Мы с Нинель Валентиновной неспешно шагали по анфиладам и коридорам Академии, и я с жадным любопытством впитывал новые впечатления. Древние стены, увешанные портретами именитых выпускников, высокие стрельчатые окна, пропускающие солнечный свет, гулкое эхо наших шагов, разносящееся под сводами — все это создавало незабываемую атмосферу.
Однако сейчас меня занимали куда более приземленные мысли. Я никак не мог выбросить из головы разговор о перстах.
— Нинель Валентиновна, — обратился я к своей провожатой, стараясь скрыть нетерпение в голосе. — А когда нам, первокурсникам, положено получить наших перстов? И главное — как выбрать самого лучшего, самого сильного и подходящего?
Госпожа Крамская искоса глянула на меня и лукаво улыбнулась уголками губ:
— Что ж, тебе повезло, Иван. Как раз к концу первого курса и приурочено это знаменательное событие — обретение перста. Долго ждать не придется. После чего вас тут же отправят на первую совместную практику, где вы должны будете притереться друг к другу и научиться взаимодействовать.
Она ненадолго умолкла, а затем добавила вкрадчивым тоном:
— Впрочем, на твоем месте я бы больше переживала о том, куда тебя распределят для прохождения этой практики. Перста-то потом и поменять можно, если не сложится. А вот практика — дело серьезное, от нее многое зависит…
— Нет, — оборвал ее я, с неожиданной горячностью и непоколебимой убежденностью в голосе. — Я не собираюсь менять перстов, как перчатки. Это не по чести, не по совести.
Нинель Валентиновна на миг остановилась и с непонятным выражением посмотрела на меня — словно увидела впервые и оценивала заново. А затем, не говоря ни слова, свернула в боковое ответвление коридора, увлекая меня за собой.
— Похвальная позиция, молодой человек, ничего не скажешь, — наконец протянула она, и в голосе ее звучало странное смешение уважения и скепсиса. — Вот только в нашем мире так не бывает. Редко кому везет сразу отыскать «того самого» перста. И уж точно ни один из вас не застрахован от потерь…
Она помолчала, словно подбирая слова, а затем продолжила с затаенной печалью:
— Представь: вот ты годами обучаешь своего перста, вкладываешь в него душу и силы и вот уже умеет принимать истинный облик согласно своей стихии или способности. А потом — раз, и его убивают в первой же стычке с врагом! Или гибнет, защищая тебя ценой своей жизни… Поверь, подобных историй — тьма тьмущая. И почти каждая — что нож по сердцу…
— Это мы еще посмотрим, — упрямо набычился я, сжимая кулаки. Видят Хаос и Бездна, не бывать такому с моим перстом! Уж я-то прослежу, чтобы он стал сильнейшим и живучим. И преданным, как пес Гарм, охраняющий врата Хелль.
Нинель Валентиновна вновь одарила меня долгим испытующим взглядом, а затем, усмехнувшись, покачала головой:
— Ох уж эта юношеская самоуверенность! Что ж, поживем — увидим. Быть может, тебе и впрямь повезет больше прочих. Кто знает, кто знает…
С этими словами мы вышли во внутренний двор Академии, и я невольно залюбовался открывшейся картиной.
Кампус для адептов представлял собой отдельное здание в форме подковы, окружающее небольшой садик с фонтаном и резными скамейками. Трехэтажный дом из красного кирпича, увитый плющом, притягивал взгляд уютными эркерами и башенками.
По дорожкам сновали туда-сюда студенты в форменных одеждах, спеша по своим делам. То и дело в воздухе вспыхивали разноцветные искры — похоже, кто-то из студиозусов на ходу практиковался в магии. Из распахнутых окон доносились обрывки разговоров, взрывы смеха и энергичные выкрики.
Что и говорить — жизнь в кампусе била ключом!
Но как только мы вошли в кампус, я сразу почувствовал на себе множество любопытных, оценивающих и откровенно враждебных взглядов. Студенты, еще минуту назад беззаботно болтавшие и смеявшиеся, вдруг притихли и начали украдкой коситься в мою сторону, шушукаясь и обмениваясь многозначительными перемигиваниями.
Кто-то откровенно ухмылялся, не скрывая своего презрения. Другие глядели на меня с плохо скрываемой завистью и неприязнью, словно я лично оскорбил каждого из них.
Какого демона? Они ведь даже не знают меня! С чего вдруг такая реакция? Ведь всего час назад, когда я только вошел за ворота Академии, никто и бровью не повел. А теперь, похоже, я тут самая одиозная личность!
— Хм, — задумчиво протянула Нинель Валентиновна. — Иван, ты что, уже успел кому-то насолить? Признавайся, не держи в себе!
Я на миг задумался, а потом неохотно буркнул:
— Да вроде особо не отличился пока… Разве что с какой-то блондинкой словесной перепалкой перекинулся. Высокомерная с огненным перстом-гимнастом. Но я ж ей ничего не сделал толком, только парой острых фраз огрызнулся!
— А больше ничего и не надо! — усмехнулась госпожа Крамская, безошибочно определив, о ком речь. — Это Анна Велишанская, местная королева интриг. У нее в голове своя персональная шкала ценностей, по которой она всех судит и рассортировывает. Не угодил — всю жизнь врагом считать будет.
Вот ведь угораздило! И почему все смазливые девки такие злопамятные стервы?
— Погодите, это еще не все! — внезапно осенило меня. — Был еще один тип, Дмитрием звать. Он со своим папашей к нам в поместье являлся, долговые векселя предъявлял. Грозился отобрать родовое гнездо за долги!
Глаза Нинель Валентиновны расширились от удивления пополам с весельем:
— Дмитрий Шереметьев! Самый богатый и влиятельный наследник на весь первый курс! Если не считать Анну. Ну ты даешь, парень — отметился так отметился.
Я лишь обреченно пожал плечами.
— Ох, ну тогда действительно все ясно! — всплеснула руками моя провожатая, сочувственно похлопав меня по плечу. — Крепись, Иван! Легкой жизни тебе тут точно не видать. Раз уж сам Шереметьев взял тебя на прицел — все, труба! Проходу не даст, это как пить дать.
Я криво ухмыльнулся и решительно тряхнул головой:
— И пусть попробует!
Тем временем мы поднялись на третий этаж и двинулись по длинному коридору, застеленному ковровой дорожкой. По обе стороны виднелись двери с медными табличками — видимо, комнаты студентов.
— Ну вот, Иван, пришли! — бодро возвестила госпожа Крамская, останавливаясь у одной из дверей. — Твое новое обиталище на ближайшие годы. Знакомься с соседом, разбирай вещи, изучай расписание занятий.
Я решительно распахнул дверь и шагнул в комнату, готовясь к худшему. И надо сказать, реальность превзошла все мои ожидания!
Посреди комнаты, развалившись на кровати, возлежал упитанный паренек с одутловатым лицом и растрепанными сальными волосами. Было в нем что-то неуловимо простецкое, почти свинское. Этакий румяный боров, разжиревший и обнаглевший.
Однако стоило приглядеться повнимательнее, как иллюзия безобидности рассеивалась без следа. Уши парня были покрыты багровыми шрамами и застарелыми рубцами, явно намекающими на бурное прошлое. Да и держался он с неприятной самоуверенностью, будто король жизни.
— О, свежее мясо подвезли! — гаденько осклабился он, сверля меня масляным взглядом. — Меня Громом зовут, а тебя как сморчок?
От его хамоватости и фамильярности я вспыхнул от гнева. Вот уж не ожидал, что какой-то жирдяй посмеет так со мной обращаться! Я, между прочим, Князь Инферно, гроза миров. Да я в порошок сотру этого борова!
Однако вслух я произнес совсем другое, примерив маску вежливой настороженности:
— Иван. И кто бы говорил про сморчки. Сам-то хорош, свинота толстомордая.
Глазки Грома сузились от злости, но он сумел взять себя в руки и процедил сквозь зубы:
— Ну-ну, дерзкий ты, как я погляжу. Смотри не нарвись, шкет. А то ведь и по шее огрести недолго.
Я мысленно усмехнулся. Если б ты только знал, дружок, КТО перед тобой! Я и не таких наглецов в бараний рог скручивал. Так что не тебе мне угрожать, жалкий человечишка.
Но вслух я снова промолчал, демонстративно отвернувшись и принявшись разглядывать обстановку комнаты. И тут мой взгляд выхватил из полумрака нечто, от чего даже моя демоническая кровь заледенела в жилах.
Из темного угла комнаты за нами молчаливо наблюдала высокая тощая фигура, до жути похожая на ходячий труп. Бледное, изможденное лицо, обтянутое иссохшей кожей. Впалые щеки, заостренный подбородок, угловатые скулы. И глаза — две черные дыры, мертвенные и затягивающие.
Жуткое создание застыло неподвижно, словно высушенная мумия. И лишь костлявые пальцы шевелились, будто готовые в любой миг вцепиться в горло. Сомнений не было — передо мной стоял перст. Причем явно опасный.
И тут меня осенило. Постойте-ка… Перст? У этого борова?! Да он небось целое состояние стоит! Выходит, Гром не так прост, как кажется. Ох, не к добру это. Как бы не пришлось хлебнуть лиха от этой парочки…
— Ты что ж, никак у нас богач? — ухмыльнулся я, кивнув на зловещего дворецкого. — Папаша, небось, ларец с золотишком распечатал, лишь бы любимому сыночке перста отхватить?
Гром смерил меня злобным взглядом и процедил:
— Не твоего ума дело. Да, богат я. Только не родовитый. Батяня мой на торговле нажился, а не на голубой крови. Так что здесь меня за своего не считают, хоть я и побогаче многих буду.
Он криво усмехнулся и с горечью добавил:
— А когда папенька, дурак старый, возьми и купи себе титул на старости лет! Думал, видать, жизнь малиной покажется. А оно вон как обернулось… Теперь совсем край — ни с дворянчиками не светит, ни с купцами. Дерьмо!
Я брезгливо поморщился. Ох уж эти людишки с их вечным нытьем и соплями! Все-то им не так, все-то их обижает.
— Значит, ты тоже изгой, как и я? — задумчиво протянул я, прикидывая варианты. — Что ж, похоже, нам с тобой сам б-бог велел держаться вместе. По крайней мере, пока у меня нет собственного перста, твой вполне сгодится. Вот только придется терпеть твои свинские замашки и грубость!
Гром молчал.
— А тебя реально Громом кличут? — полюбопытствовал я, стараясь сменить тему.
— Мать так назвала, — пожал плечами сосед. — Я ж в грозу родился, вот и приклеилось. А сестру Зариной — ее на заре принесло. Предки у меня простые, что с них взять. А что, не нравится?
— Да мне по барабану, — честно признался я. — Хоть горшком назовись, лишь бы в печь не ставили.
Гром недоверчиво прищурился, явно ожидая подвоха.
— Слушай сюда, Гром, — решительно заявил я, глядя ему прямо в глаза. — Нам с тобой нет резона собачиться. Куда выгоднее держаться друг дружки и против общих врагов выступать. Мир?
— Пф-ф! — скептически выдохнул этот увалень. — И чем же ты мне поможешь? С тебя-то какой прок, окромя лишней головной боли?
Я мысленно взвыл от раздражения. Вот же меркантильная свинья! Все бы ему выгоду просчитывать да барыши подбивать.
— Ты, главное, мне поверь, — терпеливо произнес я, пытаясь пробудить в нем хоть искру высоких чувств. — Вот увидишь, я многого добьюсь. Таланта и амбиций мне не занимать. И когда придет час моего триумфа, тебе лучше оказаться на моей стороне. Преданность и верность — они дороже денег.
Однако Гром лишь заржал, как конь, и хлопнул меня по плечу своей лапищей:
— Ну ты даешь, Ванька! Ишь, чего удумал — в дружбу он верит, в честь и совесть. Мало тебя пока жизнь потрепала, я погляжу. Ладно, хрен с тобой, по рукам. Будем корешами, пока ветер попутный.
С этими словами он сгреб меня в медвежьи объятия и потащил к двери:
— А теперь пошли, Иван Грозный, в столовку двинем. Жрать охота — аж кишки марш играют! Заодно и местную шушеру поближе рассмотрим, на будущее, так сказать.
Я обреченно вздохнул, позволив увлечь себя в коридор. М-да, ну и дружок мне достался! Одно слово — Гром. Бестолковый, грубый, прожорливый. Но выбирать не приходится. Нужно уметь использовать любые ресурсы, даже самые захудалые.
Пока мы шагали по извилистым коридорам Академии, я внимательно осматривался по сторонам, стараясь запомнить каждую деталь. Мимо то и дело проносились студенты в сопровождении своих перстов, и я жадно впитывал информацию, прикидывая возможности и слабости каждого.
Эх, столько могущества вокруг, ! Вот бы раздобыть себе какого-нибудь убойного перста, чтобы всем нос утереть.
Кстати о перстах… Гром оставил своего в комнате. Неужели этот увалень настолько самонадеян, что таскается без прикрытия? Я хмыкнул про себя. Мда, похоже, этот тип не только неотесанный, но еще и не слишком умный. Расхаживать в одиночку по Академии, где любой может подставить подножку — чистой воды самоубийство. Мне кажется его склочных характер всего лишь маска, неумело натянутая на добряка. Сейчас я заперт в этом смертном теле со всеми его слабостями и недостатками. Зато взамен обрел и кое-что новое, доселе недоступное. Вроде этих странных чувств — сострадание как к этому балбесу. Любви этого Вани к своей семейке.
Пожалуй, стоит прощупать этого типа на предмет магических способностей. Раз уж нам предстоит какое-то время изображать закадычных дружков, нужно иметь представление, на что этот увалень годен.
— Гром, слушай, — как бы невзначай поинтересовался я. — А ты сам-то какой магией владеешь? Покажешь свою метку? Чисто любопытства ради.
Мой сосед смерил меня подозрительным взглядом, но все же стянул перчатку и продемонстрировал руку. Я взглянул на его палец — и чуть не расхохотался. Метка? Ха, да это больше походило на шрам!
Однако я прикусил язык и произнес с самым серьезным видом:
— Занятно. И что, никаких тебе фаерболов, цунами и прочих пакостей? Прямо даже обидно. Хотя, конечно, через годик-другой все равно ничего не останется. Но хоть какая-никакая магия все ж лучше, чем совсем без нее, а?
Гром скривился и буркнул:
— Да уж, магия у меня — то еще недоразумение. Рассказать — со смеху покатишься. Лучше и правда не надо.
— Да ладно тебе! — подбодрил его я с притворным участием. — Чай не маленький, авось не обижусь. Выкладывай уж, раз намекнул. Все равно ведь теперь от меня не отвяжешься.
— Ну… — вздохнул Гром и неохотно признался:
— В общем, умею я эмоциями управлять. Чужими. Могу, к примеру, разозлить кого-нибудь. Или там, смеху навести, чтоб аж до икоты ржали. А могу и приуныть заставить, чтоб на сутки в депрессию впали.
Я прикинул.
— А практическая польза от этого есть? — осторожно спросил я, стараясь не выдать своего веселья. — Применяешь?
Гром замялся и неуверенно пробормотал:
— Да как тебе сказать… Серьезных дел не провернешь. Так что — магия хоть и есть, а все равно хрень собачья.
Я философски пожал плечами:
— Ну, знаешь, как по мне — на безрыбье и рак рыба. Глядишь, и сгодится твой талант.
Мы с Громом ввалились в столовую, и я сразу почувствовал, как в воздухе повисло напряжение. Студенты, до этого мирно жующие свои порции, вдруг разом притихли и уставились на дверь. Проследив за их взглядами, я невольно подобрался.
В проходе, чеканя шаг, вышагивала группа студентов в черных рясах с капюшонами. Судя по всему, это были ребята из Духовной Академии — те еще фанатики и психи.
Выглядели эти ребята устрашающе. Бледные до синевы лица, запавшие глаза, горящие лихорадочным огнем, худые, но жилистые тела. И эта их синхронность движений, будто они единый организм! Прямо секта какая-то.
Во главе процессии шел долговязый рыжий парень, весь покрытый веснушками. Его глаза, молочно-голубого, почти белого оттенка, так и сверлили окружающих. Он безошибочно вел за собой свою паству, и те послушно следовали за ним.
Внезапно рыжий замер, будто споткнувшись, и медленно повернул голову в мою сторону. Его взгляд остановился на мне, и он скривил губы в брезгливой усмешке. У меня прямо мороз по коже пробежал от этого взгляда — столько в нем было презрения и превосходства!
— Ааааа! — протянул рыжий мерзким голосом, от которого зубы заныли. — Вот и тот, о ком говорил отец Григорий! Никак наша новая звезда пожаловала, а?
С этими словами он решительно направился прямиком ко мне, а за ним, как привязанные, потянулись его прихвостни. Не успел я и глазом моргнуть, как меня скрутили и поволокли на выход. Я попытался было сопротивляться, но куда там — их было слишком много!
— Спокойно! Он просто послужит нам наглядным пособием. — сказал рыжий другим студентам и направился следом.
Это каким еще, черт подери, пособием?