса глазами. — Послезавтра! Ровно в одиннадцать!

В среду ли, в четверг ли — теперь это не имело никакого значения. Можно было никого не ждать. Эти «хозяева жизни», эти призраки из горкома и КГБ, сюда больше не явятся. Я медленно поднялся со скрипящего стула и подошёл к большому, пыльному окну. За ним расстилался вид на промзону комбината — бесконечные цеха, дымящие трубы, кучи металла наваленные между складами. Мир, который мы только что перевернули с ног на голову.

А если они и появятся, то явятся не на легковушке с парой телохранителей. Они приедут с армией. Не с теми сопливыми пацанами, которым даже нормальное оружие в руки не дали, а с настоящими, хладнокровными, готовыми на все профессионалами. Такими же, как мы. Только с другой стороны.

Наша задача сейчас — удержать то, что взяли. Зацементировать власть здесь, на этом клочке земли. И зачистить остальные проблемные участки в городе. Региональные и уж тем более областные связи, конечно, не восстановить — слишком хлопотно, да и не нужно. А вот город сам на себя замкнуть, создать автономный, самообеспечивающийся микромир — тут вполне может и получиться. Плановая экономика в таких небольших, замкнутых масштабах — это не так сложно. Тем более, рыночных отношений пока ещё нет, люди не избалованы, или, точнее сказать, не испорчены «буржуазными» понятиями о выборе и конкуренции. Они привыкли, что ими руководят. Главное — чтобы кормили и давали чувство минимальной стабильности.

Но одно меня напрягало, сидело занозой в самом мозгу. Общее положение дел. Картина, которая не сходилась. Да, наш вариант, вариант анархической, стремительной революции — а случившееся иначе не назвать, — мог бы быть чистым и правдоподобным, если бы не одно огромное «но». Те самые уходящие за кордон составы. С топливом, пшеницей, металлом и, я был уверен, прочими ценностями, которые пока не афишировались.

Даже если допустить, что в этот раз история пошла по другому, неизведанному пути, то уж очень этот путь был избирательным и… выгодным для кого-то другого. Насколько я помнил, Россия, а уж тем более весь Союз, всегда могла похвастаться огромными, неисчерпаемыми залежами всякого разного добра. От нефти и золота до леса и редкоземельных металлов. Причем в таких количествах, какие ни Европе, ни Америке, ни Китаю даже и не снились. И европейцы за этим добром, этим искушением, вообще раз в сто лет как по таймеру к нам ходили — с мечом и огнем.

Итог тех набегов, в целом, был один и плачевный для захватчиков: уходили, точнее, уползали несолоно хлебавши, оставив после себя пепел и руины. Но сам факт, сама эта многовековая тяга к нашим ресурсам — оставался.

А что если сейчас происходит то же самое, только действуют другим, гораздо более изощренным способом? Что если вся эта котовасия с перемещениями во времени и прочими аномалиями — и есть тот самый новый, высокотехнологичный «набег»? Не на танках и с ружьями, а через временные врата и манипуляции реальностью. Мысль, конечно, бредовая, отдающая дешевой научной фантастикой. Но доля жуткой, параноидальной правды в ней, как мне казалось, все-таки была.

Не получается взять в лоб, силой — берут в обход, используя саму ткань времени.