Полное погружение

Глава 39 Попаданцы

Больше всего Василиса боялась непредсказуемой реакции людей при знакомстве с гостьей из будущего. Как поведут себя? Что потребуют рассказать? Она часто представляла себе встречу с путешественником во времени и думала: как действовать, что спросить? Выходит он, такой красивый, из голубого искрящегося шара и говорит: «Здравствуй, Вася! Привет тебе из XXII столетия!» И что дальше? Узнать, победит ли она в предстоящих соревнованиях, закончит ли с красным дипломом университет или станет знаменитой, — казалось слишком мелким и совершенно несерьёзным. Задавать вопросы про судьбы всего человечества — пафосно: где она и где мировые проблемы цивилизации?

Но чтобы запросто сесть напротив за стол, без всякого волнения, замешательства и смятения, лишь раскрыв широко глаза, как это сделали Налётовы, слушать странницу, будто вернувшегося из отпуска или командировки человека, — это, знаете ли, неожиданно. К ним что, каждую субботу пришельцы с гастролями заскакивают? Или они не поняли, с кем имеют дело? Вроде бы, все слова сказаны, исходники озвучены — сидят, смотрят, внимательно слушают: инженер — напряжённо и настороженно, младший — вдохновенно.

— Моё поколение, — осторожно произнесла Стрешнева, словно пробуя ногой тонкий лёд, — называют зуммерами, от английского слова zoom — приближать или увеличивать…

— Будущее находится под влиянием англосаксонской культуры? — уточнил инженер.

— Больше, чем хотелось бы, — недовольно пробормотала Вася.

— А как называются другие поколения? — живо поинтересовался Петя.

— Бумеры, альфы, миллениалы… Всех и не упомню, — пожала плечами девушка.

— И что же вы увеличиваете и приближаете? — опять подал голос инженер.

— Говорят, что наше поколение — конструкторы будущего. Утверждают, что мы гораздо более чуткие, неравнодушные, чем все предыдущие… Хотя, я такого не вижу. Пофигисты и гедонисты — этого не отнять…

— Самокритично, — усмехнулся Налётов. — А ваши родители, Василиса Георгиевна, что с ними? Где они?

— Мои родители… — Вася запнулась. В её памяти навсегда сохранился образ старого родительского дома на окраине маленького шахтёрского посёлка у Азовского моря. После развала СССР всё выглядело по-сиротски. Зато родной угол, совсем небольшой и непрезентабельный, находился в самом центре орехово-миндального сада в окружении буйных кустов сирени, в стратегически важном месте: под ним проходил резервный ствол учебной шахты, где отец Васи оборудовал свою лабораторию.

Это было уютное место, где каждый уголок хранил тепло и любовь семьи. Особенно дорога ей была та часть дома, где располагалась огромная отцовская библиотека. Высокие стеллажи, уставленные книгами до самого потолка, создавали уникальную атмосферу непознанного. Между ними можно было заблудиться, как в лабиринте, и каждый раз находить что-то новое. Василиса любила прятаться между полок, представляя себя исследователем неведомых миров.

Главным владельцем этого богатства был её отец. Она сохранила его в памяти высоким, немного сутулым от постоянной сидячей работы, с живыми и добрыми глазами, которые при взгляде на Васю излучали особо тёплый, внутренний свет. У него были густые, тёмные волосы с проседью, которые он постоянно откидывал со лба, когда погружался в работу. Пальцы Василисы хорошо помнили жёсткую, волнистую отцовскую шевелюру, аккуратно зачёсанную назад. Лицо, обрамлённое лёгкой седой небритостью, за работой выглядело отрешённым, ведь мыслями он блуждал где-то совсем далеко, перенося на бумагу лишь результат своих научных путешествий. Но стоило ему заметить дочь, как черты лица Стрешнева смягчались и появлялась тёплая, немного застенчивая улыбка.

Василиса часто заходила в библиотеку, когда отец работал. Он сидел за своим портативным Asusoм, между принтером и горой книг с разноцветными закладками, весь не от мира сего. Его пальцы летали по клавиатуре или шуршали по страницам, а глаза скользили по экрану, читая формулы и графики. Но даже в эти моменты он находил время для дочери — отрывался от работы, чтобы её обнять, чмокнуть в щёку и пошутить, а потом мягко, но настойчиво выпроводить, дабы не отвлекала и дала возможность сосредоточиться. А мама — её строгая, но всё понимающая мама брала Василису за ручку и отвлекала какими-то другими делами.

В этих воспоминаниях домик, затерянный на просторах Донбасса, навсегда остался для Стрешневой местом, где царили любовь и взаимопонимание, а образ отца, сидящего среди книг, — символом мудрости, преданности своему делу и безграничной отцовской любви.

Прошло уже десять лет с того момента, когда Василиса потеряла родителей, а лицо отца осталось в памяти четким и ярким. Стоило прикрыть глаза, вспоминая детство, как перед Васей возникал загорелый анфас с аккуратно подстриженной бородой и усами, придававшими облику особый шарм и выразительность. За этой ухоженностью скрывался старый рваный шрам на подбородке, о существовании которого знали только близкие друзья и родственники.

— У него эта отметина осталась после обстрела, под который мы попали в Порт-Артуре, — неожиданно услышала Стрешнева голос Налётова.

Василиса вздрогнула. Она в задумчивости начала вспоминать вслух.

— Ой, простите, — извинилась Вася, — я что-то совсем в своих мыслях улетела…

— Не переживайте, дитя моё, всё нормально, — отозвался Налётов.

Он поднялся из-за стола, опершись обеими руками на столешницу, подошёл к Васе и обнял её за плечи.

— Прекрасно понимаю, каково это — оказаться одной среди абсолютно чужих людей в незнакомой обстановке. Сам такое пережил.

— Где? — вырвалось у Василисы.

— В японском плену. И я, и ваши родители. Но даже там Георгий умудрялся выглядеть достойно. Его любовь к галстукам-бабочкам передалась и мне…

— Да, папа любил их носить даже в домашней обстановке, — кивнула Вася. — Вообще-то он был равнодушен к украшениям и не понимал мужчин, злоупотребляющих ими, но галстук и очки всегда выбирал дорогие, изысканные. А ещё ему нравились старинные часы-«луковица» на тонкой золотой цепочке. Он считал их талисманом.

— Подарок Филиппова после первых удачных испытаний дефлектора, — уточнил инженер.

— Про это он ничего не рассказывал, — вздохнула Вася, — ни про свои опыты, ни про Филиппова.

— И дефлектор вы тоже не видели? — поинтересовался Налётов.

— Вся аппаратура в лаборатории отца была постоянно закрыта металлическими шторами и заперта на ключ. Все свои эксперименты он делал при закрытых дверях, а я жутко обижалась на него за такое недоверие.

— Он просто хотел оградить вас, а значит, и самого себя от возможных негативных последствий.

— Не получилось…

— Расскажете?

— Нечего рассказывать. Всё произошло без меня. Я была на каникулах у бабушки в Донецке, когда нам сообщили, что дома был взрыв и пожар, всё уничтожено до основания, с обвалом в шахту. Грешили на природный газ в баллонах, на метан, скопившийся у поверхности… Слухов было много… Тел так и не нашли… Лаборатория оказалась уничтожена полностью.

— То есть ваше появление здесь не связано с работой дефлектора?

— Нет. До вашего рассказа я считала, что дефлектор — это элемент вентиляции.

— Простите, сударыня, но как вы оказались заброшенной аж на столетие назад?

— Я до сих пор была уверена, что в результате аварии квантового компьютера…

— Чего, простите?

— Квантовый компьютер — даже в ХХI веке абсолютно новая вычислительная машина, работающая на принципах спутанности и суперпозиции мельчайших частиц — квантов.

— Вероятно, этот термин образован от английского глагола «compute» — «рассчитать».

— Даже не задумывалась над этим.

— Неважно. Это я для собственного понимания вашей речи. Продолжайте, пожалуйста.

— Так вот, после столь неожиданного перемещения я была уверена, что это произошло в результате аварии там, в ХХI веке. Но когда мне многое стало известно от вас и Аграфены Осиповны, когда я поняла, что оказалась на корабле в момент его гибели… его и лаборатории Филиппова, я уже не могу исключать, что всему виной может быть ваш дефлектор, который как-то запустился в момент затопления…

— Извините, Василиса Георгиевна, но это чушь, — фыркнул Налётов, — станция Филиппова — набор электрических приборов, настроенных на электромагнитное поле конкретного человека, усиливающих его за счёт парамагнитного резонанса, но никак не мыслящее существо, способное позвать на помощь, тем более столь оригинальным способом — через время и расстояние…

— Мне кажется, уважаемый Михаил Петрович, — обиженно заявила Стрешнева, — что всё, происходящее с нами в настоящий момент, можно назвать чушью. Чтобы я больше не сочиняла небылицы, пожалуйста, расскажите уже один раз, как работал этот загадочный прибор Филиппова, а то до меня долетели только обрывки информации.

— Справедливо, — кивнул инженер и как-то по-новому взглянул на Васю, — какой у вас пытливый ум, Василиса Георгиевна! Вся в отца! Пользуясь им, поразмышляйте как-нибудь на досуге, откуда у вас в будущем взялась бабушка, если родители вашего отца и матушки остались в прошлом? Мне этот вопрос кажется весьма любопытным. Но сейчас, извольте, расскажу всё, что знаю сам, ведь это тайна вашей семьи, а не моя.

Он уселся обратно на своё место, глянув на Петю, застывшего за столом в предвкушении, будто фарфоровая статуэтка, и добавил себе чая из остывшего миниатюрного заварника.

— Вся работа дефлектора построена на улавливании магнитного поля Земли и сопряжения его с полем человека, — произнёс Налётов, гоняя по чайной кружке листочек мяты. — Профессор Пильчиков говорил, что Филиппову удалось оседлать невидимые глазу волны мироздания, божий ветер. Фигурально выражаясь, дефлектор — это корабль, который ловит своим парусом невидимое и неощущаемое дыхание нашей планеты…

— А человек тогда кто? Каковы его функции? — поинтересовалась Вася.

— Испытатель — это рулевой у штурвала, решающий, куда следует направить корабль, поймавший ветер в паруса. Причём делает он это вполне механически, фокусируя зрение в направлении осуществляемого переноса, фиксируя на цели и удерживая его максимально долгое время. Но получается это далеко не у всех. Почему — даже не представляю, не спрашивайте. У Филиппова и Стрешнева всё всегда складывалось успешно. Они крепили к себе электроды, измеряющие их собственное магнитное поле, включали резонатор, и пламя свечи внутри контура вдруг начинало гореть там, куда был направлен взгляд испытателя. Мне и многим другим выполнить этот трюк не удавалось, хотя я очень старался: однажды целый день просидел обвешанный проводами с дурацким металлическим обручем на голове… Наверно, это так же, как слух и голос: если природа не дала — не исправишь.

— Разрешите уточняющий вопрос, Михаил Петрович, — встрепенулась Вася, — пламя свечи в резонаторе гасло и появлялось на новом месте?

— Нет, — Налётов задумался, вспоминая увиденное. — Как я про это не подумал раньше? Пламя как будто раздваивалось. Огонь свечи внутри контура продолжал гореть, а на некотором отдалении вдруг появлялась его копия.

— Это и есть явление квантовой суперпозиции или квантового дуализма, заложенного в основу работы нового компьютера, — пояснила Василиса, — мне про него рассказывал папа и всегда делал это очень образно, потому и запомнила. Ещё один вопрос: как Филиппов мог понять, кто из экспериментаторов подходит, а кто — нет?

— Только естественным методом подбора. Филиппов устраивал длительную проверку кандидатов, что многие принимали за сеансы спиритизма. А Пильчиков не рисковал так привлекать к себе внимание и работал только с тем, кто уже был отобран ранее — с вашим отцом.

— Тогда у меня рождается целый ряд естественных вопросов. Почему за столько времени никто не пытался подобрать нового подходящего кандидата? Зачем лабораторию сначала хранили больше 10 лет, а потом озаботились перевозкой в Севастополь? Или здесь появился медиум? Не проще ли было его пригласить в столицу?

— Уверен, что пытались и не раз! Но никто в точности не мог рассказать, как функционирует дефлектор и что надо проверять. Ведь никого из экспериментаторов в живых не осталось. Я же смог убедить начальство, что не имел никакого отношения к работе Пильчикова и Стрешневых в Порт-Артуре, и меня не трогали. Можно считать — повезло… Но насчет нынешней перевозки лаборатории в Севастополь… Не представляю, — Налётов покачал головой, — не знаю и знать не хочу.

— Почему? — подал наконец-то голос Петя.

— Потому что всё, что связано с работами Филиппова, превращается в игру со смертью. Все, кто имел дело с дефлектором или хотя бы с информацией о нём, покупали билет в один конец.

— Кто же так беспощадно расправляется с учеными и естествоиспытателями?

— Сначала я думал, что власть. Но когда один за другим скоропостижно умерли или погибли криминалисты, расследовавшие смерть Филиппова, решил, что это — революционеры. Однако Петя по моей просьбе связался с ними и сообщил об их абсолютно детском отношении к работам Филиппова. Я понял, что это тоже не они…

— Тогда кто?

— Иногда мне кажется, что это вообще не люди, а демоны, настолько они беспощадны и скоры на расправу.

— Я не верю в нечистую силу, — уверенно сказал студент.

— А в чистую — веришь? — усмехнулся инженер. — Возможно, сама природа оберегает нас от некоего опрометчивого шага. Может быть, наша планета — мыслящее существо, а не просто груда камней в космосе, и борется за своё существование, почувствовав в этой технологии угрозу… В любом случае, Петя, я искренне хотел тебя оградить от секретов Филиппова, ибо они не принесут ничего хорошего, кроме опасности.

— Самый верный способ уменьшить опасность — разгадать эти нечитаемые секреты и вывести убийц на чистую воду, — уверенно заявил Петя.

— Самый верный способ уменьшить опасность, — возразил Налётов, — спрятать вас куда-нибудь, пока за вами не началась охота. Тебя, как моего единственного родственника, и Василису Георгиевну, как единственного, известного мне человека, побывавшего в будущем.

— Нет, — тихо произнесла Вася.

— Почему нет? — удивился Налётов.

— Я — не единственная. В морском госпитале находится еще один пришелец. И если я, насколько могу сейчас судить, вернулась домой, то он — попаданец чистой воды…