Петра

Часть 1

Десятки тварей рвут корабль, словно стая пираний огромного кита. Кит отнюдь не беззащитен, он яростно сражается — из пусковых шахт выскальзывают тяжелые ПКР, хлопают вышибными зарядами реактивные бомбометы, захлебывается в непрерывном лае универсальная артустановка… Вот только кружащие под водой черные лоснящиеся тела, кажется, даже не замечают взрывов.

«Пробоина в девятом! Аварийной команде прибыть к месту затопления!» — хрипит громкая связь.

Грохот ног по трапам и в заливаемый отсек вваливается полдюжины матросов под командованием старшины.

— Пластырь! Упор! — раздвижная штанга встаёт на место. — Навались, караси!

Корабль сотрясает очередной удар, идущая под потолком магистраль со звоном лопается, и свистящая струя пара бьёт прямо по людям.

— Держать, мать вашу!!!

— Тащ главстаршина… — молоденький матрос, судорожно сглатывает, когда к нему поворачивается жуткое, вздувшееся от ожогов лицо с единственным уцелевшим глазом.

— Чего?!

Матрос тычет рукой в другой конец отсека на выгибающуюся по шву переборку.

Старшина оглядывается, мгновенно принимая решение.

— Всем покинуть отсек! Годок, хватай карасей, и валите нахрен! Быстрее! Хохол, держим!

Здоровенный Хохол, не обращая внимания на сползающую с обваренных ладоней кожу, молча хватается за рукоять с другой стороны. Остальные, помогая себе руками полуплывут, полубредут на выход.

Кроме одного, чернявого, который наоборот рвется назад.

— Муса, чурек хитрожопый, кому сказано: покинуть отсек?!

— Вдвоем не справытэсь, — гортанно откликается чернявый, подставляя плечо под рукоять упора.

— Вот карась борзый, — сплевывает старшина. — Навались!

Им надо выиграть минут пять, не больше.

Последний из молодых переваливается через комингс.

— Задраивай!

Отсечная перегородка со звоном встает на место, шипит дуга «быстрой сварки», окончательно отрезая затопляемый отсек, вместе с оставшимися в нем людьми.

Несколько секунд все молча смотрят на корявые швы «сварки».

— Хрен ли уставились, караси?! — зло хрипит «годок», — Инструмент похватали и рысью!

На мгновение оглядывается, но тут же встряхивается, матом подгоняя испуганных салаг. О тех, кто остался за переборкой думать некогда, ведь среди выживших теперь он за старшего.

В рубке не хлещет вода, не рвутся магистрали и не искрит проводка. Только находящимся здесь ничуть не легче.

— Есть накрытие! — радостно вопит оператор БЧ-2.

— Цель «Два» прекратила преследование транспортов, идет к нам! — тут же следует доклад с наблюдательного поста.

— Штурман, что транспорты?

— Прорвутся, командир! Ей богу успеют! — лихорадочно работающий за штурманским столом офицер едва не приплясывает.

Командир чуть заметно выдыхает, снимает фуражку, пару секунд смотрит на эмблему, и, протерев её рукавом, водружает головной убор на положенное ему место.

— Это хорошо, что успеют. На руле, держать тридцать к осту.

— Есть, тридцать к осту!

— Самый полный.

— Есть, самый полный!

И корабль уходит всё дальше в море, уводя тварей за собой, прочь от прорывающихся в родной порт транспортов с беженцами.

***

Большой светлый зал лаборатории, множество оборудования, по центру громадина томографа, в котором лежит обнаженная девочка лет шестнадцати. Глаза закрыты, дыхание хриплое, прерывистое, тонкие пальцы бессознательно скребут пластик лежанки.

Вокруг полдюжины людей в медицинских комбинезонах и атмосфера зарождающейся паники.

— Какого черта происходит? — настороженно вопрошает один из присутствующих. Судя по форме, виднеющейся под наброшенным на плечи белым халатом, военный в немалых чинах.

— Сбой инициации, — нервно дергает плечом другой, в комбинезоне, скользя напряженным взглядом по словно взбесившимся мониторам.

— Какой, мать вашу, сбой?! — вопит военный, но на него уже не обращают внимания.

— Мари, ещё два кубика миназина, быстрее! — резко бросает мужчина в комбинезоне.

Одна из ассистенток торопливо подхватывает со столика пластиковую ампулу и, отработанным движением заправляя её в инъектор, наклоняется к девочке.

— Ну?

— Сто восемьдесят на сто двадцать! — голос молодого оператора за отдельно стоящим пультом «даёт петуха».

— Мари, ещё кубик!

— Но ведь… — ассистентка испуганно замирает.

Прошипев сквозь зубы что-то матерное, мужчина вырывает у неё инъектор и, не отводя взгляда от бешено пляшущей на мониторе ломаной линии, сам прикладывает его к плечу девочки.

— Ну же, малышка, давай…

Секунд десять ничего не происходит, затем писк монитора становится размеренным, а ломаная линия выравнивается, превращаясь в плавную.

Мужчина сдирает с головы хирургическую шапочку, утирает ею мокрое от пота лицо и, бросив усталый взгляд на расслабившееся тело девочки, выдыхает:

— Везите в реабилитационную.

***

Медленно погружаюсь во тьму, рассматривая пробивающийся сверху, сквозь толщу воды, луч солнечного света. Теплого, ласкового, согревающего. Внезапно возникает желание потянуться за ним, вынырнуть туда где воздух, солнце и крики чаек. Только сил нет. Изорванное зубами тварей тело тянет вниз, на дно. Умирать не страшно, но почему-то жутко обидно. В последнем усилии рвусь к этому свету и… просыпаюсь.

Тьфу, приснится же такое!

Голова абсолютно ясная, но тело словно из ваты и слабость жуткая, даже пальцем пошевелить нереально.

Стоп, а где это я? В больнице что ли? Ну-ка, чуток повернуть голову… О, белый халат. В халате медсестричка. Молоденькая. Симпатичная. Сейчас её и спросим.

Увы, не вышло. Вместо слов из горла донеслось какое-то невнятное сипение.

Но девчонка в халате услышала и тут же метнулась ко мне.

Облизнув пересохшие губы, я как можно старательнее выдавил:

— Где я? — правда, вопрос всё равно получился чуть слышным.

— Всё хорошо, не бойся, — тут же запричитала девчонка на английском, нагибаясь ко мне и поправляя подушку. Иностранка, что ли? А, какая разница!

Я скосил глаза в вырез белоснежного халата, с удовольствием обозрел едва не разрывающие чашечки бюстгальтера аппетитные округлости и мысленно согласился, что, да, во-первых, всё очень даже неплохо, а во-вторых, бояться тут и вправду нечего, чай не мальчик, справлюсь, если что.

Медсестричка тем временем, пододвинув подушку, ловко просунула руку мне под затылок, помогая приподнять голову, и в губы ткнулось прохладное стекло бокала.

О, вода!

Правда в стакане оказалась не вода, а какой-то напиток, вроде лимонада. Вкуснющий!

В три глотка выхлебав первую порцию, я мотнул головой, показывая, что неплохо бы повторить. Второй стакан выпил уже не спеша, с чувством, ну а за третьим руку вытянул самостоятельно. Надо, надо тренироваться. С такими медсестричками руки мне определенно понадобятся.

— Помнишь, как тебя зовут? — поинтересовалась девица, когда я, отдуваясь, добил-таки и третий стакан.

Что за дурацкий вопрос?!

— Пётр.

Медсестра с нескрываемым облегчением улыбнулась.

— Ну вот и славно. Сейчас придет врач… — она ещё чего-то там бормотала, но я уже не слушал, я в полном ступоре пялился на держащую стакан руку. Свою руку! Узкая девичья ладошка, тонкие пальчики с аккуратными ноготками…

— Дайте зеркало.

— Что?

— Зеркало!

— Петра, не волнуйся…

— Зеркало, быстрее!

Испуганная медсестра выудила из кармана халата пудреницу и, открыв, поднесла к моему лицу.

— Ы-ыы… — внятных слов у меня просто не нашлось, поскольку в глубине зеркала вместо привычно небритой рожи отражалась симпатичная черноволосая девочка в светло-розовой пижамке, со странной нашивкой «Пётр Великий» на левой стороне груди.

Занавес.

***

Лежу на кровати поверх одеяла и тупо пялюсь в потолок. Вот почему в книгах всегда попадают куда надо? В героев там, королей, десантников… да просто, в мужиков, блин! А я? Взрослый мужик в сопливую школьницу!

Ладно хоть в покое оставили. Вроде вчера кто-то пытался ко мне сунуться с расспросами, но я вопрошающих откровенно послал. На Великом и Могучем. Вряд ли они поняли точный адрес, но общее направление явно уловили. По крайней мере, больше ко мне никто не лез.

Насколько помню, последним был какой-то прилизанный тип, похожий на преуспевающего врача из частной клиники. Отглаженный белоснежный халат, самодовольная морда лица, и выражение на ней такое… участливое, в меру обеспокоенное, но в то же время старательно демонстрирующее оптимизм с верой в лучшее. Когда же этот персонаж с профессионально-картонной улыбкой киношного психолуха занудил: «Ну здравствуй, Петра, как ты себя чувствуешь?», я, даже не дослушав, принялся столь усердно барабанить по кнопке вызова врача, что буквально через пару секунд в палату влетела испуганная медсестра. А после моего завывания: «Уберите это, а то меня сейчас стошнит», опешившего психолуха быстренько выпроводили за дверь.

Странно, кстати. Чего со мной вообще возятся?

Ну вот снова чуть слышно дверь стукнула. Очередной посетитель, чтоб его!

Вошедший повел себя необычно. Молча взял стул, развернул и, усевшись на него верхом, уставился на меня спокойным взглядом.

— Буяним? — спросил он, после секундного молчания. На русском, что характерно.

— А вы кто? — шмыгнув носом, хмуро поинтересовался я.

— Светлов Евгений Викторович, капитан 2-го ранга, ВМФ России.

— А-а… — Я окинул этого Светлова подозрительным взглядом. — Психолог?

— Так точно. Со мной разговаривать будешь?

Усевшись на кровати, я притянул коленки к груди и, устроив на них подбородок, принялся откровенно его рассматривать. Психолог, значит… Но не слащаво-респектабельный, вроде предыдущего, а такой… военный. Даже под халатом видно, что форма на нем сидит, как влитая. Лицо чуть неправильное из-за сломанного когда-то носа, на шее едва заметный шрам, уходящий под воротничок форменной рубашки, в темно-каштановых волосах хорошо заметна седина. Хотя годков-то ему вряд ли больше сорока.

Чуть подумав, мотнул головой:

— Если только не будете в душу лезть. У меня там темно и даже мне страшно.

— Хм… тогда, может, ты сама расскажешь, кто ты?

— Не помню, ничего не помню, — тут же надулся я. — И вообще, у меня амнезия.

— Совсем-совсем? — приподнял брови Светлов.

— Совсем, — отрезал я.

— Возможно, это поможет? — Мне протянули сколотую канцелярской скрепкой кипу листов.

Пренебрежительно фыркнув, — ну понятно, решил карточки с кляксами или ещё какую заумь для идиотских тестов подсунуть, — я всё же листки взял. Чем бы дитя ни тешилось.

Однако, вопреки ожиданиям, это оказались не тесты, а рисунки. Обычные карандашные наброски боевого корабля. Хм, любопытно.

— Ну, что скажешь? — поинтересовался Светлов через минуту.

Закончив разглядывать художества неведомого рисовальщика, я гневно засопел, едва не отшвырнув дурацкие картинки.

— Гоните этого бракодела нафиг! Какие ещё противоторпедные були?! Он что, со своей жены рисовал?! Так сам виноват, нечего было на свиноматке жениться! А линия форштевня… Да пусть себе такой шнобель намалюет, Пикассо недоделанный!

Забрав рисунки, Светлов чуть заметно улыбнулся.

— Не сердись, считай это дружеским шаржем.

— За такие шаржи в приличном обществе глаза выцарапывают, между прочим! — буркнул я, с намеком уставившись на свои короткие ноготки. Блин, могли бы и маникюром снабдить. С заточкой. И алмазным напылением.

Убрав наконец мерзкие карикатурки в портфель, Светлов как-то подобрался.

— Ладно, давай поговорим серьезно.

— Можно подумать, я шутил, в смысле шутила, — фыркнул я. — Только скажите для начала, хоть где мы находимся.

— Специальный научно-исследовательский центр нетрадиционной медицины и океанологии при Международной Коллегии ООН по морским ресурсам, — с готовностью объяснил Светлов.

Переварив эту лютую тарабарщину, я с некоторым сочувствием поинтересовался:

— Не устали?

— В каком смысле?

— Ну, каждый раз вот так представляться: «я такой-то, работаю в бла-бла при бла-бла по бла-бла»

— Так я здесь не работаю.

— Как это?

— Меня вызвали после того, как ты отказалась общаться, начав выражаться исключительно русским матом.

— Так уж и исключительно. Подумаешь, послал пару самых настойчивых…

Но тут до меня полностью дошел смысл сказанного.

— Стойте, вы сказали «вызвали»? Вас что, специально с русской базы выдернули? Ради меня?!

— Ради тебя, — спокойно подтвердил Светлов.

Ничего себе! Я ошеломленно взлохматил челку, подозрительно сощурившись.

— А-аа… э-ээ… я что, принцесса какая? Или там, ну… — неопределенно помахал руками, — наследница, избранница?

— Нет, просто вас очень мало.

— «Нас»?

— Давай, я лучше начну с самого начала.

Чуть подумав, я пожал плечами. Сначала, так сначала. Даже если он со времен сотворения Мира начнет, делать-то один фиг нечего. И, поудобнее устроившись в залежах одеяла, величественно кивнул:

— Вещайте.

Светлов принялся рассказывать. Да такое, что у меня глаза на лоб полезли и захотелось вызвать уже не психолога, а психиатра. Не себе, ему.

2012 год, декабрь. Конец света, что так усиленно предсказывали, здесь-таки наступил. Правда, ограниченно. Неизвестный катаклизм вызвал к жизни демонов, самых натуральных, из глубин океана поднимались разнообразные инфернальные сущности и нападали на корабли, нефтяные платформы, прибрежные города… в общем, хаос и паника — это ещё очень мягкое определение произошедшего. Но вскоре, видимо в качестве ответной меры, среди людей начали появляться борцы со злом. В смысле, борцуньи. Или борцыцы? А, блин, короче, Девочки В Матросках. Канмусу. Которые могли вполне успешно бороться с морскими гадами при помощи какой-то там магии, поскольку были не просто девочками, а… та-дам!… боевыми кораблями в человеческом обличье!

Подобрав отпавшую во время столь занимательного рассказа челюсть, я затряс головой.

— Это розыгрыш, да? Все эти демоны, канмусы и прочая мистика?

Вместо ответа, Светлов протянул мне планшет с запущенным видеофайлом, спокойно заметив:

— Эта мистика уже который год воюет.

Тварей я узнал мгновенно — будто бы смолой облитые черные лоснящиеся тела, безглазые акульи головы, усеянные треугольными зубами пасти. Тьфу, мер-рзость! Интересней были их противники — тройка скользивших по воде, словно конькобежцы по льду, девчонок в темно-зеленых гидрокомбинезонах. Вообще, их можно было бы принять за отчаянных серфингисток, если бы у каждой за спиной не топорщилось что-то вроде помеси рюкзака с паровой машиной, а талию не обхватывал широченный металлический пояс, от которого отходили заставленные крохотными орудийными башнями пилоны. Причем если сами башни смотрелись игрушечными, то вот столбы воды от выпущенных ими снарядов выглядели очень даже натурально. Как от фугаса миллиметров этак в сто сорок.

— Стойте, но этих тварей даже ракето-торпеды не брали! — я аж подпрыгнул, вспомнив, как впустую уходили выстрелы РБУ.

— Да, обычное оружие против Глубинных бесполезно, — кивнул Светлов.

— Хм, а атомное?

— Глубинных тысячи. Возможно, мы их уничтожим, закидав океаны ядерными зарядами, но что потом? Всем человечеством эмигрировать на другую планету?

— Тоже верно.

Тьфу, блин! Я что всерьёз обсуждаю эту муть? Демоны, канмусы… Но ведь Светлов убийственно серьезен. Да и ролик никак монтажом не выглядит. Вот уж не знаю, почему, но я абсолютно убежден, что это запись реального боя.

Снова запустив воспроизведение и внимательнее присмотревшись к «серфингисткам», я на автомате пробормотал:

— Неплохо идут, но маловато их против такой стаи.

— Почему? — прищурился Светлов.

— Так это же легкие крейсера, класс «Нагара» или «Сёндай».

— Думаешь? — Светлов с демонстративным сомнением потер подбородок.

Я досадливо отмахнулся:

— Да что тут думать! Полуоткрытые одноорудийные башни, четыре двухтрубных торпедных аппарата… Хотя… может и «Кума».

— Да, ты права, может и «Кума», — весь разулыбавшийся Светлов разве что руки довольно не потирал.

— Постойте, — опешил я, пораженный внезапной догадкой. — Вы что, хотите сказать, что я тоже этот, как его, канумус?!

— Канмусу, — поправил он. — Дева Флота, воплощение боевого корабля.

Я открыл рот. Безмолвно пошевелил губами. Закрыл. И, опустив глаза, молча поскреб пальцем ту самую нашивку «Петр Великий» у себя на груди.

Светлов кивнул:

— Да. Конкретно ты — воплощение тяжелого ракетного крейсера «Пётр Великий», погибшего в бою.

— Не было боя, — буркнул я, отворачиваясь. — Эти твари меня просто сожрали. То есть, не меня а… И вообще, откуда такая уверенность, что я — это я. Что не просто школьница чокнутая, а этот ваш «Пётр Великий»? Я же не помню нифига!

— Частичная амнезия — это обычный случай, память корабля накладывается на память ребенка и некоторые разделы словно замещаются.

— А родители? Почему их не помню? Семья, школа, друзья, коллеги? Кем я вообще был, была?

— Родных у тебя нет. — Светлов, коснулся планшета, открывая на нем какой-то файл, и зачитал: — Мѝлица Пѐтрович, шестнадцать лет, сирота, находилась на государственном обеспечении.

— О как. — Я притих. С одной стороны даже удобно — ни родных, ни близких, не будут чужие люди лезть ко мне, причитая: «Милая, ну как же так, я же твоя мама-папа…», а с другой, ну бы нафиг такое «удобство».

Невольно поёжившись, тряхнул головой, прогоняя какую-то сосущую пустоту внутри.

— Ладно, и что со мной будет дальше? Раз все вокруг прыгают, значит, на меня есть определенные планы, ведь так?

— Канмусу служат в Объединённом флоте ООН, защищая человечество. Прости за пафос, но в данный момент вы — наша единственная надежда.

Я в который уже раз за сегодня разинул рот, не зная что сказать.

— Знаете, в таком случае, вы стопроцентно ошиблись. Вот ни капли не горю желанием жизнь молодую на алтарь положить.

Нет, я всё понимаю. И даже готов сражаться. Вот только за что-нибудь конкретное. За свою семью, за свой дом, за свой город, за свою страну, наконец! Но никак не за абстрактное Человечество. В гробу я его видал. Рядом с общечеловеческими ценностями.

Светлов вздохнул.

— Прости, но по большому счету выбора у тебя уже нет.

— Заставите? — бросив на него мрачный взгляд, поинтересовался я. — Типа, кто не с нами, с тем разговор у стенки?

— Послушай, Петра…

— Да какая я вам «Петра»?!

— Тогда как прикажешь к тебе обращаться?

— Э-ээ… — тут я завис. А действительно? «Девочка Петя» звучит откровенно педерастически, «Милиция Петрович» так вообще за гранью разума…

Покрутив в голове разные варианты, но так ничего и не придумав, нехотя буркнул:

— Ладно, черт с вами, пусть будет Петра.

— Так вот, Петра, силой тебя никто заставлять не будет, ты сама не сможешь жить без моря.

— Ха, — я состроил самую скептичную мину, какую только смог. Море… Пф! Мне и в ванной воды хватит.

— Не сможешь, поверь. — Светлов поморщился, явно вспомнив нечто малоприятное. — Прецеденты… были. И весьма печальные.

— А всё же, если откажусь?

— Если откажешься, отправишься в детдом.

— Поня-ятно.

Ну да, а чего ещё я ожидал? Кому нужна шестнадцатилетняя сирота с поехавшей крышей? Определят в детдом до восемнадцати, а потом просто на улицу выпнут.

— Ладно, кнут вы мне продемонстрировали, теперь давайте пряник.

— Извини, на Светлой Стороне печенек не дают, — развёл руками Светлов.

У меня брови уехали куда-то под челку.

— Что, совсем?!

— Ты же сама просила откровенно.

Я даже как-то растерялся. Это же вообще не по правилам! Попугали, понятно, теперь должны пообещать всё на свете: саблю, буденовку, велосипед и настоящую собаку. Или денег, хотя бы.

— Стойте, но если я соглашусь, меня же куда-то зачислят, на довольствие там поставят… Или что, прям как в японских мультиках? Выдадут матроску, микроюбку, полосатые трусики, и пошлют нести возмездие во имя Луны? Кстати, а черенком от лопаты хоть снабдят? Или придётся добывать в бою? С двумя другими неудачницами?

Светлов устало закатил глаза.

— Ох, и язва же ты, Петра.

— Давайте без комплиментов, я ещё маленькая.

— Да уж… — он помассировал переносицу. — У тебя будет стандартный контракт с Объединенным флотом ООН на пять лет.

— А потом, по окончании?

Тут взгляд Светлова впервые за весь разговор чуть вильнул.

— Понимаешь, Девы Флота появились не так уж давно, и… — он замолк, словно подбирая слова.

— Проще говоря, мы — есть, мы — надежда Человечества, но что с нами делать — никто не знает, — догадался я.

— Поверь, над этим работают лучшие ученые. И не только физики с математиками, но и психологи, социологи…

— Евге-ений Викторович, — укоризненно протянул я. — Мы же договорились, откровенно.

Светлов снова вздохнул:

— Скорее всего, тебе предложат продлить контракт.

— Угу, и очень убедительно предложат. — Здесь уж догадаться было совсем нетрудно.

— Петра, над этим действительно работают. А пять лет — срок немалый. Да и куда ты пойдешь на гражданке? Без профессии, без образования…

— Ладно, ладно, я понял. В смысле, поняла. То есть… А, блин! Слушайте, если я — боевой корабль, то какого хрена у меня вот эти вот, типа главные калибры? — я раздраженно похлопал себя по груди, затем, оттянув ворот, заглянул под пижаму, скривился. — Хотя тут и до калибров ещё расти и расти.

— Петра, все канмусу — девушки, потому что только женщина может принять в себя другую жизнь. Это закон природы.

Ну да, конечно, куда нам против природы. Зло фыркнув, я демонстративно закутался в одеяло и снова притянул колени к груди, устроив на них подбородок. Надо подумать. Хотя… тут думай, не думай, а деваться-то и некуда. Или в армию, или в детдом. Офигительный выбор!

Тяжело вздохнув, почесал нос о коленку, скосил глаза на терпеливо ожидающего Светлова, чуть отстраненно подытожил:

— Значит, я — Петра, Дева Флота, воплощение тяжелого ракетного крейсера «Пётр Великий»?

Тот лишь молча кивнул.

— Последняя надежда человечества?

Ещё один молчаливый кивок.

Я с минуту помолчал, окончательно утрамбовывая в голове мысль, что отныне я не взрослый мужик, а сопливая корабледевочка… и выдохнул:

— Пи*дец.

Ну а что ещё тут скажешь?

***

Полноватый чиновник в безупречном деловом костюме закончил просматривать украшенные целой коллекцией грифов секретности документы и, чуть ослабив галстук, раздраженно бросил папку на стол, потянувшись к графину с минералкой.

— Чёрт знает что! Тяжелый ракетный крейсер! Ракетный! Да ещё с замашками флагмана! Ну и куда нам её девать?

— А почему, собственно, мы должны что-то решать? — словно бы ни к кому не обращаясь, произнес сидящий слева от него мужчина, складывая пальцы домиком. — Отправим её в школу общим порядком, а там пусть кадровое управление Флота голову ломает.

— Хм…? — полноватый задумчиво сдвинул брови.

— Действительно, мы же не обязаны давать рекомендации о применении каждой Девы. В конце концов, это просто не наш профиль! — торопливо поддержал Левого сидящий справа.

Полноватый побарабанил пальцами по столу, демонстрируя ещё более глубокие раздумья и начальственную озабоченность, поиграл бровями.

— На Окинаву?

— Именно, сэр. Как говорят те же русские… — Левый слегка улыбнулся и, старательно проговаривая буквы чужого языка, процитировал: — З глас долои, из сьердьца вон.