Полное погружение

Глава 35 Допрос

— Разрешите присесть? — поинтересовался следователь у Дэна.

Мирский внимательно рассматривал Вологодского, а следователь — артиста. Некоторое время мужчины бодались взглядами, словно участники боёв без правил, пытаясь смутить друг друга.

Впрочем, агрессия в поведении следователя не проявлялась. Он скорее выказывал любопытство, как опытный энтомолог, совершенно неожиданно обнаруживший новый вид загадочной бабочки.

«Ну, что ж, давайте попробуем поговорить», — подумал артист.

— Предполагаю, — копируя вяло-ленивую манеру следователя, произнес Дэн, -что вам не требуется моё разрешение ни на пребывание здесь, ни на вопросы, которые вы собираетесь задать.

— Вы правы, не требуется, — согласился капитан, — но случаи бывают разные, и мне не хотелось бы начинать разговор с глупого и никому ненужного «пти афронтю», тем более, что вы, как я узнал у доктора, в некотором роде больны, если амнезию можно считать болезнью.

— Скорее — следствием травмы, — поправил следователя Мирский, — чувствуешь себя, как без руки или без ноги…

— Да, пожалуй, — задумчиво произнес Вологодский, — так будет точнее. Судя по сопроводительным документам, ваша фамилия — Граф.

— Так говорят, — дипломатично выкрутился Дэн, — утверждать не буду.

— Хорошо, — следователь что-то чиркнул у себя в блокноте. — Вы находились с покойным в одной палате весь прошлый день. Расскажите, пожалуйста, что предшествовало трагедии.

— Мы действительно лежали в одной палате и… — Мирский на мгновение задумался, стоит ли рассказывать «всё, как на духу», а потом решил, что их пререкания с лейтенантом слышали слишком многие, чтобы это скрывать и добавил, — между нами возникла ссора из-за личных разногласий…

— Полноте, мичман! Какие могут быть личные разногласия у людей, впервые увидевших друг друга несколько часов назад?

— Я позволил себе нелицеприятно высказаться о даме, которой лейтенант, скорее всего, симпатизировал.

— Кто она? Как ее найти?

— Она — сестра милосердия, но вот найти её я вам помогать не буду, даже имя называть не стану по вполне понятным причинам.

Сказав это, Дэн мысленно поаплодировал своей удачной двусмысленной реплике. «Вполне понятные причины», по которым он не хотел «светить» Василису, были совсем другими, нежели те, о которых мог подумать Вологодский.

— Хорошо, — следователь сделал ещё одну заметку в блокнот, — продолжайте!

— Одним словом, лейтенант вызвал меня на поединок.

— Дуэль? В военное время? Это противозаконно. Почему вы согласились?

Вологодский умудрился произнести все три вопроса без единой эмоции, словно зачитывал анкету. В его голосе не было удивления и тем более возмущения, только казенный интерес.

— Я не согласился! Сказал, что это — безумие, что не могу себе позволить воспользоваться его частичной недееспособностью из-за обожженных рук… Но лейтенант был настойчив.

— И что произошло потом?

— Ни-че-го! — Мирский дирижерским жестом усилил сказанное, — ровным счётом, ничего больше не случилось, вплоть до моего отхода ко сну. Сегодня утром от дежурной сестры узнал, что Петра Ивановича нашли мёртвым. Я был шокирован. У меня и в мыслях не было причинять ему вред.

— У вас был мотив. Ссора, вызов на дуэль…

— Ну, какой же это мотив? Таких мотивов в мужской компании наберётся несколько за день. Да, мы поссорились, но не успели стать врагами. Я думал, что он остынет и забудет про свой вызов. Это действительно было глупо. Кто же знал, что всё так обернётся…

Мирского стало выводить из себя спокойное, скучающее выражение лица капитана, не реагирующего на эскапады артиста.

— Я, будучи офицером, не мог позволить себе такой способ сведения счётов, — Дэн попытался быть убедительным.

— Да, как офицер, конечно же, не могли, — согласился Вологодский. — В связи с этим у меня есть ещё несколько вопросов, напрямую не касающихся преступления.

Следователь повернулся к двери и командирским голосом крикнул:

— Коломийцев!

В палату строевым шагом вошёл грузный пожилой полицейский в просторной белой рубахе с черными погонами, подпоясанной портупеей. Он шествовал с каменным лицом, неся перед собой вешалку с мундиром.

— Это ваша одежда, мичман, — упреждая вопрос Дэна, произнес Вологодский, — именно в ней вы поступили в госпиталь. Узнаёте?

Мирский неопределённо пожал плечами. Полицейский положил мундир на соседнюю кровать и так же, чеканя шаг, покинул помещение.

— Жаль, что не узнаёте, — вздохнул Вологодский, потому что мне крайне любопытно, где вы строили этот мундир?

— А что в нём такого уникального? — пожал плечами Мирский, внутренне напрягшись и предполагая какой-то подвох.

— Уникального? Нет! Здесь, пожалуй, больше подойдет другое слово, — губы следователя тронула усмешка. — С уверенностью могу сказать, что портной не знаком с «Положением о мундирах» 1834 года, как и с реформой военной формы 1882-го. В самом крое, знаках различия и даже в пуговицах присутствует разночтение с уставными требованиями, из чего можно сделать вывод, что портной лишь издали видел мундир морского офицера Российского императорского флота и плохо его запомнил. Занятно, правда? Согласитесь, что данный факт требует объяснения….

— В таком состоянии я вряд ли могу быть вам полезен, — холодея, промямлил Дэн.

— Да-да-да, я это уже понял, — повторил Вологодский, улыбнувшись ещё шире, — давайте я продемонстрирую ваши вещи в надежде на возвращение памяти.

После этих слов капитан распахнул папку, достал и положил перед Мирским электронную карту от гостиничного номера, ключ от гримёрки и его любимое надкушенное яблоко — айфон… Дэн на автомате сразу же схватил смартфон и только усилием воли заставил себя его не включать.

— Вижу, вам знаком этот предмет, — утвердительно произнес следователь, — он, как и ваш мундир, тоже иностранного происхождения. Что это?

— Очевидно, это часть какого-то прибора, — держа смартфон в руке, растерянно пробубнил Мирский.

— Возможно, — кивнул следователь, — пусть это всё побудет пока у вас, может быть, вспомните. Что это за карточка, — он коснулся рукой электронной визитки отеля, — и какую дверь открывает этот изящный ключик? — указал он на второй необычный артефакт.

«Эх, капитан! Знал бы ты, от какой он двери и где она находится, с ума бы сошёл, — с горечью подумал Мирский, — или упёк бы в дурку меня самого».

— Посидите, подумайте, — следователь встал, прошёлся вдоль окон, зачем-то приседая около каждого из них и внимательно заглядывая под подоконники, открывая и закрывая рамы, высовываясь на улицу и осматривая внешние стены.

— Амнезия у вас весьма специфичная, — продолжал он между делом свой монолог, — я с такой ни разу не сталкивался, хотя за два года в госпиталях насмотрелся многого. Обычно с таким диагнозом контуженые на третий день вращают глазами, мычат, трясут головой, двух слов связать не могут, а у вас и речь, и мимика, и ассоциативные связи, и двигательная активность вполне здорового человека… Странная потеря… Этикет помните, правила приличия соблюдаете, а как вас зовут и откуда вы взялись такой красивый… Как вы попали на транспорт №55 — тоже без понятия? Где и с кем учились? Кто может подтвердить вашу личность здесь, в Севастополе?

Мирский отрицательно покачал головой.

— Хорошо. Стало быть, палату вы со вчерашнего дня не покидали?

— Только в туалет.

— Кто может подтвердить ваше алиби?

— Второй мой сосед, Збышек… То есть Збигнев… Ещё дежурная сестра, но я не помню, когда она здесь была последний раз до трагедии.

— Амнезия иногда бывает весьма полезна, не находите? — усмехнулся Вологодский, пристально глядя Дэну в глаза.

— Не нахожу, — злобно ответил артист, отвернувшись.

Капитан ещё раз обшарил руками последнее окно, присел на корточки и долго, сосредоточенно колупал пальцем краску, затем удовлетворенно хмыкнул, выглянул на улицу, свесившись через подоконник, посмотрел по сторонам и перекинулся обратно.

— А знаете, с вашей развитой мускулатурой не составило бы никакого труда выбраться через окно, спуститься вниз со второго этажа и подняться обратно — архитектура здания вполне позволяет. Вон и травка на газоне под окном изрядно примята…

— Зачем? — пожал плечами Дэн.

— Что значит «зачем»?

— Чтобы совершить убийство, совсем не обязательно, как охотнику, сидеть в засаде.

— Не обязательно, но вероятно, — следователь скрестил руки на груди и стал расхаживать по палате вперёд-назад, — я просто рассуждаю. Давайте предположим, что вы, никого не собираясь убивать, сидели на подоконнике, дышали свежим воздухом, а покойный Петр Иванович, прогуливался по берегу, заметил вас и сказал вам, например, что-то обидное. Вы возмутились, вспыхнули, спустились вниз самым коротким способом, продолжили ссору и, будучи в состоянии аффекта, нанесли роковой укол.

— Укол? — удивился Мирский, — лейтенант убит шпагой?

— Нет. Шпага — это благородное, хотя и кровавое оружие. Петр Иванович убит одним безжалостным, коварным и очень точным ударом.

Следователь подошел вплотную к Мирскому и практически без замаха резким, быстрым движением поднес правый кулак к левому уху артиста.

— Вот так. Самым обычным гвоздём.

— Каким гвоздём? — ошарашенно прошептал артист.

— Тёсовым, восьмидюймовым. Это большая удача — попасть острым предметом прямо в слуховой проход. Такое возможно в двух случаях: если потерпевший не двигался, спал, например, или был обездвижен силовым способом; во втором, что более вероятно, — никто Петра Ивановича убивать не хотел, и всё случилось неожиданно, в том числе и для самого убийцы, пребывающем в состоянии аффекта, когда человек не способен контролировать свои действия. Весьма частое явление у контуженных. Кстати, патологический аффект почти всегда сопровождается амнезией. Идеально подходит для нашего случая.

— Но у меня нет и не было никакого гвоздя!

— Он был вбит сюда, в этот самый подоконник, как ограничитель, чтобы рама не билась о стену, — Вологодский кивнул на исследованное окно, — там хорошо видно отверстие. На других подоконниках такие ограничители из гвоздей тоже стоят. Видите — они вбиты всего на треть, а торчащая часть, упирающаяся в раму, еще и бечевкой оплетена, поэтому очень удобно ложится в руку.

— Боже, какой бред! — возмущённо воскликнул Мирский, — вы себя слышите? Бежать выяснять отношения с гвоздём в руках… Вы бы еще про рогатку вспомнили! Мы же взрослые люди!

— Ах, уважаемый господин мичман, вы даже не представляете, насколько часто взрослые люди поступают совершенно иррационально!…

Вологодский замолк, торопливо откинул крышку часов и, видимо, вспомнил что-то важное.

— Однако мне пора, — пробормотал он озабоченно, — ваши вещи оставляю пока здесь, а кроме них в палате некоторое время побудет вооружённый жандарм, во избежание, так сказать, эксцессов…

— Что вы имеете ввиду? — вспыхнул Мирский.

— Охранять вас будем, господин Граф, — убедительно произнёс капитан, — дабы во время следствия никто больше не проснулся поутру с гвоздём в ухе. Вы сказали, что ещё ни разу не покидали палату. Постарайтесь не делать этого ещё какое-то время. Честь имею!

— Вот попал! — огорчился Дэн, когда дверь за следователем закрылась, а вместо него на пороге появился знакомый полицейский.

— Здравия желаю, Ваше благородие, — чинно поздоровался он с Дэном, огляделся по сторонам, подвинул к дверям табурет и присел, поставив перед собой холодное оружие и оперевшись на него.

— И вам не хворать, — пробормотал артист, подойдя к своему «иностранному» мундиру.

Он погладил погоны, подёргал пуговицы и ярко вспомнил пальчик Стрешневой, тыкающий его в грудь, её колючие глаза и обидные слова про историческую недостоверность сценария, про ляпы художников, реквизиторов и всего кинопроизводства, замахнувшегося на костюмированный исторический фильм и не потрудившегося убедиться в достоверности…

«Вот и результат. Мундирчик-то ненастоящий! Следователь уверен, что импортный. А за кого же он меня принял? За шпиона? Рассказать, как оно есть на самом деле? Предъявить смартфон, чтобы поверили, что я свой, буржуинский? Это, конечно, аргумент, но не сделаю ли я себе хуже, если продемонстрирую содержание „заморского“ товара этому въедливому, ироничному капитану», — размышлял Дэн.

Он нажал кнопку запуска. Смартфон жалобно тренькнул, оповестив хозяина об отсутствии заряда, и ушел в несознанку, на глазах превратившись в бессмысленный иновременной хлам.

— Надо было слушать маму, — вздохнул Дэн. Спрятав в тумбочку бесполезное барахло, он бухнулся на кровать, закрыл глаза и крепко стиснул зубы, стараясь не заскулить от тоски и безнадёги