Sebastyan Lora_Princessa pepla1_2

МАСКЕНТАНЦ

За час до маскентанца в мою дверь стучат. Стук незнакомый, и, открыв дверь, я вижу на пороге одного из слуг Крессентии — пожилого астрейца с морщинистой кожей и угрюмым взглядом. Не го-воря ни слова, он вручает мне большую коробку, по-том наклоняет голову в знак уважения и уходит пре-жде, чем я успеваю его поблагодарить.

Я вношу коробку в комнату и ставлю на маленький обеденный стол, открываю крышку, и у меня болез-ненно сжимается сердце, хотя я надеюсь, что мои Те-ни ничего не замечают.

Внутри лежит платье из нескольких слоев бирюзо-вого шифона; я достаю наряд и рассматриваю, держа на вытянутых руках — материя невероятно тонкая, платье было бы вообще невесомым, если бы верхний слой ткани на юбке не был расшит тонкими золоты-ми дисками в форме рыбьих чешуек. Нет, это чешуя сирены.

Нам с Кресс всегда нравились сирены. В детстве мы прочитали все книжки про этих существ, какие толь-ко смогли найти в библиотеке ее отца, мы рисовали сирен на уроках, вместо того чтобы записывать пояс-нения учителя. Кресс даже согласилась несколько раз

прокатиться на лодке, превозмогая свою морскую бо-лезнь, в надежде найти хоть одну сирену. Нас не вол-новало, что эти существа опасны, что увидевшие их моряки погибают. Мы не просто хотели их увидеть, мы хотели сами стать сиренами.

Будь у меня плавники вместо ног, я могла бы уплыть в океан, и там люди кайзера ни за что бы ме-ня не нашли. Там, на глубине, я могла бы петь пес-ни тем, кто попытался бы мне навредить. Я была бы в безопасности. Крессентия, с детства окружен-ная заботой и любовью, считала сирен свирепы-ми и ужасными, но всё равно невероятно очарова-тельными. Полагаю, в этом и разница между нами: Крессентия грезит о любви, а я предпочитаю разру-шение.

Холодными зимними днями няня Кресс отводи-ла нас в горячие купальни на нижнем уровне двор-ца, и мы плескались в воде, представляя, что вместо ног у нас плавники. Эти редкие моменты счастья по-могли мне пережить годы унижений и боли. Теперь Крессентия напоминает мне о тех мирных днях, ве-роятно, желая извиниться за тот случай с платьем. Наверное, она вообразила, будто я избегаю ее из-за этого. Если бы всё было так просто.

Через несколько минут после того, как доставили платье, входит Хоа и помогает мне его надеть, лов-ко застегивает ряд малюсеньких крючков на спин-ке, который начинается под лопатками и тянется вдоль позвоночника. Верхняя часть спины откры-та, так что будут видны шрамы, но сегодня я впер-вые отказываюсь их стыдиться. Да, они безобраз-ны, но они — зримое подтверждение того, что я вы-живаю.

«Ты — ягненок в логове львов, дитя, — так мне ска-зала кайзерина. — Ты выживаешь».

Однако одного выживания больше недостаточно.

Хоа надевает на меня бусы и браслеты из ни-тей жемчуга, а также вплетает несколько таких ни-тей в прическу — к ним она прикрепляет золотую ажурную полумаску, присланную Крессентией вме-сте с платьем.

Окинув меня придирчивым взглядом, Хоа до-вольно хмыкает и позволяет мне повернуться лицом к зеркалу.

Оттуда на меня смотрит прекрасная дама — можно подумать, я одна из придворных, явившихся на бал повеселиться, а не живая игрушка кайзера, которую выставляют на всеобщее обозрение, словно трофей.

Конечно, мне всё равно придется надеть пепель-ную корону, и отлетающие от нее хлопья моменталь-но перепачкают платье, но сейчас я чувствую себя красивой.

Опять раздается стук в дверь, и на этот раз я знаю, кто это. Хоа тоже понимает, кто именно явился: она стремительно бросается к двери и забирает у слуги еще одну коробку. Вот и пепельная корона.

Поставив коробку на мой туалетный столик, Хоа осторожно ее открывает, и, пока она стоит ко мне спиной, я вытаскиваю из потайного кармана на вну-тренней стороне плаща кинжал. Горничная с вели-чайшими предосторожностями извлекает из короб-ки корону, а я тем временем втискиваю кинжал в вы-рез платья и прячу под корсажем. Не представляю, что стану делать, если придется воспользоваться ору-жием, но так у меня будет хотя бы иллюзия безопас-ности.

— Осторожно, — шепчет Блейз едва слышно.

— Я знаю, что делаю, — шиплю я в ответ. Навер-ное, это величайшая ложь в моей жизни.

Тени сопровождают меня по дороге на бал, и мне, как никогда, неприятно, что при каждом моем шаге от короны отрываются хлопья пепла. Кайзер бессчет-ное количество раз заставлял меня надевать очеред-ной слепленный из пепла венец, но на этот раз мне еще хуже, потому что я знаю: мои новые Тени всё это видят. Знаю, для них это не меньшее оскорбле-ние, чем для меня. Сейчас мне, как никогда, хочется сорвать с головы этот ужас и растереть в пыль, но от этого не будет никакого толку.

За спиной я слышу приближающиеся шаги и, по-вернув голову, вижу позади только две закутанные в темные плащи фигуры.

— Цапля, — предупреждающе шепчу я, почти не разжимая губ. В коридоре никого нет, но кайзер всег-да наблюдает, ждет, что я допущу промах.

— Я буду осторожен, — отвечает тот, старательно понижая голос. — Простите за поведение Артеми-зии, у нее на рудниках друзья.

— Как и у тебя, полагаю, — замечаю я.

Несколько секунд он молчит. Если бы не шурша-ние плаща, я бы решила, что молодой человек снова отстал и присоединился к двум другим моим «согля-датаям».

— Нет, — говорит он наконец. — Всех, кто был мне дорог, уже забрали. Родителей, сестру, друзей. Мою любимую. Ее звали Леонида, она бы вам пон-равилась, у нее был острый ум. — Он снова умолка-ет, и я понимаю, как трудно ему, должно быть, всё это рассказывать. Мне вдруг приходит в голову, что я ничего не знаю о нем, ведь он так мало говорит, и в основном исключительно по делу. Мне казалось, Цапля так сдержан потому, что не так сильно горит

общим делом, как Блейз, я и даже Артемизия, но сей-час понимаю, что заблуждалась. Просто он слишком сильно любил в прошлом и заплатил за это потерей близких. Я открываю было рот, чтобы произнести слова сочувствия, пообещать отомстить, как пообе-щала Блейзу, когда тот рассказал мне о своих родите-лях, и не нахожу слов.

Помолчав, Цапля продолжает, и мне остается то единственное, что я могу сделать. Я слушаю.

— Я смотрел, как охранники убивали близких мне людей или уводили после того, как те сходили с ума. Я всё видел, и теперь не представляю, что может быть хуже. Но вы тоже повидали немало ужасов.

Сначала я не знаю, что сказать, потом говорю:

— Чем больше я об этом думаю, тем больше убе-ждаюсь, что Артемизия права. Боги из тех историй, что рассказывала мне мать, никогда бы не допусти-ли подобного. Они не позволили бы кейловаксиан-цам победить.

Цапля издает низкий горловой звук.

— Знаете, прежде я хотел стать священником. С са-мого детства я лелеял эту мечту, и за последние десять лет не раз пытался понять, почему боги так поступи-ли, хоть и сердился на них.

Я бросаю на него быстрый взгляд, на миг забыв, что юноша невидим, потом, опомнившись, снова смотрю прямо перед собой.

— И что думаешь?

Цапля отвечает не сразу.

— Я верю, что если бы боги могли вмешаться, то уже сделали бы это. Возможно, происходящее не в их власти, может быть, вместо прямой помощи они мо-гут дать нам средство, с помощью которого мы смо-жем справиться самостоятельно.

— Например, твой дар, — говорю я. — А также дар Блейза и Артемизии.

Я не вижу Цаплю, но у меня такое чувство, что он кивает.

— И ваш дар, — отвечает он.

Я едва могу сдержать смех.

— У меня нет дара, — возражаю я. В коридоре по-прежнему никого, кроме нас, нет, и всё же я стараюсь говорить еле слышно, почти не разжимая губ.

— Может быть, вы и есть дар. Потомок Оуззы, за-конная королева.

Опять это слово. «Королева». Когда меня так назы-вают, мне кажется, что это вовсе не титул, и когда Ца-пля заявляет, будто я — дар своему народу, на плечи мне ложится дополнительный груз. Я знаю, юноша хочет меня подбодрить, но его слова для меня слов-но осуждение, они причиняют мне куда больше боли, чем ядовитые колкости Артемизии или полные сом-нений взгляды Блейза. Цапля в меня верит, и я уве-рена, что, так или иначе, его подведу.

Юноша в последний раз пожимает мою руку, по-сле чего замедляет шаг и присоединяется к осталь-ным. Я сворачиваю в коридор, ведущий в банкетный зал, и остаюсь одна.

Несмотря на то что о бале было объявлено в по-следний момент, Крессентия успела очень многое, во всяком случае, гостей невероятно много. В зале со-бралась огромная толпа разряженных в пух и прах аристократов, в свете огромной люстры гости бле-стят и сияют, как будто их предварительно обмакнули в бочку с дегтем, а потом обваляли в живых камнях. Все они собрались из любви к своему обожаемому Тейну, а может, просто из страха перед ним — труд-но сказать наверняка, да это и не важно в конечном счете.

Все гости, как и я, в масках, но я легко узнаю мно-гих из них, ведь я присматривалась к ним годами.

Женщина, одетая павлином, — это баронесса Франдхолд, держится она так, будто на десять лет младше своего истинного возраста и в два раза кра-сивее, чем есть на самом деле, — болтает со своим нынешним любовником, лордом Джейкобом — по-следний всего-то на пару лет старше меня, и в числе прочих просил руки Кресс, едва той сравнялось шест-надцать. Барон стоит неподалеку, но, похоже, ему на-плевать на то, как ведет себя его супруга, он увлечен-но болтает с каким-то военным.

Хоть я и не высматривала ее специально, я быст-ро замечаю Дагмару, впрочем, теперь, когда она за-мужем, ее нужно называть леди Далгаард, посколь-ку по имени обращаются только к незамужним деви-цам и королевским особам. Бракосочетание устроили второпях: отец невесты спешил получить свое воз-награждение, а лорд Далгаард — новую игрушку. Со свадьбы прошло всего несколько дней, а руки ново-брачной уже покрыты синяками, которые окружаю-щие старательно не замечают. Бедняжка стоит одна, ее обходят стороной, словно ее несчастье заразно. Прежде, вспоминаю я, Дагмара была душой компа-нии и блистала на всех празднествах, всегда смея-лась громче всех, больше всех танцевала, безудерж-но флиртовала, давая двору повод судачить о ее по-ведении неделями. Однако теперь ее глаза в прорезях маски потухли, она вздрагивает от взрывов смеха и жмется подальше от яркого света, словно испуган-ный кролик.

Мне не следовало бы чувствовать вину, потому что мой народ страдал во сто крат сильнее. Я сама доста-точно перенесла. Мне не следовало бы чувствовать

себя виноватой, но меня гложет острое чувство вины. Это из-за меня Дагмара в таком состоянии, и осоз-нание этого утяжеляет лежащий на моих плечах ^ГРУ³-

Я заставляю себя отвести глаза от несчастной и принимаюсь высматривать Крессентию. Найти ее нетрудно, достаточно посмотреть на стоящего в цен-тре зала кайзера: на голове его сверкает золотая ко-рона, а сам он раздувается от гордости. Он не дал се-бе труда надеть маскарадный костюм, да и зачем ему это? Он слишком любит свою власть, чтобы притво-ряться кем-то другим.

Я отхожу подальше, не желая привлекать к себе внимание правителя. Крессентия увлеченно беседует с кайзером, выглядит она просто прекрасно. На ней почти такой же костюм, как и на мне, но корсаж пла-тья лавандового цвета, нашитые на юбку чешуйки се-ребряные, а вместо жемчугов на ней коралловые бра-слеты и бусы, и украшения выгодно оттеняют неж-ный румянец на ее щеках. Пусть она совсем еще юна и только-только достигла совершеннолетия, трудно смотреть на нее и не восхищаться тем, как ловко она обращается с кайзером. Эта хитрюга обводит его во-круг пальца, а он и не понимает этого: вот Кресс ми-ло ему улыбнулась, вот посмотрела робко и востор-женно, но при этом держится горделиво и с достоин-ством — она всеми силами показывает, что достойна быть принцессой. Всё, что ей действительно нуж-но, — это принц.

Кайзер уже слишком долго уделяет Крессентии внимание, и я начинаю нервничать, но на нее он по крайней мере глядит не так, как на меня. В его взгляде нет похоти, лишь холодный расчет. Жаль, что Сёрен не здесь и не видит, как его будущее решают за него, да ему и не нужно этого знать. Мне становится жаль

принца, но я тут же напоминаю себе, что Сёрен ни-когда не женится на Крессентии. Если верить моим Теням, и принц, и моя подруга умрут задолго до этой предполагаемой свадьбы.

От этой мысли рот наполняется горечью.

— Я почти уверен, что Крессентия затеяла всю эту суматоху ради того, чтобы вытащить тебя на белый свет, а вовсе не потому, что хотела отпраздновать мое возвращение, — произносит негромкий голос у меня за спиной. — Последние несколько дней она очень переживала, лишившись твоей компании.

Мои худшие кошмары становятся реальностью, и мне с трудом удается не вздрогнуть. Я рада, что у меня за корсажем спрятан кинжал, хотя вряд ли я смогу им воспользоваться. Находясь рядом с Тейном, я неизменно чувствую, что задыхаюсь. Он наводит на меня такой ужас, что, кажется, будто сердце вот-вот выскочит из груди, мысли путаются, меня броса-ет в холодный пот, хотя внешне я стараюсь оставаться спокойной. Мне как будто снова шесть лет, и я сно-ва смотрю, как Тейн перерезает горло моей матери. Вот мне семь, и Тейн держит в руках хлыст и, на гла-зах у кайзера, раз за разом выбивает из меня мое на-стоящее имя. Вот мне восемь, девять, десять, и Тейн стоит надо мной с ведром ледяной воды, с раскален-ной кочергой — в зависимости от того, как именно кайзер приказал ему изгнать из меня Теодосию, дабы осталась только Тора.

Здесь и сейчас он не причинит мне боли, я это знаю и всё-таки не могу не перебирать в уме все свои секреты, все коварные замыслы, обмирая от страха при мысли, что этот страшный человек обо всём до-гадается.

— Крессентия очень добра, — лепечу я. — Мне по-везло, что она моя подруга.

— Еще бы, — соглашается он, но в его тоне явст-венно звучит угроза, и я ее отлично слышу. Разумеет-ся, что бы Тейн мне ни сказал, это звучит как угроза. Он сам по себе представляет огромную угрозу, и не важно, говорит он или молчит.

— Мне так жаль, что случились все эти беспоряд-ки в рудниках, — продолжаю я так, будто имею ка-кое-то отношение ко всему случившемуся. Жаль, что это не так. Жаль, что я не могу устроить по-настоя-щему серьезный мятеж и испортить кейловаксианцам жизнь. — Знаю, Крессентия так по вам скучала. — Не уверена, что это правда, поскольку Кресс никогда не говорит со мной о своих чувствах к отцу. И всё же, я, похоже, взяла верный тон.

— Я тоже по ней скучал, — отвечает военачальник, помолчав.

— Думаю, она станет прекрасной принцессой. — Я прилагаю огромные усилия, чтобы это прозвуча-ло оживленно и непринужденно, стараюсь сдержать дрожь в руках, но у меня не получается. Тейн ню-хом чует страх, он улавливает его, не хуже охотни-чьего пса.

Несколько мгновений мы оба смотрим, как Крес-сентия мило улыбается кайзеру.

— Она была рождена для этого, — говорит нако-нец Тейн.

Я украдкой бросаю на него быстрый взгляд и не-медленно об этом жалею. Он так смотрит на Кресс, что у меня сжимается сердце. Как он смеет? Как сме-ет он любить свою дочь, когда своими руками убил мою мать? Из-за него я никогда не увижу, как моя ма-ма смотрит на меня с любовью. Тейн — камень, он не способен ничего чувствовать, и мне неприятно ви-деть, что и он тоже человек. Мне неприятно, что мы с ним любим одного и того же человека.

Крессентия поворачивает голову, видит нас, и ее ослепительная улыбка делается еще шире. Она из-виняется перед кайзером, что-то мягко ему говоря и слегка касаясь рукой его плеча. Кайзер тоже смо-трит в нашу сторону и вперяет взгляд в мою грудь, так что мне становится трудно дышать.

— Прошу меня простить, — говорю я Тейну и от-хожу от него. Однако я чувствую, что кайзер смотрит мне вслед липким взглядом, так что мне сразу хочется окунуться в лохань с водой и хорошенько помыться.

Я ягненок в логове львов. Что же я за королева, если меня так легко напугать? Артемизия не стала бы прятаться от кайзера, она бы без колебаний вонзила кинжал ему в грудь прямо здесь и сейчас, не задумы-ваясь о неминуемой расплате.

— Тора! — окликает меня Крессентия. Я замедляю шаг, но не поворачиваю назад, мне слишком страш-но снова поймать на себе взгляд кайзера, слишком страшно увидеть, кто может стоять у меня за спиной.

Ко мне подходит Кресс и берет под руку.

— Я так рада, что ты пришла. Чудесно выглядишь.

Подруга вскидывает серые глаза и глядит на рас-сыпающуюся пепельную корону у меня на голове. Я чувствую, что пепел уже покрывает мое лицо, шею и плечи, из-за этого кожа страшно зудит, но я не по-зволяю себе почесаться. Лучше делать вид, что всё в порядке.

— Спасибо, — говорю я и заставляю себя улыб-нуться, надеясь, что улыбка выглядит искренней. — Это так мило с твоей стороны — отправить мне пла-тье. Сегодня вечером нас можно было бы принять за сестер. — Я пожимаю ее руку, стараясь не обращать внимания на разъедающее душу чувство вины.

— Мы и есть сестры, — отвечает Кресс с улыбкой, которая действует на меня, точно удар под дых.

Мне нечего на это ответить. Что бы я ни сказа-ла, всё будет ложью, а я просто не могу сегодня лгать подруге.

«Я сама — одна сплошная ложь, — напоминаю я себе. — Тора — это обман».

Я уже открываю было рот, еще не зная, что имен-но скажу, но прежде чем с моих губ успевает со-рваться хоть слово, к нам подходит какой-то юноша в золотой полумаске, увенчанной рогами. Даже без шрама, с бледной как у кейловаксианцев кожей, со светлыми волосами я сразу же узнаю Блейза, пото-му что узнала бы его где угодно. С замиранием сер-дца я окидываю взглядом зал, зная, что Артемизия наверняка где-то рядом, но если она и поблизости, я ее не вижу. Слишком много людей, слишком много масок.

— Потанцуем, леди Тора? — Я вижу, как рот Блей-за кривится, коль скоро приходится произнести мое ненастоящее имя, точно для него это ругательство. Прежде ему еще не приходилось так меня называть, и я вижу, что друг сам себе противен, даже несмо-тря на то, что по-другому обратиться ко мне невоз-можно.

Светлые брови Крессентии взлетают вверх, едва не исчезая под спадающими на лоб волосами, одна-ко ее губы продолжают улыбаться, и она толкает ме-ня локтем, призывая принять приглашение. Сейчас мне меньше всего хочется общаться с другом, но вы-бора нет, поэтому я опираюсь на его протянутую ру-ку и позволяю увести себя в центр зала, где кружатся в танце многочисленные пары.

— Ты свихнулся? — шиплю я по-кейловаксиански, почти не разжимая губ. — Если тебя поймают...

— Это же маскентанц, — отвечает Блейз тоже по-кейловаксиански с таким сильным акцентом, что его

речь звучит почти как кашель. — Вероятность моей поимки ничтожно мала.

— Мала, но она существует, — замечаю я, пытаясь не сорваться на пронзительный визг. — Кроме того, ты даже танцевать не умеешь.

— Я наблюдал, как это делают другие, — фыркает Блейз, пожимая плечами, потом кладет руку мне на спину, а другой рукой сжимает мою ладонь. Что ж, положение рук правильное, как раз впору для танца глиссадант, который играет сейчас оркестр, но двига-ется юноша неуклюже. Сквозь шелковую ткань и на-шитые на нее металлические чешуйки я чувствую те-пло его ладони.

— Только смотреть недостаточно, — ворчу я и мор-щусь — Блейз больно наступает мне на ногу. — Я бу-ду вести, а ты повторяй за мной.

Друг вздыхает, но подчиняется, так что в итоге у нас получается некое подобие танца. Мы кружимся среди других пар, почти теряясь в толпе, но я не на-столько глупа, чтобы не понимать: люди на меня смо-трят и гадают, кто этот незнакомец, додумавшийся пригласить на танец Принцессу пепла.

Интересно, думает ли Блейз о том, каково это, на-ходиться в этом зале после Вторжения, ведь в детст-ве мы не посещали балы по причине юного возраста. А вот наши родители, наверное, танцевали тут, воз-можно, они даже танцевали вместе и смеялись, потя-гивали вино из тех же золотых кубков, из которых те-перь пьют кейловаксианцы, поднимали тосты за мою мать, за богов и богинь Астреи.

Я напоминаю себе, что следует сердиться на Блей-за из-за того, что сказала Артемизия, но его близость приводит меня в замешательство. В последний раз мы с ним находились так близко, когда он меня поцело-вал. Он крепко держал мои запястья и намеренно не

смотрел мне в глаза. Он и сейчас избегает встречаться со мной взглядом, но, кажется, сейчас дело не в том, что Блейз не желает на меня смотреть, а в том, что чувствует бурлящее во мне возмущение.

Друг не знает, как погасить мой гнев, а я боюсь, что если открою рот, то рявкну на него, и тогда все ста-нут на нас таращиться, поэтому мы храним неловкое молчание — как будто играем в игру «ущипни меня», только со слегка измененными правилами. Кто из нас не выдержит первым?

На сей раз побеждаю я. Блейз начинает быстро, сбивчиво говорить, посматривая по сторонам, слов-но на меня глядеть ему страшно.

— Мне показалось, что это слишком удачная воз-можность, чтобы от нее отказываться, вдобавок с от-веденных нам как Теням мест ничего не слышно. Ар-темизия сотворила иллюзию: я — сын приехавшего с визитом герцога из Элкорта, Артемизия — ари-стократка из глухой провинции, а Цапля предпочел остаться невидимым и побродить под солнцем, то есть под луной...

— Ты мне веришь? — перебиваю я его, потому что чем больше он говорит о ссоре, которую мы толком не устроили, тем более серьезной она кажется.

Блейз хмурится и кружит меня, давая мне возмож-ность оглядеть зал.

Я с облегчением отмечаю, что большинство при-сутствующих не обращают на нас внимания, они слишком заняты собственными маленькими драма-ми, чтобы интересоваться моей. Однако некоторые всё же смотрят, включая кайзера. Наши взгляды на миг сталкиваются, и я холодею.

— Я... почему ты спрашиваешь? — Блейз заканчи-вает меня кружить и снова слегка прижимает ладонь к моей спине.

Это не ответ, хотя, возможно, таким образом друг пытается ответить на неудобный вопрос. Я понижаю голос до шепота.

— Я не стану рисковать всем ради глупых игр, Блейз. Я не мартышка, чтобы выполнять трюки, сто-ит тебе щелкнуть пальцами...

— Я никогда не говорил... — Блейз повышает бы-ло голос, но тут же спохватывается. — С чего ты это взяла?

— Артемизия сказала, это ты придумал отравить Крессентию. Энкатрио хватит, чтобы убить двоих, а во дворце полным-полно людей, заслуживающих смерти гораздо больше, чем одна испорченная девуш-ка. Так скажи мне, что не пытался в очередной раз заставить меня пройти по горячим углям, ради того чтобы доказать свою верность нашему делу.

Я чувствую, как напрягаются мышцы его руки под моей ладонью, и мне даже кажется, что кожа друга становится теплее.

— Я волнуюсь не о твоей верности, — говорит он, помолчав, — а о твоем разуме. Ты жила у кейловак-сианцев десять лет, Тео, и это так просто не спишешь со счетов.

Пусть Блейз всего лишь озвучил мои собственные опасения, но слово не воробей.

— Я уже тебе говорила, со мной всё хорошо. И ты не в том положении, чтобы судить о здравом рассуд-ке других. Полагаю, пять лет на рудниках тоже оста-вили свой след.

Я чувствую, что друг начинает закипать, но, не дрогнув продолжаю:

— Любой наш шаг грозит нам бедой, Блейз. И мне нужны люди, которым я могу верить и которые до-веряют мне.

Он смеется, но смех выходит безрадостный.

— И при всём при том ты, очевидно, не веришь мне, Тео.

Я хочу возразить, но Блейз прав. Да, мы хотим од-ного и того же, да, я верю, что друг отдаст жизнь, что-бы меня защитить. Но это верность из вторых рук — Блейз просто-напросто держит данное Ампелио сло-во. Он помогает мне из чувства долга, а не потому, что сам сделал такой выбор. Когда он меня поцеловал, я было подумала, что небезразлична ему как человек, а не как безликий символ, но я помню, как он стиснул мои запястья и отстранился, как отводил глаза. Я для него всего лишь обязанность, только и всего.

Он прав: я могу полагаться на него не больше, чем он на меня.

— Дай мне одну причину, — требую я. — Вескую причину, чтобы отравить Кресс.

Блейз облизывает губы и смотрит в сторону, яв-но пытаясь на ходу выдумать нечто правдоподобное.

— Говорят, она скоро станет принцессой.

— Мы оба знаем, что она никогда не станет прин-цессой: Сёрен умрет задолго до предполагаемой свадьбы, — замечаю я. — Дай мне настоящую при-чину, и я это сделаю.

Глаза друга вспыхивают.

— Она кейловаксианка, дочь Тейна — этого тебе мало? — выпаливает он. — Лучше скажи, почему мы не должны ее убить?

— У нее на руках нет крови. Она любит читать книги и флиртовать с молодыми людьми. Она не опасна.

Глаза Блейза мечут громы и молнии, его рука креп-че сжимает мою талию. Он снова смотрит в сторону, потом глядит мне в глаза.

— Пойманные животные вырастают и привязыва-ются к тем, кто их приручил, даже если те их бьют.

Неудивительно, что ты любишь одну из тех, кто ли-шил тебя свободы.

От этих слов меня охватывает гнев, хоть я и пони-маю, что друг в каком-то смысле хочет меня утешить в своей грубоватой манере.

— Я не животное, Блейз, я королева, и знаю, кто мои враги. Даже если Крессентия родилась не на той стороне, это не делает ее одной из них.

Песня заканчивается, и я вырываю руку из хват-ки Блейза и иду прочь, в глубине души надеясь, что юноша бросится меня догонять, вот только он слиш-ком хорошо меня знает, и не пойдет следом.

Я шагаю через бальную залу, как вдруг на пути у меня вырастает плотная фигура кайзера. Я поспеш-но делаю реверанс, однако поднявшись, обнаружи-ваю, что кайзер всё еще стоит передо мной и смотрит на меня так же, как глядел весь вечер. У меня в живо-те образуется холодный ком.

— Ваше величество, — говорю я, глядя в пол. Я про-сто Тора, покорная и сломленная, пока я не злю кай-зера, он позволяет мне жить.

— Принцесса пепла, — тянет он, и его губы из-гибаются в отвратительной усмешке. — Надеюсь, ты поблагодарила Тейна за его усилия по наведению по-рядка в рудниках и усмирение тамошнего грязного сброда?

— Конечно, ваше величество, — отвечаю я, хотя при мысли о горькой участи «грязного сброда» к гор-лу подкатывает тошнота. Сколько еще моих соотече-ственников убил Тейн во время своей инспекцион-ной поездки?

Кайзер делает шаг в сторону, давая мне дорогу, но стоит мне шагнуть вперед, как он прижимается ко мне и проводит ладонью по моей талии и бедру. От потрясения я цепенею, мне требуется всё мое само-

обладание, чтобы не вздрогнуть и не отшатнуть-ся, потому что я знаю, что именно этого он и ждет, и если я так отреагирую, будет только хуже. Спрятан-ный за корсажем кинжал вне пределов досягаемости кайзера, и на один ослепительный миг я представляю, как выхватываю оружие и всаживаю негодяю в горло, прежде чем тот сообразит, что происходит. Мне так хочется это сделать, что я едва сдерживаюсь. У меня дрожат руки, и мне стоит огромных усилий держать их безвольно опущенными. Как только я схвачусь за кинжал, на меня набросятся стражники, и наше вос-стание закончится, не начавшись.

Оно того не стоит. Еще рано.

Кайзер наклоняется к моему лицу, и я чувствую его кислое, отдающее перегаром дыхание. К горлу под-ступает желчь, но я сглатываю и дышу глубоко.

— А ты выросла весьма хорошенькой для язычни-цы, — говорит он мне на ухо.

Я стараюсь сохранить спокойное выражение лица, хотя его слова въедаются мне в кожу, как грязь. Ско-ро, обещаю я себе, очень скоро я его убью, но не се-годня. Сегодня мне нужно сыграть другую роль.

— Благодарю, ваше величество. — Это не мои сло-ва, они принадлежат Торе, и всё равно их горький вкус жжет мне горло.

Сердце так громко бьется в груди, что мне кажется, будто все присутствующие в зале слышат этот стук, что он заглушает игру оркестра. Кайзер еще несколь-ко секунд нависает надо мной, приобняв меня за та-лию, потом словно бы нехотя отпускает и уходит. Я с облегчением выдыхаю и со всей возможной ско-ростью иду в противоположную сторону.

Блейз сверкает глазами вслед кайзеру* друг явно взбешен; в отличие от меня он не умеет полностью скрывать свои чувства, и его злость явственно чита-

ется в плотно сжатых губах, в складке между бровей на лбу, насколько позволяет видеть резная полумас-ка. Потом он смотрит на меня, и выражение его лица слегка смягчается. Мы помним, кто наш враг.

Блейз делает было движение, словно собираясь идти ко мне, но я коротко качаю головой. Он и так уже привлек к себе излишнее внимание, потанцевав с Принцессой пепла, и его ложь, дескать, он кейло-ваксианский аристократ, будет разоблачена, как толь-ко кто-то задаст ему наводящий вопрос.

Слишком многое стоит на кону, нельзя рисковать успехом дела ради минуты дружеского утешения, к тому же я не хочу, чтобы Блейз меня утешал.

Толпа расступается передо мной — не из уважения, а потому что никому не хочется испачкать золой кра-сивые наряды. Я отхожу в уголок, так далеко от го-стей, насколько возможно. Мне до сих пор кажется, что кайзер трогает меня рукой, а в носу стоит вонь его дыхания. Сегодняшнее происшествие непремен-но будет являться мне в кошмарах.

— Всё играешь в свои игры, ягненочек? — разда-ется тихий голос из темной ниши в стене у меня за спиной.

Там стоит кайзерина Анке, очертания ее тощей фи-гуры едва-едва проступают из-под пышного серого платья. Лицо женщины закрыто маской из черной органзы, весь ее облик напоминает скорее о призра-ке, чем о человеке.

— Никогда не любила игры, — говорю я, удивля-ясь тому, как ровно звучит мой голос.

Кайзерина смеется.

— У каждого свои игры, ягненочек. Кайзер игра-ет в них во дворце, Тейн — на поле боя, Сёрен — на своем корабле. Даже твои друзья играют... и весьма неплохо.

У меня чуть не останавливается сердце при мысли о том, что кайзерина имеет в виду Блейза, но потом я соображаю, что речь о Крессентии.

— Она станет прекрасной принцессой, — го-ворю я.

— Принцессе и положено быть прекрасной, — ус-мехается кайзерина. — Никто не ждет от них боль-шего, достаточно красоты и грациозности. Ты ведь и сама это знаешь, потому что играла эту роль с ро-ждения. Милая маленькая Принцесса пепла с груст-ными глазами и сломленным духом. А может, не та-ким уж и сломленным.

От слов кайзерины меня мороз продирает по коже, но я стараюсь этого не показывать, делаю вид, что не-верно ее поняла.

— Кайзер так добр, он позволил мне сохранить свой титул.

Кайзерина Анке смеется.

— У кайзера много качеств, и доброта в их число не входит. — Она берет меня за руку, пальцы у нее холодны как лед. — Он всегда выигрывает, потому и стал кайзером.

Меня так и подмывает ответить: «Это потому, что он играет не по правилам». Разумеется, я молчу, од-нако кайзерина, похоже, читает мои мысли.

— Выживи, ягненочек.

Она целует меня в лоб ледяными губами и смеши-вается с толпой придворных; губы у нее черны от пе-пла.