Sebastyan Lora_Princessa pepla1_2

СОМНЕНИЯ

Тейн возвращается с рудников в день отъезда Сёре-на, но яд так и остается лежать в моем матрасе, вместе с испорченной ночной сорочкой, которая бы-ла на мне в ночь встречи с Блейзом. На душе у меня тяжело, грудь словно сжата тисками.

Убить Тейна было бы правильно, это необходи-мость, тут у меня нет никаких сомнений. Я уже пря-мо-таки чувствую витающий в воздухе запах крови. Будь дело только в проклятом военачальнике, не ко-лебалась бы ни секунды, без зазрения совести влила бы яд ему в глотку, а потом с улыбкой наблюдала бы, как меркнет свет в его глазах. Возможно, его смерть даже принесла бы мне удовлетворение.

Однако чем больше я об этом думаю, тем слабее моя уверенность: я не смогу убить Кресс, проще выр-вать себе сердце.

Проходит неделя, и, очевидно, мои Тени замечают мои терзания. Ребята ничего не говорят, но я как на-яву слышу их замечания — все наши разговоры про-низаны невысказанными вопросами, молчание вся-кий раз становится напряженным. Они ждут, и я чув-ствую, что из-за своих колебаний день ото дня теряю их уважение.

Кресс тебе не друг, убеждаю я себя снова и снова, понимая, что это неправда. Я помню девочку, спасав-шую меня от издевательств и побоев, девочку, превра-тившую позор пепельной короны в боевую раскраску, хотя она знала, что за это ее накажут, помню девоч-ку, читавшую мне вслух свои любимые книги, чтобы отвлечь меня от боли в исполосованной спине. Та де-вочка была моим другом, хотя имела тысячу причин меня избегать.

Крессентия твой враг, говорю я себе и сама себе не верю. Да, она эгоистична и расчетлива, но не жесто-ка. Ее руки не запачканы в крови, она не соверши-ла никакого преступления, просто родилась не в той стране, не у того отца. Разве за это ее нужно убить? Разве убив ее, я не стану такой же, как кайзер?

Несколько раз я просыпаюсь по утрам в холодном поту, но в снах мне теперь является не страшное ли-цо Тейна и не беспощадный кайзер, а улыбающаяся Крессентия. Она протягивает мне руку, как делала все эти годы, и говорит: «Теперь мы друзья». Потом ее нежная кожа становится серой, обугливается, а рот открывается в безмолвном крике, белки глаз красне-ют, наливаясь кровью, подруга взирает на меня с уко-ром, испугом, обвиняюще. Я хочу ей помочь, но мо-гу лишь беспомощно наблюдать, как меркнет свет в ее глазах, как это произошло с моей матерью.

От моих криков просыпаются Тени, и я потчую их рассказами о том, что мне снилось, как Тейн убива-ет мою мать или как меня наказывают. Они мне не верят.

Я не вижу лица Блейза, но мне чудится сомнение в звуке его дыхания, мерещится предостережение в том, как он переступает с ноги на ногу. Мы с ним будто вновь играем в игру «ущипни меня» — у кого первого сдадут нервы? Впервые я рада, что нас разде-

ляет стена, потому что, если бы Блейз посмотрел мне в глаза и спросил, в чем дело, я бы разрыдалась, и всё из-за какой-то кейловаксианки.

Они могли бы бросить меня, объявить, что от ме-ня нет никакой пользы и двигаться дальше, могли бы оставить кайзеру мои жалкие обломки и вести свою войну где-то еще. Не знаю, смогла бы я их за это ви-нить. Что я за королева, если ценю жизнь врага боль-ше жизней своих соотечественников?

Я пытаюсь избегать Кресс. Утром в день отъезда Сёрена я проснулась от ее мелодичного стука в дверь.

— Ты выглядишь ужасно, — весело щебетала она.

Подруга не хотела меня обидеть, и трудно было отрицать ее правоту. Я чувствовала себя ужасно, по-тому что вернулась после свидания с Сёреном всего пять часов назад, и большую часть этого времени во-рочалась с боку на бок, думая о яде и словах Блейза.

— Неважно себя чувствую, — сказала я ей, и это была чистая правда. — Думаю, не смогу присоеди-ниться к тебе за завтраком сегодня утром.

Улыбка Кресс померкла.

— Тогда я велю принести тебе завтрак сюда, — на-стаивала она. — И останусь, чтобы составить тебе компанию. Отец привез мне новую книгу, сборник астрейского фольклора, уверена, она тебе очень пон-равится и...

— Нет. — Отказ прозвучал резче, чем мне бы хо-телось, но я не смогла сдержаться при упоминании о Тейне, о том, что Кресс собиралась читать мне кни-гу о истории моего народа, которую у меня отобра-ли, а также при мысли о яде, спрятанном в матрасе, который предназначался для Кресс.

У Крессентии округлились глаза и задрожал под-бородок, точно у обиженного ребенка. У нее сделал-ся такой огорченный вид, что я едва не принялась из-

виняться, умолять подругу остаться и составить мне компанию, однако я поборола этот порыв, и спустя пару секунд Кресс кивнула.

— Понимаю, — сказала она, хотя было очевидно, что это не так.

Я вздохнула.

— Просто мне не хочется, чтобы ты заразилась, Кресс. Я бы ни за что себя не простила. Когда мне станет лучше, я тебя найду.

Подруга кивнула, но было видно, что мои слова ее не убедили. Она открыла было рот, собираясь что-то сказать, и снова закрыла.

— Надеюсь, тебе скоро станет лучше, Тора, — мяг-ко проговорила она и вышла из комнаты.

Два дня спустя Крессентия прислала записку, в ко-торой приглашала меня сходить вместе с ней к порт-нихе, и я ответила, что у меня урок танцев, кото-рый никак нельзя пропустить. Вчера она заходила, но я шепотом умоляла Хоа не открывать дверь, сде-лать вид, что никого нет. Служанка поглядела на ме-ня с тревогой, но послушалась.

Впрочем, я знаю, что Крессентия упряма и всегда находит способ получить желаемое.

Сегодня подруга предпринимает новую попытку, прислав мне приглашение на маскентанц, который она устраивает, дабы отпраздновать возвращение от-ца с рудников. Думаю, мне не позволено отклонить это приглашение, хотя явиться туда придется в про-клятой богами короне из пепла, а с этой штукой на голове не будет никакого смысла надевать маску — меня и так все узнают.

Я показываю Хоа приглашение, та пробегает запи-ску своими темными глазами, и между бровей у нее собираются складки. Женщина смотрит на меня оза-даченно, потом кивает и торопливо выходит из ком-

наты. Уверена, поход на маскентанц требует больших приготовлений, времени на которые практически не осталось. Типичное поведение для Крессентии: устроить что-то в последнюю минуту, не думая о том, кто, собственно, будет делать всю работу. Даже по-добное проявление легкомыслия, обычно действовав-шее мне на нервы, сейчас совершенно не раздражает. Я могу думать только о яде.

— Что пишут? — интересуется Блейз, когда Хоа уходит.

— Кресс сегодня устраивает маскентанц, дабы от-праздновать возвращение Тейна из поездки по рудни-кам, — отвечаю я, складывая письмо. Тени молчат, и я догадываюсь, что они прежде никогда не слышали та-кого слова — вряд ли в рудниках устраивают праздне-ства. — Это бал-маскарад, торжество, — поясняю я.

Они по-прежнему ничего не говорят, но не труд-но догадаться, о чем они думают.

— Там будет слишком много народу, прибегать к яду рискованно, — говорю я, не дожидаясь, по-ка Тени начнут высказывать свои соображения. — Слишком легко ошибиться и убить не того человека.

— Они все кейловаксианцы, среди них нет «не тех» людей, — язвительно заявляет Артемизия. — К тому же при большом скоплении народа никто и не узна-ет, кто отравитель.

Мне понятно, почему речь девушки пропитана го-речью, хоть я с ней и не согласна, а ведь еще недав-но поддержала бы подобное заявление безоговорчно. Будь у меня возможность отравить всех кейловакси-анцев, которые будут сегодня вечером во дворце, вос-пользовалась бы я случаем? Я почти рада, что у меня нет такой возможности, потому что не знаю, каким был бы мой выбор. Да, мы избавились бы от кайзера и Тейна, а также от всех воинов, чьи руки запачканы

кровью, а глаза холодны и безжалостны, но там ведь будут и дети, единственная вина которых в том, что они родились не в той стране.

Естественно, я ничего этого не высказываю Арте-мизии.

— Использовать астрейский яд? Уже одно это ука-жет на меня, а Тейн — ближайших друг кайзера, смерть любимого военачальника может так его огор-чить, что он меня убьет. И если яд вкусят не те кей-ловаксианцы, сомневаюсь, что вы так легко сумеете раздобыть новую порцию отравы для Тейна, в про-тивном случае вы уже отравили бы всех обитателей этого замка, — парирую я. Артемизия молчит — вид-но, нечего возразить. Я тру виски, от этого разговора у меня уже болит голова, тем более что я понимаю, к чему клонит девушка.

— Я скоро это сделаю, но сначала нам нужен план, а мы до сих пор ничего не придумали, — продолжаю я.

— Это ты ничего не придумала, — шипит Арте-мизия. — И мы все знаем, что ты даже не пыталась, не так ли?

Я молчу. Негодование Артемизии чувствуется да-же сквозь стену. Она и без того вспыльчивая, но сей-час, похоже, просто в бешенстве.

— Мы получили весточку от нашего шпиона в Зем-ляном руднике, — говорит Цапля после секундного молчания. — Тейн уполовинил рацион заключенных, вдобавок теперь на работу в шахты стали отправлять даже маленьких детей, самым младшим лет восемь. С других рудников новостей пока нет, но вряд ли ужесточение режима введено только на одном Зем-ляном руднике.

— Это наказание за бунт? — спрашиваю я.

— И да и нет, — отвечает Блейз мрачно и уста-ло. Интересно, когда он в последний раз нормаль-

но спал? — Урезание рациона, безусловно, наказание, а вот дети... кейловаксианцам уже не хватает рабов для работы, и живых камней добывается всё меньше. Вероятно, это еще одна причина, по которой они ре-шили напасть на Вектурианские острова: им требует-ся больше рабов.

Мне на ум сразу приходит трагедия Гораки — тогда кейловаксианцы предали огню целую страну, а потом отправились грабить следующую. Очевидно, Блейз думает о том же. Наше время на исходе.

У меня болезненно сжимается желудок.

— Стало быть, Тейн отдал такой приказ во время своей «инспекционной поездки», — предполагаю я вслух. Меня не перебивают. — Поверьте, мне не меньше вашего хочется убить его сегодня вечером, но это было бы очень глупо, такой ход только ухуд-шит наше положение.

— Уверена, что колеблешься именно из-за это-го? — спрашивает Артемизия. Ее пропитанный ядом голос так тих, что я едва могу его расслышать.

— Артемизия! — шипит Цапля.

— Нет, всё в порядке, — говорю я, делая шаг к сте-не, за которой скрывается девушка. Нельзя показы-вать свои сомнения и страх. Я говорю таким же на-смешливым тоном, что и она: — Если тебе есть что сказать, Артемизия, прошу, не держи это в себе. Мне очень интересно твое мнение.

Ответом мне становится молчание, но мне от это-го не легче, потому что меня действительно терзают сомнения. Кейловаксианцы забрали у меня всё: мать, страну, меня саму. С тех пор как умер Ампелио, я не-прерывно ждала возможности отомстить и навсегда похоронить «Тору».

И вот, случай представился, а я не уверена, смогу ли сделать, что должно.

После обеда я остаюсь одна — во всяком случае, сейчас я в большем одиночестве, чем когда бы то ни было, — и вдруг слышу быстрый, осторожный стук в дверь. Это не веселая дробь, которую обычно вы-стукивает Крессентия, не властный стук стражников, и я не представляю, кто еще это может быть. Хоа уби-рает тарелки после еды, поэтому я иду открывать.

С содроганием приоткрыв створку, я обнаружи-ваю, что за дверью никого. Я осторожно выглядываю в коридор и смотрю направо, потом налево, однако никого не видно. Уже почти закрыв дверь, я в послед-ний момент замечаю на полу перед порогом сверну-тый трубочкой лист пергамента.

Схватив его, я закрываю дверь. На письме стоит печать Сёрена — дракон, выдыхающий пламя, — так что я прячу послание в кармане платья.

— Наверное, ветер, — говорю я Хоа.

Однако горничная явно мне не верит. Когда она наконец уходит, унося поднос с остатками еды, то напоследок бросает на меня подозрительный взгляд. Я улыбаюсь ей, как делаю всегда, но, думаю, одура-чить ее мне не удалось.

Уже не в первый раз я задумываюсь, как выгляжу в глазах служанки, что она обо мне думает. Она зна-ет меня с семилетнего возраста, она обнимала меня, когда я плакала, а потом укладывала в постель и под-тыкала одеяло. Я ей не доверяю — наверное, та часть моей души, которая верила людям, безнадежно сло-мана, — но я по-своему ее люблю. Это призрак той любви, которую я питала к родной матери — едва ли это чувство настолько же теплое, но оно очень похо-же на привязанность ребенка к родителю. Порой Хоа так на меня смотрит, будто увидела тень собственно-

го призрака, но я не могу ее ни о чем спрашивать, а если бы и спросила, она не смогла бы мне ответить.

Когда дверь за служанкой со щелчком закрывается, я вытаскиваю из кармана письмо, ломаю печать и раз-ворачиваю лист.

— От принца? — спрашивает Блейз.

Я молча киваю. Почерк у Сёрена неряшливый, как будто он нацарапал это послание второпях, поэтому разбирать слова непросто.

Дорогая Тора,

Прошлой ночью ты мне снилась, и когда я утром проснулся, то мог бы поклясться, что в воздухе ви-тает твой аромат. И так всю неделю. Думаю о тебе и днем и ночью. Мне постоянно хочется поделиться с тобой своими мыслями или спросить твоего совета. Обычно я с нетерпением жду возможности покинуть двор и остаться наедине с морем, когда рядом толь-ко моя команда. Никто на меня не давит, не нуж-но соблюдать этикет, никто не ведет закулисных игр, разве что моряки играют в карты и пьют эль. Но теперь я отдал бы что угодно ради возможности вернуться в этот богами проклятый дворец, потому что там осталась ты.

Короче говоря, я страшно по тебе скучаю и гадаю, вспоминаешь ли ты обо мне.

Эрик постоянно меня из-за этого поддразнивает, хотя, подозреваю, он просто немного ревнует. Будь я лучше, чем есть, я бы посоветовал ему начать уха-живать за тобой, потому что знаю: с ним ты бы-ла бы в большей безопасности. Мы оба понимаем, как разгневался бы отец, узнай он о моих чувствах к те-бе. Я слишком эгоистичен, чтобы отступиться, но если бы ты меня об этом попросила, я, несомненно, исполнил бы твое желание. Даже если бы ты попро-

сила у меня целый океан, я и тогда нашел бы способ тебе его подарить.

Море спокойно, и если всё и дальше пойдет так же гладко, я вернусь до новолуния с хорошими известия-ми, которые, несомненно, порадуют отца. Если бы тебе захотелось прислать мне письмо, а я надеюсь, что ты так и поступишь, оставь его там, где най-дешь мое послание, и верь, что оно меня найдет.

Твой Сёрен

Я перечитываю письмо дважды, пытаясь спра-виться с головокружением, которое у меня вызыва-ют признания Сёрена. Будь я одна, могла бы улыб-нуться или даже прижать письмо к губам. Я могла бы представить, как принц сидит у себя в каюте при све-че, покусывает кончик пера, придумывая, что и как лучше написать. Я даже могла бы представить, как снилась ему.

Но я не одна, и слава всем богам, что это так. Мои Тени скрупулезно отслеживают малейшее изменение в выражении моего лица, напоминая мне, кто я такая и что стоит на кону. Учитывая наши недавние пре-пирательства, уверена, они высматривают признаки моих сомнений.

Нельзя показать им, что я начинаю влюбляться в принца, которого они жаждут убить.

— Он не пишет ничего интересного, в письме нет даже упоминания Вектурианских островов, — объяв-ляю я, сминая пергамент и рву на мелкие кусочки. — Обычное любовное письмо, а о том, что нас интере-сует, — ни слова. Море спокойно, принц полагает, что экспедиция пройдет быстро и без происшествий. Конечно же, письмо написано несколько дней назад. Он сказал, что вернется до новолуния, то есть уже че-рез две недели.

— Если море спокойное, сегодня он уже должен достигнуть Вектурианских островов, — говорит Ар-темизия резким тоном — еще злится из-за нашего с ней спора.

— Жаль, что среди вас нет огненных Защитни-ков, — сетую я, глядя на оставшиеся от письма мел-кие обрывки. Каждый клочок пергамента не больше моего ногтя, но я не намерена рисковать: если кто-то роется в моем мусоре, он может восстановить письмо и пойти с ним прямиком к кайзеру.

Уже не в первый раз я гадаю, смогла бы я сама выз-вать огонь и сжечь письмо. Если легенды правдивы и в моих жилах действительно течет кровь Оуззы, я должна получить огонь с легкостью, даже без спе-циального обучения и живого камня. Я сильнее дру-гих ощущаю зов огненных камней, этот зов иску-шает, предлагает воззвать к силе пламени. Но я ни за что не стану проверять свои предполагаемые спо-собности на практике. До Вторжения я часто слыша-ла истории про людей, возомнивших себя достой-ными силы, которые не получили в шахтах благо-словения богов. Я помню, как боги наказывали их за гордыню и безрассудство, и не имею ни малей-шего желания навлекать на себя гнев богов теперь, когда малейшая ошибка может погубить и меня, и Астрею.

В памяти вновь звучат слова Артемизии, сомне-вавшейся в существовании богов и в их могуществе. До сих пор меня грызли те же сомнения: что, если она права? Почему боги не спасли Астрею, если так нас любят? Если я действительно потомок Оуззы, как мог он позволить кейловаксианцам так со мной об-ращаться, почему не вмешался? Мне не нравятся эти мысли, не хочется задаваться такими вопросами, но я ничего не могу с собой поделать.

Мама ждет меня в посмертии, и я должна в это ве-рить. Если это не так, если не существует никакого посмертия — тогда я не знаю, что делать. Порой я на-ходила в себе силы подниматься по утрам лишь пото-му, что верила: однажды я вновь увижу маму. Леген-ды гласят, что тех, кто воспользуется живым камнем, не получив на то благословения богов, лишают по-смертия. Как бы ни хотелось мне ощутить в кончи-ках пальцев мощь огня и обратить всё вокруг в пепел, я не рискну ради этого своим посмертием.

— Артемизия, — настойчиво говорит Блейз, выво-дя меня из задумчивости.

— Тут я могу помочь, — отвечает девушка.

Я слышу шорох открывающейся, потом закрыва-ющейся двери, а через пару секунд дверь моей ком-наты открывается, и внутрь проскальзывает Артеми-зия. Она сдвигает со лба капюшон, и я впервые вижу ее лицо. От удивления я едва не ахаю, но в послед-ний миг сдерживаюсь: эта девушка выглядит совсем не так, как я ожидала.

Артемизия так тщедушна, что могла бы сойти за ребенка, хотя, предполагаю, что она примерно моего возраста, может, даже немного старше. К огромно-му моему изумлению, она не астреянка — хотя, воз-можно, астрейцем был только один из ее родителей. У нее такая же темная кожа, как у меня, и темные гла-за, но на этом сходство заканчивается. Лицо в форме сердечка, резко очерченные, высокие скулы, усыпан-ные веснушками, маленький рот, пухлые губы. По-скольку мне известно, что Бич Драконов — астреян-ка, я бы предположила, что отец Артемизии откуда-то с востока, хотя никогда не встречала выходцев из тех краев, чтобы утверждать наверняка.

Самая удивительная черта ее внешности — волосы. Прямые, густые, длиной до плеч, они белые у кор-

ней, а ближе к кончикам — небесно-голубые. Пря-ди блестят и переливаются на свету, точно вода, и за-колка с водными камнями смотрится на них как нель-зя уместнее.

Дар некоторых Защитников проявляется в их внеш-ности. Я помню старую легенду о Защитнике, посвя-тившем себя богине земли Глайди — его кожа стала серой и жесткой, хотя зачастую у Защитников на теле появлялась всего одна полоса, похожая на шрам. Ам-пелио как-то раз показал мне собственную отметину: ярко-красное пятно над сердцем, похожее на свежий ожог, но Защитник сказал, что метка появилась у не-го сразу после прохождения обучения.

Артемизия глядит на меня сердито, и я ловлю се-бя на том, что таращусь на нее. Девушка откидывает волосы на спину, и бело-голубые пряди разом стано-вятся темно-каштановыми, как у меня. Хочется спро-сить, специально ли она меня копирует, но Артеми-зия и так уже раздражена, не хочется злить ее еще больше.

— Извини, — говорю я. — Твои волосы... я про-сто удивилась.

— Как-нибудь переживешь, — решительно отреза-ет Артемизия. Интересно, она до сих пор сердится, или у нее просто такой мерзкий характер?

— Они очень красивые, — говорю я, надеясь, что Артемизия улыбнется, но она только пожимает пле-чами.

— Это обуза. Когда я только сбежала с рудника, все искали девушку с голубыми волосами, а я могла по-менять их цвет всего на пару минут — без водного камня на большее не хватало сил. У тебя есть миска, куда можно положить обрывки?

Я киваю на свой туалетный столик — на нем сто-ит пустая миска, в которой Хоа смешивает кометику.

Артемизия подает мне посудину, и я ссыпаю туда ку-сочки пергамента. Защитница накрывает миску ладо-нью и зажмуривается, водные камни в ее волосах мер-цают, и в воздухе вокруг нас гудит энергия. Гул пре-кращается так же быстро, как и начался, Артемизия открывает глаза, и они на миг вспыхивают синим, а потом вновь становятся темно-карими.

Обрывки пергамента исчезли, превратившись в гу-стую жидкость того же цвета, что и пергамент.

— Ты превратила их в воду? — спрашиваю я.

— Не совсем. — Артемизия поджимает губы. — Я ускорила процесс разложения, в конце концов, пергамент бы всё равно сгнил. Теперь нужно про-сто избавиться от того, что осталось, а это будет на-много проще. Рекомендую вылить это в твой ноч-ной горшок.

Она передает мне миску, и когда наши пальцы на мгновение соприкасаются, я чувствую, что кожа у нее холодная и гладкая.

— Спасибо, — благодарю я.

— Теперь нужно подумать, что ответить прин-цу, — заявляет Артемизия, сцепляя пальцы в за-мок. — Блейз, Цапля, уверена, вам будет скучно, так что прогуляйтесь пока по дворцу, может, узнаете что-то новое.

— Артемизия... — начинает было Блейз.

— Ой, не волнуйся, я отлично справлюсь, — про-износит девушка, так мило улыбаясь, что сразу вид-но — улыбка неискренняя.

Ребята тоже это понимают, потому что Цапля громко фыркает, а Блейз вздыхает. Раздается звяканье подкованных сапог по каменному полу, потом звук открывающихся и вновь закрывающихся дверей. Как только парни уходят, улыбка Артемизии становится кровожадной. Я сажусь за письменный стол, достаю

лист пергамента и перо, но маячащая у меня за пле-чом Артемизия ужасно раздражает.

Она хочет заставить меня нервничать, хочет на-помнить, что она нужна мне больше, чем я ей, но я не доставлю ей такой радости. Надоело позволять себя запугивать.

— Я не смогу писать, если ты будешь и дальше ды-шать мне в затылок, — рявкаю я.

— Разве ты не хочешь, чтобы кто-то насладился твоей великолепной игрой? — фальшиво «удивляет-ся» нахальная девица.

— Если мы хотим, чтобы принц мне поверил, я са-ма должна верить в то, что пишу, — говорю я. — Но на самом деле я знаю, что настоящее, а что — нет.

— Неужели? — Артемизия склоняет голову на-бок. — Ты поэтому ставишь кейловаксианских убийц выше собственного народа?

Выходит, она решила продолжить наш недавний спор, просто дождалась подходящего момента, когда я осталась одна, без защиты. Вот только я могу за се-бя постоять и без помощи Блейза.

— Я не собираюсь рисковать нашими жизнями и плохо отыгрывать свою роль, только потому, что тебе вздумалось проверить, на чьей я стороне.

Артемизия безрадостно смеется.

— Ты считаешь, будто это просто проверка? Ты не за-была, что Тейн сделал с нашим народом, с твоей матерью?

Слова больно меня ранят, но я не покажу ей свою слабость.

— Я говорила не о Тейне. Ты хочешь проверить, кто для меня важнее: Крессентия или вы.

Она пожимает плечами.

— Ой, да я с самого начала знала, что на тебя нель-зя полагаться. Это Блейз надумал прикончить твою дорогую «подругу».

Меня словно ударили под дых, но я стараюсь это-го не показать.

— Мне нечего доказывать, ни им, ни тебе, — го-ворю я, вздергивая подбородок. — И я не собираюсь разрушить всё, над чем мы работаем, ухватившись за выдуманный на скорую руку план. Когда настанет подходящий момент, тогда я и нанесу удар.

Губы Артемизии кривятся в глумливой усмешке.

— Конечно, ваше величество.

Я отворачиваюсь от нее и, стараясь не думать о том, что Артемизия читает письмо поверх моего плеча, принимаюсь писать.

Дорогой Сёрен,

С трудом верится, что твои мысли заняты мной одной, но, поскольку сама я только о тебе и думаю, могу только догадываться, как трудно тебе управ-лять кораблем в таком состоянии. Я тебе завидую, ведь у тебя есть Эрик, ты можешь с ним поговорить, а вот мне некому довериться. Крессентия ни за что не поняла бы меня и не простила, и я даже не могу ее за это винить. Сама не понимаю, как так вышло, но мое сердце принадлежит тебе... и не важно, насколь-ко это неподобающе и опасно.

Артемизия фыркает у меня над ухом, и у меня крас-неют щеки. Конечно, я несколько перегибаю палку, но разве не таким полагается быть любовному пись-му? Не обращая внимания на Защитницу, я продол-жаю выводить строчку за строчкой.

Ты ввергаешь меня в тревожное недоумение: что именно тебе снилось? С нетерпением жду твоего воз-вращения, дабы мы смогли претворить твои сон в ре-альность.

Артемизия фыркает язвительнее прежнего, но на этот раз с оттенком одобрения, из чего я заключаю, что всё делаю правильно, хоть и чувствую себя до крайности глупо. Прежде чем продолжить, я неко-торое время раздумываю, что именно хочу сказать Сёрену, памятуя о том, что Артемизия критически оценивает каждое слово. В конце концов я решаю на-писать ему правду. В глубине души я боюсь, что пись-мо может попасть не в те руки, но Сёрен и сам не побоялся написать в своем послании достаточно кра-мольные вещи, поэтому я тоже проявлю храбрость.

Что же до того, чего я хочу от тебя, то я вовсе не собираюсь требовать у тебя целое бескрайнее море. Мне нужен ты; я хочу гулять с тобой при свете дня, хочу целовать тебя, не беспокоясь о том, что нас мо-гут увидеть. А когда ты мне снишься — а это случа-ется каждую ночь, — я вижу в своих снах мир, в кото-ром всё это возможно.

На это Артемизия ничего не говорит, а это еще ху-же. Я быстро добавляю несколько строчек, которые, несомненно, придутся ей по душе.

Прошу, расскажи, как ты проводишь время и что делаешь. Я живу своей обычной скучной жизнью, ча-сто читаю в своей комнате или слушаю пустые сплетни. Самым интересным событием, случившим-ся после твоего отъезда, стал небольшой скандал: лорд Гибралтр отписал всё свое состояние не жене и дочерям, а своему бастарду. Пожалуйста, расскажи мне что-то более увлекательное, умоляю.

Я считаю дни до новолуния и с нетерпением жду на-шей встречи, чтобы снова оказаться в твоих объятиях.

Твоя Тора