"Святые" 90-е Пионер. Том III

Глава 10

Оглушительный удар. Земля вздрогнула. Комья грязи, щебня, осколки кирпича обрушились дождем. Звон в ушах сменил на секунду все звуки мира. Горький вкус гари и пыли на языке. Дым заволок всё.

— Толя! Господи, Толя! — кричал Ваня Сосновский. Его голос, обычно негромкий, теперь звучал дико, с надрывом.

Я поднял голову, отряхивая песок с лица. Сквозь клубящийся дым увидел Толяна. Он лежал на спине, его худое тело неестественно выгнулось. Кожаная куртка на груди и животе была изодрана в клочья, темная, почти черная в этом свете, жидкость быстро растекалась по ткани и земле под ним. Его глаза, широко открытые, смотрели в серое небо с выражением глубочайшего удивления. Ни боли, ни страха — только чистое, детское недоумение. Он даже не успел понять, что его убило. Да оно и неважно. Толя Сосновский, один из близнецов, был мертв.

— Виталя ранен! — крикнул Яша-Боян, пытаясь приподняться и подползти к месту, где лежал Виталик, прижав руку к бедру. Сквозь пальцы сочилась алая струйка. Его лицо побелело, губы плотно сжаты, но в глазах — не страх, а недоумение. Граната, видимо, зацепила его осколком.

— Не шевелись! — скомандовал я, ползком направляясь к нему, одновременно паля короткими очередями в сторону оживающих после взрыва позиций противника. — Миха! Прикрой!

Миха, с лицом перекошеным гримасой ненависти, выпустил длинную очередь из трофейного «Калаша» в сторону столовой, заставив пару голов на мгновение скрыться. Яша, огромный и сильный, одной рукой уже рвал индивидуальный перевязочный пакет, пытаясь помочь Виталику. Ваня Сосновский, оставив тело брата, полз к нам, его глаза горели холодным бешенством. Гусь с Пашей, плечом к плечу, вели методичный, прицельный огонь, сдерживая попытку обойти нас справа. Но сил было мало. Слишком мало. Противник, оправившись от взрыва, снова наращивал давление. Пули свистели всё гуще, прижимая нас к земле. Нас, как мух, пришпилили к этому клочку земли у ворот. Адреналин начал сменяться леденящим душу осознанием: мы в ловушке. Исход предрешен. Это вопрос минут.

И тут случилось то, на что мы уже почти не надеялись. Огонь из штаба не просто усилился — он стал адресным, прицельным, управляемым. Видимо, кто-то из офицеров внутри наконец сориентировался и смог организовать толковую оборону.

— Видите белые повязки⁈ Только по ним! — донёсся оттуда хриплый, но властный голос, перекрывая грохот. — Левая группа — подавить пулемет у грузовика! Правая — окна столовой! Прицельно! Огонь!

Выстрелы из верхних окон штаба стали не просто частыми — они стали хирургически точными. Длинная очередь прошила позицию пулеметчика у разбитого грузовика — того самого, что ушел от моей пули. На этот раз ему не повезло. Он дёрнулся и затих. Ещё один «белоповязочный», попытавшийся перебежать открытое пространство, был срезан короткой прицельной очередью и рухнул, не сделав и трёх шагов. Давление на наш левый фланг сразу ослабло. Защитники били по тем, кто пытался подобраться к нам вплотную, отсекая пехоту от нашей группы.

— Держись, Виталян! — прохрипел Яша, туго затягивая жгут на его бедре. Виталик стиснул зубы, по лицу струился пот, смешиваясь с грязью, но он кивнул и подняв свой макаров, выцеливал тех кто обходил с фланга. Его выстрелы были не точными, но он стрелял. Держался.

А враг не сдавался. Осознав угрозу с двух сторон, «белоповязочные» бросились в отчаянную контратаку, пытаясь смять нас, пока помощь из штаба не стала решающей. Их огонь достиг невероятной плотности. Пули буквально выкашивали траву перед нами, выбивали куски бетона из воротных столбов. Казалось, подняться — верная смерть.

— Гранатомет! — дико закричал Ваня Сосновский, указывая в сторону складов.

Оттуда, из-за угла, выдвинулась фигура с длинной трубой на плече. РПГ. Цель — окна штаба, или, что хуже, наше «уютное лежбище».

— Не дай ему выстрелить! — заорал я, вскидывая АКСУ. Но расстояние было большим, а цель двигалась рывками, используя укрытия.

Миха, лежа рядом, уже прицелился из своего «СКС» с оптикой. Его лицо было сосредоточено, как у хирурга.

Выстрел. Резкий, негромкий хлопок, почти не выделяющийся на фоне автоматной трескотни.

Гранатометчик дёрнулся, как от удара кнутом, и рухнул навзничь. РПГ покатился по земле. Миха перезарядил затвор, его губы тронула жесткая усмешка.

Но победа была мимолетной. Потеряв гранатометчика, враг бросил в лобовую атаку сразу полтора десятка человек. Они бежали, стреляя на ходу, отчаянно, остервенело, понимая, что терять им нечего. Их лица, искаженные яростью и адреналином, казались масками безумия. Белые повязки светились в лучах заходящего солнца. Это был штурм. Последний, отчаянный рывок.

— Огонь! Всем огонь! — ревел я, выпуская магазин в упор по бегущим фигурам. Рядом строчили Гусь, Яша, и даже Виталик пулял из своего пистолета. Миха бил прицельно, почти не промахиваясь. Стена свинца встретила атакующих. Двое свалились сразу, еще один споткнулся, хватаясь за ногу, но остальные, крича что-то нечленораздельное, неслись вперед. Расстояние стремительно сокращалось. Пятьдесят метров… тридцать… Двадцать…

И в этот самый момент, когда казалось, что вот-вот сомкнутся ряды врага, и нас просто затопчут, с дороги за воротами донёсся нарастающий рев двигателя. Не легковушки. Не «буханки». Это был низкий, мощный, рвущийся из груди рык тяжелого грузовика. ЗИЛа или «Урала».

Все, буквально на долю секунды, замерли — и мы, и атакующие «белоповязочные». Головы невольно повернулись на звук.

Из-за поворота, поднимая тучи пыли, на полной скорости вылетел армейский грузовик, за ним, с интервалом в пару секунд, еще один. Из кузовов прямо на ходу выпрыгивали солдаты в грязно сером камуфляже. Десятка три, не меньше.

— Ура-а-а! — ударило по ушам, заглушая рев моторов и ставшие редкими выстрелы. Это был не победный клич, а боевой, яростный рев.

Грузовик резко затормозил прямо у ворот, поперёк дороги, в одно мгновение превратившись в мобильную крепость. Борта кузова опустились, выпуская тех кто не успел спрыгнуть.

И тут понеслось, на наших врагов обрушился шквал огня из нескольких десятков стволов. Солдаты стреляли методично, хладнокровно, как на учениях, но с убийственной эффективностью. Их огонь буквально смел остатки атакующей группы «белоповязочных». Те, кто секунду назад бежал на нас, теперь валились как подкошенные, сбивались в кучу, пытались отползти — но свинцовый ливень не оставлял шансов. Пулемет с крыши кабины прочесал позиции у столовой, заставив оставшихся в живых вжаться в землю или броситься в бегство.

Давление спало мгновенно. Словно ураган внезапно стих. Наступила оглушительная, звенящая тишина, нарушаемая только стонами раненых, треском горящих где-то обломков и тяжелым дыханием вокруг. Дым медленно рассеивался, открывая картину разгрома. Тела в камуфляже с белыми повязками усеяли землю перед штабом и у ворот. Немногие уцелевшие пытались отползти или сдаться, поднимая руки.

Я опустил ствол, почувствовав внезапную, леденящую слабость во всем теле. Адреналин отступал, оставляя после себя дрожь в коленях, свинцовую тяжесть в руках и острую, гнетущую боль от потери. Глаза сами нашли тело Толяна, неподвижное в грязи. Потом перевел взгляд на Виталика. Яша уже накладывал второй, более тщательный жгут на его бедро. Виталик был бледен, но жив, он внимательно смотрел на подошедших солдат.

Из-за длинной туши второго грузовика появился капитан, молодой, с обветренным лицом и умными, усталыми глазами. Он окинул взглядом поле боя, наш окровавленный пятачок у ворот, мертвого Сосновского, раненого Виталика, потом поднял взгляд на окна штаба, откуда уже выглядывали бледные, измученные лица защитников.

— Отбились? — спросил он хрипло, подходя к нам. Его взгляд скользнул по нашим не форменным одеждам, задержался на оружии в наших руках и на телах «белоповязочных» вокруг. Я видел что он удивлен, хотел спросить, но резко передумал.

— Еле… — выдохнул я, с трудом разжимая челюсти. — Спасибо… вовремя.

Капитан кивнул, уже отдавая приказы своим солдатам:

— Раненых — в машину! Трупы собрать, оружие собрать! Оцепить периметр! Быстро!

Картина была мрачной и хаотичной. Солдаты из подкрепления действовали быстро и четко. Я поначалу решил срочники, но похоже что ошибался: по повадкам они больше походили на какой-нибудь спецназ. В бою действовали чётко, да и сейчас, те же носилки слепили на скорую руку из досок и плащ-палаток, грузили раненых и несли к грузовику. Стоны, сдавленные крики боли, резкий запах пота и крови смешивался с пороховой гарью. Виталика, бледного как полотно, но стиснувшего зубы, погрузили одним из первых. Я видел, как его глаза, полные боли и усталости, встретились с моими на мгновение — в них читалось облегчение. Рядом тащили двоих срочников из штаба — одного с перебитой рукой, другого с осколочным ранением в бок. И пятерых «белоповязочных», которые еще дышали. Капитан отдавал короткие, отрывистые команды, его лицо оставалось каменным, но взгляд постоянно скользил по нам. Он не приказывал нас обезоружить, не ставил под охрану, но его поза, сцепленные за спиной руки и чуть прищуренные глаза не предвещали ничего хорошего. Атмосфера висела тяжелая, как предгрозовая туча. Мы стояли кучкой, притихшие, перемазанные грязью, копотью и кровью, чувствуя на себе этот колючий, оценивающий взгляд. Гусь нервно переминался с ноги на ногу, Миха хмуро разглядывал ствол своего трофейного «Калаша», Яша-Боян, мрачнее тучи, сидел на ящике, опираясь на колени огромными кулаками, Иван Сосновский отвернулся и молча буравил взглядом стену — тело Толяна уже унесли, но он казалось этого даже не понял.

Из здания штаба вышли несколько солдат, два прапорщика и майор. Все чумазные и усталые. Они выглядели как люди, только что выбравшиеся из ада. Рваная форма, лица в саже и ссадинах, у одного прапора перевязана голова, пропитавшаяся кровью повязка наполовину сползла на глаз. Майор, мужчина лет пятидесяти, крепко сбитый, с орлиным носом и глубокими морщинами у рта, шел впереди. Его фуражка была помята, китель в пыли, но осанка оставалась прямой. Он окинул взглядом площадь, заваленную телами, изрешеченные стены столовой, потом медленно направился к нам. Его шаги были тяжелыми, усталыми, но несущими отпечаток неоспоримого авторитета.

Остановившись в метре от меня, он прищурился. Его глаза, серые и пронзительные, смотрели так пристально, будто пытаясь прочитать мои мысли.

— Ты главный? — голос майора был хриплым от дыма и напряжения, но спокойным, без повышения тона.

Я кивнул.

— Спасибо что помогли. — Он сделал небольшую паузу, давая словам осесть. — Но… позвольте поинтересоваться. Откуда вы? Чьих будете? Объяснитесь.

Его тон был вежливым, даже формально учтивым, он не требовал документов, не угрожал, но такое спокойствие было мнимым. Он давал шанс объясниться, и в то же время ясно давал понять — дурака из себя строить не даст, и на сказки про добрых самаритян не купится. Я чувствовал, как взгляды солдат и моих ребят впились в меня. Что сказать? Правду? Поверит?

— Случайно рядом оказались, — начал я, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Услышали стрельбу. Решили помочь. Мы… местные. Ополчение, можно сказать. — Слова казались фальшивыми даже мне.

Майор молчал, его взгляд не отрывался от моих глаз. Он ловил малейшую дрожь века, игру света в зрачках. Его правая рука непроизвольно легла на кобуру пистолета — жест не угрожающий, но красноречивый. Он не верил. Ни одному слову.

— Местные?.. — он повторил медленно, растягивая слова. — Интересно. А оружие откуда?

— Трофеи, — коротко ответил я, понимая бесполезность дальнейших объяснений.

Он кивнул, но в этом кивке не было понимания. Было лишь временное перемирие. Он получил ровно столько ответов, сколько смог выжать сейчас, но разговор был отложен, а не закончен.

— Ладно, — махнул он рукой, резко обрывая допрос. — Разбираться будем позже. Сейчас не до того. — Он повернулся к капитану. — Капитан Сизов! Обеспечьте этим… товарищам… воду, перевязочные, если надо. И наблюдайте. — Последнее слово было сказано с особой четкостью. Приказ был ясен: не трогать, но держать под неусыпным контролем. — Я в комендатуре. Докладывать по обстановке.

Майор развернулся и тяжело зашагал обратно к зданию штаба, оставив нас под бдительным, ничего не выражающим взглядом капитана Сизова и его солдат.

Я же, глядя в спину уходящему майору, понял что мне нужно отдышаться. Отмыться. Отделить себя от этой кровавой бойни, от взглядов парней и недоверия чужих солдат. Давящая тяжесть в груди, смесь адреналинового похмелья и близкой опасности, требовала выхода. Пространства. Хотя бы минуту тишины. Я махнул Гусю, мол, «отлучусь», коротким жестом, который он понял без слов, лишь кивнув, не отрывая настороженного взгляда от капитана Сизова, и направился в сторону задворков части, подальше от площади заваленной телами и от гудящего напряжения у штаба.

Добрел до кустов возле столовой. Густые заросли сирени и дикого шиповника, отгораживающие задний двор части от остального мира. Воздух здесь был чуть чище, пахло влажной землей, прелой листвой и всё той же, но уже приглушенной гарью. Я протиснулся сквозь густые ветви, ощущая, как цепляющиеся шипы царапают куртку. Внутри было полутемно, тихо, как в пещере. Земля под ногами мягкая, утоптанная, а в метре от меня, возле стены, лужа. Неглубокая, с прозрачной водой.

Присел рядом, намочил ладони, холод обжог порезы, но это было почти приятно. Я тер руки, смывая въевшуюся грязь. Потом плеснул воды в лицо, пытаясь смыть усталость и напряжение. Вода стекала по щекам, капала с подбородка. Облегчение. Минутное, но настоящее. Закрыл глаза, опираясь лбом о прохладную, шершавую поверхность стены. Гул в ушах начал стихать.

Не знаю сколько я так сидел, медленно вдыхая воздух и пытаясь найти выход из ситуации, но вдруг заметил движение. Небольшое, едва уловимое. Шевеление в тени, среди зарослей шиповника. Напряжение вернулось мгновенно, смыв минутное успокоение.

Инстинкт сработал раньше мысли. Рука сама потянулась к пистолету за поясом. Холодная рукоятка плотно легла в ладонь. Я пригнулся, и крадучись, стараясь не шуметь, двинулся вперед, заглядывая в образовавшуюся нишу из ветвей и колючек.