Проклятый целитель

Глава 23

Глава двадцать третья. Безумцам слава.

Думали ли вы когда-нибудь, как умрете? Я, валяясь в постели от проклятий, порой раздумывал об этом. Угасание. Предсмертный хрип. Может, мне даже повезет умереть во сне. Я тогда думал, что меня сожрет чужая зависть, медленный яд сплетен и злобы. Но, глядя на чешуйчатую гору, надвигающуюся на нас по камню пирамиды с шипящим скрежетом, я понял одно, мой прогноз был слишком оптимистичен.

Хана не раздумывала. Она решительно вышла вперед, навстречу гиганту, поманила клинком — вызов, который не могло проигнорировать даже такое чудовище. Василиск отреагировал мгновенно. Голова, размером с кузов грузовика, рванула вперед, пасть разверзлась, обнажая лес кинжалообразных зубов и запах гниющего болота. Шипение слилось с шелестом чешуи по камню в леденящий душу аккорд.

Мне оставалось лишь со сдавленным, совсем не героическим писком, отскочить в сторону, прижавшись к холодному камню площадки. Гигантское тело пронеслось всего в метре, ветер ударил в лицо, а я ощутил дрожь пирамиды под ногами. Я перекатился, и вся моя сущность взвыла от боли. Ребра, спина, колено — все напоминало один сплошной, гигантский синяк, после нашего адского забега. Глаза затуманились на миг от обжигающей боли.

В этот самый миг Хана действовала. Она была размытой серебристой тенью, метнувшейся в бок. Ее меч Ланселота, сверкая холодным светом, со всего размаха врезался в черную, как ночь, чешую на боку змея. Удар был сокрушительным, звон стали разнесся эхом по пещере. Но результат… Ш-ш-ш-шик! Вырвался лишь сноп искр, в полумраке они походили на сварку. Меч отскочил, не оставив даже царапины. Чешуя выдержала удар легендарного клинка!

Нам точно пиздец, пронеслось в голове с ледяной ясностью. Мы как мухи против танка.

Айко, тем временем, воспользовалась моментом. Она припала на одно колено в дальнем углу площадки, обрез в ее руках казался игрушечным против такого монстра. Я видел, как ее палец бешено дернул спуск. Первый патрон лишь жалкий, мокрый Щелк! Осечка. Отсырел. Но зато второй… БА-БАХ!!!

Выстрел прогремел, как удар грома внутри пещеры. Звук оглушил, заставив содрогнуться даже камни. Дробь, сконцентрированный свинцовый смерч, рванула к мертвенно-желтому глазу Василиска. Вот только змей, обладая звериной реакцией, в последний миг дернул головой. Заряд с оглушительным лязгом ударил не в глаз, а в нижнюю челюсть, в массивный костяной выступ под ней. И… отскочил. Рассыпался веером рикошетов по камню, будто выстрелили горохом в бронеплиту.

— Не сработало! — мой шепот был полным отчаяния. Голос предательски сорвался.

Но выстрел сработал в другом. Он привлек гиганта. Желтые глаза, холодные и бездушные, мгновенно нашли Айко. Сука! Мысль пронзила мозг, как нож. Василиск забыл на время про Хану. Его мускулистое тело сжалось пружиной… и он рванул к Айко! К девушке, которая была слишком близко к краю пирамиды, чтобы суметь увернуться. Вода же была верной смертью.

Мои инстинкты взвыли: «Сделай уже хоть что-нибудь!» Ощущая свою беспомощность я вытянул вперед свою каменную руку, мысленно рванувшись к Белой Двери в сознании. Открой Белую Дверь! Сдвинь реальность! Хоть на сантиметр! Но… Белая Дверь оказалась глуха к моим мольбам. Ее стук, навязчивый и далекий, доносился только откуда-то со стороны главной пирамиды, залитой черной водой. Здесь, в этом мифе, на этой проклятой арене, моя сила была бесполезна. Я был просто человеком. Беспомощным. И обреченным смотреть, как монстр сожрет Айко, а потом и меня.

Когда челюсти, пахнущие смертью, уже были готовы сомкнуться над фигуркой девушки, раздался яростный, нечеловечески громкий вопль:

— НЕ ИГНОРИРУЙ МЕНЯ, ЖАБА ПЕРЕРОСТОК! — с праведным гневом в голосе.

Это была Хана. Моя безумная, отчаянная ученица. Она не просто кричала, о нет, она, используя гигантское тело змея как трамплин, совершила невероятный прыжок. Серебристый клинок вонзился в чешую на спине монстра, послужив точкой опоры на мгновение. Хана, как белка, взметнулась вверх по его телу, цепляясь за выступы чешуи. За долю секунды она оказалась на самой макушке чудовищной головы, между костяных гребней.

И тут же, не теряя ни мгновения, занесла меч, целясь в ближайший мертвенно-желтый глаз, огромный, как блюдо.

Вот только Василиск почуял угрозу. Он не стал заканчивать бросок на Айко. Вместо этого он рванул головой в сторону, в бешеном, змеином рывке, пытаясь сбросить наездницу. Хана, не успевшая как следует закрепиться, потеряла равновесие. Ее фигурка кубарем полетела с гигантской головы вниз, к черной воде у подножия пирамиды.

— Высоко пошла… — мрачно выдыхаю, следя за ее падением, мое сердце ушло в пятки.

Айко была спасена ценой падения Ханы в озеро. К монстру, где у него было преимущество. Мою ученицу там просто сожрут. Я должен был что-нибудь сделать. И я даже знал что… Знание вспыхнуло в сознании, холодное и опасное, как лезвие. Моя маска. Мне предстояло перестать быть Кацураги-неудачником, шарлатаном с украденной судьбой. Я должен принять чужое имя, чужую силу, стать сосудом для легенды. Рискнуть всем, что осталось от «меня».

— Да и похуй на неудачника, — с мрачной решимостью идти до конца, произношу.

Я уже точно знал, чью легенду украду. Персей. Имя пронеслось в сознании, как удар колокола. Сын Зевса и смертной женщины. Убийца Горгоны Медузы. Герой, чей подвиг породил самого Василиска из капель крови убитой Медузы, упавших на ливийские пески, и родился Царь Змей. Ирония судьбы? Или высшая справедливость мифа? Если кто и мог справиться с этим порождением древнего ужаса, так только он. Персей не был титаном, как Геракл, не обладал неуязвимостью Ахиллеса. Он был смертным, чьим оружием были хитрость, божественные дары… и невероятная, почти безрассудная удача. И что важнее, его легенда не несла в себе безумия или тьмы. Возможно, влияние на меня будет… минимальным? Хотя кто его знает, что значит «минимальное» при слиянии с героем Эллады.

Использовать подаренную маску… это значило распахнуть дверь в себя для чужой души. Рискнуть быть поглощенным славой Персея, раствориться в его героическом блеске. Но смотреть, как Хана барахтается в черной воде, куда уже скользила гигантская тень Василиска, я не мог. Каждая секунда промедления могла стоить смерти моей отважной ученице.

Тихо, как перед прыжком в бездонный колодец, я выдохнул. Решимость, острая и холодная, заменила мне страх. Я выпрямился во весь рост, игнорируя боль в теле, и произнес единственное слово:

— Персей, — ощущая в этом слове незримую силу.

Мир будто взорвался изнутри, а перед моим внутренним взором пронеслась целая жизнь:

Буря. Ковчег Данаи, брошенный в море деспотом-дедом. Ярость Посейдона. Страх матери.

Серифос. Унижения. Жадный взгляд царя Полидекта. Приказ: «Принеси голову Горгоны!» Смертный приговор в красивой обертке.

Боги-покровители. Афина — мудрая, жесткая, дарящая отполированный до зеркального блеска щит. Гермес — хитрый, быстрый, вручающий острый, как лунный серп, адамантиевый меч и крылатые сандалии. Гадес — незримый, дарующий шлем Аида, скрывающий носящего.

Грайи. Старухи с одним глазом на троих. Погоня. Хитрость. Похищенный глаз. Выторгованная дорога к Горгонам.

Спящие Горгоны. Каменные изваяния их жертв. Щит-зеркало. Отражение спящего ужаса. Удар серпа! Шипящая кровь Медузы! Полет на крыльях страха!

Андромеда. Цепь на скале. Жертва морскому чудовищу. Крылья на пятках. Удар с небес. Освобождение.

Возвращение. Камень взглядом Медузы. Полидект и его двор — застывшие изваяния. Справедливость.

В этот момент я понял Персея. Не как историю, а как человека. Удача, граничащая с дерзостью. Хитрость, побеждающая грубую силу. Умение использовать дары, а не полагаться только на свои мускулы. И вера в помощь богов, даже, когда они молчат. Я слился с этим мифическим героем, позволил ему заполнить трещины моей испуганной души.

Когда я открыл глаза… на месте Кацураги стоял уже другой человек. Легкие доспехи, гибкие, бронзовые птериги (нашивные кожаные полосы с бронзовыми чешуйками) защищали торс и бедра. На плечах наплечники в виде голов грифонов. Ничего лишнего, только скорость и свобода движения.

Шлем Аида на голове: гладкий бронзовый шлем коринфского стиля, но без прорезей для глаз. Лицо скрывала абсолютная, сжимающая пространство тьма. Лишь сверху красовался высокий, алый конский гребень, трепетавший, как пламя.

В правой руке у меня была зажата харпа, серповидный меч Гермеса, отлитый из божественного адаманта. Его лезвие светилось холодным, лунным сиянием. В левой руке был зажат легкий, круглый щит Афины, отполированный до зеркального совершенства. В нем отражался весь грот, искаженный и зловещий.

Крылатые Сандалии Таларии на ногах, золотые сандалии с живыми, трепещущими крыльями на пятках. Они рвались ввысь, едва касаясь камня.

Завершала образ Персея обычная с виду кожаная сумка, закинутая через плечо. Вот только она вибрировала с тихим, настойчивым гудением. Внутри покоилась голова Медузы. И кровь ее создателя отзывалась в чешуе Василиска. Два мифа, связанные узами рождения и смерти, резонировали в унисон.

Василиск, только что готовый нырнуть за Ханой, замер. Его гигантская голова медленно повернулась ко мне. Мертвенно-желтые глаза сузились, почуяв нечто новое. Не просто добычу. Нечто… знакомое. Опасное. Сумка на моем бедре затряслась еще сильней.

Персей (ибо это был уже он) окинул взглядом каменную площадку, черную воду, руины. На его лице, скрытом тьмой шлема, должна была быть улыбка. Голос, который прозвучал, был молодым, звонким, полным странной радости и… легкой грусти:

— Приятно порой вернуться в мир живых, — его слова прозвучали мелодично, как стихи. — Но, признаться, в юности я был неаккуратен. Разбросал… проблемы, — он взглянул на сумку, затем на Василиска. — Пришло время выполоть один особенно живучий сорняк.

Крылышки на сандалиях взметнулись. Небольшие, но могучие. Воздух завихрился. И Персей оторвался от камня, взмыв в сырой воздух пещеры на высоту пяти метров над головой чудовища. Легко, словно пушинка. Он поднял серповидный клинок, поймав отражение мертвенно-желтого глаза Василиска в зеркале щита.

— Ну что, змей? — голос Персея звенел вызовом. — Пора напомнить тебе, от чьей крови ты ведешь род! Легенды не умирают. Даже если смертны те, кто их носит!

***

Холодная, черная вода обожгла кожу, как удар плетью. Хана отчаянно забилась, выныривая, выплевывая мерзкую, пахнущую тиной жижу. Ей было не столько больно, сколько обидно и унизительно. Ланселота отбросили, словно назойливого щенка! Ярость, горячая и благородная, вскипела у нее в груди. Голос Паладина в ее сознании ревел, требовал немедленно облачиться в латы, вернуться на поле боя и пронзить проклятого змея сталью, доказать мощь честной рыцарской доблести! Но Хана, сквозь гнев, с испугом подумала, что Кацураги остался там, наверху, один. Беззащитный. Айко могла не успеть… ему помочь.

— Заткнись! — мысленно рявкнула она на Ланселота. — Учитель важнее твоей гордости!

Она подавила позыв маски, растворив латы в серебристом мерцании до того, как они успели материализоваться. Риск был огромен, без доспехов она была куском мяса для монстра, но доспехи тянули девушку ко дну. А ей нужно было быстро вернуться. Защитить Кацураги.

Отчаянно заработав руками и ногами, она устремилась к каменному подножию малой пирамиды. Ее единственный глаз выискивал щели, выступы. Вот! Цепляясь за скользкий камень, она стала карабкаться вверх, игнорируя крики мышц. Где он? Где ее ничего не умеющий, вечно ворчливый, учитель?

Голова Ханы показалась над краем каменного уступа. Она жадно вглядывалась в центр площадки, ожидая увидеть знакомую фигуру в мокром плаще, прижимающуюся к камню…, но его не было видно, а вместо этого в небе, над самой макушкой чудовищной змеиной головы, парил… человек? Мускулистый парень в каких-то античных доспехах и шлеме с красным гребнем, скрывающем лицо во тьме. В одной руке сияющий серп, а в другой зеркальный щит. Крылья на его сандалиях трепетали, удерживая его в воздухе. Он лихо уворачивался от яростных выпадов Василиска, его серп оставлял на казавшейся неуязвимой чешуе глубокие, дымящиеся порезы!

Рядом, чуть в стороне, парила Айко, но та разительно изменилась. Из поясницы девушки выросли огромные, ослепительно белые крылья, мощные, похожие на те, с которыми изображают ангелов. Айко не превратилась полностью в сову, сохранив человеческий облик, но крылья давали ей невероятную маневренность. В руках она сжимала обрез, ища момент для выстрела.

Хана замерла, цепляясь за край камня. Где… Кацураги? Паника, холоднее озерной воды, сжала горло. Она не видела его нигде! Монстр… съел его? Пока она там барахталась?

— Где… — ее голос дрогнул, сорвался, — Кацураги?

Айко, услышав ее, резко развернулась в воздухе. Ее серебристые глаза, казалось, светились в полумраке. Она не сказала ни слова, лишь мрачно указала пальцем на летающего античного воина, который как раз парировал удар змеиного хвоста щитом, отлетев на несколько метров с громким лязгом.

Хана проследила за жестом. Ее глаз (и повязка на втором) широко раскрылись. Мозг отказывался верить.

— Чё?! — вырвалось у нее, громче, чем планировалось. — Когда это Кацураги успел стать… горячим иностранцем?!

— Маска, — коротко и жестко бросила Айко, не сводя глаз с Василиска, чья пасть сомкнулась в сантиметре от ног Персея. — Он принял чужую историю. Персея. Убийцу Горгоны, от чьей крови, по легенде, и родился Василиск.

Хана молниеносно вскарабкалась на площадку, вода с нее текла ручьями. Ее пальцы сжались в кулаки.

— Мы должны ему помочь! — заявила она, не спрашивая, а утверждая. — Один он не справится! Этот змей… опасен… — все же признал Ланселот в ней.

— Если героический дух использует всю свою силу… — Айко перебила, ее голос звучал ледяной тревогой. Она щелкнула обрезом, перезаряжая патроны. — То боюсь, он может воплотиться в твоем наставнике окончательно. И мы Кацураги… больше никогда не увидим.

Холодный ужас сменил недоумение на лице Ханы. Не увидеть учителя? Его ворчание, его вечное недовольство, его… заботу? Нет. Этого она не допустит. Никогда. Ланселот внутри нее завыл в унисон, в этот раз не за честь, а за товарища. Гордость Паладина слилась с яростной преданностью ученицы.

— Ради учителя… — прошептала Хана. Латы Ланселота вспыхнули вокруг нее, как серебристое пламя, меч загорелся в руке. — Я сделаю себе из этой змеи себе ремень!

Она подняла клинок над головой, ее единственный глаз горел безумной решимостью. После чего она рывком сняла с лица повязку, посмотрев на мир своим красным глазом. Хоть она и не признавалась себе, но она боялась этой силы, которую она получила от проклятий, но время, когда она могла себе позволить слабость, стремительно прошли!

— Кацураги! — закричала она во всю мощь легких, бросаясь вперед, к основанию Василиска, куда только что приземлился, отрикошетив, Персей. — Ты и так ничего! Не превращайся в смуглого красавчика! Вернись обратно в сварливого учителя!

Айко, наблюдая за этим, лишь покачала головой. Но в уголках ее губ дрогнуло что-то, отдаленно похожее на… усталую улыбку? Она взмахнула могучими белыми крыльями, взмывая выше, на позицию для прицельного выстрела. Ее пальцы сжимали приклад обреза.

— В этот раз, — прошептала она, проводя ладонью по холодному металлу ствола, словно заключая сделку, — не должно быть никакой осечки.

Мысли в голове девушки метались. Этого мало. Обреза мало. Если… когда они выживут, ей придется сделать то, о чем она даже думать не хотела. Восстановить свои былые связи с теми, с кем порвала ради спокойной жизни. С контрабандистами Мансуса, с искателями артефактов, с… матерью. И все ради того, что Марк не свернул себе шею, и найти хотя бы остатки господина Ханзо. Впрочем, внезапно пришла ей в голову мысль, была еще пару людей, ради которых она внезапно для себя была готова рискнуть жизнью.

Она не даст погибнуть этим двум безумцам, к которым, против всякой логики, она уже успела… привязаться, хотя почти их не знала. Странное чувство, но оно с теплотой билось в груди. Так что перезарядив обрез, она полетела вперед, ближе к голове монстра, чтобы в этот раз не промахнуться!