Пароходик накренился, жалобно застонав железными сочленениям. Люди, находящиеся на палубе, засуетились и забегали.
— Отдать концы! — зычно закричали у трапа, — вёсла на воду.
Услышав этот голос, Василиса поднялась на ноги и осмотрела соседние шлюпки, желая отыскать Мирского. Ей показалось, что знакомая фигура мелькнула среди черных флотских мундиров, но точно определить Вася не смогла.
«А вдруг он остался там, на тонущем корабле?» — мучил Стрешневу вопрос, от которого ей хотелось выпрыгнуть из баркаса и плыть к судну, бежать обратно к рубке.
«Да нет! — успокаивала она себя, — я же своими глазами видела — вокруг было пусто, никаких следов…. И всё же…»
Как только шлюпка отошла от борта тонущего корабля, волны, незаметные на его палубе, мгновенно выросли. Пологие и длинные, они неспешно, величаво накатывали с носа, приподнимали судёнышко, взвешивая на своей гигантской руке, а затем спускали, как санки с горки. Это скатывание с двухметровой высоты под набегающий следующий вал было особенно жутким. Он нависал над людьми, грозя накрыть их своей темно-зеленой мантией, обволакивал форштевень, скрывая его в пучине. Когда лодка почти полностью уходила под воду, нос её задирался вверх, и она, кряхтя, как старый дед, забиралась на очередную горку, чтобы ухнуть с нее обратно вниз. Длинные вёсла погружались в глубину почти полностью, и казалось, никакая сила не сможет достать их обратно. Однако мерные движения жилистых матросских рук раз за разом вырывали баркас из темной воды Черного моря и толкали маленькую посудинку к остальной флотилии.
— И-а-а, раз!…- уверенно командовал сидящий на корме рулевой.
Рядом с ним, стараясь приподняться на сиденье, тянул шею корабельный медик, узнаваемый по повязке с красным крестом на рукаве. Он только что подходил к Васе, осмотрел перевязку на раненом, сделанную её руками, довольно хмыкнул и вернулся на своё месте.
— Даже не спросил, засранец, как я себя чувствую, — фыркнула Стрешнева.
Шлюпки одна за другой спешно отчаливали от погибающего корабля. На одну из них погрузили носилки с раненым в черном мундире, и опять Васе показалось, что это не кто иной, как Мирский.
Василиса поймала себя на мысли, что наблюдать за кораблекрушением так же жутко, как и за умирающим человеком. Обнажённая, беспомощно задранная вверх корма, огромный, пугающий винт, ржавое, обросшее ракушками днище выглядели так зловеще, что находящиеся в лодках люди старались не смотреть в его сторону. Только Вася не могла оторвать взор от медленно уходящего под воду судна. «А вдруг он всё-таки там? А вдруг…» — стучало у неё в висках…
— Табань!…- неожиданно заорал рулевой голосом, не предвещавшим ничего хорошего.
Вася высунула нос за борт и вместо шлюпки, идущей впереди, увидела её лоснящееся от воды днище и море, кипевшее от барахтающихся людей.
— Человек за бортом!…
Самое правильное, что могла в этой ситуации сделать Стрешнева — не мешать взрослым дяденькам, ибо весь её мореходный стаж умещался в пару прогулок на речном трамвайчике и еще разок — на речном велосипеде. Она комочком вжалась в борт рядом с расклеившимся Петей и с тревогой наблюдала, как их шлюпка заполняется новыми людьми, ошалевшими, мокрыми, продрогшими, пережившими за последний час второе кораблекрушение.
Первыми матросы осторожно подняли в шлюпку дам, лишившихся чувств. Глядя на них, было совершенно непонятно, как в таком состоянии можно было держаться на плаву. Судовой медик бросился к ним и возился, будто наседка с кладкой. Матросы же, ловко орудуя баграми, цепляли, тащили и укладывали на дно шлюпки терпящих бедствие людей, словно огромных рыбин. «Нет, это не Дэн… И это не он», — выносила Василиса вердикт за вердиктом. За какие-то пять минут все пострадавшие были подняты, но шлюпки продолжали крутиться на одном месте, а матросы, стоя с баграми и вёслами, перебрасывались короткими, отрывистыми фразами:
— Где?
— Да вот тут, только что показался…
— Да нет…
— Не вижу…
— Был! Я сказал — был!
— Куда тебя черти понесли?..
Всплеск воды. Длинное заковыристое ругательство. Молчание… И вдруг все пришли в движение.
— Давай-давай!
— Цепляй!
— Осторожно!
— Голову! Голову придержи!
— Ах ты ж мать моя, Царица небесная!
Прямо у ног Василисы через борт перевалилось и застыло в неестественном, скрюченном положении тело последнего пострадавшего пассажира — мальчика не старше семи лет, в красивой флотской курточке с гюйсом, закрывшим лицо, и судорожно сведенными кулачками.
— Все в сторону! Дайте больше места!
Около пострадавшего тут же оказался фельдшер, и все, находящиеся в шлюпке, прижались к ее бортам, освободив пространство. Василисе отодвигаться было некуда, и она просто поджала ноги, напряженно наблюдая за реанимационными мероприятиями, проводимыми, с её точки зрения, весьма странно. Медик положил мальчика на пайолы лицом вниз и стал энергично сводить и разводить его руки, а потом гладить по спине. Из носа и рта несчастного потекли струйки воды, но никаких признаков жизни он не подавал.
Все в шлюпке замерли, боясь не только пошевелиться, но даже дышать. Слышно было, как за бортом суденышка близко плещется вода, плачет несчастный пароход, погружаясь в пучину, да всхлипывают приглушенным голосом дамы, приходя в себя после внепланового купания.
Медик еще пару раз свёл и развёл руки мальчика, вздохнул, ссутулился и потащил с головы форменную фуражку. Вслед за ним матросы начали обнажать головы. Это было последней каплей, переполнившей терпение Василисы. Тут каждая секунда на счету, а они похоронные ритуалы исполняют.
Ни слова не говоря, Стрешнева придвинулась к ребенку, перевернула его на спину, открыла и осмотрела рот.
— Платок! — она требовательно протянула руку к медику, — или марлю. Быстро!
Глядя во все глаза на наглую девицу, тот бессловесно вытащил из кармана и протянул ей желтоватый бинт, пахнущий больницей.
Обхватив материей язык ребенка, Василиса освободила дыхательные пути и с силой несколько раз выдохнула воздух рот в рот. Затем, встала на колени сбоку от пострадавшего, проверила пульс, скрестила свои ладони на грудной клетке мальчика и начала интенсивно давить на неё, отсчитывая вслух — один, два, три…пятнадцать… И еще два выдоха в рот… И опять непрямой массаж сердца…
— Пошто плоть усопшего мучаешь?
— Зачем над останками бренными измываешься? — раздались возмущенные возгласы из толпы.
— Молчать, бестолочи! — грубо огрызнулась Василиса, продолжая реанимацию.
Однако продолжить ей не дали, а грубо дернув за плечо, отпихнули от пострадавшего, крепко схватив за руки под одобрительные выкрики «держи юродивую», «вяжи полоумную». Стрешневу, не сообразившую, что до такого способа реанимации еще полвека, уже определили в умалишенные маньячки, но в следующее мгновение случилось чудо: ребенок дернулся всем телом, изогнулся дугой и зашелся тяжелым кашлем.
— Чудо! Как есть — чудо! — загомонили люди.
Державшие Васю руки ослабили хватку. Она вывернулась и забилась в тот же уголок, где сидела, положив себе на колени голову Пети. Вокруг мальчика возился медик с дамами, а весь остальной народ, перешептываясь и не двигаясь, совершенно бесцеремонно уставился на Васю, как на восьмое чудо света.
Стрешнева уже решила, что имеет полное моральное право показать язык любопытной публике, как с соседней шлюпки раздалось зычное командирское: «По местам! Вёсла на воду!», и человеческая масса пришла в движение, расселась, как могла, на просевшей посудине. Шлюпки взяли курс на маячившую в полукилометре флотилию. Буквально через пару минут к Васе, нетерпеливо распихивая обитателей судёнышка, подобралась женщина, спасенная из воды одной из первых. Сейчас она выглядела лучше, чем в первые минуты катастрофы. Василиса приметила её правильные, аристократические черты лица. Мертвенная бледность и трясущиеся губы подчеркивали состояние человека, только что пережившего нервное потрясение. Женщина опустилась на колени, склонила голову и совершенно неожиданно поцеловала Стрешневой руку.
Вася инстинктивно отдернула кисть, испуганно посмотрев даме глаза.
— Зачем?
— Как вы это сделали,- еле слышно прошептала незнакомка.
— Что именно? Вы про мальчика? Непрямой массаж сердца…
— Вы — врач?
— Ну что вы! Совсем нет! Это у нас каждый умеет делать…
— У нас, это где?
— На фронте, — выдала она первое, пришедшее на ум объяснение. Это была самая что ни на есть правда. Командир медвзвода в их батальоне, ополченец с пятилетним стажем и десятилетней практикой на «Скорой», признанный авторитет даже среди командиров, гонял личный состав по тактической медицине безжалостно и неустанно.
Женщина еще больше удивилась, но в это время зашелся кашлем спасенный Василисой мальчик, и дама вернулась к нему.
— Вы даже не представляете, что для меня сделали! — успела она сказать, повернув голову, — после смерти дочки Ростислав — единственный… Я бы не смогла… Муж не простил бы…
Стрешнева кивнула, улыбнулась и впервые задумалась о том, что будет делать по окончании этой эвакуационной эпопеи, ступив на твердую землю. Ей не хотелось продолжения расспросов и никакого общения ни с кем, ибо непонятно — что по существу отвечать.
Сначала плеск весел о воду и скрип уключин разбавили несерьёзные звуки «чих-пых, чих-пых», а потом совершенно неожиданно и быстро над шлюпкой выросла стальная стена, местами облупленная и ржавая, но всё равно солидная и грозная. Василиса зажмурила глаза, боясь, что их суденышко ударится об эту громадину, на носу которой красивой славянской вязью было выведено название «Кубанец».
Гребцы вовремя и дружно подняли весла. Шлюпка задела борт корабля, заскрипела, притерлась и уткнулась носом в спущенный с борта трап — совершенно натуральную лестницу, покачивающуюся над водой на пеньковых канатах. Молоденький офицер с тремя звездочками и одним просветом на погонах спустился по трапу к шлюпке и внимательно оглядел находящихся в ней.
— Дам прошу вперед! — строго приказал он и протянул Василисе руку.
Только поднявшись на борт военного корабля, Стрешнева смогла спокойно осмотреться по сторонам, не думая, как спасать себя и окружающих. В легком летнем мареве, всего в трех-четырех километрах от места кораблекрушения плавилось в летнем зное морское побережье. Ни вдоль него, сколько хватало взора, ни перед ним она не находила присутствия признаков XXI столетия: никаких намеков на частные коттеджи и современные отели, никаких катеров и яхт, в небе — ни одного инверсионного следа от самолета. Зато ближе к кораблю, принявшему Василису на борт, покачивались на волнах древние эскадренные миноносцы, выбрасывая из своих труб ошметки черного дыма. Она заметила, что фиксирует эти факты совершенно отстраненно, словно мозг, оберегая организм от нервных перегрузок, включил некий защитный механизм и напрочь отключил эмоции. «Ну да, начало прошлого века… Что ж теперь поделаешь?» Прямо перед ней в паутине лееров и тросов маячила одинокая дымовая труба, слева и справа от нее приютились шлюпки, похожие на ту, что спасала их с тонущего транспорта, посередине — еще две изогнутые жестянки, о предназначении которых Василиса могла только догадываться. На выдраенной, выскобленной палубе стояли носилки с прибывшими на других шлюпках ранеными, один из которых показался Васе знакомым. С сердца свалился огромный камень, уйдя на дно Черного моря.
— Здравия желаю, ваше благородие! — тихо промолвила Вася, присаживаясь на корточки рядом с Мирским, и, тронув его за плечо, произнесла более настойчиво, — проснитесь, граф, вас зовут из подземелья…