Встреча с Орденом должна была состояться через пять дней. Пять долгих, насыщенных дней, в которые у меня почти не было времени даже на сон. Эшер сказал, что они будут проверять не только мою силу — они будут отслеживать каждое колебание, каждую тень сомнения внутри. И если хоть на мгновение дам понять, что я не на их стороне — все для меня закончится плохо.
Мы занимались каждый день. Сначала Валморен тренировал мою волю, и это изматывало сильней, чем бег или сражения. Он заставлял меня часами держать простые мысли в голове, не позволяя им ускользнуть: число, цвет, фразу. Потом усложнял.
— Представь белую комнату, — говорил он. — Пустую. Только стены.
— Хорошо.
— Теперь я пытаюсь вломиться в нее. А ты должна держать двери закрытыми.
Эшер атаковал мягко — словами, наводящими образами, потом резкими мыслеформами, давлением. У меня болела голова, ныло все тело, как будто не разум, а сама плоть сражалась с его вторжением.
Иногда я проигрывала. Тогда мужчина отступал и смотрел на меня с особым выражением. Не с разочарованием или злостью, а с волнением за меня.
— Ты слишком много чувствуешь, — сказал он однажды вечером, когда я сидела на полу посреди тренировочной комнаты, прижимая ладони к вискам. — И это твоя слабость. Такие, как ты, легко гнутся.
— Но не ломаются, — упрямо ответила я.
Эшер хмыкнул, подошел ближе и протянул руку. Я схватилась за нее — не из слабости, а потому что вдруг захотелось почувствовать тепло. Его тепло. И он не отпустил.
— Именно поэтому я и боюсь за тебя, — тихо сказал мужчина.
На третий день Эшер начал проверку доверия.
— Ты должна научиться держать правду внутри, — объяснил он. — Потому что даже если они не вытащат ее магией, они испытают тебя. Вопросами. Сомнениями. Подкупом. Угрозами.
Он переигрывал сцены допроса.
— Кто твой союзник?
— Я служу Ордену, — почти хладнокровно ответила я.
— А Валморен? Он твой любовник?
Вопрос застал меня врасплох, и я густо покраснела. Наверное, потому что в глубине души хотела, чтобы это было правдой.
— Он мой преподаватель.
Эшер заметил мое волнение и усмехнулся.
— Ты лжешь. Мы знаем, что ты спала с ним.
Я дернулась.
— Это неправда.
Глаза мужчины вспыхнули странным огнем. Будто он и сам не смог остаться равнодушным.
— Но ты хотела.
Отвечать на это было мучительно. Эшер бил в слабое место, в мои чувства, в мои воспоминания. Я не знала, что было больнее — сам допрос или то, как точно он выбирал слова.
После одного особенно тяжелого занятия я не выдержала.
— Ты издеваешься надо мной? Или тебе действительно все равно, что я чувствую? — спросила я, голос сорвался.
Валморен посмотрел на меня внимательно.
— Мне не все равно. — Его голос был глухим. — Но это не имеет значения, если тебя убьют.
На четвертый день я перестала вздрагивать от каждого слова Эшера. Боль внутри притупилась, и мне казалось, что все происходящее — лишь затянувшийся дурной сон.
Я научилась строить мысленные щиты. Четко разграничивать мысли. Даже вызывать нужные эмоции, притворяясь. И Эшер, наконец, был доволен мной.
— Ты становишься опасной, — сказал он утром на последнем занятии. — Это хорошо. Но не забывай — ты все еще человек.
— Пока, — кивнула я. — Но боюсь, это может измениться.
Эшер подошел ближе. Взял мою ладонь в свою.
— Если начнешь терять себя — я верну тебя. Обещаю.
Я не сказала ничего. Просто кивнула. Потому что в тот момент мне нужна была не защита, а вера. И он верил в меня — а это было главное.