Sebastyan Lora_Princessa pepla1_2

СВОБОДА

Сёрен оказался прав: набрав скорость, «Уэс» ле-тит по волнам стремительной птицей, и никто не может за нами угнаться. В мгновение ока корабли кайзера превращаются в точки на горизонте, а с на-ступлением рассвета и вовсе пропадают из виду. Да-же Артемизия находится под впечатлением, а она по-нимает толк в кораблях. Мне хочется ей рассказать, что Сёрен построил этот шлюп собственными ру-ками, только сомневаюсь, что это известие приве-дет ее в такой же восторг, как меня. Вероятнее все-го, Защитница одарит меня одним из своих люби-мых скептических взглядов, как бы вопрошая: стоит ли мне доверять? Хотелось бы надеяться, что я уже с лихвой заслужила доверие друзей, но, кажется, Ар-темизия всегда будет хвататься за любой повод для сомнений.

Впрочем, я ее понимаю: я тоже на собственном горьком опыте убедилась, как опасно всецело дове-рять другим.

Цапля верен себе. Он без лишних слов прини-мается лечить меня, используя свой дар, сращивает мое сломанное ребро, а также заживляет все ссадины и царапины. Сёрена он тоже лечит, хотя его никто об

этом не просит, а Артемизия и подавно высказывает всё, что думает по этому поводу.

Принца сразу же усыпляют: Цапля ловко влива-ет ему в рот какое-то зелье и зажимает ему нос, вы-нуждая сглотнуть. Он поясняет, что действия снот-ворного как раз хватит до тех пор, пока мы не встре-тимся с Бичом Драконов. Еще он добавляет, что на корабле пиратки имеется настоящая камера, с решет-ками и замками — уж оттуда-то принц ни за что не сбежит.

Корпус «Уэс» довольно маленький, поэтому сейчас Сёрен лежит в углу каюты всего в нескольких футах от меня, а я стараюсь на него не смотреть. Во сне он как никогда похож на ребенка, и меня гложет чувство вины, такое сильное, что я едва могу дышать.

Так было нужно, ничем другим эта авантюра закон-читься не могла. Нисколько не сомневаюсь, принц, конечно, выступил бы против своего отца, но никто бы его не поддержал. А я, будучи королевой, не могу заключать союз с врагом моего народа. Сёрен — мой враг, даже если мы оба желаем обратного, кровь со-тен моих ни в чем не повинных соотечественников

на его руках.

Вот только мои руки теперь тоже запятнаны.

Я не могу уснуть, когда Сёрен так близко, даже если не гляжу на него со своего места — я лежу, свер-нувшись на койке. Его койке. Она даже пахнет Сёре-ном — соленой водой и свежеоструганными доска-ми. От усталости у меня ломит всё тело, но сна нет ни в одном глазу — мысли перескакивают с одного на другое, вдобавок навряд ли мне приснится что-то хорошее.

Дверь каюты со скрипом открывается, и внутрь проскальзывает Блейз, в руках у него две дымящие-ся чашки с чаем.

Выглядит он еще хуже, чем я себя чувствую: под глазами глубокие темные круги, лицо осунулось и посерело, кожа туго обтягивает заострившиеся ску-лы. Когда он в последний раз спал? На ум приходят слова Эрика, но я пытаюсь о них не думать. Мы в те-пле, в безопасности и на свободе, нам есть что празд-новать.

— Так и знал, что ты не спишь, — говорит друг. Он осторожно обходит спящего Цаплю, бросает по-дозрительный взгляд на бессознательного Сёрена, по-том садится на край койки, ставит свою чашку на ма-ленький складной столик и протягивает мне вторую чашку. Однако прежде, чем я успеваю сделать глоток, Блейз останавливает меня.

— Я подмешал туда снотворного. Не такую боль-шую дозу, как ему, — поясняет он, кивая на Сёре-на. — Тебе следует поспать, а я подумал, что сама ты не уснешь.

Я киваю в знак благодарности и дую, на горячий чай, а Блейз наклоняется к принцу и проверяет, на-дежно ли тот связан. Не успев толком подумать, я ме-няю наши чашки местами. Блейз снова поворачивает-ся ко мне, пристально смотрит на мое виноватое ли-цо, но неверно истолковывает увиденное.

— Ты сделала то, что должна была, Тео. — У меня уходит пара секунд, чтобы сообразить — друг гово-рит о Сёрене. — Теперь всё закончилось.

— Нет, не закончилось, — фыркаю я и делаю боль-шой глоток чая, в котором нет снотворного.

— Ну, ты больше не одна. Тебе не нужно притво-ряться не тем, кто ты есть, — замечает Блейз, снова садясь на край койки. — По-моему, это уже кое-что.

Я киваю, хоть и не уверена в его правоте. Королева Теодосия для меня пока такая же шарада, какой была в свое время леди Тора, только это куда более труд-

ная роль. От Торы никто ничего не ожидал, а от ко-ролевы будут ждать чудес. Я через силу допиваю чай и, внутренне содрогаясь, наблюдаю, как Блейз дела-ет то же самое.

Взгляд юноши становится сонным, он трет глаза, борясь с неожиданно нахлынувшей усталостью.

— Как ты? — спрашивает он.

Я не могу сдержать смешок.

— Все у меня это спрашивают — ты, Цапля, Арте-мизия — а я продолжаю повторять, что со мной всё хорошо. Я порядке, в порядке, в порядке, но это не-правда.

— Знаю. — Блейз хмурится. Взгляд его становится расфокусированным, он трясет головой. — Думаю, то же самое можно сказать и про всех нас.

— Мне кажется, у нас уже никогда не будет всё хо-рошо, — признаюсь я.

Несколько секунд Блейз молчит, потом слегка об-локачивается на подушку.

— Когда Ампелио спас меня с рудника, я сказал ему, что нам нужно бежать, потому что тебе непло-хо живется в замке. — Он виновато косится на ме-ня. — Все так говорили: кайзер постарался, чтобы все думали, будто у тебя всё прекрасно, а если он и нака-зывает тебя, то лишь потому, что его вынуждают. Он хотел убедить народ, что при его правлении ты жи-вешь счастливо, дабы астрейцы тоже вели себя тихо и не бунтовали. Только Ампелио никогда в тебе не сомневался.

Я сглатываю, пытаясь не думать о том, как в послед-ний раз видела Ампелио живым, о том, как заколо-ла его мечом.

— Он когда-нибудь говорил про... Он видел во мне королеву или?..

Блейз понимает меня с полуслова.

— Он всегда старался говорить о тебе как о коро-леве, — отвечает он. Мое сердце болезненно сжи-мается, но юноша быстро продолжает: — После то-го как несколько лет назад Ампелио вытащил меня из шахты, мы пришли в столицу и уже готовились проникнуть в замок и спасти тебя, но кое-что пошло не так, поэтому Ампелио не захотел рисковать твоей безопасностью, раз действовать наверняка не полу-чалось. Вот только... — Он сглатывает. — Незадол-го до этого Бич Драконов потопила торговое суд-но, перевозившее тысячи живых камней для прода-жи на севере.

Я замираю, потому что слишком хорошо помню тот случай. Пират Бич Драконов потопил корабль, и мне, как обычно, пришлось за это заплатить. В то время мне было лет двенадцать-тринадцать, но шра-мы после того наказания остались до сих пор.

— Мы наблюдали, — говорит Блейз. — Ампелио настоял, сказал, мы должны это видеть, чтобы знать, за что сражаемся. В тот день я хотел его отговорить, и не смог произнести ни слова. Он был так взбешен, пришел в такое отчаяние... это был не подданный, желающий защитить свою королеву, а отец, который пытается защитить дочь.

Я сглатываю, чувствуя, как подступившие слезы жгут глаза. Зажмурившись, чтобы не заплакать, я сти-скиваю руку Блейза.

— Спасибо.

Он тоже сжимает мою руку, и мы так и сидим, взявшись за руки. На языке у меня вертится вопрос, не дававший мне покоя с тех пор, как я увидела опа-ленное лицо Кресс.

— Из чего состоит энкатрио? — спрашиваю я. На память приходят раскалившиеся прутья решетки, за которые держалась Крессентия, и мне кажется, что

я уже знаю ответ, но мне нужно услышать подтвер-ждение своей догадки.

Юноша хмурится.

— Главным образом из воды. Ядовитым это зелье делает не сама вода, а источник ее происхождения.

— Огненный рудник, — предполагаю я.

Блейз кивает.

— Глубоко в шахте есть источник, рядом с ним по-чти невозможно находиться. Насколько я знаю, кей-ловаксианцы так его и не нашли, сами-то они спуска-ются в шахты всего на несколько минут в день, что-бы не подхватить рудничное безумие. А почему ты спрашиваешь?

— Знаешь, Кресс выжила, — медленно произношу я. — Но яд... ее изменил.

— Угу, видел, — говорит Блейз.

Я качаю головой.

— Не только внешне.

Я рассказываю другу о том, как от прикосновения Крессентии раскалились прутья решетки.

— Теоретически это возможно, — задумчиво го-ворит Блейз, помолчав. — Магия шахт воздействует на воду так же, как на живые камни и человеческую кровь. Большинство людей под ее воздействием уми-рают, но...

— Но не все, — заканчиваю я за него. — Никогда не слышала, чтобы люди выживали, выпив энкатрио.

Блейз снова зевает, трясет головой и поудобнее устраивается на койке.

— Верно, мы были детьми, а это не та тема, кото-рую взрослые стали бы при нас обсуждать. Скорее всего, такое случалось нечасто, к тому же, чтобы вы-жить, человек должен не только иметь на себе благо-словение богов, но и самого Оуззы.

У меня в животе словно образуется холодный ком.

— Как мог Оузза благословить кого-то из кейло-ваксианцев? — тихо спрашиваю я. — Как он мог бла-гословить Крессентию?

Блейз не отвечает, и, повернувшись к нему, я вижу, что глаза друга закрыты, а сам он крепко спит. Во сне он кажется совершенно другим человеком. Не очень-то красиво я поступила, подсунув ему чай со снот-ворным, но я ни капли не жалею о своем поступке. Я крепко держу друга за руку и смотрю в темноту. Я держу его за руку до тех пор, пока его обжигающе горячая рука не становится чуть холоднее.

* * ♦

Во сне меня преследует Крессентия. Мы снова де-ти, играем в сирен в купальнях под дворцом, плещем-ся в теплой воде. Наш смех разносится по пещере, мы брызгаем друг на друга водой, а нянька Кресс наблю-дает за нами, стоя у стены. Я погружаюсь с головой, сгибаю ноги, представляя, что это рыбий хвост, а ког-да выныриваю, картинка меняется.

Теперь я стою на помосте в центре капитолийской площади, а собравшийся вокруг народ глумится — и кейловаксианцы, и астрейцы. Все выкрикивают оскорбления, желают мне смерти — даже Сёрен. Даже Блейз. Я слышу, как палач у меня за спиной вытаски-вает из ножен меч, но, обернувшись, вижу Кресс — она обеими руками сжимает меч своего отца.

Шея Крессентии черна, как уголь, кожа на лице и руках серая, волосы седые. На голове у нее побле-скивает корона моей матери. Кресс взирает на меня с ненавистью, ее губы кривятся в жестокой усмеш-ке. Кто-то толкает меня, заставляя упасть на колени, и Крессентия приближается ко мне своей грациоз-ной походкой.

Она наклоняется, мягко касается моего плеча и смо-трит мне в глаза.

— Ты — моя сердечная сестра, ягненочек, — шеп-чет она и улыбается еще шире. Зубы у нее острые, как шипы.

Крессентия целует меня в щеку, как делала много раз, но на этот раз у меня на щеке остается что-то те-плое и липкое, как кровь. Кресс встает, поднимает меч высоко над головой, и клинок описывает в воздухе дугу, красиво поблескивая на солнце.

Время замедляется, и я понимаю, что даже сейчас у меня нет ненависти к Крессентии. Мне ее жаль, и я ее люблю.

Закрыв глаза, я жду, когда меч опустится мне на шею.

* * *

Я просыпаюсь в холодном поту и больше уже не могу заснуть. События вчерашнего дня давят мне на плечи тяжким грузом, и всё же они уже позади. Мышцы болят, но это лишь напоминание о том, что я жива, что пережила еще один день — хотя не всем повезло так, как мне. Элпис, Оларик, Хилла, Санти-но. Я возношу безмолвную молитву богам, прося их принять погибших как героев, каковыми они и явля-ются.

Лежащий рядом со мной Блейз дергается и хму-рится во сне, крутит головой и стонет. У меня сжи-мается сердце. Даже во сне бедняга не находит покоя.

Перекатившись на бок, я прижимаю растопырен-ную пятерню к груди друга. За последние два меся-ца он немного набрал вес, и всё равно ребра выпира-ют и прощупываются сквозь одежду. Блейз еще какое-то время мечется во сне, но я держу руку у него на

груди, и он постепенно успокаивается, черты его ли-ца разглаживаются. Теперь он опять напоминает мне мальчика, которого я знала в прошлой жизни, до то-го как наш старый мир рухнул.

Я потеряла столько дорогих мне людей, наблюда-ла, как меркнет свет в их глазах; я их оплакивала и за-видовала им, я ни на минуту не переставала по ним скучать.

Ни за что не потеряю еще и Блейза.

У меня за спиной раздается какой-то шорох, и, от-вернувшись от Блейза, я вижу, что на меня, полупри-крыв глаза, в упор смотрит Сёрен.

Мне так больно видеть его связанным и сбитым с толку, что я не могу дышать от стиснувшего грудь чувства вины. Потом в памяти всплывают слова Ар-темизии: «То, что мы делаем ради выживания, нас не побеждает. Мы не извиняемся за эти вещи». Я не мо-гу извиняться за то, что сделала.

— Хоть что-то из всего этого было настоящим? — спрашивает принц, нарушая неловкое молчание.

Лучше бы он дал волю гневу, наорал на меня или попытался пнуть — тогда мне было бы легче, но Сёрен глядит на меня так, словно я своими руками его убила. Он, конечно, славный кейловаксианский воин, но прямо сейчас передо мной просто юноша с разбитым сердцем.

Наверное, следовало бы ему солгать, смягчить удар, чтобы нам обоим было проще это пережить. Пусть ненавидит меня, и тогда, возможно, однажды я тоже смогла бы его возненавидеть. Вот только я не могу продолжать ему врать.

— Каждый раз, глядя на тебя, я вижу его, — произ-ношу я. Вот так, добей его, ударь побольнее. Почему мое собственное сердце так болит?

Руки Сёрена сжимаются в кулаки, и на миг я пу-гаюсь, как бы он не разорвал связывающие его путы, словно соломинки, однако веревки толстые и креп-кие. Принц смотрит на меня, и его голубые глаза по-блескивают в тусклом свете.

— Это не ответ на мой вопрос.

Я крепко прикусываю нижнюю губу, словно боясь, что слова хлынут наружу неудержимым потоком.

— Да, — наконец признаюсь я. — Было и что-то настоящее.

Сёрен мгновенно смягчается, складка у него между бровями разглаживается. Он качает головой.

— Мы могли бы всё исправить, Тора...

— Не называй меня так! — рявкаю я, потом спох-ватываюсь — не разбудить бы Цаплю и Блейза. Мне бы не хотелось, чтобы друзья слышали этот разговор. Я понижаю голос и говорю, печатая слова:

— Меня зовут Теодосия.

Сёрен качает головой. Похоже, для него разница невелика — подумаешь, одно имя или другое, — од-нако для меня в этом имени заключается целый мир.

— Хорошо, пусть будет Теодосия. Ты же знаешь, я на твоей стороне.

— Знаю, — соглашаюсь я, помолчав. Я говорю ис-кренне. Ради меня Сёрен выступил против отца, был готов бросить свою страну и собственный народ.

— Тогда почему?.. — начинает было он и умолка-ет. — Потому что тогда ты потеряешь их уважение, они скажут, что ты позволяешь своим чувствам взять верх над разумом, что ты ставишь меня выше своей страны.

— И они будут правы, — отвечаю я. — Я не мо-гу, Сёрен.

Не знай я о берсерках, предала бы я Сёрена?

В том-то вся и беда: в моей жизни слишком мно-го «если», и если давать им волю, не сможешь оста-новиться.

Если бы принц не рассказал мне ту дурацкую исто-рию про кошек, смогла бы я его убить?

Если бы он не глядел мне в глаза таким смиренным взглядом, смогла бы я вонзить нож ему в шею?

Столько всевозможных путей, по которым я не пошла, они ползут вокруг меня, точно трещины по зеркалу, неслучившиеся события множатся, и в кон-це концов я перестаю понимать, в какой реальности нахожусь.

Сёрен качает головой.

— Мы хотим одного и того же, — уговаривает он меня. — Нам обоим нужен мир.

Я не могу сдержать смех. Какое простое решение, жаль, что его нельзя так легко воплотить в жизнь.

— Спустя десять лет угнетения моего народа, по-сле убийства десятков тысяч моих соотечественни-ков, после того как десятки тысяч сошли с ума в руд-никах. .. Над моими людьми ставили опыты, ты сам использовал их в качестве живого оружия. Как ты можешь даже думать о мире между нашими народа-ми? — Мне требуется всё мое самообладание, что-бы не заорать в голос, приходится сделать несколь-ко глубоких вдохов, чтобы успокоиться. — Между нами?

— И что? — не сдается Сёрен. — Ведь я тебя люблю.

Несколько мгновений я молчу, не зная, что отве-тить. Сёрен не тот человек, чтобы легко бросаться по-добными признаниями, уверена, он говорит совер-шенно искренне и сам верит в свои слова. Вот толь-ко это неправда.

— Ты любишь Тору, а Тора вообще не существует. Ты меня даже не знаешь.

Сёрен не отвечает, а я отворачиваюсь от него и подтягиваю колени к груди. Из глаз того и гляди польются слезы, но я сдерживаюсь. Я не сказала ни-чего, кроме правды, но эта правда меня совершенно не радует. Как бы мне хотелось спасти и свою страну, и Сёрена! Но это невозможно, и потому я выбираю свою страну. Пусть он мне и небезразличен, но я не могу простить ему смерть берсерков, да и он вряд ли простит мне предательство, вне зависимости от того, что он сейчас говорит.

Нас разделяет выжженная, промерзшая земля, за-сыпанная солью, на такой почве уже ничего не вы-растет.

Не знаю, как долго мы молчим, но я чувствую на себе взгляд Сёрена и ощущаю его боль. Я уже почти жалею, что не выпила чай со снотворным — забвение лучше, чем эта выматывающая тишина.

Блейз вздрагивает во сне, вскидывает руки, словно борясь с невидимым противником. Я перехватываю его запястья и прижимаю к койке, пока друг не уда-рил себя или меня. Наконец Блейз затихает, и я отпу-скаю его руки, потом приглаживаю его волосы, отво-дя со лба взмокшие пряди.

— Ты ему не поможешь, — спокойно говорит Сёрен. — Ты и без меня это знаешь.

Не поворачиваясь к принцу, я снова сворачиваюсь клубком и теснее прижимаюсь к боку Блейза.

— Понятия не имею, о чем ты говоришь.

— Давать ему сонное зелье — это всё равно, что поить больного настоем из трав, притупляющим боль — на время это помогает, но источник боли остается. В рудниках мы пробовали похожие сред-ства, но от этого ничего не менялось, конец всегда

один и тот же. Лекарства от рудничного безумия не существует.

Эти слова обрушиваются на меня, как удар мол-нии. Я резко поворачиваюсь и вижу на лице Сёре-на жалость.

— Ты ошибаешься, — шепчу я.

Он качает головой.

— Я видел, как сотни людей через это проходили после пребывания в шахтах. Сначала их мучает бес-сонница, потом они теряют контроль над своей си-лой. Одни умирали раньше, другие — позже, но ни-кто не выжил.

— У него просто проблемы со сном, — говорю я, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Это и неудиви-тельно, после всего, через что ему пришлось пройти на рудниках.

— Он помогал меня связывать, — пожимает пле-чами Сёрен. — Я помню, какая горячая у него была кожа.

— У некоторых людей температура тела выше, чем у остальных.

— Есть ведь и другие признаки, верно?

Я вспоминаю, как под кайзером сломался стул, ду-маю о том, как трескалась плитка на полу тронного зала, пока кнут Тейна впивался мне в спину. Я вспо-минаю страх в глазах Блейза после того, как он ска-зал, что его дар отличается от дара остальных За-щитников, настолько, что даже Ампелио его боялся. Блейз сам сказал, что потерял контроль над своей си-лой, и в результате произошло землетрясение на Воз-душном руднике.

— Ты ошибаешься. — К сожалению, я сама не ве-рю в то, что говорю. — Он покинул шахты пять лет назад, если бы у него было рудничное безумие, он бы уже давно умер.

Сёрен не спорит, но и не уступает. Облизнув пере-сохшие губы, он смотрит мне прямо в глаза.

— Если у него рудничное безумие, он опасен, да-же если не хочет никому навредить. Я не лгал, гово-ря, что доверяю тебе. Яна кребести, помнишь? По-верь и ты мне.

Я испытываю к Сёрену очень противоречивые чув-ства, но сейчас вдруг понимаю, что действительно ему верю.

— Яна кребести, — отвечаю я, хотя эти слова раз-бивают мне сердце.