Sebastyan Lora_Princessa pepla1_2

БЕЛСИМЕРА

Вернувшись к себе в комнату, я с облегчением об-наруживаю, что Хоа там нет. Меня хватает толь-ко на то, чтобы сдерживать рвущуюся наружу бу-рю страха и сомнений; пронзительные крики и сле-зы жгут мне горло, но я сглатываю их снова, снова и снова. Нельзя показывать слабость, ведь мои Тени смотрят. Впрочем, за мной постоянно кто-то наблю-дает, верно? От меня всегда чего-то ожидают, ждут, что я совершу ошибку.

Размеренным, неторопливым шагом я подхожу к стоящему на туалетном столике тазику и погружаю руки в воду. Мои руки запятнаны. Я тру и тру, пока кожа не становится красной, но всё без толку. Я до сих пор чувствую, как кайзер трогает меня, чувствую, как на шее затягивается удавка. Рядом с тазиком ле-жит кусок пемзы, я хватаю его и принимаюсь тереть ладони, тыльные стороны ладоней, подушечки паль-цев, костяшки пальцев, я тру даже кожу между паль-цами. Ничего не помогает. Костяшки пальцев красне-ют, вода в тазике становится розовой, пальцы немеют.

«Хорошая девочка. Ты выросла весьма хорошень-кой для язычницы. Возможно, ты могла бы выказать мне свою благодарность».

Тишину нарушает сдавленное рыдание, и, оглядев-шись, я понимаю, что это я плачу, а раз начав, уже не могу остановиться. Ноги подкашиваются, и я падаю на пол, опрокидывая на себя тазик, так что всё платье пропитывается покрасневшей от крови водой.

Мне всё равно. Я не поднимаю головы, даже когда открывается дверь — пускай Хоа всё видит, пусть да-же бежит к кайзеру. Пусть. Это слишком, я не могу этого больше выносить, у меня нет сил.

Раздаются шаги, и, посмотрев вверх, я вижу, что на-до мной стоит Артемизия в черном плаще, с выбив-шимися из-под капюшона голубыми волосами, гля-дит на меня сурово, и в ее глазах мелькает нечто по-хожее на жалость.

— Вставай, — мягко говорит она.

Нужно послушаться, нельзя было позволить ей увидеть меня в таком состоянии. Она и так считает меня бесполезной, и мне не хочется давать ей повод и дальше так считать. И всё же я не могу двинуться с места, я могу только рыдать.

Шумно вздохнув, Артемизия опускается на колени рядом со мной и тянется к моим окровавленным ру-кам, но я отдергиваю их и прижимаю к животу.

— Я не причиню тебе вреда, — рявкает девушка. — Дай посмотреть, насколько всё плохо.

Я неохотно вытягиваю перед собой руки и вздра-гиваю, когда Артемизия бесцеремонно хватает их и поворачивает туда-сюда.

— Цапля! — зовет она, обернувшись через плечо. В дверях переминается с ноги на ногу высоченный черноволосый парень с очень густыми бровями, су-дя по его лицу, беднягу того и гляди стошнит. — Не поможешь?

Очевидно, понукание выводит Цаплю из ступора: он встряхивается, стремительно подходит к нам и то-

же присаживается на корточки. Несмотря на его оша-рашенный вид, в нем угадываются черты таинствен-ного юноши, скрывавшегося за одной из стен моей комнаты последнюю пару месяцев, которого я назы-вала про себя «голосом разума». У него добрые карие глаза и улыбчивый рот.

Цапля берет мою руку своей огромной лапищей — его ладонь в два раза больше моей, но это странным образом успокаивает, — и внимательно рассматри-вает.

— Всё не так плохо, — изрекает он наконец. — Я могу это исправить.

От плача уже саднит горло, но я никак не могу остановиться.

— Где Блейз? С ним всё в порядке? — выдавливаю я в промежутках между всхлипываниями.

— В полном. Мы подумали, что лучше ему прогу-ляться и успокоиться после того срыва, — отвечает Артемизия.

Стул. Падение кайзера. Всё это произошло из-за воздействия силы Блейза, причем спонтанного. Я киваю и пытаюсь дышать глубоко, но получается плохо.

— Я не могу... Я больше не могу это делать. — Я не должна так говорить, но плотина у меня в душе прорвана, и слова вместе со слезами неудержимым потоком льются наружу.

— Тогда не делай. — Голос Артемизии холоден как лед.

— Артемизия, — одергивает ее Цапля, но девушка не обращает на него внимания.

— Сдайся. Сойди с ума, как их кайзерина. Что те-бя останавливает?

Ее слова жгут меня огнем, но по крайней мере я перестаю плакать.

— На меня рассчитывают двадцать тысяч чело-век, — шепчу я, обращаясь скорее к самой себе. — Если я сдамся...

— Большинство этих людей не заметят разни-цы, — отрезает Артемизия. Жестокие слова, но в них уже нет злости, в голосе девушки звучит бесконеч-ная усталость — примерно так я себя сейчас чувст-вую, смертельно уставшей. — Может, ты и королева, но ты просто девушка. Наша борьба не прекратится только потому, что ты отступилась, она не прекрати-лась даже после смерти Ампелио, а он сделал гораздо больше, чем ты. Если умрешь ты, умру я, умрут Ца-пля и Блейз... мы просто винтики. Делаем, что мо-жем, но в конечном итоге мы просто расходный ма-териал. Даже ты.

— Тогда какой смысл бороться? — спрашиваю я. Мои слова пропитаны горечью, но я действительно хочу услышать ответ.

Артемизия долго молчит. Я уже теряю надежду по-лучить ответ, но тут она начинает говорить — вопре-ки обыкновению тихим, твердым голосом.

— Потому что такова вода. Река течет и бьется о камень, даже зная, что тот не сдвинется с места. Как бы ни был велик валун, течение постепенно его под-мывает, и даже самые огромные камни поддаются на-пору. Иногда на это нужна целая жизнь, но вода ни-когда не сдается.

— Его ничто не остановит, мне у него не выиг-рать, — говорю я.

— Да, — соглашается Артемизия. — Скорее всего тебе не выиграть.

— Артемизия, — снова предостерегающе ворчит Цапля. Моя рука, которую он сжимает в своих паль-цах, вдруг теряет чувствительность, а потом начи-нает покалывать, как будто затекла от долгой непод-

вижности. Когда меня лечит Айон после наказаний кайзера, ощущения совершенно другие. От прикос-новений Защитника-предателя моя кожа словно ста-новится липкой, скользкой и грязной, но прикосно-вение Цапли успокаивает, согревает.

— Я не стану ей врать, — фыркает Артемизия.

Странно, но от ее резких слов на душе у меня ста-новится чуточку легче, возможно, из-за того, что она говорит совершенно искренне. Пожалуй, я предпо-читаю ее резкость доброте Цапли и его попыткам сглаживать острые углы.

— Мы не допустим, чтобы с вами что-то случи-лось, — заверяет меня юноша. — Как только принц вернется, мы заберем вас отсюда.

— Ты хотел сказать, после того, как я убью его, Тей-на и Кресс.

Будь здесь Блейз, он, вероятно, заявил бы, что моя безопасность превыше всего. Он начал бы планиро-вать, как мы все немедленно покидаем дворец, и мне скорее всего не хватило бы смелости отказаться. Но его здесь нет.

Цапля и Артемизия обмениваются странными взглядами, значения которых я не могу понять.

— Да, — отвечает Артемизия.

Цапля выпускает мою руку, и я вижу, что кожа сно-ва стала гладкой и ровной, как будто я не обдирала ее до крови. Юноша сжимает в ладонях мою вторую РУКУ-

— В шахтах, — говорит Артемизия, и я снова смо-трю на нее. Она на меня не глядит, ее взгляд устрем-лен на выложенный плиткой пол, мизинцем она вы-водит на нем какие-то узоры. — Я очень быстро на-училась использовать свой единственный способ воздействия... на одного из стражников. Это была своего рода пытка, но взамен тот человек давал мне

дополнительный паек и самую легкую работу. Он от-ворачивался, если мой младший брат падал под весом тяжелых мешков. Я говорила себе... Говорила, что он обо мне заботится, потому что я ему небезразлична. Я даже внушала себе, что он мне нравится. Намного проще лгать самой себе, правда?

Мне хочется возразить, сказать, что это не одно и то же, но я не могу. Возможно, самообман — это единственный способ выжить.

Артемизия продолжает, и на этот раз ее тон стано-вится резким.

— Однако когда мой брат сошел с ума, и этот са-мый стражник размозжил ему голову камнем в пя-ти футах от меня, я увидела правду. — Голос ее дро-жит. — Месяцы спустя, засыпая рядом с убийцей моего брата, я молила богов о смерти. — Она сме-ется, но звук выходит отвратительный. — До тех пор я никогда не молилась, не видела в этом необ-ходимости. Даже молясь, я не верила, что меня кто-то слышит, мне просто нужно было с кем-то пого-ворить, пусть и мысленно. Я по-прежнему не верю в твоих богов, только знаю одно: постепенно я ста-новилась всё сильнее, а потом мне наконец хвати-ло сил перерезать тому охраннику горло, пока он спал.

Темные глаза девушки вспыхивают, наши взгляды встречаются, и в ее глазах я неожиданно нахожу по-нимание. Я вдруг осознаю, что совершенно не знаю ни ее, ни Цаплю, ни даже Блейза. Наверняка у каж-дого из них за душой полно ужасных историй, по-добных этой, потому что они пережили такие ужасы, какие мне и не снились.

— То, что мы делаем ради выживания, нас не по-беждает. Мы не извиняемся за эти вещи, — тихо го-ворит Артемизия, по-прежнему глядя мне в глаза. —

Может, они и ломают тебя, но ты после этого ста-новишься более острым оружием. И сейчас пришло время драться.

* * ♦

Когда Артемизия и Цапля уходят, я не могу уси-деть на месте, но не из-за той паники, что охватила меня недавно. Я успокоилась и теперь рассматриваю положение, в котором оказалась, словно бы со сто-роны, представляя, будто всё это происходит не со мной, а с другим человеком. Мой разум напряжен-но работает, и руки невольно чешутся — мне хочет-ся чем-то их занять.

Я извлекаю из тайника в матрасе ночную сорочку, которая была на мне в ночь первой встречи с Блей-зом — такое чувство, словно с тех пор прошла це-лая жизнь. Некогда белая материя посерела от гря-зи и сажи.

Рубашка легко рвется на неровные полоски, и я жа-лею, что у меня нет ножниц, с ними полоски получи-лись бы намного аккуратнее. Впрочем, и такие сойдут.

Артемизия и Цапля ничего не говорят, глядя, как я сворачиваю полоски ткани в растрепанные розетки и перевязываю вытащенными из матраса соломинка-ми. Через несколько минут в свою каморку возвра-щается Блейз, но я почти его не слышу, я едва пом-ню о прячущихся за стенами Тенях. Сейчас для ме-ня существуют только эти тряпочные розочки у меня в руках, а все мои мысли полностью сосредоточены на том, что теперь делать.

Точнее, я знаю, что следует делать, но не могу не думать о том, какой выбор сделала бы мама, будь она на моем месте. Вот только я не знаю, как поступила бы моя мать, она всего лишь полузабытое воспоми-нание, наполовину вымышленный образ.

Я затягиваю узел на последней розочке и собираю четыре получившихся цветка.

— Счастливой Белсимеры, — говорю я, нарушая затянувшееся молчание.

Цапля за стеной переступает с ноги на ногу.

— Неужели сегодня... — начинает он, но тут же умолкает.

— Что, правда? — спрашивает Блейз.

Я пожимаю плечами.

— Элпис говорит, что праздник сегодня, и я ей верю.

Поочередно подходя к каждой стене, я скручиваю розочки и пропихиваю в смотровые глазки.

— Знаю, это не много, — говорю я, когда у меня в руке остается только один цветок — для Элпис, от-дам ей, когда увижу в следующий раз. — Но я хочу, чтобы все вы знали, что, даже если мы с вами в чем-то и не соглашаемся, вы — мои друзья. Нет, моя се-мья. Я вам верю, хотя зачастую не умею это показать. Надеюсь, вы все знаете, что я без колебаний отдам ра-ди вас свою жизнь. Никогда не смогу в полной ме-ре выразить, как я благодарна — не только за то, что вы пришли сюда мне на помощь, но и за то, что оста-лись, хоть я мало чем помогала вам. Спасибо.

Несколько долгих мгновений никто не произно-сит ни слова, и я начинаю беспокоиться, не нагово-рила ли лишнего. Они наверняка сочли меня сенти-ментальной дурой, которая просто неспособна быть ничьей королевой.

Наконец Цапля кашляет.

— Вы — наша семья, — говорит он. Это намно-го приятнее, чем если бы он назвал меня их короле-вой. — Члены семьи друг друга не бросают.

— Кроме того, — добавляет Артемизия, — ты так забавно злишься. В такие моменты ты нравишься мне больше всего.

Неожиданно для самой себя я смеюсь, и Артеми-зия тоже хихикает. Она мой друг, понимаю я. Это не та «дружба», которая была у нас с Кресс, состоявшая из болтовни, танцев, примерок платьев. Пусть Арте-мизия порой меня раздражает, но она здесь именно тогда, когда нужна мне, а Кресс покинула меня в бе-де. При мысли об этом в горле встает ком, но я стара-юсь не обращать на это внимания. Белсимера — это время счастья и радости.

— Когда мы были детьми, — говорит Блейз, и по его голосу я понимаю, что друг улыбается, — ты веч-но пыталась подарить мне цветок, помнишь?

— Нет, — признаюсь я, садясь на кровать и рассма-тривая последний цветок. Он не так красив, как тот, что дала мне Элпис, но, надеюсь, он ей понравит-ся. — Это было так давно, воспоминания очень рас-плывчатые. Зато я помню, как мы с мамой шили цве-ты из шелка, и они были намного красивее, чем те, что я сделала сегодня.

— Так и было, — соглашается Блейз. — Еще за два года до Вторжения ты неизменно пыталась подарить мне самый красивый цветок, а я вечно от тебя убегал.

— Не помню такого, — признаюсь я, глядя на его стену. — Почему?

— Потому что ты просто так не дарила цветы, — отвечает Блейз. — У всех, кому ты вручала цветок, ты взамен требовала поцелуй.

— Неправда, — хихикаю я.

— Правда-правда, — настаивает друг. — Каждую Белсимеру ты носилась по замку с корзиной цветов, раздавала их всем встречным и требовала взамен по-целуй. Все считали тебя невероятно забавной и бес-прекословно тебе повиновались. Никто не мог тебе отказать — не из-за титула, — быстро поясняет Блейз остальным. — Все ее любили.

— А я вырос в захолустной деревушке на восточ-ном побережье, — говорит Цапля. — Даже в нашей глуши мы слышали о вас, о том, что вас невозможно не полюбить, о том, какая вы милая.

Эти слова согревают мне сердце, из глубин памя-ти всплывает смутное воспоминание, хоть я и не уве-рена, насколько оно истинно. Я помню, что у меня в руках плетеная корзина, помню, как служанки, по-вара и стражники наклоняются ко мне, целуют в ще-ку и говорят: «Спасибо, ваше высочество, я буду всег-да хранить ваш драгоценный подарок. Счастливой Белсимеры».

— Блейз явно меня недолюбливал, — шучу я.

Пару секунд друг молчит, словно колеблясь.

— Я тебя любил, — признается он. — Просто ты была такая маленькая, настырная девчонка и посто-янно бегала за мной, требуя тебя поцеловать. Ничего личного, просто в том возрасте я даже собственную мать отказывался целовать.

— Мы на корабле никогда особо не празднова-ли, — признается Артемизия. — Моя мать астреянка, но члены команды из самых разных стран. Если бы мы вздумали отмечать все принятые в их краях празд-ники, то на дело и времени бы не осталось. Это моя первая Белсимера.

— Значит, ты не знаешь историю праздника? — спрашиваю я.

— Кажется, не знаю. Мать научила меня именам основных богов, но она не мастерица рассказывать истории, — замечает Артемизия.

Вначале рассказа я запинаюсь, но постепенно го-ворю всё увереннее и, дойдя до момента, когда Сью-та делает цветы для Глайди, ловлю себя на мысли, что слушаю себя будто со стороны, словно моими уста-ми говорит мама. Повествуя о том, как Белсимера ро-

дилась из любви и дружбы, я чувствую, что по щекам текут слезы.

— Я слышал другой вариант легенды, — тихо го-ворит Цапля. — Белсимера родилась не из упавшей на цветок слезы Глайди, а в тот момент, когда она по-целовала Сьюту.

— Мои родители вечно спорили, то ли Белсиме-ра появилась на свет из раскрывшегося цветка, то ли бутон рос-рос, а потом превратился в Белсимеру, — вставляет Блейз.

— Не могу представить, чтобы твои родители спо-рили, — вырывается у меня. — Они так любили друг друга.

Блейз так долго молчит, что я уже начинаю боять-ся, что мои слова его ранили.

— Отец часто говаривал, будто они с матерью спо-рили именно потому, что сильно друг друга любили. Он говорил, что я пойму его, когда вырасту.

Эти слова больше похожи на признание, чем на рассказ о старом воспоминании, я почти уверена, что он говорит обо мне. К щекам приливает кровь, и я отворачиваюсь, чтобы Блейз не видел моего лица.

Друг кашляет.

— Пока я бродил вне дворца... успокаивался по-сле этого случая с кайзером, я хорошенько поразмы-слил, — вздыхает он. — Насчет дочки Тейна... — Он опять ненадолго умолкает. — Это необязательно, ты была права. — Я чувствую, что он говорит через си-лу, и его слова меня совершенно не радуют — после того, как Кресс показала свое истинное лицо.

— Блейз! — рявкает Артемизия.

— Артемизия! — добавляет Цапля, правда, гора-здо тише.

— Если вы двое назовете мне причину, по которой мы должны убить эту девицу — кроме того, что она

дорога Тео, — я готов вас выслушать. Но мы все зна-ем, что важнее всего прикончить Тейна, и этого бу-дет достаточно. — Сейчас Блейз говорит в точности как его отец, и у меня щемит сердце.

Очевидно, Артемизия хочет возразить, даже Ца-пля сердито пыхтит за своей стеной, похоже, ему то-же хочется убить Кресс. Я жду, что они выскажутся, я отчаянно хочу, чтобы они изложили свои разумные доводы, избавив меня от необходимости признавать-ся в собственной глупости, в своей доверчивости, ко-торая едва нас всех не погубила, однако друзья мол-чат. Я крепко зажмуриваюсь, собираю в кулак всю си-лу воли, чтобы рассказать правду.

— Крессентия думает, будто я соблазняла принца ради получения информации, — признаюсь я. — По-мимо этого она ни о чем не догадывается, но ей из-вестно, что я действую против кайзера, она знает про нас с Сёреном, как знает и то, что я украла у нее жи-вые камни и передала их своим сообщникам. До по-ры до времени она ничего не расскажет кайзеру, по-ка считает, будто я раскаиваюсь в своих поступках. Я заверила ее, что мне очень жаль, что всё кончено. Вот только не знаю, как долго она будет мне верить. Она хочет стать принцессой, и если заподозрит, что я стою у нее на пути... — Я умолкаю, борясь с вне-запно подступившими к горлу рыданиями.

Больно произносить всё это вслух, причем болит не только душа, я испытываю физическую боль: грудь сдавило, в сердце словно вонзили острый кинжал. Не важно, как сильно мне хочется убедить саму себя, что дело в дружбе, верности и чувстве долга, правда на удивление проста: я поставила Кресс выше собствен-ного народа, а она поставила свои амбиции выше ме-ня. Я совершила ошибку и больше подобной глупо-сти не повторю.

Я жду, что друзья меня осудят, назовут идиоткой, но они молчат, даже Артемизия не издает ни звука. Несколько минут царит молчание.

— Вот тебе и причина, Блейз, — решительно за-являю я наконец. — Я сделаю то, что должна, но не сейчас. Кайзер найдет способ меня обвинить, даже если не будет доказательств. Энкатрио сразу укажет на астрейцев — но мы этого и хотим, — однако если я всё еще буду во дворце, обвинят меня. За убийство Тейна, своего ближайшего друга, кайзер может меня убить и даже не вспомнит, что я еще могла бы ему пригодиться. Следует подождать возвращения Сёре-на, подгадать момент, когда принц публично высту-пит против отца. Вот тогда-то мы и нанесем удар од-новременно по Тейну, Кресс и Сёрену. Они даже не поймут, что их убило.

Я перевожу дух, удивляясь самой себе; в моей ду-ше больше нет места неуверенности и чувству вины. Я чувствую себя старше, чем есть, говорю увереннее; пусть моя речь звучит не так, как мягкие речи моей матери, но я чувствую, что так вполне могла бы го-ворить королева.

— А потом мы уплывем отсюда. Знаю, мы не смо-жем заодно освободить живущих во дворце рабов — их слишком много, это отняло бы у нас драгоценное время, а нам нужно будет бежать быстро, — и всё же мы не можем бросить здесь Элпис и ее семью. Ду-маю, мы перед ней в долгу после всего, что она сде-лала. Мы сможем ее забрать?

— Да, — отвечает Блейз, помолчав. — Без проблем.