Sebastyan Lora_Princessa pepla1_2

КАИЗЕРИНА

Незадолго до полудня раздается четкий, офици-альный стук в дверь, и сердце мое уходит в пят-ки. Первая мысль: меня вызывает кайзер. Есл прошло, как я надеялась, Сёрен уже должен бьщ най-ти способ отговорить отца так, чтобы кайзер не по-нял, что за этим стою я, однако если у него возник-нет хотя бы малейшее подозрение, он меня накажет и всё равно выдаст за лорда Далгаарда.

Во рту у меня пересыхает, в горле встает ком, я не могу сдержать дрожь, наблюдая, как Хоа идет от-крывать. Я прячу трясущиеся руки в складках платья и изо всех сил стараюсь сохранять спокойное выра-жение лица.

Блейз и остальные за стенами, ни в коем случае нельзя показывать им свой страх, напротив, надо продемонстрировать, что я могу быть сильной и уве-ренной.

Я подхожу к стене, за которой скрывается Блейз и, пока Хоа выслушивает указания стражника, еле слышно шепчу:

— Не забудь, о чем мы говорили. Унижение на пи-ру — просто мелкое неудобство по сравнению с тем, что случится сейчас. Наказания кайзера суровы, но

не смертельны, поэтому вы не будете вмешивать-ся. Понятно? — Я сознательно не упоминаю лорда Далгаарда, боясь накликать беду.

Блейз не отвечает, но я почти чувствую, как у него на языке вертятся возражения.

— Я слишком ценна, чтобы меня убивать, — заве-ряю я друга, стараясь говорить мягко. — Это само по себе достаточная защита.

Блейз что-то ворчит себе под нос, и мне хочет-ся надеяться, что, когда дойдет до дела, он послуша-ется.

Хоа быстро возвращается в комнату, по ее лицу ни-чего нельзя понять. Служанка немедленно принима-ется поправлять складки на моем платье, образовав-шиеся на подоле после того, что я всё утро просиде-ла на стуле.

— Это кайзер? — спрашиваю я, позволив непод-дельному страху просочиться в свой голос.

Хоа смотрит мне в глаза, потом быстро отводит взгляд и качает головой. Меня захлестывает облегче-ние, словно стискивавшая мой желудок кобра разжа-ла свои кольца, мне стоит огромных усилий подавить рвущийся из груди истерический смех.

— Значит, принц? — гадаю я, пока служанка со-бирает мои волосы и закалывает украшенной жемчу-гом заколкой.

Хоа снова качает головой.

Я хмурюсь, перебирая в уме всех, кто мог бы выз-вать беспокойство Хоа и заставить ее так поспеш-но помочь мне собраться. На ум приходит Тейн, и я содрогаюсь, но потом вспоминаю, что военачаль-ник уехал с проверкой на рудники. Меня определен-но вызывает кто-то важный, но никто кроме Крес-сентии и Сёрена не проявлял ко мне особого вни-мания.

Хоа в последний раз окидывает меня придирчи-вым взглядом от макушки до сандалий, потом корот-ко, одобрительно кивает и довольно сильно подтал-кивает к двери, где ждут двое стражников.

* * *

Я не рискую спрашивать у солдат, куда мы идем. Большинство кейловаксианцев, даже нетитулован-ные, обращаются со мной так, словно я животное, а не девушка. Хотя это не совсем так: я видела, как многие кейловаксианцы по-доброму говорят со сво-ими собаками и лошадьми.

Все астрейские боги перепутались у меня в голове, но я совершенно уверена, что среди них нет бога-по-кровителя шпионов. Правда, есть Дельза, дочь Сью-ты, богиня обмана, пожалуй, она мне сейчас ближе всего но, наверное, даже она не сможет защитить ме-ня от порки кнутом.

Звук шагов моих Теней так привычен, что я почти перестала обращать на него внимание, но теперь я яс-но различаю каждый их шаг. Если дойдет до порки или еще какого наказания, боюсь, Блейз не сдержит слово и вмешается.

Стражники ведут меня по коридорам, и мне прихо-дится через силу переставлять ноги и двигаться впе-ред. Когда я наконец понимаю, куда именно меня ве-дут, грудь так сдавливает, что я едва могу вздохнуть. Я не была в королевском крыле дворца со дня Втор-жения, а до тех пор это место было моим домом.

Подкованные подошвы солдатских сапог звонко по-стукивают по гранитному полу, а я могу думать лишь о том, как мать гонялась за мной по этому коридору, когда я отказывалась принимать ванну. Теперь витраж-ные окна потрескались и покрылись слоем пыли, но

я помню, как сквозь них струился свет утра, окрашивая серые каменные стены разноцветными пятнами, так что казалось, будто ты находишься в огромной шка-тулке с драгоценностями. В прошлом на стенах висе-ли картины: великолепные пейзажи, портреты моих предков, выполненные в технике масляной живопи-си, но теперь все они исчезли. Интересно, что стало с теми полотнами? Их продали или просто уничто-жили? Раньше я никогда об этом не задумывалась, но при мысли о том, как к картинам подносят зажжен-ный факел, сердце болезненно сжимается.

Неужели это тот самый коридор, в котором я иг-рала в детстве, по которому ходила за руку с мамой? Тот коридор живет в моей памяти, нетронутый, точ-но такой же, каким был десять лет назад, но теперь, увидев, в каком он состоянии, я задаюсь вопросом: смогу ли я теперь вспоминать это место таким, каким оно было прежде?

Несмотря на разительные перемены, всё здесь на-поминает о маме, и ее незримое присутствие ложит-ся мне на плечи тяжелым погребальным саваном, ко-торым маму так и не укрыли. Я слышу мамин смех, звучащий в тишине, — я слышу его каждый раз, ког-да засыпаю ночью.

Мы проходим мимо двери библиотеки, мимо две-ри, ведущей в маленькую домашнюю столовую коро-левской семьи, мимо моей детской, и наконец страж-ники останавливаются перед дверью, за которой не-когда располагалась гостиная моей матери. Не знаю, что там теперь, но уверена: там меня может ждать только кайзер с кнутом в руке.

Стражники вталкивают меня в полутемную ком-нату, и я немедленно склоняюсь в низком реверан-се, не поднимаю глаз на того, к кому меня привели; сердце бешено колотится в груди. Малейший при-

знак неуважения обойдется мне очень дорого. Раз-даются легкие шаги — у кайзера поступь куда более тяжелая, — и я вижу подол красной шелковой юбки, из-под которого выглядывают две золотые туфельки. Мои ноздри щекочет аромат роз, и я понимаю: меня вызвал не кайзер, передо мной кайзерина.

Конечно, кайзерина намного лучше кайзера, и всё же я не уверена, что при виде нее испытываю бла-годарность. По крайней мере я знаю, чего ждать от кайзера, понимаю правила его игр, даже при том, что он постоянно их меняет. Однако я даже представить не могу, что может потребоваться от меня кайзери-не; к тому же я боюсь смотреть на нее, потому что это всё равно что заглядывать в собственное будущее, если оно сложится по наихудшему сценарию. Сколь-ко пройдет времени до тех пор, пока мои глаза не ста-нут такими же пустыми и безразличными?

Думаю, будущее кайзерины Анке было предопре-делено еще с того дня, когда она впервые прибы-ла во дворец после Вторжения — молодая женщина лет двадцати пяти, с гладкой, нежной кожей и коп-ной золотистых волос; за ее руку цеплялся семилет-ний Сёрен. Она вздрогнула, когда кайзер поцеловал ее в щеку в знак приветствия, а глаза ее лихорадочно обшаривали зал, и я сразу распознала этот отчаянный взгляд. Супруга кайзера искала кого-то, кто придет ей на помощь, и не находила.

— Оставьте нас, — говорит кайзерина Анке. Голос у нее лишь немногим громче шепота, и всё же страж-ники повинуются и закрывают дверь со стуком, кото-рый отдается в полупустой комнате гулким эхом. — Надеюсь, твоя спина повреждена не очень сильно и ты сможешь, наконец, встать? — спрашивает она.

Я поспешно поднимаюсь, мимоходом расправляя складки платья. Комната большая, но обстановки тут

немного. Вдоль одной стены расположены в ряд пять огромных окон, но они занавешены тяжелыми што-рами из красного бархата, почти не пропускающими свет. В комнате множество горящих свечей, начиная от самой большой, в массивном напольном подсвеч-нике, стоящем у двери, и заканчивая десятками све-чек толщиной с мой большой палец, сгрудившихся на широком, низком столе в центре комнаты. Све-чи в тяжелой медной люстре под потолком тоже за-жжены, и всё же в помещении царят полумрак и уны-ние. Вокруг стола в беспорядке расставлены несколь-ко стульев, диванов и кушеток — все они обтянуты красным бархатом, ножки и подлокотники у них по-золочены. Несмотря на множество горящих свечей, здесь очень холодно.

Когда эта комната была гостиной моей матери, она выглядела совершенно по-другому. Я помню залитое светом помещение, солнечные лучи, проходя сквозь цветные витражи окон, раскрашивали стены причуд-ливыми узорами, а на полу лежал огромный мягкий ковер. Перед камином стояли полукругом удобные кресла — в конце дня мама часто сидела у огня вместе с ближайшими друзьями и советниками. Воспомина-ния довольно расплывчаты, но я помню смех мамы и Ампелио, кубок с красным вином в ее руке, помню, как играла на ковре со своими игрушками. Помню, как Ампелио что-то шептал маме на ухо, а она клала голову ему на плечо. Не знаю, настоящее ли это вос-поминание или просто игра воображения, но, пола-гаю, это уже не важно. Всё равно теперь не у кого это узнать.

На мгновение зажмурившись, я прогоняю эту мысль и заставляю себя сосредоточиться на кайзери-не Анке. Я никогда еще не стояла так близко к ней, если не считать официальных приемов, — в такие

моменты от кожи женщины исходил запах кремов, косметики и каких-то лекарств. Время не пощадило ее, сделав ее лицо похожим на оплавленную свечу, истончив некогда пышные волосы. Красное шелко-вое платье искусно сшито и богато украшено, но ви-сит мешком на худом теле, а кожа ее рук кажется жел-товатой. Супруга кайзера еще молода, ей сейчас не больше тридцати пяти лет, однако она выглядит на-много старше, не помогает даже охватывающее шею ожерелье из водных камней.

— Ваше величество меня вызывали?

Кайзерина бросает на меня оценивающий взгляд, ее маленькие глаза с молочно-белой радужкой ос-матривают меня с ног до головы. Она поджимает губы.

— Я подумала, что лучше всего нам поговорить без свидетелей, прежде чем ты совершишь какую-ни-будь глупость, — заявляет она. Меня поражает то, как сурово звучит ее голос: в те редкие моменты, когда кайзерина Анке что-то говорила на публике, голос ее звучал едва слышно и нежно, как у ребенка.

Я наконец решаюсь осмотреть комнату вниматель-но: тут нет никого, кроме нас, никто не притаился за креслами и столом; у меня за спиной тоже никто не стоит, охранники и мои Тени остались по ту сто-рону толстой двери. Кайзерина говорит очень тихо, вряд ли кто-то снаружи ее услышит, и всё же у меня неприятно сжимается желудок.

— Не понимаю, о чем вы говорите, ваше величе-ство.

В последний раз окинув меня внимательным взгля-дом, кайзерина Анке натянуто улыбается и скрещи-вает руки на груди. Все ее пальцы унизаны кольцами со всевозможными живыми камнями, тут нет толь-ко камней земли. Боги запрещают женщине владеть

силой, хотя, думаю, кайзерина определенно ею вос-пользовалась бы.

— Должна признать, ты очень умелая лгунья. Вот только он куда искуснее в искусстве обмана, не так ли?

Я подавляю порыв сглотнуть или отвести взгляд.

— О ком вы говорите?

Улыбка исчезает с лица женщины.

— Хорошо, ягненочек, давай поиграем в твою игру.

Ласковое именование щекочет мне шею, точно за-ползшее под одежду насекомое, которое не получа-ется игнорировать. Кайзерина Анке называет меня этим прозвищем с тех самых пор, как впервые появи-лась во дворце после Вторжения. Так было еще до то-го, как я осознала весь ужас и необратимость случив-шегося, до того, как начались наказания кайзера. Тог-да я еще принимала ее малодушие за доброту.

— Не знаю, что вы имеете в виду, ваше величест-во, — говорю я ровным голосом.

Кайзерина отворачивается, подходит к одному из стульев и садится с грацией невесомого призрака.

— Тебе кто-нибудь рассказывал о том, как я стала кайзериной, ягненочек?

— Нет. — Я, разумеется, вру, потому что слышала десятки различных версий той старой истории. Даже свидетели, своими глазами видевшие всё случивше-еся, рассказывали об этом по-разному, причем одни описывали произошедшее с восторгом, а в устах дру-гих та история становилась ужасной трагедией.

Кайзерина Анке откидывается на спинку стула и чуть-чуть приподнимает подбородок. Она смотрит прямо на меня невидящим взглядом.

— Можешь сесть, — командует она.

Осторожно ступая, я пересекаю комнату и сажусь на ближайший к ней стул, стараясь скопировать ее позу: скрестив лодыжки и сложив руки на животе.

Сидеть в таком положении неудобно, но кайзерина всегда сидит именно так, даже сейчас, когда никто, кроме меня, ее не видит.

— Я урожденная принцесса Раджинки, малень-кой страны, расположенной за морем к востоку от-сюда. Десятый ребенок в семье и четвертая дочь, так что единственной надеждой для меня был выгодный брак. По счастью, у одного из наших самых верных союзников был сын, мальчик несколькими годами старше меня. Наша помолвка состоялась до моего второго дня рождения.

— Это был кайзер? — спрашиваю я.

Кайзерина кривит губы в некоем подобии улыбки.

— В то время он еще не был кайзером, всего лишь принцем по имени Корбиниан. Все называли его Корби, и это страшно его злило. Впервые я встрети-лась с ним в возрасте двенадцати лет и сразу же влю-билась по уши. — Она смеется и качает головой. — Полагаю, теперь такое трудно себе представить, но в ту пору он был долговязым улыбчивым пареньком. Он меня смешил. Мы писали друг другу такие трога-тельные письма, что просто уму непостижимо.

Теперь кайзерина сходит с ума от страха и ненави-сти, а кайзер разговаривает с женой злобно и насмеш-ливо, поэтому мне трудно представить его подрост-ком, строчащим слащавые любовные письма — это всё равно что пытаться вообразить собаку, танцую-щую вальс.

— В день моей свадьбы стояла дивная погода, на небе не было ни облачка, и, наверное, это был са-мый счастливый день в моей жизни, день, о кото-ром я мечтала годами, ради которого жила. В этом отношении мы с тобой выросли в очень разных ми-рах, — говорит она, вперяя в меня такой пронзитель-ный взгляд, что я вскоре не выдерживаю и опускаю

глаза. Кайзерина слегка покашливает, прочищая гор-ло, и продолжает.

— Свадебная церемония проходила у нас, во двор-цовой часовне, там я впервые принесла своему бо-гу обеты, когда еще была ребенком. У нас в Раджин-ке у человека всего один бог, знаешь ли, так намно-го проще.

Она умолкает, чтобы перевести дух, а может, чтобы успокоиться. Я примерно знаю, что последует даль-ше: все слышанные мною версии этой истории за-канчивались плохо. Счастливый конец ждал только кайзера.

— Мы принесли друг другу брачные клятвы перед лицом его богов и моего бога, и на протяжении всей церемонии он не сводил с меня восхищенного взгля-да. Казалось... словно в часовне нет никого, кроме нас двоих... словно мы одни в целом мире. А ког-да обряд совершился и мы официально стали мужем и женой, он поднял руку и подал какой-то непонят-ный мне знак.

Я знаю, что случится дальше, и всё равно жадно ловлю каждое слово, едва осмеливаясь дышать.

— Солдаты его отца подняли мечи на своих собст-венных кайзера и кайзерину, а также на всех их детей и родственников. Убили даже самых маленьких, едва выросших из пеленок. Заодно прикончили и несколь-ко придворных — всех, от кого Корбиниан предва-рительно не добился заверений в верности. А когда с кейловаксианской правящей семьей было поконче-но, и их кровь обагрила пол часовни, солдаты набро-сились на мою семью. Приносить оружие в место, где молятся богу — страшный грех, все мои родст-венники оказались беззащитны. Их просто перебили.

Голос кайзерины начинает дрожать, и я невольно задаюсь вопросом: неужели она впервые рассказыва-

ет кому-то свою историю? Кто еще стал бы ее слу-шать? Кайзерина не держит рядом с собой доверен-ных фрейлин, у нее нет друзей — вообще никого. Ей, как и мне, нужно во что бы то ни стало прятать от кайзера свои мысли и чувства.

— Мои родители, сестры, братья, девочки, вместе с которыми я посещала уроки, мои тети, дяди, ку-зены и кузины — все они оказались мертвы, прежде чем я успела закричать. Знаешь, что сказал мой люби-мый, когда всё было кончено?

— Нет, — шепчу я хрипло.

— «Я подарил тебе целых две страны, в которых можно править, любовь моя. Что же ты подаришь мне взамен?»

От этих слов у меня по спине продирает мороз.

— Зачем вы мне всё это рассказываете? — спраши-ваю я.

Кайзерина Анке закрывает глаза и несколько раз вдыхает и выдыхает. Постепенно она перестает дро-жать и открывает глаза, в них нет привычной бездум-ности и безразличия, напротив, в них горит ярост-ный огонь: кто бы мог подумать, что она способна на такие чувства?

— Потому что я мгновенно распознаю мятежную искру, стоит мне только ее увидеть. Было время, ког-да и во мне горела эта искра. Только знай: ты затеяла опасную игру с очень опасным человеком. Если ты проиграешь — а ты проиграешь, — последствия бу-дут ужасны. Я, как никто другой, это знаю.

Я быстро обшариваю взглядом стены, ища потай-ные «глазки», ожидая, что вот-вот в комнату ворвутся стражники и арестуют нас обеих за такие речи о са-мом кайзере. Кайзерина Анке замечает мою реакцию и улыбается.

— Нет, ягненочек, от своих Теней я избавилась много лет назад, для этого понадобилось всего лишь десять лет полной покорности Корбиниану. Он их отозвал, или, что вероятнее, приставил к тебе. Если тебе хватит времени, ты тоже сможешь от них осво-бодиться — как только Корбиниан перестанет видеть в тебе угрозу или заполучит кого-то, кого сможет ис-пользовать против тебя, как он делает это с Сёреном.

— Я по-прежнему не понимаю, что вам от меня угодно, — говорю я, зная, что звучит это неубеди-тельно.

Кайзерина Анке слегка дергает плечом.

— Вчера вечером ко мне приходил сын. Сёрен... встревожен из-за того, что Корбиниан собирается выдать тебя замуж, и надеется, что я могу повлиять на мужа и заставить его передумать. Ему хватило ума обратиться ко мне, а не к отцу; ты же оказалась еще умнее, раз решила искать помощи у принца.

Я старательно напускаю на себя невинный вид, хо-тя начинаю подозревать, что перед этой женщиной притворяться бесполезно.

— Мы с принцем стали друзьями, ваше величест-во. Вполне понятно, что я... волновалась, услышав, что кайзер намеревается выдать меня замуж за лор-да Далгаарда, поэтому я обратилась к Сёрену. Как к другу.

Несколько долгих мгновений кайзерина Анке молчит.

— Я взяла на себя смелость предложить лорду Далгаарду другую невесту, — сообщает она нако-нец. — Лорд внял моим доводам и... счел их более чем убедительными.

— Я очень благодарна, ваше величество, — выды-хаю я. Кажется, сегодня я впервые сказала ей правду.

Супруга кайзера выгибает тонкие брови.

— Тебе не любопытно узнать, чье счастье принесе-но в жертву твоему благополучию?

Я пытаюсь выглядеть огорченной, но, очевидно, у меня это не получается. Правда в том, что мне пле-вать, которая из множества избалованных и испор-ченных кейловаксианских девиц займет мое место. Я не моргнув глазом готова смотреть, как все они ста-нут умирать в муках.

«Даже если это Крессентия?» — шепчет тихий го-лос у меня в голове, но я не обращаю на него внима-ния. Кресс слишком ценна, чтобы отдавать ее кому-то вроде лорда Далгаарда, такого никогда не будет.

— Осмелюсь предположить, что разумнее всего было бы остановить выбор на леди Дагмаре, — го-ворю я. — Такое решение устроило бы всех. Отец Дагмары скорее всего поднимет шум из-за предыду-щих браков лорда Далгаарда, однако, учитывая, что просьба исходит от вас... и, полагаю, если добавить немного к предложенной лордом Далгаардом цене... Отец Дагмары быстро согласится.

Кайзерина поджимает губы.

— У тебя острый ум, ягненочек, однако разумнее всего было бы хорошенько его скрывать. Не стоит за-блуждаться: тебе подберут другого мужа, и, возмож-но, он окажется куда хуже лорда Далгаарда.

— Не представляю, кто может быть хуже, — при-знаюсь я, глядя собеседнице в глаза.

— Вот как? — Кайзерина склоняет голову на-бок. — Мой супруг вряд ли будет первым кайзером, решившим избавиться от жены и заменить ее деви-цей помоложе. В конце концов, мне больше нече-го ему дать, — будничным тоном сообщает она. — А вот ты молода, можешь родить ему детей и упро-чить его положение в стране. К тому же я видела, как

он на тебя поглядывает, наверное, уже весь двор это заметил, включая моего глупого рыцарственного сы-на. Мой супруг не слишком-то деликатен, верно?

Нужно что-то сказать, но в голове пусто, холодная кобра снова стискивает мне живот и грудь, я не могу дышать. Хочется опровергнуть слова кайзерины, но возразить нечего.

Супруга кайзера встает, и я понимаю, что мне то-же надлежит подняться и сделать реверанс, но я при-росла к месту.

— Хочешь маленький совет, ягненочек? В следую-щий раз, закрывая окно, убедись, что под ним нет лю-ка-ловушки, в который так легко провалиться.

Она уже на полпути к двери, когда я наконец об-ретаю голос.

— Не знаю, что я делаю, — признаюсь я едва слыш-ным шепотом.

Однако кайзерина Анке меня услышала. Она пово-рачивается и снова глядит на меня расфокусирован-ным, бессмысленным взглядом.

— Ты, ягненок в логове львов, дитя. Ты выживаешь. Разве этого недостаточно?

КАМНИ

Пока я иду обратно по коридору, меня сотряса-ет дрожь, и я изо всех сил пытаюсь это скрыть. Мило улыбаюсь неторопливо прогуливающимс дом с королевским крылом придворным, но не вижу их: перед глазами стоит туман, бледные лица кейло-ваксианцев сливаются в одно размытое пятно. В го-лове эхом отдается голос кайзерины Анке: «Ты за-теяла опасную игру с очень опасным человеком». Я и так знаю, что играю с огнем, но услышать это от другого человека, да еще от кайзерины... Теперь происходящее со мной предстает в совершенно ином свете.

До сих пор мне казалось, что самое плохое со мной уже случилось: публичные порки, казнь Ампелио, смерть матери у меня на глазах, — но я и помыслить не могла, что это еще не самое страшное. Что может быть страшнее брака с кайзером? Это всё равно что оказаться погребенной заживо, после такого я уже никогда не вырвусь из этого ада.

Я просто умру.

«Это не важно, — говорю я себе, — до такого не дойдет». Через месяц я навсегда покину это место и больше никогда в жизни не увижу кайзера. Одна-

ко меня трясет от страха и отвращения при одной мысли о том, что придется делить с ним ложе.

За своей спиной я слышу шаги моих Теней и по-давляю желание обернуться и посмотреть на своих спутников. Я чувствую их взгляды, но не могу пока-зать им, как сильно напугана. Об этой новой угрозе им тоже знать не следует. Блейз станет настаивать на немедленном побеге из города, он захочет спрятать меня в безопасном месте, в то время как Астрея про-должит обращаться в прах.

Когда я проскальзываю обратно в свою комнату, Хоа расправляет складки на покрывале кровати, но при виде меня резко выпрямляется и глядит с трево-гой. Я пытаюсь придать лицу нейтральное выражение и не могу. Только не сегодня.

— Оставь меня, — прошу я служанку.

Хоа указывает глазами на стены — то ли в качест-ве молчаливого напоминания, то ли по старой при-вычке, кто знает. На какое-то мгновение мне кажется, что она хочет что-то сделать, но женщина лишь кива-ет и исчезает за дверью.

Я подхожу к окну — не для того чтобы полюбо-ваться серым, безжизненным садом, а скорее, для того чтобы Тени не видели моего лица. И всё же я чувст-вую на себе их взгляды, и это невыносимо. Я прямо-таки слышу гортанный смешок Артемизии и стро-гий, осуждающий голос Цапли; я представляю, как Блейз округляет глаза и заявляет, что забирает ме-ня отсюда немедленно, потому что я явно не справ-ляюсь, и непонятно, почему я вообще решила, что справлюсь. В конце концов, я всего лишь сломленная Принцесса пепла, неспособная спасти даже себя, не говоря уже о своей стране.

Я пытаюсь успокоиться, но слова кайзерины гудят у меня в голове. Действительно, кайзер в последние

месяцы смотрит на меня как-то странно, но до сих пор я не позволяла себе думать об этом, как ребенок, не желающий признавать правду. Теперь я понимаю, что кайзерина Анке права, и знаю, как будет разви-ваться вся эта история.

Слезы жгут мне глаза, и я торопливо их вытираю, пока остальные не заметили.

Вчера Цапля назвал меня королевой, а королевы не совершают глупых ошибок, не боятся и не плачут.

С легким скрипом открывается дверь, и я зами-раю, потом торопливо промокаю глаза краем рука-ва и оборачиваюсь, нацепив на лицо милую улыбку. Повернувшись, я вижу, как Блейз закрывает за собой дверь и стаскивает с головы капюшон.

— Блейз...

Решительным взмахом руки друг заставляет меня замолчать.

— В коридоре никого не было, я проверил.

Он внимательно смотрит мне в лицо, и я понимаю, что не сумела скрыть слезы. Блейз опускает взгляд, смотрит на свои руки, переплетает пальцы. Когда он снова смотрит мне в глаза, в его взгляде столь-ко тепла, что он кажется совершенно другим чело-веком.

— Что стряслось, Тео? Ты бледнее любой кейловак-сианки.

Он пытается меня рассмешить, но с моих губ сры-вается полусмех-полувсхлип. Я тоже принимаюсь смотреть на свои пальцы, стараясь, чтобы они пере-стали трястись. Мне требуется несколько секунд и па-ра глубоких вдохов, чтобы справиться с дрожью и об-рести способность нормально говорить.

— Мне нужно оружие, — говорю я, отчаянно ста-раясь, чтобы голос не срывался.

Кажется, мне удалось смутить Блейза.

— Зачем?

Я не могу ему объяснить, слова застревают в горле; я не могу ни с кем разделить эту ношу. Если в душе Блейз остался таким же, каким был в детстве, нетруд-но предсказать его реакцию на предупреждение кай-зерины, а если мы сейчас убежим, нам уже никогда не удастся так близко подобраться к кайзеру.

— Просто нужно,_:— отвечаю я.

Блейз качает головой.

— Слишком рискованно. Если кто-то найдет его у тебя...

— Не найдут, — решительно заявляю я.

— Твоя служанка утром и вечером видит тебя со-вершенно голой, — резонно замечает друг. — Где ты собираешься его прятать?

— Не знаю, — признаю я шепотом.

На меня накатывает тошнота, и я опускаюсь на край кровати, прижимаю руку к животу. Матрас про-гибается: Блейз садится рядом.

— Что случилось? — снова спрашивает он, на этот раз его голос звучит еще мягче.

— Я уже сказала, — отвечаю я, через силу улыба-ясь. — Кайзерина не в своем уме. — Тут я заставляю себя перестать думать о кайзерине и сосредоточить-ся на хорошем. — Зато моя задумка сработала: принц так обо мне печется, что готов пойти против отца, правда, пока что исподволь. Я могу пойти дальше и надавить на него посильнее, знаю, что могу. Если мы сумеем повлиять на принца так, что он выступит против кайзера открыто, кейловаксианский двор рас-колется на два лагеря.

Пока я произношу эти слова, у меня в голове на-чинает складываться план. Очевидно, Блейз схваты-вает всё на лету, потому что его губы растягиваются в мрачной улыбке.

— Раскол, — медленно повторяет он, и я вижу, что он думает о том же, о чем и я. — Подобный раскол приведет к необратимым последствиям, если, скажем, принц... будет убит при загадочных обстоятельствах после того, как публично бросит вызов отцу.

— А хоть бы и не при загадочных, — добавляю я. — Может быть, найдутся такие улики, которые яв-ным образом укажут на личных охранников кайзера.

Воображение живо рисует всевозможные идеи: можно подбросить обрывок рубашки с вышитой на нем эмблемой кайзера — предположим, принц ото-рвал клочок одежды, пока боролся с убийцами; ко-жаный шнурок — такими кейловаксианские мужчи-ны стягивают волосы на затылке; живой камень, от-валившийся от ножен в пылу борьбы. Разумеется, для большей убедительности кто-то должен будет застать одного из охранников кайзера на месте преступления или рядом с ним. Клочок рубашки придется предва-рительно оторвать, кожаный шнурок — украсть, ка-мень выковырять из ножен. Цапля может становиться невидимым, он легко справится с этой задачей, и Ар-темизия тоже могла бы это сделать, ведь она умеет принимать чужие личины. Вот только ребята способ-ны контролировать свой дар не более десяти-двадца-ти минут, а этого времени для подобного дела мало-вато. Нам нужны живые камни.

— Каким образом двор может отреагировать на убийство наследника? — задумчиво бормочет Блейз.

Я выпячиваю губу, обдумывая этот вопрос.

— Кейловаксианцы ценят силу, но кайзер сделался ленивым с тех пор, как завоевал Астрею. Он больше не сражается, просто сидит во дворце, позволяя дру-гим сражаться вместо него, например, Сёрену. Кей-ловаксианский народ любит принца — в их глазах он воплощает в себе все черты идеального правителя.

Если они подумают, что кайзер его убил, по крайней мере половина аристократов взбунтуется. В кейловак-сианской истории такое уже случалось: слабого пра-вителя смещали, какой-то благородный род захваты-вал власть и основывал новую династию. Обычно всё начинается с гражданской войны, в которой борют-ся два лагеря: сторонники старого режима и те, кто этим режимом недоволен. Убив принца, мы можем сбежать из страны, и пока они грызутся между собой, соберем достаточно сил, вернемся и уничтожим их.

При мысли об этом мои губы сами собой склады-ваются в улыбку.

— А вы смогли бы это сделать? — спрашивает из-за стены Цапля.

— Что именно? — не понимаю я.

Цапля прочищает горло, но не отвечает.

— Думаю, Цапля хочет знать... — начинает Блейз, и умолкает. Он открывает рот, потом опять закрыва-ет и отводит глаза.

— Они интересуются, способна ли т/ы на убийст-во, — поясняет Артемизия, — но, похоже, не решают-ся поднять эту тему, коль скоро единственным, у ко-го ты пока что отняла жизнь, был Ампелио. Сомне-ваюсь, что принц будет лежать у тебя в ногах и ждать, пока ты его заколешь, а ты вряд ли сможешь поднять на него руку. Я права?

В ее словах есть доля истины, но мне невыносимо противно это признавать.

— Это уже наш следующий шаг. Если я смогу справиться с принцем, как думаете, остальная часть плана сработает?

Все трое на несколько секунд умолкают. Сидящий рядом со мной Блейз уставился в стену невидящим взглядом. Я почти вижу, как друг еще раз обдумыва-ет наш план.

— Да, — говорит он спустя мгновение.

— Вообще-то может выгореть, — несколько удив-ленно признает Артемизия.

— Всё получится, — говорю я, чувствуя, как во мне крепнет уверенность. Я вдруг ощущаю прилив бодрости и легкости, словно мои ноги вот-вот ото-рвутся от земли. Надо признать, вероятность удач-ного исхода крайне мала, но сейчас она определенно больше, чем прежде, коль скоро у нас появился план. В кромешной тьме сверкнул проблеск надежды.

Я не позволяю себе задумываться над тем, что именно предложила сделать. Сёрен — мой враг, да-же если я не видела от него ничего, кроме доброты. Теперь я знаю, что значит отнять у кого-то жизнь, понимаю, что это нечто большее, чем клинок, кровь и остановившееся сердце. Теперь я осознаю: забрав чужую жизнь, приходится отдать что-то взамен.

Душу гложет какое-то неприятное чувство. Я каш-ляю, прочищая горло.

— Кроме того, я тут подумала насчет Вектурии...

Блейз издает страдальческий стон.

— Тео, мы же договорились...

— Я с вами не соглашалась, — перебиваю я его, расправляя плечи. — Меня не радует перспектива взвалить на свои плечи вину за смерть и порабоще-ние тысячи человек, как будто они грязь, которую нужно стряхнуть с одежды.

— Именно так они поступили с нами, когда к на-шим берегам приплыли кейловаксианцы, — замеча-ет Цапля.

— Уверена, они пожалеют об этом решении, как только Сёрен вместе со своей армией на них нападет. Однако факт остается фактом: чем больше земель за-хватит кайзер, тем труднее нам будет избавиться от него. Когда начнется война, нам и так придется не-

сладко, а если кейловаксианцы укрепятся еще и на Вектурианских островах, то смогут наброситься на нас с двух сторон и легко одержат верх. Это будет не сражение, а бойня.

Я жду шквала возражений, но все трое молчат. Блейз, поджав губы, делает вид, что пристально рас-сматривает обстановку комнаты. На этот раз я гово-рю не как моя мать, осознаю я вдруг, так стали бы рас-суждать кайзер или Тейн, обсуждая военные страте-гии; уверена, мои Тени тоже заметили разницу. Блейз явно ищет весомые контраргументы, поэтому я торо-плюсь выдвинуть следующее соображение.

— К тому же мы всё равно собираемся отсюда уй-ти. Когда мы покинем страну, нам понадобятся све-жие силы, новые союзники. Знаю, одних только вектурианцев недостаточно, но с чего-то же нужно начинать. Их сейчас больше, чем нас, и пока возмож-ностей для маневра у них больше, чем у нашего под-полья здесь. Я не предлагаю отправлять наших людей на заведомо проигрышную битву, но Артемизия ска-зала, что слабость вектурианцев в том, что они раз-бросаны по нескольким островам, верно? Если бы мы смогли отправить им предупреждение и, таким обра-зом, дать им возможность собраться с силами и объ-единиться, то Сёрена ждало бы куда более серьезное сражение, чем он рассчитывает.

Блейз медленно кивает.

— Принц даже может отступить, поняв, что за-стать противника врасплох не получилось.

— Есть ли способ отправить вектурианцам весточ-ку? — спрашиваю я.

Блейз хмурит брови и смотрит на стену, за кото-рой прячется Артемизия.

— Твоя мать сможет это сделать?

В его голосе явственно слышится настороженность.

Молчание.

— Возможно, потребуется некоторое время, чтобы ее убедить, — отвечает наконец Артемизия. — Вдо-бавок я по-прежнему не уверена, что это правильное решение.

— Если у тебя есть другие предложения, я готова их выслушать, — говорю я.

Тишина. В конце концов Артемизия изрекает:

— Я попробую.

— Спасибо, — благодарю я, чувствуя себя на пару дюймов выше, чем на самом деле. Угроза стать женой кайзера несколько меркнет. Я справлюсь, я могу дей-ствовать, как королева.

Еще через несколько секунд до меня наконец дохо-дит, о чем говорили Блейз и Артемизия.

— Подожди, а какое отношение ко всему этому имеет твоя мать? — спрашиваю я.

Артемизия смеется.

— Она самый грозный пират в Кейлодинском море. Ты, вероятно, знаешь ее под именем «Бич Драконов».

Какой-то миг я могу только таращиться на стену, за которой скрывается девушка. Имя мятежного астрей-ского пирата у всех на слуху, но я привыкла думать, что это мужчина, мне и в голову не приходило, что это может быть женщина. Да еще чья-то мать.

В моей душе зарождается надежда, и я не могу сдержать веселый смех. Если на моей стороне будет Бич Драконов, наши шансы на успех резко возраста-ют. Однако когда я поворачиваюсь к Блейзу, то вижу, что на скулах друга играют желваки, он какой-то на-пряженный. Я вспоминаю, что именно он говорил о Биче Драконов, когда мы разговаривали в кухон-ном погребе. Предводительница пиратов не на на-шей стороне, даже если наши интересы порой и сов-падают.

Но разве спасти Астрею не в наших общих инте-ресах? Это ведь и ее страна, она уже много сделала, чтобы помочь своей родине. Мы должны быть на од-ной стороне. В конце концов, разве для нас есть ка-кая-то другая сторона?

Прежде чем я успеваю спросить Блейза, что он об этом думает, тот встает и протягивает мне руку, пред-лагая помочь встать.

— Нельзя рассиживаться тут целый день, — заяв-ляет он и тянет меня за руку, помогая подняться. Он стоит так близко, что я чувствую исходящее от его кожи тепло. Я знаю, что Блейз не выходил на улицу несколько дней, и всё же от него пахнет мокрой зем-лей и дождем. Друг мягко сжимает мое лицо в ладо-нях и большими пальцами вытирает оставшиеся у ме-ня под глазами слезы. Это такой интимный жест — кто бы мог подумать, что Блейз на такое способен. Цапля смущенно покашливает за стеной, напоминая, что мы не одни.

Блейз тоже кашляет и отступает на шаг.

— Тебе нужно очаровать принца, — напоминает он после секундного молчания. — Если ты сумеешь так спрятать оружие, чтобы его не нашли, я могу что-нибудь для тебя раздобыть. Может, кинжал?

Меня захлестывает облегчение, хотя не думаю, что сумею воспользоваться клинком, если дойдет до де-ла, меня ведь не учили обращаться с оружием. И всё же я буду чувствовать себя намного увереннее, если у меня будет чем защищаться.

— Кинжал идеально подойдет, — говорю я. В ок-но задувает легкий бриз, от которого у меня по коже ползут мурашки. Это наводит меня на мысль. — Бли-зятся холода, скоро мне понадобится плащ.

Друг непонимающе хмурится.

— Да, конечно.

Я улыбаюсь.

— Скажи-ка, Блейз, ты умеешь шить?

— Не знаю, с какого конца иголку держать, — фыркает юноша. — Но Цапля умеет, пальцы у него на удивление чуткие для такого здоровенного парня, как он. Ты ведь у нас наполовину великан, да, Цапля?

— Я достаточно высок, чтобы раздавить тебя в ле-пешку, — парирует Цапля, но в его голосе звенит ве-селый смех.

— Ты не смог бы пришить кинжал к подкладке мо-его плаща? — интересуюсь я.

— Легко.

— Спасибо, — благодарю я их обоих, потом рас-правляю складки на юбке. — Как я выгляжу? — об-ращаюсь я к Блейзу.

— Опусти декольте на полдюйма ниже, и он не устоит, — советует друг с ухмылкой.

Я подталкиваю его локтем к двери, но когда он ухо-дит, всё же приспускаю ткань.

♦ * ♦

Прежде чем отправиться на поиски Сёрена, я оста-навливаюсь перед комнатами Кресс. Обычно я ста-раюсь не заходить в ее покои из страха столкнуть-ся там с ее отцом, но в настоящее время Тейн ин-спектирует Водный рудник, дабы убедиться, что все его обитатели помнят свое место. Он наверняка, по своему обыкновению, привезет Кресс новые живые камни. Неудивительно, что коллекция живых кам-ней Крессентии едва ли не больше, чем у самой кайзе-рины.

Именно поэтому я надеюсь, что подруга не заме-тит пропажи нескольких украшений. Чтобы наш план сработал, моим Теням позарез нужны живые камни.

Дверь открывает Элпис и робко улыбается, по-сле чего ведет меня через лабиринт богато убранных комнат, в которых обитает Тейн. Прежде здесь рас-полагались покои семьи Блейза, но, кажется, теперь даже мой друг их не узнает — покои превратились в склад всевозможных вещей, вывезенных Тейном из захваченных и разоренных стран.

Большая часть обстановки астрейская: сверкающая медная люстра под потолком, некогда висевшая в ра-бочем кабинете моей матери; зеркало в золоченой раме, увенчанное ликом Беслимии, богини любви и красоты — раньше оно висело в городских купаль-нях. Однако тут есть множество вещиц, происхожде-ние которых Крессентии пришлось мне объяснять: подсвечники из Эгралии, расписные чаши из Ганту, хрустальная ваза из Неблариса. Тейна не назовешь сентиментальным, но ему нравятся все эти сувениры.

Как-то раз я спросила Кресс, сколько прошло вре-мени с тех пор, как двор кайзера находился в Кейло-ваксии, поскольку никто никогда об этом не говорил, но Кресс не смогла ответить. Она сказала, что с тех пор, вероятно, минуло несколько столетий, и что, по сути дела, Кейловаксии больше нет. Зимы в тех краях год от года становились всё холоднее и дольше, пока все остальные времена года не исчезли совсем, оста-лась только вечная зима. На полях ничего не росло, весь скот погиб, и тогда кейловаксианцы погрузи-лись на свои корабли и отправились на поиски луч-ших земель. Их мало волновало, что на других зем-лях уже кто-то жил, они силой захватывали всё новые территории и получали всё, что хотели, — рабов, еду, драгоценности, — а выкачав из завоеванной страны всё, что только можно, отправлялись в следующую, и всё повторялось сначала. А потом снова, и снова, и снова.

Астрея стала первой страной, в которой кейловак-сианцы столкнулись с магией. Возможно, именно по-этому они задержались здесь надолго, хотя, на мой взгляд, даже магия стала иссякать — живых камней становится всё меньше, как и жителей, которых за-ставляют эти камни добывать.

Элпис ведет меня по коридору в комнату Крессен-тии, и ни одна из нас не осмеливается заговорить. Наконец, пока мы шагаем по полутемному переходу, я пожимаю руку Элпис и шепчу:

— Молодец, отлично справилась.

Даже в тусклом свете свечей я вижу, как лицо дев-чушки розовеет от удовольствия.

— Я могу еще что-то для вас сделать, моя госпо-жа? — спрашивает она.

Элпис — идеальное орудие, девочка, на которую мало кто станет обращать внимание в огромном доме Тейна. Она столько всего могла бы здесь подслушать и сделать. Но Тейн не занимал бы своего нынешнего положения, будь он дураком, а я неоднократно виде-ла, что делает кайзер с рабами, которых заподозрили в подслушивании и подглядывании.

В голове эхом раздается голос Блейза: «Ты за нее в ответе, Тео».

— Пока ничего не нужно, — говорю я.

В глазах девочки мелькает разочарование, но она кивает и робко стучит в дверь.

— Моя госпожа, к вам пришла леди Тора, — гово-рит она очень тихо, так что ее, наверное, еле слышно за толстой деревянной дверью.

— Тора? — слышу я возглас Крессентии. — Входи!

Я улыбаюсь Элпис и благодарю, а потом открываю дверь и проскальзываю внутрь.

Комната Крессентии так велика, что в ней могла бы жить целая семья; в центре зала возвышается огром-

ная кровать с балдахином, завешенная прозрачным белым шелком. Я знаю, что покрывало на кровати зо-лотое, но в данный момент оно полностью завалено платьями пастельных оттенков. Хозяйка комнаты си-дит перед туалетным столиком, на котором расстав-лены открытые баночки с косметикой, и разброса-ны щетки для волос. Тут же стоит богато украшенная шкатулка с драгоценностями, содержимое которой в беспорядке разложено вокруг.

Глаза у Кресс лихорадочно блестят, щеки горят, хо-тя, судя по всему, она с утра не выходила из комна-ты. На кровати стоит поднос с недоеденным завтра-ком, а сама Крессентия до сих пор в ночной сорочке. Золотистые волосы подруги пышными волнами ни-спадают на спину, похоже, служанки еще их не рас-чесывали, а к созданию прически и подавно не при-ступали.

— Тяжелое утро? — спрашиваю я, убирая со стула забракованное платье и присаживаясь.

Кресс хитро улыбается.

— Я наконец-то получила весть от принца! Сегод-ня утром он прислал письмо и пригласил меня... то есть пригласил нас на обед. Очень умно с его сторо-ны, я полагаю, не годится, чтобы нас пока видели на-едине. Как это всё волнительно!

— Верно, — соглашаюсь я, стараясь говорить так же оживленно. Кажется, Сёрен от своего не отступится, и, должна признать, это хитрый ход с его стороны. Присутствие Крессентии, разумеется, не помешает придворным сплетничать, но по крайней мере боль-шая их часть будет судачить не обо мне. И всё же же-стоко вот так использовать Кресс в качестве прикры-тия, особенно с учетом того, что она уже почти убе-дила себя, что влюблена в Сёрена. Но у меня в голове уже сложился план действий, поэтому я отмахиваюсь

от этой мысли, как от несущественной. В конце кон-цов, Крессентия очарована скорее образом прекрас-ного принца, чем, собственно, Сёреном, а если мой план сработает, бедняга умрет еще до того, как Кресс осознает свое заблуждение. Она, конечно, будет во-ображать себя героиней трагической пьесы, одной из тех, что она так любит почитывать, и, думаю, эта роль придется ей по душе не меньше короны.

— Видимо, ты пытаешься выбрать подходящий случаю наряд? — предполагаю я.

— У меня ничего нет, — жалуется подруга, потом душераздирающе вздыхает, жестом полным отчаяния указывая на комнату — тут и там валяются десятки платьев всевозможных цветов и фасонов. Есть здесь и астрейские хитоны, украшенные искусной вышив-кой и фибулами, инкрустированными драгоценны-ми камнями. Прочие наряды представляют собой традиционные кейловаксианские платья из тяжело-го бархата и шерсти, с зауженной талией и пышны-ми юбками, под которые нужно надевать металли-ческие каркасы и уйму нижних юбок. Платьев так много, что сосчитать их не представляется возмож-ным, это всё равно что пытаться сосчитать звезды в небе, хотя уверена, Кресс не надевала и половины из них.

Я выуживаю из груды платьев одно, расправляю и рассматриваю, держа на вытянутых руках. Его я у Крессентии еще не видела: бледно-лиловый цвет, простой крой, по бархатному корсажу идет полоса ткани, драпирующая одно плечо. Край лифа и подола расшиты сотнями крошечных сапфиров, так что ка-жется, будто платье украшено живыми цветами.

— Как насчет этого? — предлагаю я.

— Ужасное, — отмахивается подруга, не глядя на наряд.

— Думаю, цвет тебе очень пойдет, — настаиваю я. — Хотя бы примерь.

— Это бессмысленно. Они все отвратительные, — заявляет Кресс. — Что нравится принцу, ты не зна-ешь? Какой у него любимый цвет?

— Я знаю о нем не больше тебя, — со смехом от-вечаю я, надеясь, что Крессентия поверит в эту ложь. Пусть я и не знаю, какой цвет нравится Сёрену, зато мне известно, что он добрый и, наверное, с матерью у него отношения куда как более теплые, нежели с от-цом — иначе он не обратился бы за помощью к кай-зерине, чтобы расторгнуть мою помолвку. Я знаю, что, несмотря на всю его славу отважного и сильно-го воина, Сёрену не нравятся жестокие обычаи кей-ловаксианцев. Он даже помнит имена астрейцев, ко-торых приказал ему убить его собственный отец де-сять лет тому назад.

Нельзя сейчас думать об этом. Я ведь сказала Ар-темизии и остальным, что убью принца, когда при-дет время, а я не смогу этого сделать, если буду ви-деть в нем человека.

— Ты ведь беседовала с ним на пиру, — замеча-ет Кресс, и в ее голосе проскальзывают недовольные нотки. — В гавани мне показалось, что вы с прин-цем в приятельских отношениях... ты даже называла его по имени.

Она ревнует, соображаю я, и мысль об этом кажет-ся почти забавной. Разумеется, тут нет ничего весе-лого. Я должна влюбить в себя Сёрена, и, очевидно, он интересуется мной гораздо больше, чем Крессен-тией, и всё же странно осознавать, что я стала причи-ной ее ревности. Ведь эта девушка отдавала мне свои ношеные платья, украдкой совала куски хлеба, когда кайзер лишал меня ужина; она использовала свой ста-тус любимой дочери главного военачальника кайзера,

чтобы оградить меня от прямых оскорблений других благородных девиц. Большую часть жизни я жила под защитой ее жалости; идея, что Кресс ревнует ко мне, кажется абсурдной.

И всё же подруга ревнует, и я дала ей для этого ку-чу поводов. Меня охватывает острое чувство вины. Конечно, из-за этого я не передумаю и не стану ме-нять наши планы, но всё равно неприятно.

Я открываю рот и тут же закрываю, не будучи уве-ренной, что именно следует сказать. Во что бы то ни стало следует убедить Крессентию в том, что я не представляю для нее угрозы, а Кресс почти всегда точно определяет, лгу я или говорю правду.

— После казни мятежника, — говорю я, тщатель-но подбирая слова, — я очень переволновалась. Бы-ло столько крови, что меня затошнило. Сёрен случай-но наткнулся на меня в коридоре и, видимо, пожа-лел. Тогда-то он и велел мне называть его по имени. А вместо благодарности я... меня стошнило прямо на принца, — признаюсь я, закрывая лицо, делая вид, что страшно смущена.

— Ох, Тора, — вздыхает Кресс, и выражение ее лица моментально меняется. Подозрительность сме-няется облегчением, хотя подруга и пытается это скрыть. — Как ужасно! И так стыдно. — Она похло-пывает меня по руке, в очередной раз жалея.

— Так и есть, — продолжаю я. — Однако принц повел себя так деликатно. Об этом мы и говорили на пиру: я извинялась за то досадное происшествие, а он сказал, что всё это пустяки. Он очень добр.

Кресс прикусывает губу.

— Но он же тебе не нравится, правда?

— Нисколько. — Я смеюсь, изо всех сил стара-ясь казаться удивленной. — Полагаю, он просто мой друг, только и всего. И уж конечно, я его нисколько

не интересую. Неужели ты думаешь, что молодой че-ловек способен увлечься девушкой, которую на него стошнило?

Кресс улыбается, явно успокаиваясь, потом взгляд ее снова падает на разбросанные платья, и она хму-рится.

— Значит, ты не знаешь, какой у принца любимый цвет?

— Вероятно, больше всего ему нравится черный или серый. Что-то мрачное и серьезное, — говорю я, потом хмурю брови и надуваю губы, стараясь ско-пировать суровое выражение лица Сёрена. Кресс хи-хикает, но тут же поспешно зажимает рот ладонью.

— Тога! — восклицает она с напускной строго-стью.

— Нет, правда, — продолжаю я. — Ты когда-ни-будь видела, чтобы принц улыбался?

— Нет, — признает Кресс. — Но ремесло воина — это очень серьезное дело. Мой отец тоже мало улы-бается.

Это сравнение Сёрена с Тейном моментально на-поминает мне, кто такой Сёрен и на что он способен. Может, принц и добр, но кто знает, сколько у него на руках крови? Сколько чужих матерей он убил?

Я через силу улыбаюсь и мягко произношу:

— Я всего лишь говорю, что ты заслуживаешь тако-го человека, который сделает тебя счастливой.

Крессентия какое-то время молчит, покусывая нижнюю губу.

— Став принцессой, я стану счастливой, — реши-тельно заявляет она. — А если в один прекрасный день сделаюсь кайзериной, то буду еще счастливее.

Подруга говорит о будущем с такой уверенностью, что я почти ей завидую, хоть и знаю, что Крессентия почти наверняка не получит желаемого. Снова на-

катывает чувство вины, но я стараюсь не обращать на него внимания. У меня не выходит жалеть Кресс из-за того, что она не получит прекрасного принца и счастливую жизнь, потому что мои люди каждый день умирают. Поэтому я просто тянусь к другому платью, на сей раз традиционно кейловаксианско-му, из бледно-голубого бархата, расшитому золоты-ми цветами. Встряхнув наряд, я приподнимаю его по-выше.

— Вот это просто чудесное, Кресс, — говорю я. — И цвет так идет к твоим глазам.

Несколько мгновений Крессентия раздумывает, посматривая то на платье, то на меня, я почти вижу, как у нее в голове крутятся шестеренки.

— Оно скучное, — объявляет она наконец. — За-то мне безумно нравится твое.

— Это? — Я смотрю на красно-оранжевый астрей-ский хитон, который надела сегодня. — Ты же отдала мне его полгода тому назад, забыла? Ты сказала, что этот цвет тебе не идет.

Крессентия часто проворачивала этот фокус: зака-зывала у портного платья, заранее зная, что цвет ей не пойдет, чтобы потом иметь предлог отдать наряд мне. Большая часть моих платьев некогда принадле-жала Кресс, и они гораздо удобнее в носке, чем те, что присылал кайзер — у тех, как правило, была от-крытая спина, чтобы все могли видеть мои шрамы.

— Разве? — подруга хмурится. — Думаю, я могла бы его надеть. — Она надувает губы, потом хитро улыбается. — Тора, у меня появилась отличная идея. Почему бы мне не примерить твое платье, а ты тем временем примеришь мое? Просто посмотрим, как будет смотреться.

Понятия не имею, что в этом веселого, но у меня нет иного выбора, кроме как радостно согласиться.

Ярко-оранжевый цвет смотрится на подруге крича-ще, резко контрастируя с ее бледной кожей и светлы-ми, золотистыми волосами — именно поэтому Крес-сентия никогда не носила этот наряд, — однако сей-час это ее не останавливает. Она так и этак вертится перед зеркалом, придирчиво рассматривает свое от-ражение под разными углами, морщит лоб, а в гла-зах ее горит такой огонь, что я бы сочла его угро-жающим, не знай я Кресс с детства. Этот взгляд она унаследовала от отца — Тейн приобрел его за годы сражений, однако Крессентия, похоже, тоже готова броситься в бой.

Наконец она вручает мне кейловаксианское платье из серого бархата, с глухим воротом, очень длинное и тяжелое, так что я просто тону в нем, а взглянув в зеркало, с трудом узнаю себя в этой серой, бесфор-менной груде ткани. Тут-то я и понимаю, что воевать Крессентия собралась со мной. Думаю, она поверила моим объяснениям касательно принца, но Кресс не такова, чтобы рисковать, она предпочитает подстра-ховаться.

— Цвет так тебе идет, Тора. — Кресс мило улыба-ется но... склонив голову набок, медленно окидывает меня наметанным взглядом с ног до головы. — А что, как по мне, теперь ты выглядишь настоящей кейло-ваксианкой.

Эти слова больно меня ранят, но я стараюсь этого не показывать и улыбаюсь.

— Ну, куда мне до тебя, — говорю я то, что под-руга хочет услышать. — Принц не сможет оторвать от тебя глаз.

Крессентия улыбается чуточку теплее, зовет Эл-пис, чтобы та уложила ей волосы, и тут же велит слу-жанке сделать прическу, как у меня. Элпис украдкой бросает на меня многозначительный взгляд и присту-

пает к работе, для начала положив на тлеющие в ка-мине угольки щипцы для завивки, чтобы те нагре-лись.

— Нужно закрепить волосы на затылке какой-то красивой заколкой, — говорю я Крессентии, как бы невзначай открывая шкатулку с украшениями и пере-бирая лежащие внутри богатства.

Как и большинство придворных дам, Кресс явля-ется обладательницей огромного количества водных камней и камней воздуха, дарящих красоту и гра-цию, а также нескольких огненных камней, помога-ющих сохранять тепло холодными зимними месяца-ми. В отличие от большинства женщин, у Кресс есть и несколько камней земли. Обычно эти камни встав-ляют в рукояти мечей или прикрепляют к латам, дабы придать воинам дополнительную силу, так что при-дворным дамам они без надобности; впрочем, неуди-вительно, что Тейн захотел наделить свое единствен-ное дитя дополнительной силой.

Я нахожу золотую заколку, инкрустированную та-кими темными водными камнями, что они кажутся почти черными, и протягиваю подруге.

— Это идеально подойдет к платью, не находишь?

Крессентия смотрит на заколку в моих волосах, украшенную простыми жемчужинами, и задумчиво выпячивает губы.

— Если она так тебе нравится, заколи ею волосы. А я возьму твою.

«Слишком просто», — думаю я, отчаянно пытаясь казаться расстроенной. Потом словно бы неохотно вытягиваю заколку из своих волос и передаю Кресс, а сама закалываю волосы заколкой с водными камня-ми. Мне не положено носить живые камни, десять лет назад кайзер ясно дал понять, что это запрещено, но то ли Крессентия об этом забыла, то ли ей сейчас

нет дела до каких-то запретов. Как бы то ни было, на-поминать ей об этом я не собираюсь.

Мощь водного камня теплой волной пронизыва-ет всё мое тело от макушки до пальцев ног, в ладонях пульсирует сила, умоляя воззвать к ней. У меня нет причин менять внешность, я не умираю от жажды, но в душе растет потребность использовать живые кам-ни, от которой в голове гудит, и это очень приятно.

До Вторжения меня никогда не посещало такое желание, когда я была маленькой, только Защитни-ки носили живые камни, но я помню, как держала в руках огненный камень Ампелио и чувствовала, как сквозь меня проходит его сила. Я помню, как Ампе-лио предостерегал меня, говорил, что я никогда не должна пользоваться силой камня, и в такие моменты его неизменно жизнерадостное лицо мрачнело.

Я заставляю себя отбросить это воспоминание и сосредоточиться на деле, снова перебираю лежа-щие в шкатулке украшения, делая вид, что ищу серь-ги для Кресс. Пусть она обрядила меня в уродливое платье, зато у него длиннющие рукава, мне легко уда-ется спрятать в них сережку и браслет, зажав в кула-ке. Прижатые к моей коже живые камни пульсиру-ют в такт моему сердцебиению, и в голове гудит всё громче.

Мои пальцы сжимают огненный камень, это при-косновение — словно знакомый с детства сон. Всё во-круг становится прекраснее, ярче, четче; воздух оку-тывает меня, как материнские объятия, и впервые за десять лет я чувствую себя в безопасности. Я ощущаю уверенность и силу, и они нужны мне больше, чем воздух. Владей я хоть каплей силы, хоть малой толи-кой огня, и, возможно, смогла бы разжечь свое собст-венное пламя посреди всего этого кошмара. Если уж я действительно веду свой род от самого Оуззы, как

может использование этой силы быть кощунством? Я как-то спросила об этом у матери и прекрасно пом-ню, что она мне ответила.

«Каждый Защитник должен прежде всего посвя-тить себя своему богу, но королева посвящает себя только своей стране. Ты не можешь быть и тем и дру-гим. Ты можешь любить богов, можешь любить меня, ты можешь любить кого пожелаешь в этом мире, но на первом месте для тебя всегда должна быть Астрея, а всё остальное — вторично. Таков дар Оуззы нашей семье, однако он же и наше проклятие».

Знаю, мама была права, хоть мне и хотелось бы, чтобы она ошибалась. Как было бы проще жить, если бы я могла вызвать огонь из кончиков пальцев, как это делал Ампелио. Но чем же я тогда буду отличать-ся от своих врагов? Я не обучена искусству управле-ния силой, тут я ничем не отличаюсь от кейловак-сианцев, к тому же я редко вспоминаю о богах, мо-люсь им лишь тогда, когда мне что-то нужно. Если бы я посмела спуститься в шахты и попыталась сни-скать милость богов, они бы наверняка поразили ме-ня на месте.

Видя, как кейловаксианцы бездумно пользуются силой, которую не заслужили, ради которой ничем не пожертвовали, я неизменно глубоко страдала. Я не пойду против своих богов, не рискну навлечь на себя их гнев. Кроме того, я уже во многом стала кейловак-сианкой. Это черта, которую я ни за что не перейду.

ОБЕЛ

С ёрен ждет нас на личной террасе королевской семьи, и он явно пустил в ход всю доступную ему емукроскошь. Вырезанныйлиз мрамора столлвы дит очень тяжелым, не иначе потребовалась малень-кая армия, а также сила огромного количества кам-ней земли, чтобы притащить его сюда. На столе стоит расписная ваза с только что срезанными ноготками и четыре золотые тарелки. Все эти вещи когда-то принадлежали моей матери, и, если хорошенько на-прячь воображение, можно представить, что она си-дит за столом напротив меня, потягивая приправлен-ный специями утренний кофе (для меня приготов-лено молоко с медом), и болтает о всяких мелочах вроде погоды и моих уроков, счастливая, нс ведаю-щая о приближающейся к нам вражеской армии.

Когда мы с Кресс входим в беседку, солнце уже вы-соко в небе, и его лучи проникают сквозь красные шелковые занавеси, так что пространство внутри па-вильона залито ослепительным светом. Вид отсюда открывается такой прекрасный, что дух захватывает: океан и безоблачное небо, на волнах покачиваются несколько кораблей, издалека кажущихся такими кро-шечными, не больше моего ногтя на мизинце.

Они так далеко, думаю я. За десять лет я выби-ралась из дворца разве что в гавань и теперь жадно всматриваюсь вдаль — справа, слева и прямо от меня раскинулся на многие мили океан. Очень легко за-быть, как велик на самом деле мир.

Возможно, в один прекрасный день я снова стану свободной.

Принц Сёрен и Эрик встают при виде нас с Кресс, оба одеты в традиционные кейловаксианские костю-мы. Не ожидала встретить здесь Эрика, но рада его видеть. Он отнесся ко мне как к человеку, чего не ска-жешь о большей части кейловаксианцев. Трудно ска-зать, кому из них двоих неуютнее в многослойных одеждах из шелка и бархата, хотя, полагаю, всё-таки Эрику. Костюм Сёрена по крайней мере сшит имен-но по размеру принца, а на Эрике определенно оде-жда с чужого плеча — где-то слишком узкая, где-то висит мешком.

— Дамы, — с поклоном приветствует нас Сёрен. Мы в ответ делаем реверансы. — Вы же помните Эрика с корабля?

— Ну конечно, — говорю я. Мне нет нужды смо-треть на Кресс, я и так знаю, что она глядит на Эри-ка равнодушно, без тени узнавания. В тот день всё внимание подруги было сосредоточено на Сёрене. Сомневаюсь, что она сумела бы отыскать лицо Эри-ка в толпе, попроси ее кто-нибудь об этом.

— Рада снова видеть вас, Эрик, — добавляю я с улыбкой.

Взгляд голубых глаз юноши перебегает с меня на Кресс, на его лице мелькает удивление.

— Разумеется, я тоже счастлив снова встретиться с вами, леди Тора, — говорит он, отодвигая для ме-ня стул. Потом, пока я усаживаюсь, спрашивает, по-нижая голос: — Вы что же, проиграли какое-то пари?

Так и хочется состроить гримаску, но я сдержива-юсь.

— Крессентия по доброте душевной одолжила мне свое платье.

— Да, — фыркает Эрик, с трудом сдерживая смех. — Она очень добра.

— Дайте я угадаю, — сухо говорю я, бросая корот-кий взгляд на Кресс. Подруга уже завела с принцем обстоятельный разговор и рассказывает о письме, ко-торое ей прислал отец. — Наш принц был так добр, что пригласил вас разделить с ним славную трапезу перед отбытием в Вектурию?

Молодой человек приподнимает темную бровь и тоже понижает голос.

— Я ошибся, Тора. Наша экспедиция связана с тор-говыми путями, только и всего. Ничего интересного.

Врет он еще хуже Сёрена, даже не может мне в гла-за смотреть.

Я издаю непринужденный смешок.

— Торговые пути, Вектурия. Как по мне, первое не интереснее второго. Я даже не знаю, где находит-ся эта Вектурия.

Эрик улыбается с явным облегчением.

— Я не стал бы вас обманывать, Тора. Ближайший месяц или около того мне предстоит сидеть на сухом пайке и разбавленном водой эле, так что когда Сёрен предложил мне в последний раз побаловаться нор-мальной едой, разве я мог отказаться от такого пред-ложения?

Он многозначительно смотрит на другой конец стола — Сёрен и Крессентия по-прежнему беседуют о Тейне, хотя принц то и дело посматривает по сто-ронам, словно хочет сбежать.

Я вновь поворачиваюсь к Эрику, выгибая бровь.

— Ну, разве они не очаровательная пара?

— Думаю, Сёрен предпочел бы не употреблять сло-во «очаровательная», — замечает Эрик. — Кайзер ра-тует за эту свадьбу со дня возвращения Сёрена.

Принц кашляет и бросает на Эрика умоляющий взгляд.

— Вообще-то Эрик начинал служить вместе со мной под командованием вашего отца, — говорит он Крессентии. — Не так ли, Эрик?

— Долг зовет, — шепчет мне Эрик, потом накло-няется к Кресс. — Всё именно так, леди Крессен-тия. Мне тогда было двенадцать. Я словно встретил-ся с богом. Раз уж об этом зашла речь, не окажете ли вы мне честь прогуляться со мной по павильону, по-ка мы ждем, чтобы принесли еду? Я могу рассказать вам истории из жизни вашего отца, уверен, вы сочте-те их весьма забавными.

Кресс хмурится, щурит глаза. Она явно собирает-ся отказаться под каким-то благовидным предлогом, но Сёрен не дает ей такой возможности.

— Эрик на редкость одаренный рассказчик, — го-ворит он. — Думаю, короткая прогулка в его обще-стве вас развеселит.

У Крессентии слегка сужаются ноздри — это един-ственный видимый признак ее неудовольствия, на-верняка оставшийся незамеченным Сёреном и Эри-ком. Непринужденно улыбаясь, она встает, опирается на протянутую руку Эрика и позволяет увести себя от стола, но напоследок бросает на меня очень встре-воженный взгляд.

Сёрен тянется к хрустальному графину с вином, заодно передвигая свой стул на пару дюймов побли-же ко мне, и наполняет мой стакан кроваво-красной, точно свежая кровь, жидкостью. Он не смотрит на меня, полностью сосредоточившись на вине и, кажет-ся, никуда не торопится. Прядь золотистых волос па-

дает ему на глаза, но он даже не пытается ее попра-вить.

Я кожей чувствую, что Кресс находится всего в па-ре футов от нас. Эрик рассказывает о своем первом сражении под командованием Тейна, и подруга всем своим видом выражает вежливое внимание, однако то и дело бросает на меня подозрительные взгляды.

Похоже, весь двор мечтает поженить Сёрена и Крессентию. Кресс и ее отец определенно этого хо-тят, да и кайзер, по словам Эрика, настаивает на этой свадьбе. Артачится, кажется, только Сёрен, и я не по-нимаю почему. Кейловаксианцы никогда не женятся по любви, для подобных глупостей существуют вне-брачные интрижки. Брак — это средство получения власти и влияния, так что женитьба на Кресс подхо-дит Сёрену как нельзя лучше.

— Спасибо, — говорю я, когда мой бокал напол-нен.

Принц вскидывает на меня светло-голубые глаза, мгновение смотрит мне в лицо, потом качает голо-вой и опускает взгляд. Он знает, что я благодарю его не за вино, а за то, что он поговорил со своей мате-рью, за то, что спас меня от роли новой жертвы лор-да Далгаарда.

— Не благодарите, — отвечает он. Интересно, это проявление скромности или приказание?

Мы снова погружаемся в неловкое молчание, пол-ное невысказанных слов и лжи, причем я боюсь, что принц вот-вот раскроет мой обман. Всего несколько часов назад я хладнокровно планировала его убий-ство, но сейчас, когда он сидит рядом — живой че-ловек из плоти и крови, — задуманное кажется мне неосуществимым. Боюсь, все мои замыслы написаны у меня на лице. В конце концов молчание становится невыносимым, и я решаю прибегнуть к полуправде.

— Мне кажется, до сих пор я ни разу не говорила с вашей матерью наедине. Это было очень.. поучи-тельно. Ваша матушка мне нравится.

— Вы ей тоже понравились, — отвечает принц.

С другого конца павильона Кресс смотрит на ме-ня всё подозрительнее, буравит меня взглядом, игно-рируя ободряющие улыбки, которые я ей посылаю. Я отодвигаюсь от Сёрена, решив больше на него не смотреть, что совершенно не облегчает мне задачу, ведь принц вскоре покинет столицу, так что время на исходе.

Крессентию я могу успокоить потом, задобрить ее лестью и лживыми уверениями в том, что на самом деле Сёрен интересуется ею, а не мной. Впервые за десять лет я ставлю свои нужды выше желаний Кресс.

У меня уже зубы сводит от необходимости разыг-рывать деву в беде, но, не могу отрицать, моя игра да-ет отличные результаты.

— Я многого просила от вас, когда умоляла поспо-собствовать расторжению моей помолвки, — шеп-чу я дрожащим, тоненьким голоском, как будто того и гляди разрыдаюсь. — Честное слово, я так благодар-на за вашу помощь, но мне невыносимо думать, что я доставила вам неприятности. Мне просто хотелось извиниться...

— Вы никогда не должны передо мной извинять-ся, — запальчиво перебивает принц, но тут же пони-жает голос. — После всего, что с вами сделали... у вас вся спина в шрамах... после всего, что он вам причи-нил. .. Вы должны его ненавидеть. Вы должны нена-видеть меня.

— У меня нет к вам ненависти, — говорю я и с удив-лением понимаю, что это правда. Какие бы чувства я ни питала к Сёрену, это определенно не ненависть.

Возможно, это жалость.

В памяти эхом раздается голос Цапли, он спраши-вает меня, смогу ли я поднять руку на Сёрена. Тогда я ответила утвердительно, и мне придется убить прин-ца — и не важно, жалею я его или нет.

Принц ловит мой взгляд, но теперь уже я не в си-лах глядеть ему в глаза. Я смотрю на золотую ска-терть, вспоминая, как темные, покрытые веснушками руки моей матери разглаживали эту скатерть, тяну-ли за края, чтобы не было складок. Нервничая, ма-ма всегда ерзала, и я унаследовала эту ее привычку, так что теперь мне требуется призвать на помощь всё свое самообладание, чтобы сидеть неподвижно, не комкать в руках салфетку и не постукивать по краю бокала. Живые камни по-прежнему зажаты между тканью рукава и моей кожей, и я каждую секунду бо-юсь их выронить. Вряд ли я сумею объяснить, отку-да они у меня.

Стоящая в другом конце павильона Крессентия уже перестала делать вид, будто рассказ Эрика ей интере-сен, хотя бедняга отчаянно жестикулирует, старается изо всех сил. Подруга смотрит мне в глаза острым, подозрительным и немного обиженным взглядом

Я еще больше выпрямляю спину и отворачиваюсь от Сёрена, не обращая внимания на его удивленное лицо.

— Кресс, — говорю я мягко и по-дружески — на-деюсь, этого хватит, чтобы Кресс простила меня за то, что я завладела вниманием Сёрена. — Расскажи принцу про книгу, которую прислал тебе отец из Уилтоншира, ту, в которой повествуется об однору-ком рыцаре.

Крессентия мгновенно бросает Эрика, торопливо подходит к столу и снова занимает свое место рядом с принцем. На ее щеках разгорается радостный румя-нец, она принимается многословно описывать само

предание и богатые иллюстрации, которыми украше-на книга. Сёрен внимает с сосредоточенным видом, а я почти не обращаю внимания на рассказ подруги. Пространство между мной и принцем больше не за-полнено невысказанными словами, теперь в воздухе повисли непроизнесенные обещания.

Я стараюсь не смотреть на него, не желая снова нервировать Крессентию, но совсем игнорировать принца не могу. Несколько раз в течение обеда на-ши с Сёреном взгляды встречаются, и тогда мое сер-дце начинает учащенно биться.

Это потому, что всё идет отлично, говорю я себе, у меня получилось очаровать принца и скоро, очень скоро я стану свободной. Но пока до этого далеко. Я гоню от себя подобные мысли, потому что чувст-вую себя предательницей, и всё же Сёрен мне нра-вится.

Когда придет время, я всё равно его убью и, навер-ное, даже буду испытывать из-за этого чувство вины.

ЗАТРУДНИТЕЛЬНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ

В ернувшись в свою комнату, я вытаскиваю из во-лос заколку и внимательно ее рассматриваю. В ту-склсскломIсветечсвечей водные камни мерцают темно-ним, будто капли чернил или глубины океана. Ко-нечно, рискованно оставлять у себя заколку, ведь Крессентия знает, что я ее взяла (не говоря уже о том, что остальные камни я просто стащила), но не удив-люсь, если эта незначительная подробность уже вы-летела из хорошенькой головки Кресс.

Стоит мне вспомнить о подруге, как меня охваты-вает острое чувство вины. Пусть Кресс и кейловакси-анка, но она моя единственная подруга. Да, сегодня она повела себя довольно некрасиво, но если бы на-шу с ней дружбу можно было положить на весы, се-годняшний день — это просто капля по сравнению с океаном, и я даже не могу винить подругу.

Всю жизнь Тейн внушал дочери, что ей суждено выйти замуж за принца и стать принцессой, а потом и кайзериной. Этот путь уготовили ей с колыбели, и конечно же, Крессентия будет сражаться за это бу-дущее. В каком-то смысле я даже уважаю подругу за

решительность. До сих пор мне казалось, что Кресс далеко не боец.

Я сажусь на край кровати и вытаскиваю из карма-на платья остальные драгоценности, украденные из шкатулки Крессентии. Сережка в форме капли со-стоит из двадцати камней воздуха, каждый размером с веснушку; камни земли, которыми инкрустирова-ны звенья золотого браслета, еще меньше, они слов-но пылинки на гладкой поверхности украшения. За-колка, сережка и браслет легко помещаются в горсти, но я всё равно ощущаю исходящую от них силу, рас-пространяющуюся по телу гудящей волной. Человек, наделенный даром богов, может горы свернуть, обла-дая такой мощью.

— Не думал, что ты такая любительница украше-ний, Тео, — раздается из-за стены голос Блейза.

Я смотрю на «глазок» в стене и широко улыбаюсь.

— Вообще-то это подарки для вас, — говорю я и, подойдя к стене, пропихиваю браслет в малень-кое отверстие.

— Не в моем стиле.

— Приглядись повнимательнее.

Раздается позвякивание — это звенья браслета сту-каются друг о друга. В комнатушке, где находит-ся Блейз, царит полумрак, но уже через пару секунд я слышу, как друг резко втягивает в себя воздух.

— Как ты... — выдыхает он.

— У Крессентии таких полно, надеюсь, она не за-метит пропажи пары украшений. Ты сможешь его ис-пользовать?

Мгновение Блейз молчит, потом отвечает:

— Думаю, смогу.

— Что у вас там происходит? — интересуется Ар-темизия.

Я подхожу к ее стене.

— Не волнуйся, я и про вас двоих не забыла.

С этими словами я проталкиваю в смотровой гла-зок заколку, потом иду к стене, за которой скрывает-ся Цапля, и отдаю тому сережку.

— Камни мелковаты, но сойдет, — изрекает Арте-мизия. — Странное обрамление для живых камней, правда?

— Кейловаксианские придворные любят носить живые камни в качестве украшений, — поясняю я. — Камни воды для красоты, камни воздуха для изящест-ва, камни огня для тепла, камни земли для силы.

— Вы шутите. — Цапля так выплевывает слова, словно каждое из них ядовито. — Они используют живые камни как простые побрякушки?

— Очень дорогие побрякушки, насколько я пони-маю, — добавляю я. — Кейловаксианцы продают на-ши камни в северные страны, получая за это огром-ные деньги.

— Поверьте, я ненавижу кейловаксианцев не мень-ше, чем все вы, но хоть убей не понимаю, в чем раз-ница, — говорит Артемизия. — Ампелио носил свой камень как бусы, и так поступали все остальные За-щитники.

— Как кулон, — поправляю я, одновременно с Блейзом и Цаплей.

— Ампелио заслужил свой камень, а не купил, — говорит Блейз. — И для него он значил намного больше, чем простое украшение. Для него носить жи-вой камень было честью, а не данью моде.

— Это был символ милости богов, — страстно до-бавляет Цапля. Не ожидала от него таких сильных эмоций. — Если прежде я не был уверен, что боги лишат кейловаксианцев посмертия, то теперь...

Он умолкает, камни земли слегка позвякивают, на-верное, Цапля вертит в руках сережку.

Артемизия фыркает.

— Если бы богам было до всего этого хоть какое-то дело, если бы они вообще существовали.. Они бы уже давно вмешались.

Пренебрежительный тон девушки меня удивляет, однако за ее словами следует потрясенное молчание, а значит, не мне одной приходили в голову подоб-ные мысли.

— Ты же Защитница, — замечаю я наконец. — Уж ты-то должна верить в богов.

Артемизия долго молчит.

— Я верю в выживание, — говорит она наконец так категорично, что я воздерживаюсь от дальнейших вопросов. — Это и так тяжело.

— Но тебя благословили боги, — говорит Блейз, — как и всех нас.

— Не знаю, чувствовала ли я когда-либо это благо-словение, — признается Артемизия. — Не могу от-рицать, я наделена силой, но мне столько пришлось пережить, что я уже сомневаюсь в том, что это от бо-гов. Возможно, наличие дара обусловлено естествен-ными причинами: в моей и вашей крови есть что-то такое, что делает нас более восприимчивыми к магии рудников.

— Так ты считаешь свой дар простой случайно-стью? — ошарашенно спрашивает Цапля. — Вроде как нам просто повезло, а другим — нет?

Я слышу, как Артемизия за стеной переступает с ноги на ногу.

— По мне, лучше верить в это, — отвечает она натянутым, как струна, голосом. — Почему боги благословили именно меня? В шахтах находилось множество детей, которые сошли там с ума. Не ве-рю, что есть боги, которые пощадили меня и убили всех тех детей, а если они и существуют, то я не хочу

иметь с ними ничего общего. — Она говорит с вы-зовом, но в ее голосе явственно звучит потаенная боль.

Пусть я пока плохо знаю Артемизию, но нисколько не сомневаюсь: если начать расспрашивать ее дальше, она пырнет меня только что отданной ей заколкой.

Я прямо-таки слышу, как в голове у прячущегося за стеной Блейза крутятся такие же мысли. Послед-ние десять лет только память о посмертии давала мне силы жить дальше, и, уверена, Блейз тоже с тоской и надеждой думает о загробной жизни. Я постоянно представляла, что там меня ждет мама, мечтала, что однажды она снова меня обнимет, я вдохну исходя-щий от нее запах цветов и земли, неизменно сопро-вождавший ее при жизни.

Это одна из тех вещей, воспоминания о которых удерживают меня от искушения воспользоваться кам-нем огня. Как ни манит меня заключенная в камне сила, использовать живые камни, не будучи избран-ным богами, не пройдя должного обучения, — это святотатство, а святотатцам закрыт путь в посмертие. Их тени до конца вечности обречены скитаться по земле.

Однако не могу отрицать, что слова Артемизии пробрали меня до печенок, потому что в них есть доля истины, которую трудно опровергнуть. Поче-му боги допустили, что последние десять лет мы так страдаем? Почему они не поразили кейловаксианцев, как только те ступили на астрейскую землю? Почему боги нас не защитили?

Мне стыдно, что я задаюсь подобными вопросами, а отсутствие ответов вызывает в душе глухое раздра-жение. Очевидно, Блейз и Цапля тоже об этом ду-мают, потому что на какое-то время устанавливает-ся молчание.

Наконец, не в силах больше терзаться бесплодны-ми размышлениями, я кашляю.

— Что ж, уверена, вы рады, что трудились на руд-никах не зря, — говорю я, меняя тему. Наверное, уже время ужинать, а значит, скоро придет Хоа с подно-сом для меня, поскольку сегодня вечером мне не нуж-но никуда идти. — А теперь все отвернитесь, мне нужно снять этот жуткий балахон.

Я дергаю за подол платья. Выбраться из него без посторонней помощи будет не так-то просто, но во-рот и рукава такие узкие, что я не могу нормально дышать, и у меня зудит кожа от контакта с толстым бархатом. Наверное, Хоа появится уже через несколь-ко минут, но не уверена, что смогу дотерпеть.

— На твоем месте я бы не стал одеваться слишком легко, — раздается из-за стены приглушенный голос Блейза. Надеюсь, это из-за того, что друг отвернул-ся. — Есть у меня подозрение, что принц нанесет те-бе визит поздно вечером.

Мои руки замирают, не успев расстегнуть первую пуговицу на вороте под горлом.

— Что ты имеешь в виду?

Цапля смеется, звук получается такой низкий, что едва не сотрясает стены.

— Принц ведь завтра отбывает на неопределенный срок, а вы с ним едва парой слов перемолвились за обедом. Наверняка он хотел вам что-то сказать, а он не похож на человека, который станет неделями и ме-сяцами ждать возможности объясниться.

— Хорошо. — Я наконец расстегиваю тугие за-стежки на воротнике. Теперь можно нормально ды-шать, но перспектива снова увидеть Сёрена затрудня-ет дыхание не хуже удавки. Сомневаюсь, что принц хочет просто поболтать, но при мысли о том, что ему может быть нужно, желудок словно завязывается уз-

лом. Я кашляю, пытаясь скрыть неуверенность. — Мне тоже надо многое ему сказать, если я хочу на-строить его против отца.

Это игра, напоминаю я себе, если хоть немного по-верить в собственную ложь, обман подействует луч-ше. Я буду собирать информацию, заставлю принца выступить против кайзера, а когда наступит подхо-дящий момент, перережу наследнику горло и начну гражданскую войну. Сама идея вызывает у меня тош-ноту, хотя, если уж на то пошло, именно я и предло-жила этот план; надеюсь, если свыкнуться с этой мы-слью, убийство дастся мне проще.

— Хорошо если, одними разговорами дело не ог-раничится, — тянет Артемизия, каждое ее слово со-чится снисходительностью. — Предполагалось, что ты влюбишь в себя принца, а это подразумевает не-что большее, чем простые разговоры.

— Знаю, — отвечаю я, стараясь говорить бесстраст-но. Эта особа пытается вывести меня из себя, и я не доставлю ей такого удовольствия. Открыв шкаф, я просматриваю свою одежду в поисках подходящего наряда. Нужно что-то простое, чтобы было видно, что я не ждала гостей, и в то же время милое. Мой выбор падает на бирюзовый хитон с широким золо-тым поясом. Расстегнув остальные пуговицы на пла-тье Кресс, я позволяю ему упасть на пол, через голо-ву натягиваю хитон и завязываю пояс. — Всё, може-те повернуться.

— Полагаю, Артемизия права, — говорит Блейз, словно бы через силу. Я слышу, как он переступает с ноги на ногу за стеной, топая по каменному по-лу. — В этом и состоит наша цель, верно?

У меня уходит пара секунд, чтобы сообразить: по-хоже, друг задает этот вопрос самому себе. Тут вкли-нивается Цапля.

— Поцелуйте его, и всего делов. Он ведь не урод, хоть и кейловаксианец.

Я качаю головой.

— Дело не в этом, я сделаю всё, что должна. Про-сто. .. — Так стыдно произносить это вслух. — Ка-жется, я не знаю, что именно делаю.

— Что бы ты ни делала, эффект налицо, — утешает меня Блейз. — Принц определенно от тебя без ума.

— Это всё слова. Пока я просто бегаю от него в надежде, что он помчится вдогонку. Вот только я никогда не задумывалась о том, что стану делать, когда он меня догонит, — признаюсь я.

Повисает озадаченное молчание, которое наруша-ет Артемизия.

— Ты когда-нибудь целовала парня? — спрашива-ет она в лоб.

Вопрос застает меня врасплох, у меня краснеют щеки.

— Нет, — признаю я. — Не было подходящего случая. Кроме Крессентии, а теперь еще и Сёрена... Кейловаксианцы редко проявляют доброту по отно-шению ко мне, а о романтическом интересе и речь не идет.

В памяти всплывает плотоядная ухмылка кайзера, и на ум приходят слова кайзерины Анке: «Я виде-ла, как он на тебя поглядывает. Мой супруг не слиш-ком-то деликатен, верно?» Впрочем, как бы кайзер ко мне ни относился, никакой романтикой тут и не пах-нет, это что-то такое, отчего все внутренности у ме-ня в животе скручиваются в тугой холодный ком, как будто я хлебнула прокисшего молока. Наверное, у ме-ня становится такой вид, словно меня сейчас стош-нит, потому что Цапля опять смеется.

— Бросьте. Уверен, не так уж это страшно — поце-ловать принца.

— Ну, не знаю, — замечает Артемизия. — Мне бы не хотелось, чтобы мой первый в жизни поцелуй до-стался сыну человека, уничтожившего мою страну. Меня бы тоже затошнило.

— Это не так, — заявляет Блейз так тихо, что я сна-чала не понимаю, что он там бормочет.

— Ты что, защищаешь кайзера, Блейз? — в раз-дражении бросаю я, потом плюхаюсь на кровать, с размаху откидываюсь на нее спиной, раскинув ру-ки, и принимаюсь рассматривать обратную сторону балдахина. — Артемизия довольно точно обрисова-ла суть проблемы.

Блейз прочищает горло.

— Нет. Я имел в виду, что принц будет не первым, кого ты поцеловала.

Мне требуется секунда, чтобы осознать смысл его слов, и еще одна, чтобы сообразить, о чем именно го-ворит друг. Это было так давно, что в моей памяти остались только цветущий сад, круглое, еще не изуро-дованное шрамом лицо Блейза и ощущение жгучего любопытства. Я приподнимаюсь на локте и смотрю на ту стену, за которой скрывается Блейз, жалея, что не вижу его лица. До чего же несправедливо, ведь он-то мое лицо видит. Интересно, он покраснел? В дет-стве он краснел, как помидор, если его что-то злило, но, кажется, до сих пор я ни разу не видела его сму-щенным.

— Это не считается, — говорю я ему.

— Что не считается? — не понимает Артемизия.

Блейз ей не отвечает, приходится пояснить.

— Когда мы были детьми... мне было лет пять или около того, мы увидели, как целуются взрослые, ну, знаете, в парке и на пирах... До вторжения кейло-ваксианцев Астрея не отличалась ханжеством... Сло-вом. .. полагаю, мы решили попробовать.

— Нет, это не считается, — соглашается Артеми-зия, не давая мне закончить.

— Поцелуй есть поцелуй, — бурчит за стеной Блейз.

— Ты так говоришь, как будто тоже никогда не це-ловался по-настоящему, — фыркает девушка.

— Ладно, — говорит Блейз, и, судя по его голосу, он наверняка хмурится. — Хватит пустых разгово-ров. Артемизия, тебе сегодня нужно идти с докладом к кайзеру, а подарок Тео поможет тебе в этом.

— Плевое дело, — заявляет Артемизия. — Я про-сто скажу кайзеру, что Тео, то есть Тора, была по-слушной девочкой и не делала ничего интересного. Думаю, я быстро освобожусь.

— Когда закончишь с этим, мне нужно, чтобы ты пробралась в кипарисовую рощу и встретилась со своей матерью — узнай, приняла ли она решение. Ты ведь знаешь^ что, если она собирается добраться до Вектурии раньше принца, ей нужно будет отплыть самое позднее сегодня ночью.

— Корабль моей матери быстрее любого кейловак-сианского судна, — снисходительно фыркает Арте-мизия.

— Кроме того, ей нужно успеть предупредить жи-телей всех Вектурианских островов, а это потребует дополнительного времени. Цапля, ты сможешь с по-мощью камня воздуха стать невидимым?

— Легко, — отвечает Цапля.

— Хорошо. Почему бы тебе сегодня ночью не про-гуляться по замку? Посмотрим, что ты сможешь под-слушать.

— Наконец-то, — выдыхает Цапля. — Не сочти-те за оскорбление, Тео, но эта каморка для меня ма-ловата.

— Никаких обид, — уверяю я его.

— Артемизия, ты не сможешь достать для Тео кин-жал, пока будешь вне замковых стен? Тонкий и лег-кий, такой, чтобы можно было легко спрятать, — продолжает Блейз.

— Разумеется, могу, — отвечает девушка оскор-бленным тоном — мол, как ты можешь сомневаться в моих способностях?

— Если вы вдруг не вернетесь до рассвета... — Блейз умолкает. Я жду, что он скажет дальше. Что же он станет делать в таком случае? Отправит на поиски друзей команду спасателей? Пойдет искать их сам? Кажется, Блейз и сам не знает ответа на этот вопрос, потому что какое-то время молчит, а потом вздыха-ет. — Просто вернитесь до рассвета.

— Да, капитан, — отвечает Цапля. Пару секунд спустя ему вторит Артемизия, только куда более яз-вительным тоном.

За стенами слышится какое-то движение, потом скрип, с которым открываются и закрываются камен-ные двери, и наконец едва уловимый звук шагов, уда-ляющихся в противоположные стороны по двум раз-ным коридорам. Наконец остаемся только мы с Блей-зом, и я вдруг очень остро осознаю, что друг совсем рядом, я почти слышу его дыхание и сердцебиение.

— Тебе не обязательно проходить через всё это, — говорит наконец Блейз. — Скажи только слово, Тео, и я увезу тебя отсюда. Еще есть время, мы можем уплыть далеко за море, найти сторонников, собрать силы и атаковать, когда достаточно окрепнем.

Заманчивое предложение, но я качаю головой.

— Ты слышал о Гораки? — спрашиваю я. Друг мол-чит, из чего я делаю вывод, что название ему не зна-комо, и продолжаю.

— Это маленькая страна к востоку отсюда, она еще меньше Астреи. Точнее, была меньше. Там жили кей-

ловаксианцы, до того как заявились к нам на порог. Они стараются об этом особо не распространяться, полагаю, большинство их уже успело забыть название того края. Крессентия немного помнит, как жила там, и она кое-что мне рассказывала. Она там родилась, и принц тоже, полагаю. Кресс сказала, что тамош-ний народ не владел магией, и был известен благо-даря своим тончайшим шелковым тканям — поэто-му кейловаксианцы пришли и завоевали эту страну, как завоевали Астрею. Большую часть жителей Гора-ки они убили, а выживших заставили делать для себя шелка, которые сейчас продают по всему миру. Ког-да ресурсы той страны иссякли, и уже не из чего бы-ло делать шелк, кейловаксианцы всё там сожгли и от-правились на новое место, оставив после себя пепе-лище. Они пришли к нам.

— Тео... — начинает было Блейз.

— Они отлично знали, что делают, Блейз, — про-должаю я дрожащим голосом. — Точно так же они поступали и с другими странами, они уничтожили столько стран, что не перечесть. И с нами будет то же самое. Гораки продержалась десять лет. Как думаешь, насколько еще хватит запасов живых камней в рудни-ках, прежде чем мы станем для кейловаксианцев бес-полезными?

Блейз молчит.

— Мой план — это хорошее начало, Блейз, и ты это знаешь, как знаешь и то, что у нас всё получится. Если наш план сработает, в рядах кейловаксианцев возник-нет раскол, их аристократы начнут сражаться друг с другом, до тех пор пока престол не перейдет в ру-ки другого знатного дома. Вот тогда-то мы и нападем на них с нашей будущей армией, потому что к тому времени они станут слабее нас. Другой такой возмож-ности не представится, это наш единственный шанс.

Блейз не отвечает, и я уже боюсь, что он сейчас примется спорить. Вместо этого он говорит:

— Я иду к тебе.

Я не возражаю, потому что не хочу. Конечно, это опасно, но присутствие рядом друга успокаивает. Когда я его вижу, могу к нему прикоснуться, то чув-ствую себя увереннее, и точно знаю, что он не плод моего больного воображения.

Я слышу, как Блейз тихонько выскальзывает из сво-ей каморки, его меч посвякивает о камни, а тяжелые сапоги топают по полу. Дверь комнаты открывает-ся, и друг входит внутрь. Замка у меня нет, поэтому Блейз просто плотно прикрывает створку, потом по-ворачивается ко мне и говорит:

— Ты что-то скрываешь.

Я столько всего скрываю: предупреждение кайзери-ны, свои зарождающиеся чувства к Сёрену, истинную природу моей дружбы с Крессентией. Даже если бы я захотела рассказать Блейзу о своих печалях, то не смогла бы решить, с чего начать. Для нас обоих бу-дет проще, если я продолжу лгать. Я издаю дребезжа-щий смешок.

— Просто я волнуюсь, ты не можешь меня за это винить. Такое чувство, словно я балансирую на краю пропасти, и самый легкий ветерок может сбросить меня в бездну. — Блейз открывает рот, явно чтобы снова предложить увезти меня из страны. Не увере-на, что смогу еще раз отказаться. — Впрочем, у меня всё под контролем, ты же сам всё видел. Все меня не-дооценивают и ничего не заподозрят до тех пор, по-ка я не воткну им в спину нож.

В детстве мы часто играли в одну игру: щипа-ли друг друга за руку и ждали, кто первым скривит-ся, отдернет руку, вскрикнет или хотя бы моргнет. Сейчас у меня такое чувство, будто мы опять игра-

ем в ту же игру. Кто из нас двоих первым выкажет свой страх? Уж точно не я. Твердо глядя другу в гла-за, я крепко сжимаю зубы, пытаясь излучать уверен-ность, которой на самом деле не испытываю.

Блейз вздыхает и отводит взгляд.

— Ты отлично справляешься, просто я не могу не думать о том, что если бы Ампелио был здесь, то жи-вьем содрал бы с меня кожу за то, что я согласился с твоим планом. Я обещал ему сберечь тебя, обещал, что не отправлю тебя в лапы врагов.

— Идею с Сёреном подсказал мне ты, Блейз, и должна сказать, это прекрасный замысел. — Я ко-леблюсь, пристально рассматривая стену за спиной Блейза. Если я сейчас посмотрю на него, уверена, он сразу же разгадает все мои секреты. — Принц не по-хож на своего отца, он не жесток.

— Думаю, ты права, — отвечает друг со вздохом. — Но Артемизия тоже права. Нельзя отдавать твой пер-вый поцелуй этому кейловаксианцу.

Я непонимающе смотрю на него. Взгляд Блейза вдруг становится очень пристальным, я не могу от-вести глаз, да и не хочу.

— Ты же сказал, что первым, кого я по-настоящему поцеловала, был ты, — замечаю я, удивляясь тому, как быстро бьется мое сердце.

— Ну, — тянет Блейз и делает шаг ко мне, а потом еще один и еще. Он останавливается в каких-то дюй-мах от меня. Когда он снова начинает говорить, его голос едва ли громче шепота, и я чувствую на щеке его теплое дыхание. — Мне сказали, что тот поцелуй не в счет.

Он придвигается еще ближе, я хочу его оттолк-нуть, и в то же время хочу притянуть еще ближе. Это внезапное желание меня удивляет. Когда же мои чувства успели так измениться? Ведь Блейз — мой

друг, самый старый, и в каком-то смысле самый вер-ный, мой единственный друг. И всё же теперь меж-ду нами есть нечто большее. Блейз меня пугает, и всё равно рядом с ним я чувствую себя в безопас-ности. Он напоминает мне о прежней жизни, о тех временах, когда окружающие меня любили и обе-регали, когда у меня на спине еще не было шра-мов, когда обо мне заботились. Как в одном челове-ке может быть столько всего намешано? Почему он заставляет меня испытывать такие противоречивые чувства?

Испугавшись, что сейчас передумаю, я встаю на цыпочки, запрокидываю голову и прижимаюсь губа-ми к губам Блейза. Он прав, и Артемизия тоже права: не следует отдавать свой первый поцелуй Сёрену. Да-же если принц не похож на своего отца, он всё равно кейловаксианец, один из них, и есть вещи, которые я ни за что им не отдам.

Секунду Блейз не двигается, и поцелуй выходит та-кой же детский и невинный, как тогда, в детстве. Ког-да я уже готова отпрянуть, друг словно «оттаивает» и целует меня в ответ. Его теплые руки обнимают ме-ня за талию и притягивают ближе, их жар проникает сквозь шелк моего платья. Наконец Блейз отстраня-ется, но продолжает держать меня в объятиях, так что я по-прежнему чувствую его дыхание на своих губах.

— Думаю, даже Артемизия засчитала бы этот по-целуй, — весело говорю я, проводя пальцами по ще-ке Блейза.

Он тут же меня отпускает и перехватывает мою ру-ку. Взгляд его на миг становится мрачным, он почти до боли стискивает мои пальцы.

— Уверен, принц скоро будет здесь, — говорит он, выпуская мою руку. — Смотри, не делай глупостей сегодня ночью.

Звучит это довольно резко, но я постепенно начи-наю лучше понимать Блейза и знаю: он просто под-дразнивает меня, как дразнил в далеком детстве. Ми-нувшие с тех пор годы украли у моего друга преж-нюю веселость, наполнив всю его жизнь удушающей серьезностью.

Я смеюсь, но у Блейза по-прежнему совершенно каменное выражение лица, по которому невозможно понять, о чем он думает. Это вдвойне несправедливо, ибо мои собственные сомнения и боль, несомнен-но, написаны у меня на лице большими буквами. Мы с Кресс часто болтали о поцелуях: кого мы хотели бы поцеловать, где и при каких обстоятельствах. Крес-сентия мечтала, как впервые поцелует принца в день их свадьбы, прямо как в любимых ею романах. Мои мечты были менее живописными, и всё-таки я тоже мечтала, и теперь все мои мечтания пошли прахом. В моих фантазиях человек, который меня поцелует, не сожалел об этом, а вот Блейз, кажется, уже жалеет. Даже не может на меня смотреть.

От смущения у меня краснеют щеки, но я застав-ляю себя улыбнуться и стараюсь не показать своего замешательства.

— Волноваться не о чем, все глупости я приберегу на завтра или, может, до следующей недели — еще не решила, — отвечаю я.

Блейз принужденно улыбается, по-прежнему не глядя на меня. Когда он поворачивается к двери, мне ужасно хочется его окликнуть, но его имя застревает у меня в горле. Навряд ли Блейз меня послушает, да-же при том, что я его королева.

полуночный гость

Когда мы были детьми, Блейз терпеть не мог, что я всюду хожу за ним хвостом. Он убегал, прятал-ся, о ся,э1обзывал меня, ноёя всёiравно увязывалась(за[, куда бы он ни направился. Мы исследовали один тун-нель в заброшенных подземельях под дворцом, когда терпение Блейза наконец лопнуло. Он толкнул меня в туннель и запер дверь. Минут десять я просидела там, рыдая, после чего меня обнаружила Берди. В тот день Блейзу устроили страшный разнос.

— Однажды она станет твоей королевой, — втол-ковывал ему отец. Я ни разу не видела, чтобы отец Блейза сердился, он относился к тому типу людей, которые всегда выслушают, прежде чем что-то ска-зать, и никогда не повышают голос. Однако в тот день он пришел в страшную ярость. — Если ты хо-чешь быть Защитником, ты должен защищать ее все-ми силами, потому что без нее не будет Астреи.

Пока мы с Блейзом ждем прихода Сёрена, я не-вольно думаю о том злосчастном дне. Неловкое, тя-желое молчание окутывает меня, подобно шерстяно-му плащу в жаркий летний день. Я снова чувствую

себя маленькой девочкой, цепляющейся за старше-го товарища, который не желает иметь с ней ничего общего. Конечно, я понимаю, что всё совсем не так. Блейз здесь, он помогает мне, и не стал бы этого де-лать, если бы сам не захотел, но, возможно, он дей-ствует в соответствии с тем наказом своего отца, за-щищает меня из чувства долга. Может, его удержива-ет здесь верность мне как королеве, а не как человеку.

Мысль об этом меня неимоверно расстраивает.

Это ведь Блейз вошел в мою комнату, предвари-тельно отослав двух других Защитников, он вспом-нил о нашем детском поцелуе. Он всё это затеял. Мне хочется что-то сказать по этому поводу, но ни к чему кроме очередной ссоры это не приведет, а я так уста-ла от споров с Блейзом.

Моя мать всегда легко заводила и заканчивала ро-маны, меняя возлюбленных по нескольку раз в год, хотя Ампелио неизменно оставался рядом, она ни-когда его от себя не отдаляла. Уже не в первый раз я задаюсь вопросом: как ей это удавалось? Я пыта-юсь разобраться со своими чувствами всего-навсе-го к двум молодым людям, а чувствую себя при этом так, словно меня разрывает надвое. Казалось бы, всё просто: один — мой союзник, другой — мой враг. В идеальном мире этих двух определений хватило бы, чтобы определиться, но в реальном мире всё намного сложнее. Я до сих пор чувствую губы Блейза на своих губах, даже когда смотрю на свое отражение в зерка-ле, и гадаю: что подумает Сёрен, когда меня увидит.

Если он меня увидит. Сейчас уже, наверное, пол-ночь, а Сёрена до сих пор нет, видимо, он не придет. Очевидно, Блейз и остальные ошиблись.

— Почему тебе так не нравится Бич Драконов? — спрашиваю я у Блейза, когда молчание становится совсем невыносимым.

— С чего ты взяла? — спрашивает Блейз, мой во-прос явно застал его врасплох.

— Ты ее не любишь, — не сдаюсь я. — Всякий раз, когда о ней заходит речь, ты нервничаешь. Ты прибе-гаешь к ее помощи только тогда, когда другого выхо-да просто нет. Ты ей не доверяешь, но ведь она спасла столько жизней...

— Да, если спасаемые могли себе это позволить, — отвечает друг и вздыхает. — Я не... я понимаю, со-держать корабль и команду — дорогое удовольствие. Не могу упрекать ее в излишней жадности, и всё же я видел, как люди умирали из-за того, что им нечем было заплатить ей за помощь. Что же до нападений на кайзера...

— Она ставит ему палки в колеса со дня Вторже-ния, ты не можешь этого отрицать.

— Разве? За десять лет Ампелио тоже немало на-вредил кайзеру. Ты о нападениях на торговые су-да кейловаксианцев? Как думаешь, из кого состояли команды тех судов? Горстка кейловаксианцев и в де-сять раз больше астрейских рабов. Как думаешь, ко-му в первую очередь доставались спасательные шлюп-ки, когда корабли шли на дно? Как думаешь, кто был прикован к веслам? — Я еще никогда не слышала, чтобы Блейз говорил таким напряженным, гневным голосом.

У меня сжимается желудок при мысли о том, что астрейцы тонули, будучи закованными в цепи, бес-помощными и напутанными.

— Никогда об этом не думала, — тихо призна-юсь я.

Блейз медленно выдыхает.

— Она сделала много хорошего, этого я отрицать не могу. Но цена... Ампелио считал, что цена оказа-лась слишком высока, и я с ним согласен.

Ответить я не успеваю: комнату оглашает тихий, но настойчивый стук.

— Тео? — шепчет Блейз, мигом понижая тон.

— Я слышала, — так же тихо отвечаю я, потом пе-рекатываюсь на кровати, вскакиваю, поправляю пла-тье, после чего иду к двери. Я уже на середине ком-наты, как вдруг стук повторяется, немного громче, и он исходит вовсе не от двери. Чувствуя, как отча-янно заколотилось сердце, я хватаю первое, что по-палось под руку — медный подсвечник с прикроват-ного столика. Как вышло, что у меня в шкафу кто-то есть? Однако уже в следующую секунду мне при-ходит в голову, что это, наверное, Сёрен. Вздумай он войти в мою комнату через дверь, и его скорее всего заметили бы. Как долго он находится в шка-фу, что успел услышать? При мысли об этом меня охватывает паника, и я крепче сжимаю в руках под-свечник.

Фарфоровая ручка, дребезжа, поворачивается, по-том дверца шкафа распахивается, и наружу вывалива-ется принц: запнувшись, он едва не растягивается во весь рост, но в последний момент успевает сгруппи-роваться и довольно изящно приземляется на ноги. И как это он с его ростом поместился в маленьком шкафу? Заглянув в открытый шкаф, я вижу, что вися-щие на вешалках платья сдвинуты к боковым стенкам, а задняя стенка открыта, за ней чернеет вход в тун-нель. Я выдыхаю с облегчением: принц ничего не слышал, он явно только что сюда забрался.

И всё же очень полезно знать, что в мою комна-ту ведет потайной туннель, хоть мне и стыдно, что не я его обнаружила. Правда, до недавнего времени у меня не было возможности совать нос в укромные уголки, ведь старые Тени следили за каждым моим шагом.

— Сёрен? — восклицаю я, изо всех сил стараясь выглядеть удивленной. — Что вы здесь делаете?

Принц выпрямляется, взгляд его голубых глаз бы-стро пробегает по моему лицу, платью и зажатому в руке подсвечнику.

— Простите, я не хотел вас пугать. — Он неуве-ренным жестом потирает шею и смущенно улыбает-ся. — Вы с кем-то разговаривали?

Я смотрю на стену, за которой прячется Блейз, и пожимаю плечами.

— С моими Тенями, — поясняю я, взмахом ру-ки указывая на стены. — Я услышала какой-то шум и немного испугалась.

Принц хмурится и поочередно обводит взглядом стены.

— Ваши Тени здесь? Даже когда вы спите?

Я издаю непринужденный, кокетливый смешок.

— Я весьма опасная девица, ваше высочество. Кайзер желает убедиться, что я никого не подстрекаю к мяте-жу и не встречаюсь украдкой с наследными принцами.

— Ах вот как, — бормочет молодой человек, и не-смотря на царящий в комнате полумрак, я вижу, как краснеют его щеки.

— Как думаете, ваших стражей можно уговорить отвернуться и не следить за вами сегодня ночью? — спрашивает он.

— Если вы хорошенько попросите, — отвечаю я, понижая голос. — А что такое? Вы собираетесь устроить сегодня ночью мятеж?

Глаза Сёрена насмешливо поблескивают в лунном свете, принц поворачивается к стене.

— Я забираю леди Тору на прогулку, мы вернем-ся через пару часов. До ее возвращения я сам сумею обеспечить ее безопасность, — заявляет он хорошо поставленным командным голосом.

— Вы уверены? — поддразниваю я его. — Это очень трудная работа.

— Неужели вы и впрямь так опасны? — спраши-вает принц.

Я знаю, что он шутит, но от этих слов по спине всё равно пробегает холодок. Это мне напоминание: сле-дует проявлять осторожность.

— Кайзеру это не понравится, — вдруг вклинива-ется Блейз. Он говорит низким, хриплым голосом, если бы я не знала наверняка, что это он, решила бы, что за стеной находится кто-то намного старше, кто-то, отвыкший говорить.

— Кайзеру необязательно об этом знать, — отре-зает Сёрен. — Я прослежу, чтобы вас всех щедро воз-наградили за молчание.

Блейз молчит, делая вид, что обдумывает ответ.

— Два часа, — рокочет он наконец.

Сёрен кивает, делает шаг ко мне и, забрав у меня подсвечник, ставит на прикроватный столик.

— Тогда идемте, — говорит он, берет меня за руку и тянет к спрятанному за шкафом входу в туннель. — У нас мало времени, а я хочу кое-что вам показать.

— Что бы это могло быть? — спрашиваю я, напу-ская на себя невинный вид. — Войска? Оружие? Что еще нужно для мятежа?

Принц бросает быстрый взгляд на стены, потом предостерегающе смотрит на меня.

— Осторожнее, а то они могут передумать, — го-ворит он, но его глаза по-прежнему искрятся весе-льем. Меня вдруг охватывает радостное предвкуше-ние. Энтузиазм Сёрена заразителен, его жесткая ла-донь сжимает мою руку, и из-за этого прикосновения по коже бегут мурашки. Надеюсь, Блейз не видит, как на меня действует близость Сёрена, а если и видит, надеюсь, он решит, что мое поведение — это просто

игра. Хотя в глубине души мне хочется, чтобы он по-нял, что сейчас я не играю.

Так и хочется сказать: «Видишь? Я могу флирто-вать, с кем хочу, могу целовать, кого хочу. Это ниче-го не значит, и наш с тобой поцелуй тоже ничего не значил».

Мне нужно как можно скорее оказаться подальше от Блейза, поэтому я иду к шкафу вслед за Сёреном. Принц придерживает передо мной дверь, но прежде чем я забираюсь внутрь, притягивает меня к себе, за-слоняя от взгляда Блейза. Он наклоняет голову, так что наши лбы почти соприкасаются, и шепчет:

— Вы прекрасно выглядите.

Он произносит это застенчиво, что я поневоле за-думываюсь: неужели он никогда прежде никому не говорил таких слов? Меня охватывает триумф. Такой комплимент никак нельзя считать простой вежливо-стью, я действительно нравлюсь принцу. Я стараюсь не обращать внимания на то, что от этих слов у меня к щекам приливает жар.

— Правда? — отвечаю я, вскидывая голову и выги-бая бровь. — А я уж было пожалела, что не осталась в том сером платье.

Сёрен фыркает и слегка подталкивает меня к ма-ленькой двери в задней стенке шкафа, такой узкой, что в нее с трудом может протиснуться человек.

АМИНЕ

Минут пять приходится ползти по узкому тунне-лю, потом потолок наконец поднимается, так что можно идти гуськом, согнувшись. Еще футо рез десять проход расширяется, позволяя разогнуть-ся — примерно по такому коридору я брела, когда впервые встретилась с Блейзом. Сёрен в два шага до-гоняет меня, и дальше мы идем рядом. По пути мы проходим мимо входов в другие туннели, ведущие невесть куда. В детстве мы с Блейзом так и не нашли эти коридоры, зато теперь они могут оказаться очень полезны.

Света тут почти нет, но я всё же вижу, что у прин-ца щека испачкана в грязи, а в светлых волосах запу-тались клочья пыльной паутины. Судя по тому, как он мне улыбается, я выгляжу не лучше, но мне всё рав-но: лучше грязь, чем пепел. Я пытаюсь игнорировать приятное щекочущее чувство в животе, возникающее у меня при виде улыбки Сёрена, но мне так непри-вычно видеть его улыбающимся, что мой рот сам со-бой растягивается до ушей.

— У вас тут что-то... — начинаю я и тянусь стереть грязь с его лица. Кожа у него холодная и жесткая из-за пробивающейся щетины. Наши взгляды встреча-

ются, и мне вдруг становится страшно неловко. Я от-дергиваю руку и ускоряю шаг. — Кстати говоря, как вы нашли этот туннель?

— Во дворце их полно, — отвечает он, легко до-гоняя меня. — Нужно просто как следует поискать. Этот коридор ведет и в мою комнату, а также в не-сколько покоев, расположенных в северном крыле. Есть еще один проход, ведущий, как мне кажется, в подвалы, но проверить это мне не довелось.

— Мне немного неловко из-за того, что у меня в шкафу всё это время находился вход в потайной ко-ридор, — признаюсь я.

— Ну, полагаю, неусыпное наблюдение ваших Теней лишает вас возможности толком осмотреться, — заме-чает Сёрен. Разумеется, я не собираюсь сообщать ему, что до Вторжения исследовала потайные переходы це-лыми днями, так что какое-то время молчу. Наконец принц продолжает: — Они всегда там? Ваши Тени?

— Всегда, — вздыхаю я, надеясь, что вздох полу-чился достаточно горестный, но не плаксивый. — Потому-то их и прозвали Тенями.

— Даже когда вы спите или переодеваетесь?

— Тут я ничего не могу поделать, — говорю я, на-деясь, что принцу не взбредет в голову зайти в своей рыцарственности еще дальше, и он не попытается из-бавить меня от соглядатаев. Не представляю, как убе-дить его оставить всё как есть, не вызывая подозре-ний. — В любом случае ходят слухи, что они евнухи. Кайзер не желает, чтобы его имущество ненароком испортили, — добавляю я, сопровождая свои слова многозначительным взглядом. Несмотря на темноту, мне кажется, что принц слегка зеленеет лицом. Инте-ресно, он заметил интерес ко мне своего отца, как за-метила кайзерина? Спросить об этом я, конечно же, не могу. Вместо этого я задаю другой вопрос:

— Сёрен, куда мы идем?

— Осталось немного, — отвечает он, обгоняя ме-ня на пару шагов, и принимается ощупывать камен-ную стену.

Я хмурюсь.

— И это весь ваш ответ?

Принц оглядывается на меня через плечо и улыба-ется.

— Я подумал, что элемент неожиданности под-хлестнет вашу любовь к приключениям.

— С чего вы взяли, что я люблю приключения? — парирую я.

— Интуиция. — Он наконец находит нужный ка-мень и нажимает на него. Этот камень подается на-много легче, чем тот, которым я воспользовалась, идя на встречу с Блейзом.

Мне в лицо ударяет поток свежего воздуха, пахну-щего солью.

— Мы в гавани? — вырывается у меня. Я выхожу из туннеля, и моя нога увязает в песке. Впереди мед-ленно наползают на берег волны. Я щурюсь и вгляды-ваюсь в темный горизонт. — Нет, это пляж.

Не знаю, чего я ожидала, но уж точно не такого, мне даже не приходило в голову, что мы можем по-кинуть дворец.

— Вы сказали, что любите море, — говорит принц, подходя ко мне. — Я тоже его люблю. Но это еще не сюрприз.

Он берет меня за руку, так легко и непосредствен-но, словно уже делал это тысячу раз.

Наши пальцы переплетаются, его заскорузлая ла-донь прижимается к моей, и Сёрен тянет меня за со-бой. Я помню, что всё происходящее — часть игры, которую я сама же и затеяла, и всё же какая-то часть меня хочет вырваться, не потому что прикосновение

принца мне отвратительно, а потому что мне и хочет-ся, и не хочется, чтобы всё это было именно так. Как и говорила Артемизия, сейчас рядом со мной сын че-ловека, уничтожившего всё, что я любила. Этот юно-ша зарезал девять моих соотечественников, потому что так велел ему отец. Почему же мне так нравится, что он держит меня за руку? Это неправильно.

Мы взбираемся на дюну и шагаем к берегу, где по-качивается на волнах какой-то темный предмет. По-хоже, это лодка, если это суденышко можно так на-звать. Это не драккар и даже не шхуна, просто шлюп с высокой мачтой, маленьким корпусом и свернутым красным парусом.

— Вы ведь обещали моим Теням, что я вернусь че-рез два часа, — напоминаю я принцу. — Что имен-но вы задумали?

— Просто короткую прогулку. Не волнуйтесь, суд-но довольно быстрое... Времени нам хватит, — го-ворит он.

Мне приходится подобрать подол платья до колен, чтобы не намочить его, но тут всё равно довольно глубоко, поэтому я быстро сдаюсь и выпускаю мо-крую ткань. Сёрена, похоже, совершенно не пугает перспектива намочить свою одежду. К тому времени как мы добираемся до лодки, вода доходит мне до бе-дер, и тут Сёрен обхватывает меня за талию и подни-мает, подсаживая в лодку. С подола платья капает во-да, и я как могу его выжимаю. В следующую секунду Сёрен запрыгивает в лодку. При виде моей мокрой юбки он глуповато улыбается.

— Извините, об этом я не подумал, — говорит он. — Внизу есть несколько смен одежды, если вы захотите переодеться в сухое, пока ваше платье бу-дет сохнуть. Правда, это одежда, в которой я выхожу в море, не совсем то, к чему вы привыкли, но... —

Принц резко обрывает свое многословное, сбивчи-вое объяснение.

Да ведь он нервничает, осознаю я, едва не рассме-явшись. Сёрен мужественный и невозмутимый, кей-ловаксианский воин до мозга костей. Как он может нервничать, да еще из-за меня?

— Благодарю вас, — говорю я. — Вы тоже перео-денетесь?

Принц кивает.

— Через минуту, но сначала отойдем от берега. — Он подходит к мачте и зажигает два висящих на ней фонаря — лодка освещается приглушенным золоти-стым светом. Принц передает один фонарь мне, по-том принимается разворачивать парус.

Решив не мешать ему, я направляюсь к корме. Суд-но маленькое и компактное, построенное в кейло-ваксианском духе, но на пустой палубе расстелено толстое шерстяное одеяло, на котором стоят плете-ная корзина и еще один фонарь, так чтобы одеяло не унесло ветром.

Дверь в каюту открывается от легкого толчка, и я осторожно спускаюсь внутрь по маленькой лесенке. Подняв повыше фонарь, я осматриваю каюту, обстав-ленную с присущим этому судну минимализмом: од-на простая кровать и шаткая тумбочка. Казалось бы, откуда в таком маленьком пространстве взяться бес-порядку, но в каюте царит полный бардак: белье на кровати смято, по всему полу разбросана какая-то одежда. Подобное свидетельство наличия у Сёрена очередной неожиданной черты характера вызывает у меня невольную усмешку. При дворе он появляет-ся одетым с иголочки, с волосами, собранными в ак-куратный «хвостик», из которого ни один волосок не выбивается, зато здесь, в море, принц настоящий неряха.

Осторожно переступая через разбросанные вещи и несколько перевернутых оловянных чашек, я доби-раюсь до тумбочки. Внутри я нахожу простые льня-ные брюки и белую хлопковую рубашку на пугови-цах. И то и другое мне страшно велико, так что брю-чины и рукава приходится закатать, чтобы нормально двигаться, и всё же надеть сухую одежду очень прият-но. Вещи чистые, но от них всё равно пахнет Сёре-ном — морской водой и свежими досками.

Когда я выбираюсь обратно на палубу, парус уже развернут, а Сёрен стоит за штурвалом ко мне спи-ной. Услышав мои шаги, он оборачивается, видит ме-ня и смеется.

Я чувствую, как к щекам приливает жар.

— Это всё, что я смогла сделать, — говорю я, одной рукой одергивая слишком большую рубаху, а другой поддерживая штаны, чтобы не свалились.

— Нет, дело не в этом. — Принц качает голо-вой. — Просто... странно видеть вас в моей одежде.

— Носить ее еще более странно, — заверяю я его, осматривая штаны. Не думаю, что когда-нибудь сумею привыкнуть к мужским брюкам — в них мне неудобно.

Сёрен перестает смеяться.

— Вы даже в этом наряде очень красивы, — гово-рит он, и мои щеки краснеют еще сильнее. — Если хотите, можете вернуться в каюту, там теплее.

На этот раз смеюсь уже я.

— Не хочу вас обидеть, Сёрен, но я еще никогда не видела более неубранной комнаты, чем ваша каюта.

Теперь настает его очередь краснеть.

— Кроме того, — продолжаю я, глядя в раскинув-шееся над нами небо, — мне и здесь нравится.

Когда я снова поворачиваюсь к Сёрену, он смотрит на меня таким странным взглядом, что в животе у ме-ня будто что-то переворачивается.

— Вам нужна помощь? — интересуюсь я.

Принц качает головой.

— В том-то и заключается вся прелесть «Уэс»: этому судну не требуется команда, я могу справиться один, — говорит он, потом бросает мне коробочку спичек. Поймав ее, я мимоходом думаю, что никогда еще мне не давали в руки такую опасную вещь, да еще в отсут-ствие должного «присмотра». Принимая пищу у се-бя в комнате, я даже не могу пользоваться ножом, хо-тя не представляю почему? Кайзер боится, что я убью Хоа, или опасается, что попытаюсь покончить с собой?

— Не могли бы вы зажечь другой фонарь? — спра-шивает Сёрен, кивая на третий светильник, стоящий на одеяле.

Я заверяю его, что справлюсь, хотя совершенно в этом не уверена. Мне случалось видеть, как другие люди зажигают спички, но сама я ни разу этого не делала. Первые несколько спичек, которыми я чир-каю по коробку, ломаются, наконец очередная спич-ка вспыхивает, и я так пугаюсь, что едва ее не роняю. С трудом мне удается зажечь фонарь прежде, чем пла-мя обжигает мне пальцы.

— «Уэс», — повторяю я название лодки, глядя на горящий фонарь. Потом вытягиваюсь на одеяле, ло-жусь на спину и смотрю в небо, усыпанное множест-вом звезд — они словно бриллианты на черном бар-хате. В воздухе веет прохладой, бриз приятно осве-жает кожу.

— Вы назвали свой корабль в честь богини кошек?

— Это длинная история. — Принц тянет за при-крепленный к мачте гандшпуг, и парус разворачива-ется и хлопает на ветру.

— У нас осталось еще часа полтора, — напоминаю я ему, приподнимаясь на локтях и наблюдая, как он поправляет угол паруса, чтобы тот надувался ветром.

Ветер развевает подол белой рубашки принца, так что видны четко обрисованные мышцы живота. Я стара-юсь не глазеть, но Сёрен перехватывает мой взгляд и улыбается.

— Действительно. Дайте мне минуту. — Принц в последний раз проверяет, хорошо ли закреплен па-рус и в правильном ли направлении движется ко-рабль, потом идет в каюту — вероятно, тоже решил переодеться.

В его отсутствие я лежу и смотрю на звезды у себя над головой. Впервые за десять лет я совершенно од-на, нахожусь за пределами дворца, а надо мной, на-сколько хватает глаз, протянулось небо, и свежий воз-дух наполняет легкие. Хочу навсегда запомнить это ощущение.

Пару минут спустя Сёрен возвращается и тоже устраивается на одеяле — думаю, он не сел бы так близко, если бы здесь был еще кто-то. Нас разделяет примерно дюйм, но в неярком свете фонаря кажется, будто этого расстояния между нами нет.

— Итак, мы говорили о «Уэс», — напоминаю я.

У принца краснеют уши.

— Отец подарил мне эту лодку на мой седьмой день рождения, но тогда это был голый остов. По традиции мальчик сам должен построить свой пер-вый корабль. Мне потребовалось четыре года, чтобы лодка смогла держаться на плаву, и еще два, прежде чем она стала предметом моей гордости. Теперь это самое быстрое судно в гавани.

— Впечатляет, — говорю я, проводя ладонью по гладкой деревянной палубе. — Но какое отношение это имеет к кошкам?

Пальцы Сёрена сминают край одеяла.

— Как вы, вероятно, могли заметить, гавань киш-мя кишит кошками. Более опытные моряки рассыпа-

ют на палубах апельсиновые корки, чтобы отпуги-вать этих зверьков, но мне никто этого не подсказал. Полагаю, матросы веселились, глядя, как высокомер-ный принц поднимается на свое жалкое суденыш-ко и обнаруживает там десятки кошек, разлегших-ся тут и там. Что еще хуже — кошки ко мне привы-кли. Некоторые даже бегали за мной по гавани, как утята за своей матерью. Люди стали называть меня Уэскин.

«Дитя Уэс». Не самое грозное прозвище. Я фыр-каю, меня разбирает смех, который я пытаюсь скрыть, но потом замечаю, что Сёрен тоже смеется. Кажется, я еще ни разу не слышала, чтобы принц смеялся, но он как-то неуловимо изменился с тех пор, как мы по-кинули дворец, стал более открытым.

Лучше бы он этого не делал, потому что такой, как сейчас, он мне нравится.

Сёрен качает головой и улыбается. Я впервые вижу его настоящую, искреннюю улыбку, и на миг у меня из головы вылетают все мысли о нашем плане и за-мысленном убийстве. На один краткий миг я позво-ляю себе подумать, как чувствовала бы себя, если бы была обычной девушкой, которую пригласил на тай-ное свидание понравившийся ей юноша. Мои мыс-ли движутся в опасном направлении, но если я хо-чу влюбить в себя принца, он должен верить, что то-же мне небезразличен. Поэтому всего на одну ночь я позволю себе поверить, будто всё именно так, лег-ко и просто.

— Признаю, я вполне заслужил это прозвище, — говорит принц, слегка краснея. — Я привязался к ма-леньким бестиям. Они никому не мешали, просто на судне было тепло и пахло рыбой. — Он пожимает плечами, явно стараясь говорить небрежно, но в его глазах прячется боль.

— Вашему отцу не понравилось, что имя его на-следника связывают с именем богини кошек, — пред-полагаю я.

Губы Сёрена сжимаются в тонкую линию.

— Отец счел, что подобное поведение не подобает ни одному кейловаксианцу, не говоря уже о принце. Он сказал, либо я сам решу это дело, либо он возь-мет это на себя. Мне было девять, но я уже понимал, что это значит. Я пытался прогнать кошек, рассыпав по палубе апельсиновые корки, но животные не ухо-дили. Они слишком сильно ко мне привязались и не уходили, что бы я ни пробовал.

— И тогда кайзер приказал их убить?

Несколько секунд Сёрен молчит, потом качает го-ловой.

— Это сделал я, — признается он. — Мне казалось, что так... честнее. Я был за них в ответе. И я поста-рался сделать это по возможности безболезненно — отравил воду, которую они пили. Больше никто не называл меня Уэскином по крайней мере в лицо.

Он смотрит прямо перед собой невидящим взгля-дом, и его лицо снова приобретает привычное суро-вое, отстраненное выражение.

Грустная история благополучного ребенка. Мер-твые питомцы — это не так жутко, как убийство твоей матери у тебя на глазах, это не страшнее, чем вонзить меч в спину родному отцу, особенно если он перед смертью поет тебе колыбельную. И всё же принц тоже страдал, испытал огромное разочарова-ние, именно тогда он навсегда простился с детством. Кто я такая, чтобы измерять, что ужасно, а что — нет?

— Мне жаль, — говорю я.

Сёрен качает головой и принужденно улыбается.

— Отец стал кайзером не потому, что был добрым, и вам это известно лучше, чем кому бы то ни было.

— А я, признаться, думала, что он стал кайзером, потому что родился в правильной семье.

Сёрен косится на меня с недоумением.

— Он был третьим сыном. Разве вы не слышали ту историю?

— Ваша матушка рассказала мне о своей свадьбе. Вы об этом? — спрашиваю я, хмуря брови.

Кайзерина сказала, что кайзер убил своих брать-ев и сестер, но мне почему-то казалось, что они бы-ли младше его. Обычно вторые или третьи сыновья жаждут внимания и любви окружающих или же все-ми силами пытаются отойти на второй план. Кайзер выбрал третий путь. Он владеет землей, по которой ходит, и воздухом, которым дышит. Наверное, у не-го врожденная жажда власти.

Сёрен пожимает плечами.

— Если мой отец чего-то хочет, он это получает, а всё остальное гори синим пламенем.

Слова принца меня шокируют. Никто не смеет так отзываться о кайзере, и уж точно я не ожидала тако-го от Сёрена. Пусть они с кайзером и не близки, но это же его отец. Я-то считала, что настроить Сёрена против кайзера будет трудно, а оказывается, полови-на дела уже сделана.

— Как капитан этого прекрасного судна, я имею право устанавливать некоторые правила, — заявляет вдруг Сёрен, довольно громко вздыхая и этим выры-вая меня из задумчивости.

— Правила? — переспрашиваю я, приподнимая бровь.

— Ну, одно правило, — поправляется принц. — Больше никаких разговоров о моем отце.

Я смеюсь, а сама лихорадочно соображаю, как бы половчее направить неприязнь Сёрена к отцу в нуж-ное русло и использовать в собственных целях. Впро-

чем, у меня еще будет время это обдумать, а сегодня ночью мне просто нужно быть девушкой, которая от-правилась на прогулку под парусом с понравившимся ей юношей. Нужно быть Торой.

— Мне нравится это правило, — соглашаюсь я, с удивлением осознавая, что так оно и есть. Следова-ло бы вытянуть из Сёрена больше информации, но соблазн поболтать о чем-то, не омраченном тенью кайзера, слишком велик. — А что будет с нарушите-лем этого правила?

Выражение его лица смягчается, на губах появля-ется слабая улыбка.

— Ну, здесь есть доска, — говорит он.

Он открывает плетеную корзину и достает бутыл-ку вина. — А вот стаканов нет.

Я смеюсь и тоже сажусь.

— Какое варварство.

— Доска или отсутствие стаканов? — спрашивает принц и зубами вытаскивает пробку.

Я делаю вид, что задумываюсь.

— Отсутствие стаканов. С доской, я полагаю, еще можно смириться.— Сёрен передает мне откры-тую бутылку, и я делаю маленький глоток, после чего возвращаю бутыль принцу. Я едва пригубила, пото-му что нужно сохранять ясный рассудок. — Что еще у вас есть? — интересуюсь я, глядя на корзину.

Сёрен основательно прикладывается к бутыли, потом опять передает ее мне и принимается копаться в кор-зине. Он извлекает оттуда посыпанный кокосовой стружкой пирог, еще теплый после печи, и две вилки.

— Вилки! — восторженно восклицаю я, хлопая в ладоши. — Если бы вы не захватили вилки, думаю, я с радостью прогулялась бы по доске.

Сёрен протягивает мне прибор, но когда я пытаюсь его взять, отдергивает руку.

— Только пообещайте, что не будете пытаться меня ею ткнуть, — просит он. Это просто шутка, но меня охватывает острое чувство вины.

— Не глупите, — поддразниваю я его. — Если я вас тут убью, как потом доберусь до берега?

Сёрен улыбается и отдает мне вилку. Наверное, я никогда еще не пробовала ничего вкуснее, хотя не уверена, что дело в пироге, скорее, на меня действует всё сразу — океан, ощущение свободы, то, как смо-трит на меня Сёрен. Пирога хватило бы по меньшей мере на четверых едоков, однако мы проглатываем его в мгновение ока — остаются только крошки. Мы оба объелись и теперь лежим на одеяле, голова к го-лове, глядя на звезды.

Как, оказывается, просто притворяться девуш-кой, которой нравится Сёрен. Интересно, насколько я притворяюсь, а в какой степени действительно ис-пытываю симпатию? Находясь рядом с ним, говоря то, что не следует говорить, я чувствую себя так есте-ственно, это словно глоток свежего воздуха.

Наверное, Сёрен тоже испытывает нечто подоб-ное, потому что спрашивает:

— Как будет по-астрейски «пирог»?

Это опасный вопрос. После Вторжения меня би-ли всякий раз, стоило мне заговорить по-астрейски. Пощечина, удар кулаком по ребрам, от которого не-пременно останется синяк, вышибающий дух пинок в живот. Я не знала ни слова по-кейловаксиански, но быстро училась. Одно дело говорить по-астрей-ски с моими новыми Тенями, и совсем другое — по-пасться в ловушку, расставленную кейловаксианским принцем. Однако Сёрен смотрит на меня открыто и бесхитростно.

— Крэйя, — отвечаю я после секундного молчания и тут же хмурюсь. — Хотя нет, неправильно. Этим

словом называли пирожные, обычно лимонные или с апельсином, их подавали чаще. А это, наверное, на-зывается. .. — Я пытаюсь вспомнить позабытое сло-во. Мне не часто доводилось есть шоколадные пиро-ги — раз или два, насколько я помню. —Дарайя, — наконец выдаю я.

—Дараия, — повторяет Сёрен с чудовищным ак-центом. — А «вино»?

Я беру в руки бутылку. Вино легкое и бодрящее, однако, хоть я и выпила в два раза меньше Сёрена, в голове у меня уже слегка шумит.

— Винтэ, — говорю я. — А конкретно это вино будет «пала винтэ». Будь оно красным, нужно было бы сказать «роэж винтэ».

— «Пала винтэ». — Принц берет бутыль у меня из рук и делает еще один глоток. — А «корабль»?

— Баут.

— «Ветер»?

— Озамини. Нашу богиню воздуха звали Озам, этим объясняется происхождение слова.

— «Волосы»? — Принц протягивает руку, касает-ся моих волос и наматывает на палец темный локон. Я завороженно за ним наблюдаю и придвигаюсь бли-же. Это чувства Торы, они не могут принадлежать мне, правда?

— Фолти, — отвечаю я через секунду.

— «Океан»?

Я чувствую его дыхание на своей щеке, его лицо заслоняет небо, звезды, луну. Я вижу только Сёрена.

— Сьютана, — шепчу я. — Это слово, как и «оза-мини», произошло от имени богини, нашей богини воды Сьюты.

— Поцелуй?

Он смотрит мне в глаза, не отрываясь.

Я сглатываю.

— Амине.

— Амине, — повторяет Сёрен, смакуя каждый слог.

Мне следовало быть готовой к тому, что он меня поцелует, хоть опыта у меня и ничтожно мало, но я знаю, что это сейчас случится — в конце концов, именно этого я и добивалась. Вот только я не гото-ва к тому, что, оказывается, очень хочу, чтобы он ме-ня поцеловал. Не Тору, сломленную девушку, не Те-одосию, мстительную королеву — ведь на самом де-ле я не являюсь ни той ни другой. Я хочу, чтобы он поцеловал Тео, меня саму. Может быть, здесь, вдали от всех, под этими звездами я могу ненадолго стать этой девушкой.

Поэтому, когда принц меня целует, я целую его в ответ, потому что хочу этого. Хочу ощутить его гу-бы, прижимающиеся к моим, и попробовать на вкус его дыхание, хочу, чтобы он провел своими жесткими ладонями по моей коже. Хочу утонуть в его объяти-ях и забыть о Блейзе, Ампелио, своей матери и десят-ках тысячах людей, которые во мне нуждаются, что-бы остались только мы, два безымянных человека без прошлого, у которых есть лишь будущее.

Но я не могу обо всём этом забыть, даже на се-кунду.

— Амине, — снова бормочет Сёрен, почти касаясь моих губ своими, потом перекатывается на спину. — Знаешь, я ведь пригласил тебя сюда не за этим.

— Знаю, — говорю я, пытаясь сохранить ясность мыслей. — Если бы ты хотел меня соблазнить, то не стал бы рассказывать историю про кошек.

Сёрен смеется и легонько толкает меня в плечо.

— Я просто... Я понял, что не увижу тебя самое меньшее неделю, и это мне совершенно не понрави-лось. — Он молчит, очевидно, собираясь с мысля-ми. — Ненавижу придворную жизнь. Все придвор-

ные носят множество масок, они все льстят, лгут и пытаются манипулировать, хватаются за любую возможность получить какую-то милость. От этого страшно устаешь. Кажется, ты единственный честный человек в этом богами проклятом дворце. Мне будет тебя не хватать.

От стыда у меня перехватывает дыхание. Принц считает меня невинной овечкой, а я ношу куда боль-ше личин, чем иные придворные. Я уже манипули-рую им гораздо более умело, чем кто бы то ни было, но, полагаю, это другое дело. Я не пытаюсь добить-ся от него каких-то милостей и не стараюсь получить что-то для себя. Я делаю то, что необходимо, но луч-ше себя от этого не чувствую.

Перекатившись на бок, я опираюсь на локоть и смотрю на Сёрена. В мерцающем свете фонаря чер-ты его лица кажутся мягче, невиннее.

— Я тоже буду по тебе скучать, Сёрен, — тихо го-ворю я. Это по крайней мере не ложь.

Принц хмурится.

— Правда? — Он берет меня за руку и принима-ется лениво водить пальцем по моей ладони. От это-го легкого прикосновения меня охватывает дрожь. — Как?

— Что «как»?

— Как ты можешь смотреть на меня и не видеть его? — У Сёрена дергается щека. Мне нет нужды спрашивать, кого он имеет в виду, напоминание о его отце действует на меня, точно ушат холодной воды. Очевидно, принц это чувствует, потому что его паль-цы, сомкнутые вокруг моего запястья, разжимаются.

Он ненавидит кайзера, озаряет меня понимание. Это не просто мятеж сына против отца и не чрезмер-ная строгость властного отца по отношению к моло-дому, сильному наследнику, которому суждено одна-

жды занять престол. Пожалуй, эта ненависть не так сильна, как моя, но это схожее чувство.

Это открытие поражает меня, как острый кинжал, потому что теперь мне проще понять Сёрена, и, как следствие этого, он вызывает во мне еще большую симпатию, а мне нельзя позволять себе такие чувства по отношению к принцу.

— Ну вот, теперь тебе придется прогуляться по до-ске, — говорю я, отдергивая руку. — Даже капитан не может нарушать собственные правила.

— Я серьезно, Тора. — Это имя для меня, слов-но острый нож, но я благодарна за это напоминание. Полезно вспомнить, что весь этот разговор — ниче-го не значащая болтовня, а человек, которого видит принц, глядя на меня, — не настоящий.

Поразмыслив, я решаю сказать правду, потому что иначе Сёрен мне не поверит.

— Привыкла, — признаюсь я. — Поначалу вы все были для меня на одно лицо — ты, кайзер, Тейн, — Я качаю головой и набираю в легкие побольше воз-духа. — Можешь себе представить, каково это: прос-нуться в мире, где все тебя любят, ты в безопасности, ты счастлив, а засыпаешь уже в мире, где все, кого ты любил, мертвы, а тебя окружают чужаки, позволяю-щие тебе жить только потому, что им так удобнее?

— Нет.

— Нет, — повторяю я. — Потому что ты был всего на год старше меня, когда всё это случилось. Это не твоя вина, и ты это знаешь. — Я перевожу дух и за-канчиваю: — Ты — не твой отец.

— Но...

— Ты — не твой отец, — повторяю я твердо. Это правда, но я вижу, что убедить Сёрена мне не удалось.

И всё же выражение его лица смягчается, и я пони-маю: принцу очень нужно было услышать эти слова,

даже если сам он в это не верит. Может, его интерес ко мне вызван не только желанием спасти прекрас-ную деву? В глубине души он тоже хочет, чтобы его спасли. Если он считает себя запятнанным в грехах своего отца, то я, вероятно, единственный человек, способный снять с его души этот груз.

Придвинувшись ближе, я протягиваю руку и на-крываю его щеку ладонью. Глаза Сёрена темны, как окружающее нас море.

— Яна кребести, — говорю я.

Сёрен сглатывает.

— Что это значит?

Это может означать всё, что угодно, и принц ни-как не может меня проверить. Я могла бы сказать, что собираюсь его убить, что ненавижу всех до единого кейловаксианцев в Астрее, включая его, что я не оста-новлюсь, пока не увижу, как все они сдохнут, и он не понял бы, о чем я говорю.

— Это значит, что я тебе верю.

— Яна кребести, — повторяет он.

Я подаюсь вперед и мягко прижимаюсь губа-ми к его губам. Пальцы Сёрена запутываются в мо-их распущенных волосах, его руки удерживают ме-ня, как якорь, и он отвечает на мой поцелуй с нео-жиданной страстью. Мы целуемся так, словно хотим что-то друг другу доказать, хотя я уже не помню, что именно. Я с трудом вспоминаю, кто я. Мои личины перемешиваются, Тора-Тео-Теодосия. Всё расплыва-ется, остаются только наши рты, языки, руки, дыха-ние, и воздуха уже не хватает. Мои волосы накрыва-ют нас занавесом, отделяя от остального мира, и так проще притвориться, что в целом свете нет никого, кроме нас.

Наверное, Сёрен тоже испытывает нечто подоб-ное, потому что, когда мы уже не можем целоваться

и я просто лежу в его объятиях, уткнувшись лицом ему в шею, он шепчет мне на ухо:

— Можно поплыть дальше. Через день пути мы будем в Эсстене, через неделю — в Тиммори, че-рез месяц — в Бракке, а потом — кто знает. Мы мо-жем плыть, пока не окажемся где-то, где нас никто не знает.

Предательская мысль, но такая заманчивая. Я мо-гу представить себе жизнь, в которой мне на голову не давит корона — ни золотая, ни пепельная. Жизнь, в которой я не несу ответственность за тысячи осла-бленных людей, которые ежедневно терпят голод и побои. Жизнь, в которой я просто девушка, целу-ющая юношу, потому что он мне нравится, а не ко-ролева, жаждущая использовать принца в своих це-лях, чтобы вернуть отнятую у нее страну. Это была бы очень простая жизнь, но такой путь не для ме-ня; и даже если Сёрен ненавидит своега отца, такая жизнь ему тоже не подходит.

Но как же приятно помечтать.

— Я слышала, будто в Бракке есть деликатес под на-званием «инту накара», — говорю я.

Принц смеется.

— Морская змея, подается на стол сырой, а делика-тесом считается из-за редкости, а вовсе не из-за вку-са. Поверь, гадость редкостная.

Я морщу нос и целую его в шею.

— А если я всё равно захотела бы попробовать эту диковинку?

— Тогда я достану для тебя столько инту нака-ра, сколько захочешь, — обещает принц, поглаживая мои волосы. — Но к сожалению, никаких амине в та-ком случае не будет

— Аминети, — поправляю я его. — Множествен-ное число звучит как «аминети». — Надо же, прос-

нувшись сегодня утром, я и подумать не могла, что запишу на свой счет три аминети, да притом от двух молодых людей. Я пытаюсь выбросить из головы Блейза с его смущающим поцелуем и сосредоточить-ся на Сёрене. — И почему же?

— Потому что инту накара славится своим шиба-ющим в нос запахом.

— Вот как? — спрашиваю я и, опершись на руку, гляжу на Сёрена сверху вниз. — Разве можно устоять перед таким редким деликатесом?

Сёрен убирает руку от моих волос и обнимает ме-ня за талию.

— Думаю, ты недооцениваешь вонь. Говорят, она чувствуется за целую милю.

— Отвратительно, — фыркаю я, морща нос.

Принц смеется и рывком приподнимается, нави-сая надо мной, так что его золотистые волосы щеко-чут мои щеки. Он неторопливо меня целует, а когда отстраняется, я невольно подаюсь вперед, чтобы про-длить поцелуй.

— Как-нибудь я возьму тебя с собой в Бракку, и там ты сможешь съесть столько инту накара^ сколько за-хочешь, а сейчас уже почти пришло время вернуть те-бя домой.

Я сажусь и смотрю, как Сёрен идет к штурвалу, разворачивает шлюп и направляет к берегу. В свете полной луны резкие черты его лица кажутся мягче, и принц выглядит моложе своего возраста. Для меня он уже не тот человек, вместе с которым я поднялась на борт этой лодки, и, очевидно, вернуться к нашим прежним отношениям уже не получится.

Я сказала своим Теням, что смогу убить наследника и начать гражданскую войну, и теперь я, как никогда, уверена, что этот план сработает. Отношения между Сёреном и кайзером и так уже натянуты до предела,

осталось лишь слегка их подтолкнуть. Однако я сом-неваюсь, что смогу убить принца, когда придет вре-мя. Сказав, что он — не его отец, я не лгала, говори-ла совершенно искренне, и, кажется, я уже не смо-гу снова делать вид, что принц виноват во всех моих бедах.

Из-за смены сезона ночь довольно прохладна, по-этому я заворачиваюсь в одеяло, встаю и подхожу к Сёрену. Рукава его рубашки закатаны, и голые руки покрыты гусиной кожей, поэтому я накидываю сво-бодный край одеяла ему на плечи, укрывая нас обо-их. Привстав на цыпочки, я утыкаюсь подбородком в плечо принцу.

— Обещаешь? — спрашиваю я его.

— Что именно? — Он слегка поворачивает ко мне голову, и я чувствую на губах его теплое дыхание.

— Что заберешь меня отсюда? — Не знаю, какая часть меня об этом просит: Тора, Теодосия или Тео.

На лицо Сёрена на миг набегает тень, и я вдруг пугаюсь, что неверно его поняла, что я вовсе его не понимаю. Я ночью сбежала из дворца, говорила по-астрейски — всё это можно расценивать, как изме-ну, но мелкую, простительную, за такое можно запла-тить, претерпев наказание. А вот побег — даже если это всего лишь разговоры — совершенно другое дело. Сёрен достаточно умен, чтобы это понимать.

Он достаточно умен, чтобы понять, о чем я на са-мом деле спрашиваю.

Принц вздыхает и целует меня в лоб.

— Когда-нибудь, — обещает он.

Этого мало, но начало положено.