Полное погружение

Глава 42 Конспирологическая

В начале ХХ века бухта Севастополя мало отличалась от ХХI-го своей бурной жизнью. Ялики, двух- или четырехвёсельные шлюпки, тарахтящие и чадящие керосинки разных форм и размеров деловито сновали меж военных кораблей, создавая впечатление взбудораженного морского муравейника.

Природное позиционирование города, расположенного на берегах бухт, глубоко врезающихся в полуостров, оправдывало и делало такое кипучее оживление неизбежным, ибо переправляться по воде было проще и быстрее. От Графской пристани до Михайловской батареи всего одна морская миля и целых двадцать вёрст по суше.

— Ваше благородие! — Дэна выдернул из раздумий хриплый басистый голос.

Мирский сбросил с себя оцепенение и повернулся к воде.

У густо просмоленного пирса на изумрудных пологих черноморских волнах, вспененных важно проплывшей пузатой закопченной баржей, покачивалась маленькая, аккуратная, словно игрушечная лодочка с единственным, колоритным членом команды.

Это был кряжистый, дочерна загорелый моряк в том возрасте, когда старым его назвать ещё рано, а пожилым — не по статусу. Видавшая виды тельняшка с обрезанными рукавами открывала жилистые, переплетённые венами руки с татуировками на пальцах и предплечьях. Широко расставленные ноги в парусиновых штанах были слегка согнуты и чуть пружинили, компенсируя боковую качку. На морщинистом лице, обрамлённом седеющей короткой бородой и такой же белой жёсткой волнистой шевелюрой, выделялись чёрные цыганские глаза и орлиный нос.

— Простите, вы меня? — осведомился Дэн и по удивлению моряка понял, что снова сказал что-то не то.

— Последний раз офицеры называли меня на «вы»… даже не помню когда, — пробасил владелец ялика, с интересом разглядывая Дэна, — ради такого случая не жалко и скидку дать. Вам куда надо?

Не говоря ни слова, Мирский протянул моряку записку адмирала.

— Из гошпиталя что ли?

— Оттуда.

— Садитесь, ваше благородие. Раз такое дело, довезу бесплатно.

— Спасибо, — искренне обрадовался Мирский, — а то в карманах — ни копейки.

— Как так? — удивился моряк.

— Деньги — непостоянная величина, вечно стремящаяся к нулю. Они только и делают, что кончаются. Сегодня как раз такой день, — вздохнул Дэн, устраиваясь на носу.

— Эко вы ловко излагаете, — покачал головой моряк, — из студентов небось?

— Из артистов, — хмыкнул Дэн и, поняв, что сболтнул лишнего, решил взять инициативу в свои руки, чтобы не развивать скользкую тему, — простите, а как вас зовут?

— Ахиллесом кличут.

— Да ну? — изумился Мирский.

— Так и есть, — улыбнулся моряк, отталкивая ялик от причальной стенки.

— А по батюшке, стало быть, Пелеевич?(*)

— Нет, — покачал головой Ахиллес, берясь за вёсла, — по батюшке я Ахиллес Хрисанфович.

— Ахиллес Хрисанфович, — повторил Дэн за моряком, — смачно звучит… Так и буду вас звать, хорошо? Только вы тоже меня зовите по имени — Даниил и на ты. Вы ж мне в отцы годитесь.

— Чудной вы, ваше благородие Даниил. Говорите и ведёте себя совсем не так, как другие офицеры, особенно молодые. У них обычно гонору больше всех. А вы так, по-простому, душевно…

— Мне можно…

— Это почему?

Мирский привычно и бойко за пять минут изложил свою легенду с амнезией, предусмотрительно умолчав о приключениях с криминальным душком. Старый моряк качал головой, хмыкал, а дослушав до конца, долго смотрел в лицо Дэна, что-то прикидывая, и сказал во время очередного гребка вёслами:

— Не повезло вам, ваше благородие. Это ж надо, беда какая — не помнить ничего про себя. И ладно бы, только дела семейные, а служить как?

Даниил пожал плечами, соглашаясь с моряком. Как, кому и зачем тут служить ему, выходцу из будущего, он не представлял. Владелец ялика пожевал губами, принимая какое-то решение и, наконец, решился:

— Дело это, конечно, не моё, Даниил, но ежели такая оказия случилась, не следовало бы вам пока в казарме обитаться.

— А что так?

— Народ нынче злой пошёл. Кто посочувствует, а кто и злобствовать начнёт, попытается вашу болезнь в свою пользу обернуть, а то и просто так, смеха ради, проказу какую замыслит. Молодежь ведь там проживает зелёная, безголовая ишо, прости Господи, так и придумывают себе развлечения, потешаясь над тем, кто чего-то не знает или не умеет. А вы, с вашим беспамятством — просто кусочек лакомый для забав…

— Так у меня ж и выбора особого нет.

— Выход всегда есть, ваше благородие… Если приглашу к себе на постой, не побрезгуешь? — моряк незаметно перешел на «ты», — у меня после гошпиталя всяко спокойнее будет, чем в казарме. Да и про службу флотскую расскажу всё, что сам знаю — авось твоя память и проснётся…

Ахиллес отдал флоту больше двадцати лет, дослужившись до боцманмата — старшего унтер-офицерского чина. Пять лет своей службы отбарабанил на крейсере вестовым при старшем артиллерийском офицере и знал службу досконально. Выйдя в отставку, получил письменное разрешение Севастопольской городской управы плавать в пределах Севастопольского военного порта, специальный нагрудный жетон и право на стоянку аж у Графской пристани — небывалая честь, доступная исключительно отставным ветеранам по личному дозволению портового начальства.

«Почему бы и нет? — слушая моряка, размышлял Мирский, — ну, что я теряю? Все равно никого там не знаю, а тут уже познакомился и общение получилось обоюдно приятным.»

— А что я должен буду за такую любезность, Ахиллес Хрисанфович? — спросил он, когда яличник утомился грести и говорить одновременно.

— Ну, — прищурился старый моряк, суша вёсла, — пока у тебя в карманах ветер гуляет, достаточно будет называть меня, как сейчас. Уважил старика. Никто меня по отечеству никогда не почитал… Как медом по устам… Да и вообще парень ты умный, за словом в карман не лезешь, говоришь складно. Вот и будет мне радость коротать вечера в компании с грамотным человеком. А когда осмотришься, вспомоществование получишь, тогда и о деньгах поговорим.

— Какое вспомоществование?

— И про это тоже расскажу…

— А где вы живете?

— Да прямо здесь, в Аполлоновке, почитай, уже приехали.

Ещё несколько сильных гребков, и лодка уткнулась в неприметные лавинки, чуть выступающие из воды, ведущие к узкой каменной лестнице. Ступеньки, выложенные из заботливо подобранных один к одному камней, непривычно высокие для Даниила, круто поднимались на высоту человеческого роста и резко поворачивали в зелёные заросли красивых кустов, над которыми возвышалась черепичная крыша с одинокой серой трубой, похожей на корабельную.

В это же время, совсем недалеко от Аполлоновки, по тихой улочке, примыкающей к Ластовой площади, не спеша прогуливались два солидных джентльмена, в одном из которых угадывалась военная выправка, а другой, колобкообразный, с котелком на голове, нёс всю тяжесть бремени белого человека, позволяющего себе смотреть на мир не иначе как с брезгливостью и презрением. Его английский язык с британским нормативным произношением, называемым королевским английским, безоговорочно намекал на принадлежность к высшему обществу.(**)

Эти двое на узенькой немощёной улице выглядели абсолютно чужеродно, как корова посреди современного Кутузовского проспекта в Москве, но в это время дня обитатели слободки либо отбыли по своим немудрёным делам, либо сидели, не высовывая нос и не интересуясь, зачем господам вдруг приспичило гулять по неказистым окрестностям.

— Значит, он вам не поверил? — недовольно спросил «колобок».

— Нет, — холодно ответил офицер, стараясь не встречаться с толстячком взглядом.

— Неудивительно, — хмыкнул тот, — вы повели себя, как мясник в лавке, и у него, естественно, появились сомнения в вашей адекватности.

— Но я не рекламировал свое вмешательство!

— Я вас умоляю! Об этом мог догадаться любой гимназист. Кстати, ваше счастье, что местные ищейки не обладают интеллектом даже британского школьника. Будь среди них хотя бы один лондонский констебль, вы бы уже сидели в холодной…

— Вы тоже не отличаетесь щепетильностью, — ощетинился офицер, — и по количеству трупов у нас счет равный.

— Отнюдь! — покачал головой «колобок», — полицейского найдут через пару дней в одном из севастопольских борделей, да и этот нудный следователь мог бы жить и разбогатеть, если бы ни его принципиальная твердолобость. А вот вы, лейтенант, своим жертвам не оставили ни единого шанса,.

— Может, было бы проще придушить шваба подушкой? Он меня бесит своими дешёвыми выходками прусского солдафона и замашками комедианта.

— А вот этого делать не стоит, — англичанин остановился и вонзил свой злобный взгляд в офицера, — наоборот: вы будете оберегать его, как собственного наследника… Если, конечно, вам есть что оставить в наследство. Сорвёте операцию — я не дам за вашу жизнь и ломаного пенса. Сегодня Граф — наш единственный ключ к успеху. Он один из лучших!- «колобок» потряс указательным пальцем, — известных мне ныряльщиков и взломщик сейфов от Бога! Привлечь его к операции стоило неимоверно дорого и потребовало подключения связей таких людей, которые и пыли от вас не оставят, узнав, что какой-то безвестный шляхтич решил самоутвердиться за счёт столь ценного специалиста.

Насладившись испуганным выражением лица собеседника, англичанин продолжил неспешную прогулку, диктуя на ходу инструкцию:

— Я уже изложил руководству нижайшую просьбу прислать того, кто лично знает Графа и может подтвердить ваш статус. Полагаю, что только таким образом мы сможем наладить взаимодействие. Надо подождать. А пока — никаких инициатив. Снизьте свою активность, станьте незаметным, никакого давления и тем более — угроз. Только наблюдение и благожелательная нейтральность… Завтра же отправитесь к нему в Новую Голландию, извинитесь и скажете, что ошиблись, что он вас неправильно понял, хотя… — англичанин остановился, поднял глаза к небу, словно выискивая там правильный ответ, — хотя, если это наш Граф, то вряд ли вы его там найдете. Или я абсолютно ничего не смыслю в конспирации!

(*) Ахиллес был сыном Пелея и нереиды Фетиды.

(**) С воцарением Николая II английский язык постепенно, но уверенно занял место особо привилегированного. Если французский был знаком по принадлежности к дворянскому сословию, то английский стал визитной карточкой элиты элит. Академик Дмитрий Лихачев писал об англофильстве той поры: «Особой изысканностью считалось говорить по-французски с английским акцентом». Статус английского языка для избранных подкреплялся на самом высоком уровне, ведь он был домашним языком в семье Николая II и Александры Фёдоровны. Современники отмечали безупречное британское произношение императора и заметный иностранный выговор, с которым он говорил по-русски.

Реклама партнёров:

1. Сможет ли попаданец в Петра Третьего изменить ход истории?

2. Чего сможет достичь старик-профессор из 2027 года в теле молодого Цесаревича?

3. XVIII век — век прогресса, пара, стали, фабрик, пароходов, железных дорог и бурного развития России.

Интересно? Новая, третья книга цикла. «Пётр Третий. Рывок в будущее». Заговоры, убийства, войны, женщины, интриги, прогрессорство. Разве это не достойная старость для человека, который прожил уже больше ста лет? Читайте — https://author.today/work/478952