Полное погружение

Глава 33 Тайна профессора Филиппова

— Мы тогда проживали в Санкт-Петербурге, — прикрыв глаза, словно прокручивая в уме фильм-хронику, степенно начала баба Груня. — Мы — это Михаил Михайлович, его семья и прислуга, на пятом этаже дома №37 на улице Жуковского. Там же, рядом с его квартирой, располагалась редакция «Научного обозрения», а ниже, на 4-м этаже — лаборатория профессора.

— Простите, Аграфена Осиповна, но можно чуть поподробнее про Филиппова, я его совсем не знаю. Даже фамилию такую не слышала.

— Ах вот оно что, — баба Груня поджала губы, — не сподобились, стало быть, родители твои. Хотя, понять их можно…

Она грустно улыбнулась и из её глаза выкатилась одинокая слезинка.

— Ты прости меня, Васенька, за слёзы. Просто как вспомню… Любила я его, тайно. Он даже не догадывался. Да в него многие девицы были влюблены. Невероятного обаяния был человек…

Она вздохнула, коротко всхлипнув, смахнула слезинку и продолжила.

— Михаил Михайлович, как истинно гениальный человек, был талантлив во всём. Он с отличием закончил Санкт-Петербургский университет по физико-математическому курсу и почти сразу же защитил диссертацию, а потом еще одну — в Гейдельберге. В совершенстве знал несколько иностранных языков, постоянно пользовался зарубежными книгами и журналами, читал в подлинниках произведения древних авторов, новинки научной и художественной литературы из Германии, Франции, Италии, Англии. Когда он поручал мне оформить подписку…

— Значит, вы были не только экономкой? — уточнила Стрешнева.

— Не только, — чуть смутилась баба Груня, — я часто разбирала его корреспонденцию. Её приносили целыми мешками, ведь Филиппову приходили письма со всего света, и не только от учёных…

— А от кого ещё?

— Профессор был очень разносторонним человеком. Представляешь, Вася, в трёхтомном «Энциклопедическом словаре» 1901 года почти все статьи подготовлены им самим. Он писал работы по социологии, политической экономии, естествознанию, математике, химии и даже по литературоведению. Его исторический роман «Осаждённый Севастополь» очень хвалил Лев Толстой, с которым Михаил Михайлович неоднократно встречался и переписывался. Лев Николаевич заметил, что это литературное произведение Филиппова даёт совершенно ясное и полное представление не только о Севастопольской осаде, но о всей войне и её причинах.

— А вы, Аграфена Осиповна, какое участие принимали в работе профессора, раз так хорошо её знаете?

— У меня хороший почерк и мне часто приходилось переписывать набело статьи и письма Михаила Михайловича, потому что его почерк понять мог далеко не каждый. Мне даже казалось, что он специально пишет небрежно. Но переписанные мною работы Филиппов любил перечитывать, говорил, что выглядят они совсем по-другому, сразу видны его недочёты, неизменно вносил новые правки в готовый к печати текст. Приходилось переписывать множество раз, вот и запомнила наизусть многое, даже не понимая, что означает то или иное слово.

— Вы сказали «готовый к печати»? Вы переписывали его научные работы? — приняла охотничью стойку Василиса.

— Нет, это делали Стрешневы, то есть твои родители, Васенька. Я больше занималась журналом Михаила Михайловича. Профессор сам его основал и был редактором. На его страницах почитали за честь печататься Менделеев, Бекетов, Лесгафт, Бехтерев и другие светила нашей науки… А незадолго до своей гибели Филиппов открыл никому неизвестного калужского учителя Циолковского. Он первый начал его печатать, находил его идеи близкими к своим собственным…

Баба Груня заёрзала на кровати. Василиса поправила подушку, помогла женщине устроиться поудобнее.

-11 июня 1903 года я отнесла в редакцию газеты «Санкт-Петербургские ведомости» письмо профессора. Переписывала его трижды, а Михаил Михайлович проверял и каждый раз вносил дополнительные правки. Совсем измучил меня. Наверно, поэтому я и сейчас его помню почитай что дословно. Он писал: «Всю жизнь я мечтал об изобретении, которое сделало бы войны почти невозможными. Как это ни удивительно, но на днях мною сделано открытие, практическая разработка которого фактически упразднит войну. Речь идет об изобретенном мною способе электрической передачи на расстояние волны взрыва, причем, судя по примененному методу, передача эта возможна и на расстояние тысяч километров, так что, сделав взрыв в Петербурге, можно будет передать его действие в Константинополь. Способ изумительно прост и дёшев. Но при таком ведении войны на расстояниях, мною указанных, война фактически становится безумием и должна быть упразднена. Подробности я опубликую осенью в мемуарах Академии наук. Опыты замедляются необычайною опасностью применяемых веществ, частью весьма взрывчатых, а частью крайне ядовитых».

— Вы знаете, что это были за вещества? — спросила Стрешнева.

— Нет, — покачала головой баба Груня, — химия всегда была для меня terra incognita. Мы закончили работать поздно вечером, я отнесла письмо в газету, когда стемнело, а утром следующего дня Филиппова обнаружили мертвым на полу в своей лаборатории. Михаил Михайлович собирался допоздна работать и там же заночевать. Ночью мы не слышали ничего подозрительного, поэтому его жена, Любовь Ивановна, пошла проведать мужа только после полудня. Дверь в лабораторию оказалась заперта, на ее настойчивый и громкий стук муж не отзывался. Заподозрив неладное, она позвала домашних, мы вскрыли дверь и увидели ученого лежащим на полу. Он уже окоченел.

— От чего же умер профессор? — Васины вопросы множились по мере повествования.

— Доктор Полянский — первый из врачей, кому довелось освидетельствовать тело, о причинах смерти первоначально сделал запись: «Mors ex causa ignota» («Смерть по неизвестной причине»). Потом к расследованию был привлечён делопроизводитель Главного артиллерийского комитета полковник Гельфрейх, которому было поручено произвести экспертизу опытов, проводимых Филипповым в ночь его смерти. Он сделал вывод, что профессора отравили. После вскрытия тела покойного, произведённого в Мариинской больнице, полицейский врач Решетников и полковник Гельфрейх, под нажимом охранного отделения, потом дважды меняли своё мнение. В результате, заключению экспертов не поверил никто — ни родные, ни коллеги, ни сочувствующие…

— Ясно. Аграфена Осиповна, вы ещё ни слова не сказали о моих родителях, — Василиса мягко направила разговор в нужное ей русло.

— Ах да, конечно… Ты прости меня, Васенька, нахлынуло… Твои родители в это время находились в Риге — там у Филиппова было что-то вроде испытательного полигона, и сам он постоянно ездил на берег Балтийского моря. Михаил Михайлович говорил, что Стрешневы — лучшие ученики и вполне могут продолжить его дело. Вот и в этот раз они вместе с тобой были в отъезде… Наверно, это вас и уберегло…

— От чего?

— От того ада, что началася сразу после смерти Михаила Михайловича. Мы ещё не успели прийти в себя от жуткой картины смерти, как в лабораторию нагрянула полиция, тут же приступившая к скрупулёзному обыску. Сыщики не делали разницы между частным и общественным, совали свой нос даже в грязное белье и картофельные очистки, в самой лаборатории сдирали обои, прощупывали обивку кресел и диванов. Все бумаги, на которых рукой профессора была записана хотя бы одна фраза, они сразу упаковали в кожаные мешки и забрали с собой. Они изъяли весь архив Филиппова, рукопись его последней книги с математическими выкладками и результатами опытов, а также все препараты и аппаратуру.

Баба Груня прерывисто вздохнула и прикрыла глаза.

— Во всём этом было много загадочного… Дело в том, что мы не вызывали полицию. Даже не успели подумать об этом. Странно, что в лабораторию Филиппова вломились не городовые, не следственные приставы и не сыскная часть, а агенты охранного отделения.

Она не выдержала, всхлипнула и слёзы покатились градом. Больше баба Груня говорить не могла — её буквально душили рыдания. Вася налила в кружку воды и подала женщине. Сделав несколько глотков, та чуть успокоилась и продолжила.

— Я не видела и не знаю, как оно было на самом деле, но ходили слухи, что в ходе обыска произошло весьма необычное, скандальное событие. Один из сыщиков, разбирая электрическую схему, изменил положение каких-то приборов на лабораторном столе. Буквально через секунду в районе Большой Охты раздался глухой звук, похожий на раскат грома. Но в небе не было ни облачка. Кто-то из полицейских предположил, что на Пороховых взорвался пороховой погреб. Однако вскоре разнеслась весть, что обрушился каменный флигель на Большеохтинском проспекте. Очевидцы рассказывали, что ни с того ни с сего откуда-то изнутри дома послышался страшный треск, по стене флигеля пробежали трещины, затем всё стало рушиться, а потом из-под развалин вырвались громадные языки пламени. Жертвами трагедии стали двое человек…

— Может быть, совпадение? — осторожно поинтересовалась Вася.

— Может, — пожав плечами согласилась баба Груня, — но когда начались допросы, охранка всех домашних спрашивала про этот флигель — был ли кто около него или внутри по поручению Михаила Михайловича… Когда очередь дошла до меня, я не стала ждать… И вот с тех пор живу здесь…

— Вы бывали в том флигеле?

— Бывала и как раз по поручению профессора, хотя даже предположить не могла, зачем ему нужна информация про толщину стен, высоту потолков и наличие подвала.

— Вы боялись чего-то конкретного?

— Домочадцы не понимали, в чем они могут быть виноваты. Полиция не отвечала ни на один вопрос. Только сначала были допросы, а потом начались аресты, загадочные исчезновения и гибель людей, связанных с научной деятельностью Михаила Михайловича…

— А мои родители?

— Они больше не появились в Петербурге, а когда началась война с японцами, вместе с другим ученым-физиком, Николаем Дмитриевичем Пильчиковым, профессором харьковского технологического института, отправились на Дальний Восток, к адмиралу Макарову. Мы виделись позже, после войны. Они мало рассказывали про работу, больше показывали тебя трехлетнюю. Ты уже тогда очень была похожа на свою маму. Они с увлечением продолжали опыты и эксперименты. Говорили, что исследования дали абсолютно новые, неожиданные результаты… А потом Николая Дмитриевича тоже убили, и связь оборвалась окончательно…

— Он умер так же, как профессор Филиппов?

— Нет, его просто застрелили…

— И что, на всём свете не осталось никого, кто бы мог прояснить судьбу моих родителей?

— Почему же? Ученик Пильчикова — дядя нашего Петеньки… Только он после того случая… Немного повредился… Никого к себе не подпускает.

— Но попробовать-то можно?

— Можно, только не говори, что ты Страшнева и имеешь хоть какое-то отношение к работам Филиппова и Пильчикова. Он не без основания считает, что все, кто связан с этими людьми, являются для него смертельной опасностью…

— В таком случае, Аграфена Осиповна, ему стоит озаботиться безопасностью Пети.

— Почему?

— Дело в том, что на затонувшем транспорте в Севастополь перевозили лабораторию и какие-то записи Филиппова. Туда простым смертным билеты даже не продавали. Попасть можно было только по специальному разрешению из Адмиралтейства или генштаба. А значит, все, кто был в списках пассажиров, могут быть отнесены к сопровождающим этот груз, то есть попадают в группу риска. Кстати, вы знаете, как Петя очутился на корабле и что он там делал?

Василиса говорила, а сама в ту же минуту вспомнила, что сейчас в госпитале лежит Даниил, тоже оказавшийся пассажиром этого транспорта. Его надо обязательно предупредить об опасности, но это лучше сделать завтра. А сегодня она должна попытаться совместить в своей голове взаимоисключающие факты: студенты — супруги Стрешневы из начала ХХ века, и её родители — ученые Стрешневы из начала XXI-го — это одни и те же люди. Таких совпадений не бывает. И последняя капля — загадочные взрывы: один из них — во флигеле Большой Охты, описанный бабой Груней, поразительно похож на тот трагический, произошедший в 2015-м, когда в своём доме погибли папа и мама… Или не погибли? Ведь тел так и не нашли. А Василиса Стрешнева? Где она, настоящая, там — в своей технологической современности, или здесь?

Историческая справка:

Михаил Михайлович Филиппов ( 1858 −1903) — русский писатель, философ, журналист, физик, химик, историк, экономист и математик, популяризатор науки и энциклопедист. Член Санкт-Петербургского математического общества. Доктор натуральной философии в Гейдельбергском университете. Основатель, издатель и редактор журнала «Научное обозрение». Автор и редактор трёхтомного «Энциклопедического словаря» (СПб., 1901 г.) Автор первой в России рецензии на 2-й том «Капитала». Автор исторического романа «Осаждённый Севастополь».

Переводчик трудов Дарвина и других зарубежных учёных на русский язык, а также трудов Менделеева на французский. Автор трёхсот научных работ. Умер в 1903 м году при невыясненных обстоятельствах.

Николай Дмитриевич Пильчико в (1857—1908) — учёный-физик, изобретатель, являлся членом совета Тулузской академии наук, Русского физико-химического общества и других научных организаций России, Франции, Германии, Австрии.

Прекрасно играл на скрипке, писал стихи, рисовал картины

Известен исследованиями в области оптики, радиоактивности, рентгеновских лучей, электрохимии и радиотехники. Один из первых исследователей Курской магнитной аномалии. Первым в мире открыл и применил на практике явление электрофотографирования, назвав его фотогальванографией. Среди изобретений Пильчикова — сейсмограф и термостат, рефрактометр и дифференциальный ареометр. В 1898 году изобрёл способ управления разными механизмами и устройствами по радио.

Убит в 1908 году выстрелом из револьвера.

Оба учёные — абсолютно реальные люди. Их жизнь, изобретения и загадочная смерть не являются плодом фантазии автора… Единственная выдумка — М. М. Филиппов не был профессором, хотя имел немало учеников и последователей.