Пришествие князя тьмы

Глава 11

Я все же провалился в сладкую дрему, как вдруг над ухом раздался зычный рев Грома:

— Подъем! Давай, поднимай свой зад и дуй умываться. Все уже небось в актовом зале сидят. Влетит нам по первое число, видимо за то что ночью приключилось!

Застонав, я попытался отмахнуться от назойливых рук и накрыл голову подушкой, всем своим видом демонстрируя желание продолжить сладкий сон.

— Да отвали ты, ради всего святого! — промычал я, с трудом ворочая языком. — Сегодня ж законный выходной, имей совесть.

— Ага, щаз-з! — гаркнул Гром, безжалостно стаскивая с меня одеяло. — Кончай дурака валять. У тебя на физиономии аршинными буквами написано, что всю ночь шлялся незнамо где. Видок — краше только в гроб кладут! Так что давай, живенько подрывай булки и топай умываться. А не то ректор живо наведет тебе марафет — мало не покажется, гарантирую!

— Ой, можно подумать, больно он мне нужен, твой ректор, — пробурчал я, неохотно принимая сидячее положение. На сон теперь рассчитывать не приходилось — разве ж тут уснешь, когда над тобой так радостно измываются? Вот ведь наказание господне, а не сосед!

— И вообще, какого лешего нас в такую рань дергают, а? — продолжал ворчать я, с ненавистью взирая на Грома. — И почему, спрашивается, просто на понедельник не перенесли? Ведь нет, надо всенепременно учинить экзекуцию над сонными студентами. Ироды, ей-богу…

Кряхтя, как столетний дед, я все же сполз с кровати и, шаркая ногами, побрел в ванную. Да уж, ну и красавец! Морда опухшая, губы разбиты, под глазами синячищи!

Кое-как ополоснув физиономию ледяной водой, я вышел обратно, на ходу вытираясь полотенцем. По пути в комнату меня вдруг посетила шальная мысль — дай, думаю, проверю рефлексы Громовского перста. Уж больно у него видок отмороженный.

Сказано — сделано. Подкравшись к застывшему истукану, я с размаху дернулся, словно собираясь двинуть ему промеж глаз. Во, думаю, сейчас проверим, насколько ты стоек и вынослив, голубчик ты наш проржавевший!

Куда там! Перст даже бровью не повел. Хоть топором его руби — один хрен, ноль эмоций, фунт презрения. М-да, не повезло Грому с напарничком.

— Ну и ладно, — вздохнул я, одеваясь. — Стой дальше, мебель дубовая, пыль собирай.

В коридоре царило привычное утреннее столпотворение.

Однако я сразу приметил, что добрая половина публики старательно шарахается от меня, едва завидев. Видать, не продрыхлись еще после давешнего шоу с мертвяками — до сих пор переваривают случившееся, бедолаги. Да уже порешили меж собой, что это я тот концерт с покойничками устроил.

Спустившись со второго этажа, я сразу приметил ректора, застывшего у дверей. Его цепкий, пронизывающий взгляд провожал каждого входящего студиозуса.

Надо признать, картина впечатляла. Казалось, еще миг — и из глаз достопочтенного Августина Валериановича полетят молнии, испепеляя несчастных грешников на месте.

Я горделиво расправил плечи и, изобразив на лице благонравную скромность, двинулся к дверям. И надо же было такому случиться — в тот самый миг, когда я поравнялся с ректором, из кабинета вынырнул какой-то субъект в полицейской форме.

Боже правый, вот уж не думал, что человека можно напугать до такой степени! Бедняга участковый — а это явно был он, родимый — имел самый что ни на есть бледный вид, будто только что лицезрел вспаханное кладбище.

Лицо его, и без того не отличавшееся здоровым румянцем, приобрело оттенок прокисшего молока. Взгляд блуждал, ни на чем подолгу не задерживаясь, а руки мелко подрагивали, выдавая крайнюю степень душевного смятения. Бедолага походил на загнанного в угол мышонка, которому некуда бежать от кровожадного кота.

Невольно хмыкнув, я скользнул мимо этого сомнительного блюстителя порядка, ощущая, как губы растягиваются в ехидной ухмылке. Ах, какие мы нежные, однако!

Наконец я просочился в кабинет и плюхнулся на ближайший стул, всем своим видом выражая вселенскую скорбь пополам с тоской смертной. Ибо нет ничего хуже, чем тратить законный выходной на всякие дурацкие сборища, вместо того чтобы подушку давить.

Меж тем на трибуне нарисовался магистр Руневский, и выражение его физиономии не предвещало ничего хорошего. Бедолага что-то лихорадочно искал в толстенном фолианте, то и дело одергивая очочки. Похоже, грядущая промывка мозгов нешуточно выбила почтенного преподавателя из колеи.

Пожав плечами, я мысленно приготовился к неизбежному разносу. Ну в самом деле, чего еще ожидать от внеочередного собрания, созванного аккурат после ночи разгула на кладбище? Не благодарности же с премиальными, в конце-то концов.

— Тихо! — прогремел голос ректора, мигом воцарив в зале гробовую тишину. Даже у меня, признаться, по спине пробежал неприятный.

— Начинайте, любезный! — снисходительно обронил ректор, кивнув Руневскому. Тот, побледнев еще больше, откашлялся и трясущимся голосом начал:

— Господа студенты, нам доподлинно известно о ваших ночных вылазках за пределы Академии. И прежде, чем вы начнете возмущаться — нет, эту информацию предоставил отнюдь не ваш одногруппник Алексей, более известный как Морфей. Все куда прозаичнее — на месте вчерашнего, кхм, инцидента было обнаружено немало утерянных вами вещей. Весьма красноречивое доказательство, не находите?

По рядам пронесся приглушенный гул. Лица студиозусов вытянулись от плохо скрываемого испуга вперемешку с досадой — похоже, до них начало доходить, как лихо они спалились когда в ужасе бежали.

— Но то, что вы разгуливали ночью по погосту, полбеды, — меж тем продолжал Руневский, брезгливо кривя губы. — Куда страшнее другое. Среди могил были обнаружены свежевскопанные ямы, обрывки истлевших саванов и — о ужас! — полуразложившиеся трупы и кости.

В голосе магистра звенел неподдельный гнев, и я невольно поежился. Между тем Руневский раскалялся все больше, брызжа слюной и потрясая указкой, словно шпагой. К счастью, ректор вовремя смекнул, что нужно вмешаться. Выступив вперед, он предостерегающе вскинул длань и елейным голосом заворковал:

— Друзья мои, господа учащиеся! Давайте не будем горячиться и спустим пар. Право слово, в столь щекотливой ситуации лучше сохранять хладнокровие и здравомыслие. Поймите, мы ведь не со зла — но обстоятельства вынуждают нас докопаться до истины.

Он обвел притихших студентов проникновенным взором и продолжил:

— Будем откровенны — вряд ли вы самолично раскапывали могилы и тревожили покойных. Но! Это отнюдь не освобождает вас от ответственности. Ибо даже невольно став свидетелями чьих-то чудовищных деяний, вы обязаны были незамедлительно сообщить нам. И вот теперь я спрашиваю — кто, господа? Признавайтесь, не томите!

Повисла пауза, густая и вязкая, словно кисель. Бедные студиозусы сидели ни живы, ни мертвы, боясь поднять глаза.

Меж тем атмосфера в кабинете накалялась. Все хмуро переглядывались. Преподы сидели с постными рожами, всем своим видом излучая неодобрение.

И вдруг, как гром среди ясного неба, раздался звонкий голос:

— Это Ведьминов! Иван Ведьминов с первого курса! Я своими глазами видел, как он мертвяков из могил подымал.

У меня аж челюсть отвисла от такого поворота. Ну ни хрена ж себе! Это что же, выходит — вся честная компания, которая надо мной измывалась, сейчас на меня бочку катить будет?

Но не успел я и рта раскрыть, как тут же со всех сторон посыпались обвинения:

— Точно, это Ванька!

— Я видел свою бабку покойную, которую он зазвал, паршивец!

Взгляды присутствующих скрестились на мне. Кто-то сочувственно цокал языком, кто-то неодобрительно качал головой. Только и слышалось со всех сторон: «Некромант, некромант!..» Того гляди, сейчас вилы да факелы в ход пустят.

На лице Руневского отразился неподдельный ужас. Он смотрел на меня так, будто узрел все кары адовы разом — борода дыбом, очки на лбу, дыхание со свистом.

Зато ректор, напротив, весь засиял. Глазоньки масляно заблестели, губы растянулись в елейной улыбочке — как кот, сметану слизнувший.

— Ах вот оно что! — провозгласил он торжествующе, всплеснув ладонями. — Некромант, значит? Ну что же, в нашей богатой истории был лишь единичный прецедент. Около десяти веков назад чужеземец был с подобным даром. Мертвяков из могил подымал. И вот, теперь ты — явился, голубчик, по новой! Да не абы как, а прямиком в нашу Академию, образование получать. Ай да ну!

И он картинно захлопал в ладоши, призывая присутствующих последовать своему примеру. Преподы нестройно подхватили, потом и студентня подтянулась — кто охотно, а кто и со скрипом, будто делая одолжение.

Я же толком и сам не пойму — то ли мне сейчас лавровый венок нацепят, то ли прямиком на эшафот поволокут. Поди угадай, что в башке начальственной творится.

— Подойди! — повелительно произнес ректор, маня меня рукой.

Что ж, настал момент истины. Сейчас главное — ловко повернуть ситуацию в свою пользу. Тут без изрядной доли лукавства не обойтись.

Я грациозно поднялся со своего места и направился к возвышению, где восседало академическое руководство. На полпути меня вдруг остановил резкий окрик магистра Руневского:

— Нет, господин ректор, так не пойдет! Единственный выход — заточить этого юношу в монастырских стенах до достижения восемнадцати лет. И продержать там, пока зловещий дар не исчезнет!

Эй, мужик, а ты мне нравился! От подобной перспективы у меня похолодело внутри. Метка под перчаткой тревожно запульсировала. Еще бы — демона, Князя Инферно, и вдруг в богоугодную обитель на пару лет? Да не бывать этому!

Воздух вокруг моей руки заметно сгустился, словно потяжелев.

— Довольно! — рявкнул ректор, вскидывая ладонь с крепко сжатым кулаком. — Молчать, магистр. Здесь решения принимаю я.

Руневский отшатнулся, будто от пощечины. Ректор же одарил меня ободряющей улыбкой и проворковал елейным голосом:

— Не внимай глупцам, Иван. Они завидуют! Твой дар уникален и бесценен. Зарывать такой талант в монастырской глуши… расточительство!

Любопытная позиция, ничего не скажешь. И ведь не поспоришь — коли на то пошло, моя сила и впрямь весьма специфична. Некроэнергетика здесь, в академических стенах, будто спит беспробудным сном. То ли дело погост — там я чувствовал ее каждой клеточкой!

Меж тем ректор картинным жестом стянул перчатку, являя взорам россыпь искрящихся всполохов на своем пальце. Завороженная публика ахнула — знак на ладони Августина Валериановича вдруг вспыхнул ослепительным разрядом, мгновенно разросшимся до размеров шаровой молнии.

Сгусток ветвистых электрических змеек закружился на месте, обретая человеческие очертания. И вот из него проклюнулась до боли знакомая фигура… Нинель!

Он с шутовским полупоклоном указал на застывшую изваянием магистрессу и пояснил:

— Поразительное зрелище, не правда ли, господа студенты? Вам еще только предстоит освоить эту любопытную технику. Но будьте покойны — придет час, и ваши персты также обретут истинную форму. И вот тогда вы сможете вбирать их прямо в длань — хоть в бой, хоть на прогулку. Удобно, не находите?

Ректор рассмеялся собственной шутке, однако в его веселье явственно сквозили фальшивые нотки. Я мигом смекнул — не просто так почтенный старец выпустил из рукава этот ослепительный козырь. Видать, меня опасается. Вот и подстраховался на всякий случай.

Что ж, мудро, ничего не скажешь. Одно непонятно — отчего Нинель с такой готовностью взялась меня опекать? Ведь, по сути, я ей никто — так, очередной студент в длинной веренице подопечных.

Однако размышлять над загадочным поведением магистрессы не было времени. Крамская уже подхватила меня под локоть и, бросив на прощание многозначительный взгляд ректору, увлекла прочь из душного кабинета.

И знаете что? Впервые за долгое время я ощутил, как меня охватывает странное чувство. Доверие — вот как это называется у людей. Необъяснимая, почти иррациональная уверенность в том, что рядом с этой дивной женщиной мне ничто не угрожает.

— И как ты умудрился так глупо спалиться? — осведомилась Нинель, лукаво прищурившись.

Я уже открыл было рот, чтобы выдать заготовленную версию, но магистресса решительно меня оборвала:

— Нет-нет, молчи! Ни слова более. Теперь тебе нельзя произносить ничего, что способно тебя скомпрометировать. Ясно? Я тебе добра желаю, но скрывать от хозяина ни чего не могу, даже в статусе преподавателя, я остаюсь перстом.

Я покорно кивнул и озадаченно нахмурился:

— Так куда мы все-таки направляемся? Что за срочность такая?

— Туда, где ты уже бывал, — загадочно промолвила она. — В кабинет ректора. Августин сейчас успокоит взбудораженных студентов и присоединится к нам. Нужно многое обсудить.

— Послушайте, да что вы все так всполошились? — не выдержал я. — Я ведь и сам пока не уверен, моих ли рук дело эта кладбищенская история! Может, там вовсе не при чем, а вы уже панику развели.

Крамская вдруг застыла посреди коридора и, резко развернувшись, вцепилась мне в плечи стальной хваткой. Ее прекрасное лицо исказила странная гримаса — не то восторг, не то жгучее нетерпение.

— Иван, милый, да ты хоть представляешь, какая сила в тебе? — горячечно зашептала она, оглядываясь по сторонам. — То, что ректор поведал о некроманте — это лишь крохотная толика! Только вообрази: один-единственный заклинатель мертвых способен в корне переломить ход целой войны. Ему не составит труда обратить бесчисленные трупы павших против неприятеля! Своих падших воинов и противника!

У меня похолодело внутри. Вот оно что! Так вот почему все так взбудоражены моим даром. Получается, я для них — ценный стратегический ресурс? Этакий ходячий супероружие, мать его!

— С тобой, Ваня, можно покорить весь мир! — продолжала между тем Нинель, безумно сверкая глазами. — Любые царства падут к твоим ногам, стоит лишь пожелать. Какие захватывающие перспективы, а!

Она сладко улыбнулась, и от этой улыбки у меня мороз прошел по коже. Почудилось вдруг, будто мой господин Люцифер глянул на меня из бездонных глазниц собеседницы.

— Берегись Иван, — с нажимом проговорила магистресса, чувствительно ткнув меня пальцем в солнечное сплетение. — Если император пронюхает о твоих талантах, он костьми ляжет, но заполучит тебя в свою коллекцию. В перстах, Ванечка, в перстах — покорного, с запечатанной навеки магией…

Дыхание перехватило. Я почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота вперемешку с диким, всепоглощающим ужасом. Вот оно, значит, как? Выходит, мне уготована участь бесправной царской игрушки? И никакой личной свободы, одна лишь слепая покорность?

— Пока твоя фамилия еще имеет вес, Государь не посмеет и пальцем тебя тронуть, — продолжала втолковывать Нинель. — Так что шевели булками, голубчик! Сделай все, чтобы грудь твоя в орденах купалась. Проси, требуй, умоляй отправить тебя на передовую — таков единственный шанс. Если сумеешь на поле брани проявить себя, заслужить уважение и восхищение, тогда, быть может…

— О чем это вы тут воркуете, а? — раздался вкрадчивый голос, и мы с Нинель одновременно обернулись.

В двух шагах от нас стоял ректор собственной персоной, неслышно подкравшийся со спины. Его холеные пальцы мягко поглаживали подбородок, а колючий взгляд сверлил нас с ног до головы.

— А я-то, наивный, полагал, что вы уже давно дожидаетесь меня в кабинете! — протянул он, обдавая нас волной запаха дорого одеколона. — Ну и о чем же таком секретном мы тут судачим, позвольте узнать?

— Да вот, просил госпожу Крамскую о небольшом одолжении, — выпалил я, старательно изображая светскую непринужденность. — Хочу, понимаете ли, отправиться на передовую — практику боевую проходить. Негоже будущему офицеру в тылу отсиживаться, когда страна в огне!

Ректор удивленно вскинул бровь, но тут же расплылся в одобрительной улыбке:

— Похвально, Иван, весьма похвально! Рад, что в столь юном возрасте ты уже осознаешь важность ратного долга. Истинно государственный подход, ничего не скажешь.

Он с чувством пожал мне руку и кивнул в сторону своего кабинета:

— Что ж, не будем терять времени.

Мы с Нинель послушно двинулись вслед за ректором, и я украдкой перевел дух.

— Кстати, Иван, тебе надо написать письмо, — небрежно обронил Август Валерианович, шагая по коридору. — Его Величеству, Государю Императору. Пусть знает, что ты не прячешься, дар не скрываешь и готов верой-правдой служить Отечеству. А то, неровен час, ненужные слухи поползут, сам понимаешь… кто другой донесет первым!

Я покосился на Нинель. Но магистресса лишь ободряюще кивнула, безмолвно соглашаясь с доводами ректора. Дескать, все правильно, Ванечка — нужно бежать впереди паровоза, иначе и впрямь в расход пустят ненароком.