Машину Ван не дал. Оберегал её так, как будто ездил Haval не на казенном бензине, а на его собственной, Вана, жизненной энергии. Как всегда, прикинулся, что ни слова не понимает по-русски, и молча хлопал глазами, пока Изольда не махнула рукой. Пришлось вызывать такси.
— Заднепровье, Толмачёва? — уточнил водитель, когда Изольда и Мстислава Мстиславовна загрузились на заднее сиденье.
— Да, пожалуйста, — сказала Изольда.
Она сменила отельную униформу на обычное платье, сдав смену недовольной напарнице. Алина искренне не понимала, почему Изольду до сих пор терпят на работе. Постоянно куда-то убегает, исчезает, с ней одни проблемы! И вообще ведёт себя так, будто работа — это досадное недоразумение, которое мешает чему-то более важному. На самом деле, конечно, именно так и было, но Алина — последний человек в отеле, которому следовало знать об основной работе Изольды.
Водитель кивнул и до самого конца поездки не произнёс больше ни слова. На дорогах было свободно, долетели быстро. Когда переезжали мост, Мстислава Мстиславовна поморщилась. Изольда тоже поджала губы.
Здесь была уже не их территория. Если заднепровские прознают, что они ездили сюда — начнут бухтеть. Их, как всегда, обидели, клиента увели… Ерунда, конечно, но кровушки попьют.
Наконец, водитель свернул на нужную улицу.
— Совсем хорошо, — буркнула Мстислава, глядя вправо.
Изольда, проследив за её взглядом, кивнула. Четырёхэтажный жилой дом с надстроенным пятым этажом ничем не выбивался из городского пейзажа. Для обычных людей тут гостеприимно распахивали двери магазин разливного пива и кондитерская. Построенное под госпиталь в 1939-м, уже через двадцать лет это здание было переделано под жилой дом. Да только вот если смотреть на него другими глазами, если зайти через другой мир, то окажется, что внутри до сих пор — госпиталь. С врачами, санитарами и медсёстрами. А в палатах лежат особые пациенты. Этот дом — такой же форпост, как и их отель.
Ни постояльцы, останавливающиеся в «Мегасфере», ни люди, приходящие сюда за разливным пивом и пирожными, понятия не имеют, что прямо здесь, бок о бок с ними, обитают призраки. И слава богу, конечно, что не знают.
— Если бы мы согласовывали визит, это заняло бы вечность, — сказала Изольда.
Слабое утешение. Видимо, поэтому Мстислава ей не ответила.
— Какой подъезд? — спросил водитель, подъезжая к безликой девятиэтажке, на торце которой, как позабытый вызов серым будням, красовалась надпись выцветшей красной краской: «Пуся! я тебя люблю».
Изольде всегда было интересно, как воспринимают авторы таких художеств спустя годы свои творения? Уже, может, и с Пусей давно разбежались, и знать её не хочется, а вот, остался памятник. И самой Пусе, если она тут живёт, каково, интересно, каждый день видеть напоминание о несложившейся судьбе? Знает ли её муж или молодой человек, что надпись эта — про неё? А может…
— Подъезд какой? — каркнула Мстислава Мстиславовна. — Опять всякую чушь романтическую выдумывает сидит, аж глаза закатила.
— Второй, — покраснев, отозвалась Изольда.
Выйдя из машины, дамы подождали, пока таксист уедет, и подошли к подъездной двери.
— Видала? — Мстислава вдруг хлопнула Изольду по руке. — Глянь, осторожно только.
Изольда переключила зрение на призрачное и охнула. Во дворе дома — если это можно назвать двором, — слонялось около полусотни пустышек. Обычно их тянуло на центральные улицы, но сейчас, видимо, почуяли источник доступной энергии, вот и потянулись к нему неосознанно.
— Силён парнишка-то, — заметила Мстислава. — Если его не научить силу экранировать — жить будет недолго. Но очень интересно.
— Через призрачный вход войдём?
— Нет уж. Не будем привлекать внимание. Попробуем малой кровью.
Мстислава просто потянула на себя дверь, и та открылась. Такая уж была у старушки способность: могла повелевать любой электроникой. И эта её способность, вообще-то, служила лучшим доказательством того, что вселенная — это не хаос, а что-то, имеющее в основе основательный план.
Дело в том, что в те далёкие годы, когда Мстислава сделалась видящей, никакой электроники не было ещё даже в самых смелых фантазиях. Долго, очень долго она, недовольно хмыкая, посматривала на других видящих, которые могли то, другое, третье и задавалась немым вопросом, почему же ей не досталось ничего. И продолжалось это до тех пор, пока однажды судьба не свела Мстиславу с одним из первых бытовых радиоприёмников, который передавал какую-то, с её точки зрения, чушь. Взмаха руки хватило, чтобы приёмник умер навеки.
В подъезде Изольда вызвала лифт. Поднялись на восьмой этаж. Кнопка звонка рядом с нужной дверью отсутствовала. Изольда постучала и довольно громко. Подождав, постучала ещё, уже с таким напором, будто спешила сообщить о пожаре. Дверь не подавала признаков жизни.
— Ну вот, допрыгалась, — буркнула Мстислава.
Изольда молча закусила губу от досады. Неужели уже поздно?..
— Теперь уже через призрачный, — вздохнула Мстислава. — Господи, пронеси…
Никакого, впрочем, страха в её голосе не звучало, только предчувствие множества глупых, суетных и совершенно не нужных неприятностей.
Войдя внутрь, они услышали звук льющейся воды из ванной. Изольда выдохнула. Живой!
— Иди, — сказала Мстислава, указав на дверь ванной.
— Ку… Вы что⁈ Он же там…
— Что, думаешь, не обрадуется? — Мстислава хрипло хохотнула. — Ну ладно, подождём уж…
Она по-хозяйски прошла в кухню, открыла холодильник и покрутила носом. Изольда робко вошла следом.
— Типичный холодильник холостяка, — прокомментировала Мстислава, хлопнув дверцей. — Пиво да пельмени. Надо было хоть к чаю чего-нибудь из пекарни взять… А это ещё что?
На столе стояла открытая пластиковая банка с рисом. Часть риса рассыпалась по столу.
— Может, хотел еду приготовить, — предположила Изольда.
— А потом плюнул и пошёл мыться?
— Ну… наверное. — Изольда опустилась на табуретку с металлическими ножками. Пальцем покатала по столу рисинку.
И тут в дверях кухни образовался наголо бритый коренастый мужчина лет сорока в белом халате, накинутом поверх чёрных футболки и джинсов.
— Так-так, и что это тут у нас происходит? — медовым голосом произнёс он, переводя взгляд с Изольды на Мстиславу. — Почему визит не согласован?
— Вадик… — закатила глаза Мстислава.
— Кому Вадик, а кому — Вадим Игоревич! Вы, ленинцы, уже совсем обнаглели, думаете, что весь Смоленск — это только вы одни и есть! Ну ничего, будет и на вас управа.
— Сам ты ленинец, — огрызнулась Мстислава. — Обзывается ещё.
— Мстислава Мстиславовна! — возмутилась Изольда. — Я же просила не отзываться в таком духе о Владимире Ильиче и его деле! Русская земля не знала более возвышенного и прекрасного…
— Я вам не мешаю? — перебил Вадим Игоревич.
— Вадик, мы не по души, — сказала Мстислава. — У нас тут новичок нарисовался. В нашем отеле прорезался, наш по закону.
— Даже если так — хотя я вам и не верю — визит должен быть согласован.
— Нудный ты, Вадик. Как у тебя только души возносятся — ума не приложу. Ты их гундежом своим доводишь, что ли, что готовы от тебя хоть куда бежать?
— Да как вы смеете⁈ — задохнулся от возмущения Вадим Игоревич. — Да я…
— Вы охренели⁈ — раздался не менее возмущённый голос, и в кухню босыми ногами пришлёпал Тимур в одних трусах. — Вы… Ты⁈ — Он увидел Изольду. — Не, ну это перебор. Это уже преследование. Я звоню в полицию.
С этими словами он схватил со стола банку с рисом и запустил туда руку под озадаченными взглядами присутствующих.