Плохая учительница, хороший снайпер

Глава 30. Психология, сатанизм и завтраки

Обычное для Каррингтона скрупулезное трудолюбие достигло новых, прямо-таки патологических высот. С нарастающей тревогой Хизер наблюдала, как Алекс, сурово сжав челюсти, загоняет ребят на тренировках до полусмерти. А вместе с ними загоняет и себя. Каррингтон наматывал какое-то астрономическое количество кругов по дорожкам парка, подтягивался и отжимался с механической неостановимой размеренностью метронома, а потом, взмыленный, как беговая лошадь, шел на полосу препятствий, отрабатывать слаживание.

В теории это было отлично. Молодой человек, осознавая приближение квалификационных испытаний, проявляет трудолюбие и прилежание. Мечта педагога, а не студент.

На практике нездоровое усердие Алекса Каррингтона пугало. Ребята еще не решались на открытый бунт, но уже начали роптать, а Сюзанн, отловив Хизер в углу, тревожно спросила, заглядывая в глаза:

— Дорогая, что происходит с Каррингтоном? Вы объяснились? Ты ему отказала? Ну зачем же ты была такой резкой… На мальчике лица нет.

Лицо на мальчике очень даже было — мрачная, окаменевшая в самопожертвенном остервенении рожа, исчерканная подсыхающими порезами от бритвы. Но в целом Хизер отлично поняла, о чем говорит Сюзанн.

— Нет. Мы не объяснялись. Но, видимо, объясниться придется.

Тщательно рассчитав время, Хизер перехватила Каррингтона за полчаса до начала тренировок. Одетый в мягкие шерстяные штаны и свободную белоснежную рубашку, он отрабатывал перемещение динамической линзы, стремительно гоняя щит из стороны в сторону и вращая им, как опытный матадор — плащом.

— Очень хорошо, господин Каррингтон. Просто замечательно, — Хизер зааплодировала, и эхо коротких хлопков сухой дробью зарикошетило по залу.

Каррингтон, запнувшись, остановился, словно врезался в невидимую стену.

— И вам доброе утро, госпожа Деверли, — он медленно, словно нехотя, обернулся, небрежным движением руки уничтожая щит. — Я думал, в такую рань в зале никого не бывает.

— Простите, что обманула ваши ожидания. Но в такую рань в зале действительно должно быть пусто. Студенты сейчас завтракают. Вы не голодны, господин Каррингтон?

— Я выпил кофе. Не хочу наедаться перед тренировками, от этого случается несварение, — судя по сумрачной физиономии, несварение для Каррингтона было сейчас наименьшей проблемой. Наверное, следовало бы как-то тактично повести разговор в нужную сторону, но делать этого Хизер не умела. Поэтому не стала даже пытаться.

— Я слышала, в прошлую пятницу в академию приезжал ваш отец.

— Да, — рот у Каррингтона судорожно дернулся. — Небольшой семейный визит.

— Выражение теплых родительских чувств?

— Именно так.

— Горничные рассказывают, что свои чувства генерал выражал весьма… громко. И энергично.

— О боже, — Алекса перекосило еще сильнее, брови сошлись на лбу страдальческим домиком. — Они что, подслушивали? Твою мать… Прошу прощения, госпожа Деверли.

— Ничего страшного. Вполне соответствующая ситуации лексика. Присядем? — Хизер повела подбородком в сторону узкой длинной лавочки. Едва заметно поморщившись, Каррингтон тяжело опустился на скамейку. Сиденье для него было слишком низким, отчего колени задрались, а плечи ссутулились. Сейчас Каррингтон походил на усталую нахохлившуюся сову, разбуженную посреди бела дня и крайне этим недовольную.

— Вы хотели о чем-то поговорить?

— Да. О вас. Насколько все плохо?

— Достаточно. Или нет. Не знаю, — покачал головой Каррингтон. — Может, вообще не плохо, а хорошо. Лучше, чем когда бы то ни было.

— Все настолько запутано?

— Скорее, непривычно, — Каррингтон, раздраженно дернув плечами, все-таки вытянул свои длинные ноги, откинувшись спиной на пыльную стену. Поза вопиюще безвкусная и совершенно лишенная изящества — но Каррингтону, кажется, впервые было плевать на изящество. — Знаете, такое странное чувство… Вы когда-нибудь с обрыва в незнакомое озеро прыгали?

— Нет.

— А мне доводилось. Мальчишкой еще, на слабо. Сиганул я, лечу и думаю: а куда я, собственно, лечу? Там глубина вообще есть — или отмель с камнями? А может, коряги к берегу намыло и я сейчас на сучья вденусь?

— Но ведь не вделись же.

— Да. Не вделся.

— Насколько я понимаю, вы отказали генералу Каррингтону в его просьбе, — резюмировала Хизер.

— Да. Отец хотел, чтобы я ушел из группы. Но я не собираюсь всю жизнь делать только то, что хочет отец — глубоко вздохнув, Каррингтон прикрыл глаза и крепко, словно от боли, сжал губы. — Кажется, я не слишком почтительный сын.

— Но вы же не только сын, — осторожно заметила Хизер. — Вы студент, друг, наставник.

— Я? Наставник?

— Да. Для Сэнди Уиллера, скажем. Пройдет совсем немного времени, и вы станете чьим-то возлюбленным, мужем, потом отцом. Жизнь многогранна, нельзя существовать в рамках только одной роли.

— Да, наверное… — Каррингтон по-прежнему смотрел перед собой равнодушно-опустошенным взглядом. Но плечи у него немного расслабились, напряженная линия челюсти смягчилась. — Я вот думаю: а может, ну его к дьяволу, это министерство? Пойду в егеря. Или в наемники.

— А вы хотите быть егерем? Или наемником?

— Не знаю, — на лице у Каррингтона проступила задумчивая озадаченность. — Честно говоря, я понятия не имею, кем хочу быть. А вот кем не хочу — знаю точно.

— Хм. Это плохо, — покачала головой Хизер.

— Почему?

— Ну как вам сказать… Нельзя делать выбор, основываясь только на отрицании. Поступать вопреки отцу — это не стратегия.

— А по-моему, отличная стратегия.

— Это сейчас вам так кажется. Понимаете… — Хизер задумалась, подбирая слова. Она была несильна в сложных рассуждениях, да и с жизненной философией получалось как-то не очень. Но раз уж назвался преподавателем — будь любезен напрячься и объяснить. Господи, ну почему она не пошла в егеря обычным сержантом? Упал — отжался, и никакой философии. Нелегок, ох нелегок учительский труд. — Понимаете… Если вы поступаете вопреки чьим-то желаниям — вы не идете собственной дорогой. Вы продолжаете следовать тем путем, который для вас определили. Только в противоположном направлении.

— Но если направление противоположное — конец пути будет совсем другим.

Впервые за время беседы Каррингтон обернулся к ней. В зеленых кошачьих глазах вспыхнул огонек интереса.

С физически ощутимым усилием Хизер пыталась найти слова.

— Понимаете, Алекс… Вот, скажем, сатанизм.

— При чем здесь сатанизм? — вытаращился Каррингтон.

— При том. Дайте мне закончить. Можно ли считать сатанизм религией? Ну, наверное, можно. У сатанистов есть бог, есть какие-то заповеди, есть священные ритуалы. Но по сути своей сатанизм — это всего лишь христианство наоборот. Вы поклоняетесь Иисусу? Тогда мы будем поклоняться Люциферу. Вы молитесь кресту? А мы этот крест перевернем. Вы читаете псалмы? А мы их читаем задом наперед! Если убрать христианство — что останется от сатанизма? И останется ли вообще что-нибудь? Ведь сам по себе сатанизм пуст. Он не несет собственных идей, он всего лишь отрицает те, которые предлагает христианство. Но возьмем, скажем, индуизм…

— Я понял, — улыбка у Каррингтона получилась кривая и невеселая — но все-таки это была улыбка. — Даже кривое зеркало остается всего лишь зеркалом.

— Да. Именно. Вы очень хорошо подобрали пример, господин Каррингтон.

— А вы… были очень оригинальны, — вернул любезность Алекс. — У вас исключительно творческий стиль преподавания, госпожа Деверли.

— Но ведь работает же?

— Безусловно, — Каррингтон поднялся, аккуратно одернул примявшиеся штаны и тщательно расправил рукава рубашки. — Благодарю вас за беседу, госпожа Деверли. Не думал, что обсуждение сатанинских ритуалов может быть столь поучительным.

— Не стоит благодарности. И что же вы будете делать теперь, господин Каррингтон?

— Я? Во-первых, позавтракаю. А во-вторых, найду спокойное место и еще немного подумаю о сатанизме. Исключительно в метафорическом смысле, разумеется.

— Очень на это надеюсь. Не хотелось бы получить обвинение в духовном развращении учеников академии.

— А может, ученики не прочь развратиться? Почему никто не интересуется нашим мнением? — деланно огорчился Каррингтон. — Всего хорошего, госпожа Деверли. Еще раз спасибо за беседу.

— Постойте! — вскочив с лавки, Хизер сделала несколько шагов вслед. Каррингтон оглянулся, придерживая полуоткрытую дверь.

— Я слушаю?

— Завтрак давно окончен. Пойдемте, я помогу вам добыть что-нибудь съестное вне графика.

— О, не беспокойтесь, госпожа Деверли, — в глазах у Каррингтона блеснули шкодливые зеленые огни. — Наши милые горничные ни за что не оставят меня голодным.

Неожиданно подмигнув, он улыбнулся широкой улыбкой, тягучей и сладкой, как патока. Пока Хизер соображала, как бы получше ответить на этот внезапный манифест, Каррингтон вышел за порог. Вернулся. Изобразил поклон, взмахнув у пола воображаемой шляпой. И снова скрылся за дверью.