"Святые" 90-е Пионер. Том III

Глава 20

Достать пистолет он не успел. Не успел даже по-настоящему испугаться. Его рука только инстинктивно рванулась к внутреннему карману пиджака, как мой кулак со всей дури пришелся ему сбоку, в висок. Удар был коротким, хлестким, точным. Раздался глухой, костяной щелчок. Его глаза мгновенно закатились, подкашивающиеся ноги переплелись, и он рухнул на пол как подкошенный, без единого звука.

И все получилось бы идеально тихо, если бы сидящий напротив, у окна, тщедушный мужичок в очках не подорвался с места с таким видом, будто сел на раскаленный штырь. Он не закричал — он завизжал. Противно, тонко и пискляво, как перепуганная женщина. Этот визг, неестественный и противный, пронзил тишину коридора, резко ударив по ушам.

Бить гражданских, да еще таких перепуганных, не в моих принципах. Поэтому, не удостоив его ни взглядом, ни словом, я молча наклонился к охранникам. Убедился, что пульс есть, просто крепкий нокаут. Ловко извлёк пару «Макаровых» — тяжелые, холодные, пахнущие оружейной смазкой. Сунул один за пояс, другой оставил в руке. Затвор передергивать не стал — патрон уже был в патроннике.

Затем, без лишнего шума, плечом толкнул дверь в приемную. Она была пуста. Следующий рывок — и я уже в кабинете директора.

С прошлого визита здесь почти ничего не изменилось. Тот же гигантский полированный стол, те же кожаные кресла, тот же портрет Горбачева на стене. Людей правда меньше — всего четверо. Толстяк, которого я в прошлый раз «назначил» временно исполняющим обязанности, сидел бледный как полотно. Напротив него, с пластмассовой шиной на носу и фантастическими сине-зелено-желтыми фингалами под обоими глазами, восседал тот самый здоровяк, получивший тогда прикладом в лицо. И еще двое, незнакомых мне мужчин в дорогих, но помятых костюмах.

Если я не удивился, застав их здесь, то для них моё появление стало настоящим шоком. Толстяк аж поперхнулся воздухом, здоровяк инстинктивно отпрянул, ударившись спиной о стеллаж. Другие двое замерли, уставившись на меня широко раскрытыми глазами, в которых читалось полное непонимание происходящего.

Вопросов в этот раз мне не задавали. В драку не кидались. Сидели, как мыши перед удавом, вели себя на удивление спокойно, даже почти цивилизованно.

Я же нервничал. Пронзительный визг того идиота в коридоре наверняка разнесся по всему этажу. И если где-то тут есть еще охрана — а её не может не быть, — то с минуты на минуту к нам могут постучаться незваные гости с автоматами.

— От стола! Отойти всем к стене! Быстро! — рявкнул я, резким движением пистолета указывая направление — глухая стена справа от входа, в мертвой зоне обстрела из коридора.

«Начальники» молча, с поникшими головами, подчинились, покорно поплелись в указанный угол. Я встал за их спины, используя их как живой щит от возможного огня со стороны двери.

Но в приемной было тихо. Мужичок, видимо, опомнился и сбежал, поджав хвост. За двоих вырубленных охранников я не переживал — проспят еще минимум минут десять. А там, глядишь, и мои пацаны подтянутся.

Я уперся взглядом в толстяка, в его мокрое от пота, расплывшееся лицо.

— Тебя предупреждали, что будет, если ослушаешься? — голос прозвучал низко и хрипло.

Тот мелко, часто закивал, словно голова у него была на пружине.

— И что? Ты такой смелый? Героем себя почувствовал? — я сделал шаг вперед.

— Н-нет! Я не… — он замотал головой уже с такой силой, что щеки захлопали.

— Тогда к чему весь этот цирк? Армия у проходной? Эти уроды в пиджаках? — я кивнул в сторону двери.

Толстяк еще сильнее вжался в угол, губы его дрожали, но слов не было. Он просто молчал, опустив глаза в пол.

— Кто твой зам? — я прицелился ему в колено, делая максимально злое, искаженное бешенством лицо. Стрелять не хотелось — шумно, да и этот мокрый мешок пока нужен в адекватном, говорящем состоянии. Решил брать на испуг, по-крупному.

— У меня нет зама! Никого нет! Я один! — выпалил он наконец, и в его голосе послышались слезы.

— Тогда рассказывай. Всё. — я отошел подальше, к директорскому креслу, и развалился в нем, положив ноги на стол. Пистолет при этом не опускал. — А лучше напиши. Бери ручку, бумагу, садись за стол и описывай всё, что знаешь. С самого начала.

— С… с рождения? — тупо переспросил он, и в кабинете кто-то нервно всхлипнул.

— Не тупи! — я сорвался с места одним движением, с грохотом поставив ноги на пол, и в два шага оказался перед ним, тыча стволом прямо в его потный лоб. — С момента, когда Родину продал! Когда агентом вражеским стал⁈

Толстяка окончательно пробрало. Он затрясся всем телом, по его бледным щекам поползли слезы.

— Я… я не агент…

— Пиши! — прошипел я, отступая. — И вы все! — обвел стволом остальных троих. — Берите ручки, бумагу и как на последней исповеди, всё, что касается комбината, отгрузок и ваших отношений с врагами страны! Четко, подробно и по порядку! Имена, даты, суммы!

Не знаю, что они там подумали, но когда услышали «Родину продал» и «вражеские агенты», по ним было видно — что-то щелкнуло. Они дружно, почти торопливо, кивнули и потянулись к блокнотам и ручкам, валявшимся на столе.

— Кто будет активно сотрудничать со следствием, чистосердечно раскается и поможет вывести всю шайку на чистую воду, тот может рассчитывать на снисхождение. Возможно, даже на амнистию. — я говорил громко и четко, расхаживая по кабинету. — Каждому зачтется по делам его! А тем, кто будет молчать… — я многозначительно похлопал ладонью по рукоятке пистолета.

В этот момент снаружи, со стороны двора, донесся нарастающий шум моторов. Не одна-две машины, а целая кавалькада. Я подошел к окну, стараясь не подставляться, и выглянул из-за тяжелой шторы.

Да, это были мои. Подъезжали, пыля и громыхая, как цыганский табор. Первой влетела «девятка», из нее высыпало человек восемь — тесновато, но наверняка весело. За ней — пара «копеек», набитых так, что дверцы еле закрывались. Потом «Москвич-412», «Волга» 24-й модели, еще один «Москвич», но уже древний, 408-й, ржавый и обшарпанный. И последним, натужно урча изношенным мотором и пуская сизый дым из выхлопной трубы, во двор вкатила легендарная «буханка» — УАЗ-452, и из неё вылезло еще человек пятнадцать.

Навскидку — около пятидесяти бойцов. Они тут же, галдя и крича, стали бестолково разбегаться по территории. Кто-то орал, пытаясь отдавать команды и строить народ, кто-то просто бежал куда глаза глядят, кто-то уже тянулся к зажигалке, чтобы прикурить. Со стороны их маневры выглядели как детская игра в «казаки-разбойники» — много шума, энтузиазма и полное отсутствие какой-либо организации.

Высадив народ, все восемь машин, как по команде, развернулись и укатили обратно, видимо, за следующей партией. А следом за ними, не спеша, с деловым видом, скрипя тормозами, во двор заехала милицейская «копейка» с мигалкой на крыше. Я напрягся, приготовившись к худшему, ожидая, что сейчас начнется «газовка».

Но патрульные даже не остановились. Машина медленно проехала по периметру, развернулась у самого забора и с тем же невозмутимым видом выехала обратно за ворота, словно просто совершала плановый объезд территории. Видимо их смутила картина разгуливающих по территории десятков вооруженных людей. Связываться — себе дороже.

А мои «подследственные» тем временем старательно выводили каракули на бумаге. Один, здоровяк с разбитым носом, аж язык от напряжения высунул, водя ручкой по листу. То ли писать отвык, то ли плохо видел своими заплывшими глазами.

Через пару минут в коридоре послышались тяжелые, уверенные шаги, дверь распахнулась, и в кабинет, тяжело дыша и отирая пот со лба, вошёл Миха. Его глаза быстро оценили обстановку: я в кресле, четверо усердно кряхтят на письмом, на лице у меня усталая ухмылка.

— Все нормально? — выдохнул он, переводя дух.

— Да вроде бы, — кивнул я. — Задержанные сознаются, пишут чистосердечные. Активно сотрудничают со следствием.

Миха, парень неглупый, мгновенно сообразил и подыграл, кивнув с суровым видом:

— Ну, граждане умные, образованные, понимают, что за активную помощь срок могут скостить.

— Или вообще обойтись условным, — добавил я, снова стимулируя «старания» граждан.

В кабинет, осторожно выглядывая, ввалились еще трое моих ребят во главе с Иваном.

— Шеф, этих, в коридоре, — он большим пальцем показал за спину, — куда девать? Очухаются скоро.

— Свяжите покрепче, ноги, руки, кляп в рот, чтоб не орали. И в подсобку их куда-нибудь, под замок. Пусть там полежат, поостынут.

— А с трупами что делать будем? — так же невозмутимо, словно спрашивал о погоде, продолжил Миха.

Слово «трупы», прозвучавшее в наглухо закупоренной, душной атмосфере кабинета, подействовало на «граждан» как удар хлыста. Они вздрогнули все разом, будто по команде. Толстяк даже обронил ручку, и она с тихим стуком покатилась по лакированной поверхности стола. Лица их побелели, а у одного задрожали руки.

Я посмотрел на Миху, стараясь сохранить такое же спокойное выражение лица, хотя сам, честно сказать, опешил. Какие еще трупы?

— Пошли глянем, — сказал я, разворачиваясь к выходу. Затем обернулся к пацанам, которые с интересом наблюдали за происходящим. — Вы пока проконтролируйте тут. Если кто дёрнется, пытаться сбежать или что-то предпринять — валите. Не церемоньтесь.

— Какие трупы? — тихо переспросил я уже в коридоре.

— Двое возле лестницы, на третьем этаже. Не наши, — ответил Миха. Его лицо было серьезным и собранным.

Трупы на самом деле были. Двое мужчин в качественном, пятнистом камуфляже, не отечественного, не армейского образца. Они лежали в неестественных позах в коридоре у лестничной клетки. Убиты были чисто — через окно, с дальнего расстояния. Работа Славы-солдата. Он, как я ему и приказывал, заметил вооруженных людей, и без лишних раздумий отстрелялся. На полу уже натекли лужицы темной, запекшейся крови, а в стекле зияли аккуратные входные отверстия от пуль.

Я почувствовал холодок под ложечкой. Не от вида смерти — к ней я давно привык. А от осознания того, что ситуация мгновенно перешла на другой, куда более опасный уровень.

— Очень не хватает раций, — пробормотал Миха, глядя на тела.

У нас было несколько старых, потрепанных «жужжалок», но половину растеряли в прошлых стычках, остальными пользовались ребята, охранявшие «бизнес» на рынке. Связь была нашим слабым местом.

— Знаю что не хватает… Знаю. Решим, думаю. У этих оружие было?

— Автоматы мы забрали, и вот это у одного в нагрудном кармане нашли. — Он протянул мне небольшой документ в непривычной синей обложке.

Я взял его. На обложке вытиснен герб.

— Vilson Keili, — прочитал я имя на латинице. — Гражданин Великобритании. Тридцать лет от роду. — Я поднял глаза на Миху. — Англичанин, получается.

— И какого хера он забыл в нашем захолустье? — в голосе Миха сквозь привычную уверенность прорвалось неподдельное изумление.

— Откуда ж мне знать? — пожал я плечами, хотя в голове уже складывалась тревожная картина.

Одно дело — наше, родное ворьё, олигархи будущие или продажные мусора. С ними всё ясно и предсказуемо. Совсем другое — появление у нас на задворках профессионалов явно иностранного происхождения. Это значило, что ситуация зашла гораздо дальше, чем я предполагал. Тот факт, что бензин с комбината уходит за рубеж, для меня уже был почти неоспорим. Прямых бумажек, подтверждающих это, не было, но тут и без них всё кристально ясно. А вот наличие здесь настоящего британского «гостя» с оружием в руках говорило только об одном: к нашей внутренней кухне приложила руку большая международная политика. Старая поговорка «Англичанка гадит» приобретала самый что ни на есть буквальный смысл.

— У второго документов не было? — спросил я, возвращая паспорт.

— Неа, — Миха помотал головой. — Обычная хрень всякая в карманах. Ножик складной, жвачка, пачка сигарет «Мальборо». И «котлы» электронные.

— Импортные? — уточнил я.

— Не, наши, — снова помотал головой Миха.

То, что от трупов нужно срочно избавляться, не вызывало сомнений. Но не здесь и не сейчас, когда по территории комбината сновала куча народу. Не то чтобы я панически боялся ответственности — в наших реалиях до закона далеко. Но и лишний раз дразнить гусей, привлекая внимание к столь «громкому» инциденту, тоже не стоило.

— Ладно, — вздохнул я. — Этих тоже спрячьте в подсобку, подальше от чужих глаз. Чтобы не валялись на проходе. Разберемся с ними позже, когда основная суматоха уляжется.

В этот момент со двора снова донесся нарастающий шум моторов, скрежет тормозов и приглушенные голоса. Я подошел к окну, выглянул.

К главному входу подкатывала колонна машин. Тот же самый состав, что и в первый раз: пара копеек, «девятка», «Москвич», Волга и «буханка». И снова все они забиты людьми под завязку.

— Откуда народа-то столько? — с неподдельным удивлением выдохнул я. Я ожидал еще человек десять, от силы двадцать.

— Так ты же сам сбор назначал, — пожал плечами Миха, заглядывая в окно через моё плечо. — Вот, все, кто был свободен и в радиусе досягаемости, собрались.

— Ясно, — кивнул я, ощущая, как груз ответственности на моих плечах становится все тяжелее. Сто человек — это уже не банда, это почти что батальон. И всех их нужно чем-то занять, прокормить и, главное, контролировать. — Задачу они хоть знают? Повторять не надо?

— Да уж не совсем тупые, — немного обиделся за своих ребят Миха. — Объяснили все. Оцепить территорию, никого не выпускать и не впускать без команды, обыскать все цеха и помещения на предмет чего-то интересного. Всё поняли.

Оставив его разбираться с неприятной ношей в виде двух трупов, я вернулся в директорский кабинет. «Граждане» все еще сидели с опущенными головами и что-то старательно выводили на бумаге, но по их позам было видно, что запал иссяк, они выдохлись и писали уже чисто механически. Мои пацаны, напротив, совершенно расслабились и расселись по мягким кожаным креслам с самым что ни на есть хозяйским, победительским видом. Один даже закинул ноги на полированный стол.

Почему-то глядя на них, я вспомнил старый черно-белый фильм про революцию, который нам показывали на истории. Был там такой персонаж — матрос Железняк. Так вот выражение лиц у моих ребят было точь-в-точь такое же — смесь торжества, бравады и простодушной уверенности в том, что теперь тут все принадлежит им. Пришли экспроприировать экспроприаторов.

И именно эта картина натолкнула меня на следующую мысль. Практичную и циничную.

— Где у вас здесь касса? — резко спросил я, обращаясь к сидящим за столом.

«Граждане» переглянулись, но промолчали. В кабинете повисла напряженная тишина.

— Глухие что ли? — я повысил голос, и он гулко отозвался в тишине кабинета. — Я спрашиваю, где хранятся наличные деньги? Касса! Где она?

— На… на четвертом этаже, — чуть слышно, глядя в пол, пробурчал Толстяк. — Комната сорок два. Только… только она сегодня закрыта… Бухгалтеры по субботам не работают…

— И денег там, соответственно, нет? — я сделал шаг к нему.

— Почему же… есть… сколько-то есть… — он «сдулся» еще сильнее, словно пытаясь стать как можно меньше и незаметнее.

Я не был грабителем в обычном смысле этого слова. Но я был лидером. А лидер должен заботиться о своих людях. Многие из пацанов, которые сейчас рисковали своими шеями, устанавливая контроль над комбинатом, пришли ко мне от безысходности. У них были семьи, дети, которых нужно было кормить. Они шли за мной не из идейных соображений, а потому что я давал им шанс выжить и заработать. Поэтому любая лишняя копейка, любая возможность материально простимулировать их, была для меня не прихотью, а суровой необходимостью. Это укрепляло лояльность и давало им понять, что их усилия не напрасны.

— Ты уже закончил? — я дернул Толстяка за рукав его дорогого, но теперь помятого пиджака.

— Что закончил? — испуганно поднял он на меня глаза, в которых читался животный страх.

— Писать «чистосердечные»! — рявкнул я, уже не сдерживаясь. — Хватит изображать деятельность!

— Да… в основном… да… — забормотал он, судорожно собирая разбросанные листы.

— Тогда вставай! — скомандовал я. — Пошли, ревизию делать будем. Покажешь нам свои сокровища.

Едва слышно, себе под нос, он буркнул что-то вроде «они не мои…», но послушно поднялся на дрожащих ногах. Затем, словно по привычке, завел руки за спину — как заправский зек, которого повели на этап, — и покорно поплелся к двери.