Прачка. История попаданки

Глава 4

Все началось в один обычный вечер, когда я мыла последнюю партию рубашек, оставшись совсем одна — ведь остальные девочки уже выполнили дневную норму. Пальцы онемели от холодной воды, а спина ныла так, будто я перетаскала на себе целый дом. И я мечтала о том, как вернусь домой, в свою комнату, на скрипучую кровать. И даже жесткий матрас покажется мне сейчас пуховой периной.

Дверь прачечной скрипнула, впуская на секунду свежий, ледяной воздух. Я не сразу посмотрела, кто пришел — слишком уж увлеченно терла белоснежную манжету, оттирая от нее пятно вина.

— Осторожнее с этой рубашкой, девица. Она стоит больше, чем твой месяц работы.

Мужской голос, донесшийся до меня из-за спины, был строгим, но в нем сквозила усталость — не та, что остается после долгого дня работы, а та, что съедает изнутри.

Я подняла глаза, поднимаясь на ноги. Обтерла руки об фартук и натянуто улыбнулась припозднившемуся клиенту.

Он стоял в дверях, в дорогом темно-зеленом камзоле, с серебряной вышивкой на рукавах. Высокий, статный, с гладко зачесанными назад русыми волосами. Черты его красивого лица были резкими, заостренными, словно он давно не спал, а взгляд — тяжелым, наполненным вселенской тоской.

— Милорд, — кивнула я, пытаясь сообразить, что привело его в столь поздний час.

Руки пусты, и ни сумки, ни корзины.

Он подошел ближе, кинул на стол аккуратно сложенные белые перчатки.

— Я не видел тебя раньше. Ты новенькая?

— Да, милорд. Линн Эдвайр.

— Линн, — повторил мужчина, будто пробуя имя на вкус. — Ты знаешь, кто я?

— Нет, милорд.

Он усмехнулся — коротко, почти горько.

— Кристиан Альтенберг.

Имя звучало, как удар гонга. Я слышала о нем от других прачек: один из самых влиятельных молодых дворян Элентмара, старший сын герцога, хозяин половины местных земель. В его доме пировали так, что потом еще неделю по городу ходили слухи.

— Завтра принесу рубашки, выстирай, как умеешь. Но… — он замолчал, глядя куда-то поверх моей головы. — Скажи, Линн… Ты когда-нибудь слышала, как люди рассказывают свои самые страшные секреты — просто так?

Меня будто холодной водой облило, а сердце ухнуло вниз. Что это с ним? Он… будто пьян, но взгляд трезвый, и говорит уверенно. О каких он секретах твердит?

— Милорд? — робко спросила я. — Что вы имеете в виду?

— Сам не знаю. Все это… так странно, — он чуть наклонил голову, глянув на меня задумчиво. — Я только зашел… а хочу рассказать тебе все. Все то, чего боюсь. Что не решаюсь сказать даже себе.

Я застыла, не смея пошевелиться. Не понимая, что происходит. Слова лились из него рекой, будто он пришел на исповедь:

— Знаешь, Линн, я боюсь. Боюсь, что стану таким же, как мой отец. Холодным и жестоким. Боюсь, что, когда умру, обо мне не вспомнят даже те, кто обязан будет плакать. И это — самое страшное.

Мужчина говорил тихо, спокойно, но каждая фраза цепляла, вызывая сочувствие и нечто иное. Это было не просто откровением, а чем-то большим, я это чувствовала.

Я ощущала, как его слова пульсируют в моей голове, будто мои собственные мысли. Слышала даже то, чего он не говорил вслух — дрожь в голосе, страх в каждом вдохе. И, странным образом, мне хотелось… понять его. Помочь ему.

Когда он закончил, его лицо разгладилось, словно мужчина сбросил с плеч камень. А потом Кристиан моргнул, как человек, внезапно проснувшийся.

— Ты… что я только что говорил? — нахмурился он.

— Ничего, милорд, — быстро сказала я, пряча дрожь в руках. — Вы велели постирать рубашки.

Он сжал губы, явно пытаясь вспомнить. Но так ничего и не сказал, выглядя донельзя растерянным. Будто нечто невидимое стерло его воспоминания. Словно какая-то магия забрала его слова. Оставила только их отзвук в моих ушах и сердце.

Это было так странно, что я потерла глаза, думая, не сон ли это. Но защипавшее слизистую мыло тут же убедило в реальности происходящего.

— Чертовщина какая-то… — пробормотал он и вышел, не оглядываясь.

А я осталась, стоя в облаке пара и мыльной пены.

Мир вокруг казался прежним — скрип досок, бульканье кипятка, голоса с улицы. Но что-то точно изменилось. Я чувствовала это внутри себя. И, кажется, это именно я заставила Альтенберга заговорить.