Полное погружение

Глава 36 Тайны мадридского двора

Облачаясь в балахон сестры милосердия, Вася поймала себя на мысли, что привыкает к нему, и подумала, не уговорить ли доктора Дмитрия Ильича Ульянова принять её на службу в качестве младшего медперсонала, если задержится в этом времени: ведь трудиться где-то надо. Уж что-что, а первую помощь она окажет лучше любой из местных девчонок. Дважды пройденные курсы тактической медицины в условиях, максимально близких к боевым, были неформальными и функциональными. Фронтовой город в течение десяти лет постигал науку борьбы за жизнь на своем горьком опыте ежедневных бандеровских обстрелов под чутким патронажем НАТО.

Идея ещё раз заняться маскарадом родилась в Васиной голове, когда она подходила к госпиталю и заметила на подступах нездоровый ажиотаж: такого количества офицеров и жандармов она здесь ещё не встречала.

Юркнув в сторону знакомой пристани и накинув сестринскую униформу прямо поверх полюбившегося шелкового теннисного платья, она гордо прошествовала мимо людского муравейника, старательно развесив уши и пытаясь понять, что тут произошло, пока она занималась адмиральшей.

Если в первое посещение этого легендарного лечебного заведения на Павловском мысе Вася решала главную задачу — как бы выжить, во второе — как бы сбежать, то сейчас она могла спокойно оглядеться, чувствуя себя, как во время показа исторического кино в 4Д кинотеатре.

Мозаика человеческих судеб, переплетенных такой далекой для Стрешневой войной, связанных общим несчастьем и надеждой на лучшее будущее, проходила, пробегала, натужно ковыляла мимо Василисы точно так же, как и в XXI веке. «Прошло больше ста лет, а ничего не меняется», — подумала она, направляясь в сестринскую.

Изольда Тимофеевна обрадовалась Васе, как старой знакомой, и сразу со всеми подробностями рассказала свежие печальные новости: про загадочное убийство Петра Ивановича — морского лейтенанта-гальванёра, в миру — адьюнкта электротехники, про строгого следователя, напугавшего весь персонал, и про фактический арест мичмана Графа, из палаты которого отселили второго пациента и поставили жандармский пост.

— Изольда Тимофеевна, — взяв женщину за руку, максимально убедительно произнесла Стрешнева, — вы же понимаете, что мне необходимо его увидеть именно сейчас и поговорить.

— Даже не знаю, — сестра милосердия нахмурилась и задумалась, — просто так вам туда пройти не разрешат, разве только по назначению врача… Подождите здесь, я поговорю с Дмитрием Ильичём.

Она ушла, а Вася смогла спокойно, не торопясь рассмотреть госпитальный быт медицинского персонала времён Первой мировой войны.

Просторная комната с высокими окнами и тюлевыми занавесками. Кожаный черный диван, несколько стульев, громоздкий дубовый шкаф, такой же стол с пузатыми ножками и горой медицинских документов на нём. В углу — тумбочка со старым граммофоном. Скорее всего, вечерами, когда жара немного отступала и прекращалась лечебная суета, он наполнял пространство своими шипящими, несовершенными мелодиями, и раненые, забыв о своих болезнях, слушали эти звуки, представляя себя в мирной жизни, среди любимых и близких.

Рядом с граммофоном — цветы в глиняном кувшине и шлифованная доска с аккуратно приколотыми листками местной самодельной больничной газеты. Стихи, рассказы, рисунки…

В госпитале присутствовала своя романтика, густо замешанная на самопожертвовании и стремлении к человечности. Врачи, сестры милосердия, санитары умудрялись в пустыне скорби поддерживать живым и цветущим оазис сердечности и чуткости, где война отступала перед силой добра и сострадания.

В этом временном сообществе случайно сведённых вместе людей рождались дружба, привязанность и даже любовь. Молодые офицеры писали стихи своим спасительницам, а те, краснея, хранили эти строки как самое дорогое сокровище. В госпитальных газетах, выпускавшихся самими пациентами, публиковались робкие признания, написанные дрожащей рукой нецелованных юношей, успевших познать на своём фронтовом опыте, насколько хрупко и мимолётно земное бытиё.

Даже смерть, заглядывающая в окна госпиталя, не могла разрушить эту особую атмосферу. Погребение умерших на близлежащем кладбище было частью сурового ритуала, но это ещё больше подчёркивало желание жить и наполнять своё существование предельно глубоким смыслом.

— Ваше сиятельство…

Вася вздрогнула от неожиданности, услышав над ухом великосветское обращение. Она резко обернулась и недоумённо уставилась в преданные глаза Изольды Тимофеевны.

— Умоляю вас, — тихо произнесла в ответ Вася, сообразив, что слова адресованы ей, — никаких сиятельств! Зовите меня просто Василиса. Если вам от этого будет легче, то титул базилевса даже выше княжеского.

— Хорошо-хорошо, — сестра испуганно выставила перед собой ладони, — понятно. Я просто хотела сказать, что Дмитрий Ильич не возражает и, если вы умеете делать уколы…

— В совершенстве, — убедила Вася Изольду Тимофеевну.

Дальнейшие инструкции она прослушала, направляясь в палату и неся перед собой в качестве пропуска лоток со сверкающим на солнце шприцем и флакончиком с медицинским спиртом.

— Доброе утро, больной, — Вася вошла в палату и быстрым шагом направилась к Мирскому, игнорируя вскочившего с табурета полицейского, — утренние процедуры.

— А почему?… — у Дэна завис процессор…

— Назначение лечащего врача, — объяснила Вася, делая большие глаза, и повернулась к стражу порядка, недовольно сопящему за спиной, — будьте добры, постойте две минуты за дверью, пока я делаю укол.

— Но… — начал было полицейский.

— Медицинские предписания обязательны для всех, — безапелляционно заявила Василиса, — во время лечебных манипуляций посторонним в палате не место… И вот ещё, уважаемый, — добавила она, увидев, что полицейский опять пытается открыть рот, — вы находитесь в палате без халата, это недопустимо! Обратитесь на сестринский пост — вам его выдадут. Накиньте на плечи и возвращайтесь, я как раз закончу.

Покраснев, полицейский буркнул что-то нечленораздельное, вышел за дверь, недовольно топая ногами, и пошел по коридору.

— Быстро на живот! — скомандовала Василиса расплывшемуся в улыбке Мирскому.

— Лисси, да я… — начал он кокетничать, но сломался под сердитым взглядом и покорно перевернулся на кровати.

— Тебе нельзя здесь оставаться, — прошептала Вася, старательно обтирая ваткой со спиртом филейную часть Дэна.

— А тебе нельзя было сюда приходить, — парировал Мирский.

— Это еще почему?

— Прости, но я нечаянно засветил тебя следователю во время допроса.

— В каком смысле?

— Сказал, что ты понравилась убитому, и мы из-за этого повздорили. Ай! — Мирский дернулся, почувствовав боль от укола.

— Терпите, больной, терпите, — проговорила Василиса, давя на поршень шприца, — это вам — за длинный язык, господин Граф… А это, — она чмокнула Дэна в щёку, закончив инъекцию, — за честность. Нельзя — значит не буду. Теперь слушай и запоминай. На транспорте, куда нас с тобой закинуло, перевозили засекреченную военным ведомством лабораторию и документацию профессора Филиппова. Его убили 14 лет назад. С тех пор кто-то могущественный и упорный уничтожает всё, связанное с именем учёного, его интеллектуальное и материальное наследие и всех, кто так или иначе способен продолжать его дело. Словно маньяк какой-то… Мне даже вспомнились Моцарт и Сальери… Так вот, наш корабль потоплен не случайно. Целью была перевозимая на транспорте аппаратура и люди, имевшие к ней отношение.

— Упс… — Мирский перевернулся на спину, поморщился, чиркнув проколотой ягодицей по шершавой простыне, — убитый лейтенант тоже был связан с лабораторией, утонувшей вместе с судном. Я позавчера слышал от него, что именно он должен был ее принять и установить… Не думаю, что тут каждый день гибнут корабли с таким грузом, а значит 99,9%, что мы говорим об одном и том же…

— Тогда тем более, тебе надо валить, — резюмировала Вася.

— Как? — с возмущением ответил артист, — у меня не сложились отношения с капитаном Вологодским. Он вряд ли отпустит меня под честное слово.

— Капитан Вологодский? — переспросила Василиса.

— Да, военно-морской следователь…

— Постараюсь решить этот вопрос.

— Но как?..

— Пока не знаю…

— Решит она… — пробурчал Мирский, — ты, Лисси, лучше возьми вот это… Надо как-то изловчиться и зарядить, тогда у меня будет шанс…

Мирский сунул в руки Стрешневой многострадальный айфон.

— Ого, какие гаджеты носят с собой мичманы императорского флота! И как ты объяснил, что это?

— Предположил, что часть какого-то механизма, какого — не помню, а вот сейчас подумал, что этот предмет как раз может быть из затонувшей лаборатории…

— Тогда тебя точно грохнут, — сделала неутешительный вывод Вася.

Тяжелые шаги и скрип открывшейся двери оповестили: время у заговорщиков закончилось.

— Что собираешься делать? — с надеждой спросил Дэн.

— Пока не знаю, — шепнула на прощение Стрешнева, спрятав смартфон на груди под платьем и собирая в лоток предметы лечебной манипуляции, — но я что-нибудь обязательно придумаю.

— Кстати, Лисси, тебе очень идет эта форма, — неожиданно сменил тему Дэн.

— С-с-пасибо, — с некоторой задержкой поблагодарила Вася за неожиданный комплимент и поспешила удалиться.

Мирский проводил девушку долгим, томным взглядом, откинулся на подушку, блаженно закрыл глаза и впервые за последние сутки вздохнул полной грудью.

«Васька — она такая. Обязательно что-нибудь организует, — появилась внутри уверенность, — какая девчёнка… Ух!» Артист ожил, получив невинный, легкий поцелуй и увидев маленький, невольный стриптиз Василисы, когда она прятала смартфон. Вспомнив брюнетку с черными глазами, обратившую на себя внимание в первый день пребывания в госпитале, он решил, что блондинка — лучше.

Василиса тем временем сдала униформу Изольде Тимофеевне, поблагодарила ее, отказалась от чаепития, сославшись на срочные дела, и выбежала из госпиталя, напряженно думая, как помочь Мирскому. Она пообещала что-то придумать, но в голове пока не нашлось ни одной идеи. Обычно на каждую проблему у неё рождалось по три-четыре варианта решения, а тут — полный ноль. Не брать же штурмом госпиталь, хотя этого толстячка в полицейской форме она бы уделала… Нет, нет, глупости! Может быть, Мирский придумал что-то поинтереснее простого побега и его «яблоко» чем-нибудь поможет… Хотя, чем? Но зарядить его всё-таки надо попробовать. Действующий смартфон лучше, чем бесполезная, странная хреновина. Кстати, а на что он похож? На портсигар? На пудреницу? «Ладно, хватит рефлексировать. Дэн попросил зарядить, значит, это надо сделать».

Рассуждая таким образом, Стрешнева дошла до Аполлоновки. Вроде бы, не собиралась, а ноги принесли. Всё логично. Сама Вася, ее родители и Дэн, корабль, на который их забросило, загадочное убийство в госпитале и Аграфена Осиповна, и даже Петя — все каким-то образом связаны с профессором Филипповым, с его лабораторией и с загадкой, вокруг которой слишком много тайн, чтобы предполагать, что всё это — цепь ничем не связанных случайностей.

Баба Груня сидела на постели, и вид у неё был вполне презентабельный. Она что-то тихо на ухо выговаривала сидящему рядом Пете. Вася решила, что нечего воду в ступе толочь, и сразу заговорила по существу.

— Здравствуйте! Пётр, — обратилась она к юноше, — я не знаю, что успела рассказать Аграфена Осиповна, но тебе угрожает опасность, и это извиняет моё бесцеремонное вторжение в твои дела. Скажи мне, как ты оказался на Транспорте №55?

— Купил билет, — промямлил Петя и опустил глаза, всем своим видом демонстрируя, что врёт. Василиса зафиксировала это и задала следующий вопрос.

— Ты знал, что транспорт перевозит секретную лабораторию?

Петя кивнул, не поднимая головы.

— Ты знал историю профессора Филиппова?

Петя застыл в растерянности и еще раз кивнул. Ну, конечно! Как же не знать, если его дядя — соратник ученого.

— Ты сопровождал секретный груз?

— Да, — взяв себя в руки, коротко ответил студент, сжимая фуражку.

— По просьбе дяди?

— Нет.

— О, господи! — Вася не выдержала и театрально закатила глаза, — тайны мадридского двора! Петя, я сейчас пытаюсь хоть как-то склеить всю мозаику и понять, с какой стороны грозит опасность, а мне приходится вытягивать из тебя клещами информацию по чайной ложке. Ты можешь мне помочь?

— Я там был по заданию ревкома, — совсем по-детски шмыгнув носом, сказал паренёк, — и мои товарищи очень хотели, чтобы груз дошёл до Севастополя. Им было незачем что-то топить и кого-то убивать. Наоборот, они надеялись, что изобретение профессора Филиппова послужит делу мировой революции.

— А дядя про это знал?

— Догадывался, — вздохнул Петя, — он получил приглашение от военно-морского ведомства — прибыть в Одессу, принять и проверить комплектность лаборатории, но категорически отказался. После Порт-Артура и смерти Пильчикова он вообще боялся хоть как-то демонстрировать причастность к работам Филиппова. Тогда я сказал, что мог бы всё сделать вместо него…

— И он тебя не отговаривал?

— Он мне запретил даже думать об этом, но… Нашлись товарищи, которые были более убедительны.

— Ревком?

Петя снова кивнул.

— Дядя написал рекомендательное письмо, заверил его во Дворце Главного Командира(*), и с ним я поехал в Одессу встречать лабораторию.

— Скажи-ка мне, товарищ Гаврош, — прищурилась Вася, — а как фамилия твоего могущественного дяди, запросто заверяющего свои письма у командующего флотом?

— Такая же, как у меня, — Петя пожал плечами, — Налётов… Михаил Петрович.

— Ах вот оно что… — Вася перевела взгляд на бабу Груню, — тот самый, кто был с моими родителями и профессором Пильчиковым в Порт-Артуре?

Аграфена Осиповна бессловесно кивнула.

— Петя, мне срочно надо повидаться с твоим дядей, — попросила Василиса.

(*) Дворец Главного Командира — резиденция командующего Черноморским флотом. Дворец строился с 1893 по 1895 годы на средства морского ведомства и был одной из архитектурных достопримечательностей дореволюционного Севастополя. Дворец прекратил свое существование в годы Великой Отечественной. На его месте в начале 1950-х было построено здание Штаба ЧФ.

(**) Михаил Петрович Налётов — учился в Практическом технологическом институте, в Горном институте, но ни один не закончил из-за проблем с деньгами. После смерти отца Михаил Петрович вынужден был оставить учёбу, потому что ему пришлось содержать мать и младшего брата. Сдав экзамены на техника путей сообщения, он уехал в Маньчжурию для участия в строительстве железной дороги на Квантунском полуострове.

Во время Русско-японской войны М. П. Налётов находился в Порт-Артуре, где стал свидетелем потопления флагманского корабля 1-й Тихоокеанской эскадры России — броненосца «Петропавловск», на котором погиб командующий эскадрой, вице-адмирал С. О. Макаров.

После этого события у Михаила Петровича появилась идея создания подводного минного заградителя, который мог бы скрытно осуществлять постановки мин. Строительство такого первого в мире судна началось в конце 1909 года на заводе в Николаеве, в августе 1912 года оно было спущено на воду и зачислено в списки кораблей Черноморского флота под названием «Краб».

Пока пишется продолжение, обратите внимание на новинку:

Середина XVIII века. Эпоха бесконечных дворцовых переворотов и не только в России. Несчастный мальчик-сирота, которого смехом судьбы титулуют Владетельным Герцогом Гольштинским, и которому суждено стать Императором Всероссийским Петром Третьим. Жизнь скучна, полна болезней и окончится внезапно, в виде гвардейского шарфа на шее…

Или всё будет вовсе не так, если в теле мальчика окажется опытный старик профессор из ХХI столетия?

Петр Третий. Другой Путь. https://author.today/work/467227