Призрачный отель

Глава 13

— Как ты это сделал? — спросил Денис.

— Что именно?

— Как ты освободил душу? Я был уверен, что с ней работать не меньше месяца!

— Да ничего я не делал. Я ж необученный. Лиза пришла ко мне, мы поболтали. А потом пошли на крышу.

— Зачем?

— Просто посидеть.

— Тимур, ты что-то сделал, — покачала головой Изольда. — Что держало душу этой девушки? Почему она не могла уйти?

Я лениво прокрутил в памяти ночной разговор и пожал плечами:

— По-моему, она хотела пива.

Изольда рухнула в кресло. Это не было похоже на рисовку — её действительно перестали держать ноги. Зато Мстислава уже пришла в себя.

— Ладно, садись, принесу тебе кофе. Ишь. Работник месяца.

— Спасибо! — от души поблагодарил я. — Доброго вам здоровья, Мстислава Мстиславовна! Кстати. Ещё хотел спросить. Не знаете, случайно, что это такое?

Мстислава, взглянув на шнурок, улыбнулась. Ласково потрепала меня по плечу и удалилась за прилавок — варить кофе. Ответил Денис.

— Камень называется альмандин. Он же — синий гранат. В тридцать девятом году в Париже была у меня одна, дочь ювелира. Научила разбираться.

Денис, как и я, встряхнул кистью. На запястье я увидел такой же шнурок. Только каменных бусин — много. Они были нанизаны, как чётки, оборачивали запястье полным рядом и половиной следующего.

— У нас у всех такие, — сказал Денис. — Каждая душа, которой ты помогаешь вознестись, добавляет к твоим чёткам новую бусину. Искорки видишь?

— Угу.

— Ну, вот.

Денис встряхнул кистью. Чётки исчезли. Я посмотрел на Изольду. Та, чуть порозовев, повела рукой.

А. Ну, понятно, почему порозовела. Бусин вдвое меньше, чем у Дениса, даже первый ряд не заполнен. То есть, получается, Изольда присоединилась к сотрудникам отеля позже, чем он. И до тех пор, пока не появился я, была тут самой молодой. То-то Мстислава её шпыняет…

Я посмотрел на Вана. Тот посмотрел на меня. Молча. Гляделки продолжались с минуту. Чётки не появились.

— Не дождёшься, — прокомментировал Денис. — Вано — кремень. Я его и спьяну, и как только разводить ни пытался. Хотя мне до зарезу интересно: у него бусин больше, чем у Мстиславы, или меньше?

— А у Мстиславы сколько?

Голос я понизил, но ответ из-за прилавка прилетел немедленно.

— Сколько надо! Свои считай, чужие успеешь.

Денис гоготнул.

— Вот тебе и вся любовь.

— Ясно, — усмехнулся я. — Правильно понимаю, что, если не захочу — чётки никто не увидит?

— Неправильно.

— То есть?

— Это если я не захочу, мои никто не увидит. А тебе такому фокусу сперва научиться надо. До тех пор ходи, как есть. Отобрать у тебя чётки никто не сможет, об этом не беспокойся. Даже если руку отрубят. Чётки к душе привязаны.

— Ты это серьёзно?

— Про что?

— Про отрубание рук.

— А похоже, что мы тут шутки шутим?

— Ну как тебе сказать. Некоторые очень стараются. Получается, правда, так себе. Души — и те не смеются, сбежать норовят.

Денис погрозил мне кулаком. Мстислава принесла поднос с кофейником и чашками. Добродушно проворчала:

— Будет вам… Вот, Тимур, пей кофе и иди отдыхать. Первая вознесенная душа многое даёт, но и сил забирает немало. Как ты до сих пор на ногах-то держишься, не пойму.

Для живых людей этот дом был пустым. Старое семиэтажное кирпичное здание, медленно разрушающееся под влиянием неумолимого времени. Оно могло бы служить людям, но экспертиза признала его аварийным и не подлежащим восстановлению. Его могли бы снести, но оно обладало статусом объекта культурного наследия.

Те, кто задумал и построил здание, хотели, чтобы оно возвышалось над стоящим рядом монастырём, демонстрируя торжество социалистического духа над отжившими своё религиозными заблуждениями. Но прошли годы, и монастырь продолжал жить. А мёртвое здание возвышалось над ним, глядя незрячими окнами — на древний город, который перерос амбиции некогда молодого государства.

Так было для живых людей. Живые вечно видят лишь то, что суют им под нос. Маэстро сам был таким, не столь давно.

Для него здание не было пустым. Все семь этажей густо заселены тенями. Духами тех, кто понимал: свет — это ложь. Самое ценное, что есть у человека — это его сознание, его эмоции и чувства. Отдайся свету — и растворишься, станешь частью чего-то огромного, чему нет до тебя никакого дела.

Вся человеческая жизнь — это долгий путь в ловушку. Но, к счастью, есть и другие пути. Кто-то находил их сам, кому-то помогали.

Маэстро сидел в кресле на крыше дома-коммуны и смотрел на то, как рассветные лучи ощупывают, добывая из сумрака, купола монастыря, увенчанные крестами. Маэстро возвышался над куполами, и эта мысль всегда заставляла его улыбаться.

Он не был одним из стада. Он сам проложил свой путь, сделал себя — собой. И теперь занял подобающее место.

Маэстро почувствовал, что на крыше появился кто-то ещё. Улыбка померкла.

— Ты привёл её? — спросил он, не поворачивая головы.

— Нет, Маэстро.

— Значит, видящие решили бодаться…

— Маэстро, она вознеслась.

Пальцы стиснули набалдашник трости.

— Что?

— Мы сами видели луч. Она вознеслась.

Добыча ускользнула, теперь уже окончательно. Но не это самое скверное. Добыча появится ещё, пусть на это и потребуется время. Хуже всего было то, что в голосе тени брезжил отзвук благоговения. Такого допускать нельзя. Маэстро встал.

— Значит, вознеслась… — Он повернулся и приблизился к существу, опустившему вытянутую морду. — Ну, что же… Как говорится, первый блин — комом.

— Что мы теперь будем делать, Маэстро? — пролепетало существо.

— Я буду работать. А ты — ты ничего не будешь делать. Ты уже сделал достаточно.

И в тот миг, когда существо расслабилось, приняв услышанное за похвалу, Маэстро схватил его за горло.

Человеческое лицо преобразилось моментально. Глаза Маэстро обернулись пустыми глазницами, кожа посерела и покрылась прорехами. Нижняя челюсть уехала вниз, искажая и без того ужасающий облик.

— Маэстро, нет! — успела выкрикнуть тень.

Маэстро откусил голову предателя и проглотил её — чистую энергию. А потом, открыв рот, стоял и ждал, пока льющийся из обезглавленного тела поток перельётся в него весь, до конца. Чёрная струя била, как из шланга под давлением, а тело существа таяло, бледнело — вместе с покрывающими его лохмотьями, напоминающими рясу.

Иссяк поток, тело исчезло. Челюсть вернулась на прежнее место. Лицо Маэстро вновь обрело человеческий облик.

Они смотрели на него, трепетали и ждали. Тени. Сильные, пока он направляет их железной рукой. Не стань его — и вся эта шобла рассеется, превратится в горстку маргиналов, крыс, живущих в канализации. Да, опасные, распространяющие заразу, могущие сожрать зазевавшегося слабака. Но — не сила.

Он сделал их теми, кто они есть. Превратил паразитов, некрофагов — в хищников. Поднял на уровень выше. И теперь они молились на него. Боялись — да. Ненавидели — возможно. Однако даже самый глупый из них знал: без своего Маэстро они — никто.

Поэтому тени смотрели и ждали.

— Пошли вон, — процедил сквозь зубы Маэстро.

А когда они скрылись, он исчез. У него были свои пути, пронизывающие город, недоступные никому другому.

Рассвет всё ещё розовел, когда Маэстро очутился в однокомнатной квартире на Краснофлотской. Балкон был открыт. Под утро стало прохладно, лежащий на диване человек съёжился под тонкой простынёй, пытаясь согреться.

Здесь же на тумбочке лежал нож. Обычный кухонный нож, только вот теперь место ему было не на кухне. Как кисть художника, как смычок скрипача, теперь этот нож нужно было держать подальше от быта. Чистое искусство не должно марать себя соприкосновением с низменными проявлениями человеческой природы.

Маэстро переступил порог балконной двери и вошёл в комнату. Опустился на колени перед спящим человеком, склонился к его голове. Зашептал, едва шевеля губами:

— Ты всё сделал правильно. Они никогда тебя не найдут. Ты — самый умный, самый ловкий, самый хитрый. Когда придёт время, ты сядешь по правую руку от меня, и мы будем править тем миром, который создадим. А теперь — продолжай. Ты хочешь ещё. В первый раз всё получилось так легко! Почему бы не повторить? Они ведь так доступны, так покорно идут в руки… Невозможно устоять перед искушением.

Лицо спящего осветила улыбка. Маэстро тоже улыбнулся и исчез. Теперь оставалось лишь подождать.

Если уж в жизни назревают перемены, то они сразу принимают лавинообразный характер. Не прошло и недели с тех пор, как я упал в бассейн, и вот… Я съехал со съёмной квартиры, живу в пятизвёздочном отеле, а моя новая начальница лично варит мне кофе. Неплохая штука — сторителлинг! Ни слова лжи, а картинка возникает… Ну, мягко скажем, небезупречно описывающая реальность.

Вообще, создать картинку — невелика задача, вот что я понял. Тот же отель — что это, как не картинка? Картинка и есть, закрывающая от непосвящённых реальное положение дел.

Или вот, к примеру, управляющий этим самым картиночным отелем, Даниил Петрович Сальников. Плотный мужчина средних лет, с непробиваемым лицом и густым басом. Когда он вошёл в наш аквариумный магазин, помещение как будто бы уменьшилось. Даже Никита, мужик немелкий, вытянувшись по струнке перед Даниилом Петровичем, больше напоминает сейчас первоклашку, боящегося рассказать на утреннике стишок большому и страшному Деду Морозу.

Олег, подрезавший растения в открытом аквариуме, замер, глядя на посетителя. Я тоже замер. Но не потому, что обалдел и напрягся, как Олег — нет, мы не одно и то же. Просто вытирать пыль с витрины — это явно не работа моей мечты. И если есть хороший повод пофилонить, то почему бы этим не заняться.

— Так, — сказал Даниил Петрович, представившись. — Ваш паренёк у меня аквариум чистил…

Говорит он медленно, весомо — заслушаешься. Ему бы аудиокниги записывать. Похоронил себя дядька, зарыл талант в землю, эх. А мог бы вообще певцом стать, не хуже Линдеманна.

— Что-то не так? — Н-да, голос Никиты супротив Даниила Петровича — такое себе. Лучше бы жестами изъяснялся, но не умеет. Да и не поймёт Даниил Петрович жестов.

Даниил Петрович вздохнул.

— Так. Мне нужно, чтобы мой аквариум был под присмотром. Это понятно?

— Да, конечно…

— Хорошо. Значит, когда я звоню — вот сейчас же должен приехать человек и произвести работы. Я не хочу ждать. Это понятно?

— Уже загрязнился? Так мы сейчас же… Вон, Олег… Олег!

— Я не закончил, — словно могильную плиту обрушил на Никиту и дёрнувшегося было Олега Даниил Петрович. — Этот работник меня не устраивает. Работать будет вон тот. — Царственный перст указал на меня.

— А… Ну… — растерялся Никита.

— Решили. Дальше. Вот эту филькину грамоту надо переделать. — Даниил Петрович положил на ресепшн скатанный в трубочку экземпляр договора. Трубочка частично развернулась и закачалась на исцарапанной лакированной поверхности. — Денег будем платить больше, но я хочу, чтобы вот этот сотрудник больше не был связан никакими обязательствами. От других клиентов вы его освобождаете.

— Прошу прощения, но у нас так не делается. Ребятам нужно зарабатывать, и…

— Так. Я сказал: денег будем платить больше. Сколько сейчас зарабатывает ваш сотрудник?

Никита затупил окончательно. Где ж ему без таблички знать, сколько я зарабатываю. Понятие зарплаты у нас в фирме вообще — зыбкое и эфемерное.

— Ну, тыщ пятьдесят, — подал я голос.

— Они получают сорок процентов с клиента, — добавил Никита. — Это…

— Хорошо. Делайте новый договор на сумму двести тысяч в месяц. За эти деньги я получаю круглосуточный доступ к вашим услугам. Все нужные корма и препараты. Если что-то сломается — я получаю замену. Чтобы больше я об этом не думал. Сегодня договор сделать получится?

— К-конечно…

— Решили. Как будет готов — отправляйте с курьером. И если я хоть один раз позвоню и услышу, что сотрудник занят на другой работе — договор будем расторгать. Это понятно? Хорошо. Ты. Пошли, поговорим.

Я вышел вслед за Даниилом Петровичем на улицу. Там он остановился возле своего «Рэнж ровера» и достал из внутреннего кармана пиджака серебряный портсигар. Элегантно отщелкнул крышечку, протянул мне.

— Спасибо, не употребляю.

— Спортсмен, — хмыкнул Даниил Петрович и закурил. — Ну. Тут решили. Передай своим, что проблем не будет.

— Да, конечно. Спасибо вам, Даниил Петрович.

— Спасибом на небеса не попадёшь. Ты там замолви словечко.

— Обязательно.

Денис и Изольда мне про Даниила Петровича всё очень подробно рассказали. Как и всякий человек, забравшийся на свою маленькую Фудзияму, он всерьёз задумался о том, как будет дальше строиться его существование. После того как физически — оборвётся. Ну и, конечно, подошёл к решению вопроса ровно так же, как подходил всегда. Как бизнесмен.

В деятельность видящих Даниил Петрович был частично посвящён. Именно поэтому в штате отеля терпели несколько исключительно странных единиц, которые позволяли себе самовольные отлучки и вообще чуть ли не свободный график. Даниил Петрович сделал весьма простые умозаключения: эти люди помогают душам возноситься. Делают так, чтобы после смерти тебе было хорошо. Значит, с этими людьми нужно дружить и делать хорошо им. Тогда и его после смерти не забудут.

Мстислава, как человек честный, долго пыталась донести, что всё это работает немного не так. Тщетно. Даниил Петрович в ответ только кивал и хитро подмигивал — мол, да-да, я понимаю, конечно. Ко мне в отель тоже по блату сотрудников не набирают, боже упаси! Что вы такое говорите.

В конце концов, на него просто махнули рукой. Помогает же человек, а не вредит. Ну и дай ему бог здоровьюшка. А что уж там после смерти станется — вопрос открытый. Ежели окажется нашим клиентом — будем работать, как со всеми. А на нет — и суда нет, не в нашей власти.

Что касается меня, то вышла закавыка. По каким-то хитроумным параметрам принять на работу в штат ещё одного халявщика было нельзя. Да я особо и не рвался. Мне, честно говоря, вообще не нравилась идея сменить одну дебильную низкооплачиваемую работу на другую такую же.

На обсуждении я предложил в порядке бреда создать штатную должность аквариумиста. Это провентилировали с Даниилом Петровичем. Выяснилось, что штатную должность открывать не будут, а вот провернуть финт с договором на эксклюзивное обслуживание — вполне.

Правда, был один нюанс.

«Тебе всё равно придётся чистить аквариум, — сказала извиняющимся тоном Изольда, переминаясь с ноги на ногу у меня в номере. — Но один. Всего лишь!»

Я только вздохнул и развёл руками. Ладно. Будем считать, что это как у курильщиков — попытка завязать, постепенно снижая дозу. Ежу понятно, что не сработает, но намерение-то хорошее. Не надо сразу требовать от себя совершенства. Я — обычный человек, из плоти и крови.

— Так, а вы, это, — обратился я к Даниилу Петровичу. — Призраков видите?

— Бывает, — поморщился тот, выдыхая дым.

— Не понимаю. Получается, вы — видящий?

— Да ну, какой там. В другие миры ходить не умею. И призраков — от случая к случаю. Первый раз увидал — чуть копыта не отбросил. Стою на парковке, машину завожу. Вдруг вижу — бабуля плывёт. Январь, только-только праздики закончились. А она — в этой, пижаме больничной. Я дверь открываю, вы, говорю, чего это? Помочь, подвезти куда? А она молча, как не видит, мимо меня идёт. И сквозь дверь.

— Н-да уж. Представляю, — содрогнулся я.

— Вот, то-то, представляет он… Ладно, поеду я. Давай.

Руки мне Даниил Петрович, тем не менее, не подал. Да я и не настаивал. Проводил взглядом «Рэнж» и вернулся в магазин. И там меня встретила коалиция из двух оскорблённых индивидов.