Перерождение Культиватора: Затухающие угли

Глава 2

Утренний ветер тихо скользил по рисовым террасам, заставляя блестящие капли росы дрожать на тонких стеблях. В деревне Танцзянь просыпались медленно, точно старая, скрипучая мельница: одни разводили дым из печей, другие отправлялись на поля, третьи сгибались над котлами с травами.

Танцзянь никогда не был великим местом. Это была крохотная деревня на границе лесов и гор, известная лишь скромными урожаями духовного риса и горсткой травников. Здесь не рождались мастера Золотого Ядра, не ковались легенды, которые передавались бы в песнях. Но всё же здесь жила тёплая, выстраданная жизнью простота.

В центре деревни возвышался старый колокол. Говорили, что его установил основатель Танцзяня — Тан Чжэн, первый староста, человек с железной волей и добрым сердцем. Он оставил после себя лишь одну линию потомков — семью Тан, к которой и принадлежал Тан Фэн.

Тан Фэн родился как внук Тан Чжэна. Его детство прошло под шелест ветра в рисовых террасах и под рассказы о «великих героях за горами». С малых лет он мечтал не о спокойной жизни старосты, а о дальних дорогах и великих чудесах.

В восемнадцать лет он покинул Танцзянь. Стал бродячим культиватором. Путешествовал между кланами, заходил на окраины сект, наблюдал великие турниры, учился у случайных стариков и собирал обрывки техник.

Он жил так двадцать лет. Видел огненные небеса над крепостями, слышал пение мечей в лунных долинах, пробирался через туманные болота, где светились странные духи. Он ел вместе с нищими странниками и пил вино с гордыми мастерами. Но при всём этом, Тан Фэн никогда не прорвался выше второго уровня Основания Духа. Его талант был посредственным, а ресурсов всегда не хватало. Он возвращался в деревню с телом, закалённым ветром и долгими битвами с бродячими зверями, но без настоящей славы.

В тридцать восемь лет он вернулся. Его отец, тогдашний староста, был уже при смерти. Деревенский совет, в котором сидели старейшие семьи — Лянь, Сун и Минь — единогласно выбрали Тан Фэна новым старостой. Ему доверяли, ведь он всё же был внуком основателя и за эти годы сохранил прямой, спокойный взгляд.

Он женился на девушке из соседней деревни у подножья гор. Она была тиха, но обладала светлой, ясной улыбкой. Вместе они прожили двадцать лет, и у них родился сын. Но счастье оказалось хрупким: жена умерла от болезни, так и не увидев, как их сын станет взрослым мужчиной.

Сын же, взяв в себя отцовский дух странствий, в двадцать лет покинул деревню, оставив старика наедине с воспоминаниями. Прошёл год — и он вернулся. На руках держал маленького ребёнка. Его звали Тан Юнь. Молодой мужчина оставил внука на руках у Тан Фэна и снова исчез за горизонтом, не оставив ни писем, ни вестей.

Так Тан Фэн остался с Тан Юнем — последней ниточкой крови, последним смыслом, что держал его в этой жизни. Он не роптал и не сетовал. В душе у него всегда оставалась тень тех лет скитаний, но теперь вся его сила и внимание были отданы воспитанию мальчика и заботе о деревне.

Жизнь в Танцзяне шла, как мутный ручей. Семья Лянь добывала древесину, ремонтировала дома и строила дамбы для оросительных каналов. Семья Сун собирала горные травы, из которых варили горькие отвары и простые пилюли. Семья Минь держала ульи с духовными пчёлами и снабжала деревню медом, который помогал зимой. Были также небольшие семьи, что выращивали лунные бобы и пестрые тыквы, собирали лесные грибы или ухаживали за небольшими садами.

Каждый житель старался укреплять тело, мечтая пройти хотя бы первую стадию Закалки тела, чтобы стать крепче и жить дольше. Но из-за скудных ресурсов мало кто поднимался выше. Редкие травы, духовный рис — всё это сразу забирал клан Ван, оставляя крохи.

После смерти жены Тан Фэн окончательно отказался от путешествий. Он стал кротким и заботливым старостой, известным своей добротой и редкой твердостью духа, когда речь заходила о защите урожая. Люди уважали его, но всё чаще за спиной шептались, что деревня слабеет, а налоги растут.

Теперь, когда ему было уже восемьдесят, тело постепенно сдавалось. Ци истончалась, а меридианы обрастали застоями. Но Тан Фэн продолжал вставать с рассветом, проверять поля и смотреть, как Тан Юнь учится ставить силки на духовных кроликов или собирать коренья.

В тот день, когда я очнулся в его теле, я почувствовал все трещины его души. В каждом суставе отзывались годы скитаний и неудач. В каждом вдохе — тёплая память о жене и сыне. В каждом взгляде на Тан Юня — горькая смесь надежды и страха.

Этот старик не был воином. Он был путешественником, который слишком рано сложил крылья. Он был мужем и отцом, который потерял всех, кроме одного внука.

Но теперь его тело стало сосудом для моей души. Души, которая жила в другом, далёком и куда более жестоком мире. Я чувствовал, как две личности сталкиваются внутри, как старые, мягкие корни Тан Фэна борются с моими острыми, холодными ветвями.

Я посмотрел на рисовые поля. На террасы, на дымящиеся крыши, на детей, играющих у ручья. Я слышал далёкие крики старух, зовущих скот обратно в хлева. Всё это казалось мне одновременно хрупким и прекрасным, но вместе с тем — безнадёжно слабым.

Я провёл ладонью по старым записям деревни, которые хранились в хижине. Там были имена семей, урожаи прошлых лет, расписания дежурств на каналах. В этих листах было всё: забота, кропотливый труд, страх перед кланом Ван, горькая гордость.

«Ты, старик, хотел лишь дожить до конца своих дней в тени этого колокола. Но теперь здесь буду я. И я не намерен гнуться.»

Я сжал пальцы.

«Ты дал мне своё тело и оставил мне последнюю искру. Я превращу её в огонь.»

Вечером, сидя на лавке у колокола, я смотрел на закат. Слышался лёгкий плеск воды из оросительных каналов, запах дыма и варёных трав наполнял воздух. Тан Юнь носился по двору, пытаясь поймать пеструю курицу.

Я медленно прикрыл глаза.

«Сначала — восстановить тело. Затем — пробудить людей. А потом…»

Я улыбнулся.

«Пусть весь этот хрупкий мир почувствует, что значит встретить того, кто вернулся за своей судьбой.»

Вечернее небо медленно темнело, и над рисовыми полями зажигались первые звёзды. Воздух становился прохладным, пахнущим свежей землёй и дымом из кухонь.

Я сидел у колокола, положив ладонь на колено, чувствуя слабую пульсацию ци в груди. Рядом, на деревянной ступеньке, устроился Тан Юнь. Он молча грыз сушёный корень, время от времени бросая на меня задумчивые взгляды.

— Дедушка… — наконец произнёс он, колеблясь. — А почему у тебя внутри… такая странная энергия? Когда я касаюсь твоей спины, она словно бежит и прячется.

Я слегка улыбнулся.

— Потому что моё тело долго шло по пути культивации… но в нём остались старые раны.

Он нахмурился.

— А можно мне тоже научиться? Чтобы стать сильнее? Чтобы потом… защитить деревню?

Я посмотрел на него, в глазах которого отражались отблески звёзд. В этом взгляде была наивность, но под ней прятался зачаток чего-то большего.

— Знаешь, Юнь, путь культивации — это не просто тренировка мышц или бег по полям. Это как выращивать рис: сначала нужно подготовить землю, очистить от камней, сделать каналы. Только тогда можно сеять.

Он кивнул, крепко сжимая корень.

— И что значит подготовить землю?

Я медленно положил руку ему на плечо.

— Для нас, людей, земля — это тело. Сначала нужно укрепить кожу, чтобы тебя не резал первый же нож или коготь зверя. Потом нужно сделать мышцы крепкими, чтобы не падать после каждого удара. Дальше укрепляешь кости, чтобы тело держало силу, как крепкая дамба держит воду.

— А дальше? — глаза мальчика расширились, он едва дышал.

— Дальше идёт очистка органов, — продолжил я мягко. — Чтобы кровь и дыхание были чистыми, как горный ручей. Потом нужно подготовить меридианы — это как оросительные каналы на рисовых полях. Если они слабые, энергия прорвёт их и уничтожит тебя изнутри.

Он моргнул, переваривая.

— Значит, это всё… как забота о полях.

— Именно. — Я слегка сжал его плечо. — Если тело не подготовить, попытка работать с ци разрушит тебя. Только после полной подготовки можно втягивать внешнюю энергию: из воздуха, земли, растений. Это уже следующий этап.

— Конденсация ци? — осторожно спросил он, вспоминая слухи.

Я кивнул.

— Да. Когда тело готово, ты начинаешь впитывать энергию вокруг. Ты учишься хранить её внутри, в центре — мы называем его даньтянь. Чем больше ты её накапливаешь, тем крепче становишься. Это как если бы ты собрал воду в большом резервуаре: можно поливать поля, можно тушить пожар, можно отбиваться от врагов.

— А ты… ты дошёл до этого? — его голос дрогнул.

Я на мгновение прикрыл глаза. Внутри почувствовал болезненный отклик, как от старой трещины в керамическом горшке.

— Я прошёл этот путь. Даже поднялся ещё выше, дошёл до первого уровня Основания Духа. Это когда ты уже формируешь своё духовное зерно, начинаешь слышать мир вокруг иначе. Слышишь дыхание ветра, мерцание огня. Но я был слишком тороплив, хотел прорваться выше… и получил рану, которая чуть не забрала мою жизнь.

Тан Юнь тихо замолчал. Потом поднял глаза, полные робкой решимости.

— Я всё равно хочу учиться. Даже если это больно. Даже если долго.

Я смотрел на него долго, чувствуя, как внутри медленно теплеет.

— Хорошо. Но мы начнём медленно. Завтра с рассветом ты поможешь мне собирать травы. Будем укреплять твоё тело, как мы укрепляем дамбы перед дождём. А потом я научу тебя чувствовать первую волну ци.

Он резко выпрямился, сжав кулаки.

— Да, дедушка!

Я усмехнулся, похлопав его по плечу.

— Только запомни: на этом пути нельзя спешить. Как только начнёшь торопиться, можешь потерять всё.

Он кивнул, и в этот миг в его глазах загорелся настоящий свет. Я почувствовал лёгкий отклик даже в своих трещиноватых меридианах. Может быть, именно через него мне удастся вернуть себе былую силу… и заодно дать деревне шанс на новую судьбу.

Ночь опустилась на Танцзянь, унося с собой запах варёных корней и сырой земли. Звёзды медленно двигались по небу, а я сидел в тишине, прислушиваясь к слабому биению духовного зерна внутри.

«Ты хочешь учиться…» — мысленно произнёс я, глядя в сторону спящего Тан Юня.

«Что ж. Начнём новую жатву. Но теперь сеять будем не только рис.»

Рассвет в Танцзяне всегда приходил медленно, словно стесняясь разбудить уставшую деревню. В тот день мягкий утренний туман не спешил отступать, окутывая поля и крыши влажным, молочным маревом.

Я проснулся раньше всех. Сидел на лавке у колокола, чувствуя, как слабая ци медленно прокатывается по телу. Боль в меридианах отзывалась ноющей тяжестью, но сегодня я не собирался погружаться в медитацию.

Сегодня должен был состояться совет деревни. Редкое событие, когда все старшие собираются вместе, чтобы решить, как пережить очередной год.

Вскоре у дома Тан Фэна собрались главы семей. Лянь Чжоу — глава семьи дровосеков, крепкий мужчина с широкими плечами и хриплым голосом. Его ци была стабильной, но слабой — первый уровень Конденсации ци. Ему всегда не хватало камней для прорыва, ведь почти всё отдавалось клану Ван.

Сун Мэй — глава травников. Женщина лет сорока с острым взглядом и тонкими, мозолистыми руками. Её ци колебалась чуть ровнее, она достигла второго уровня Конденсации ци, что считалось почти чудом для деревенских условий.

Минь Фу — хранитель ульев и мастер по сбору меда. Невысокий, сухой, с лицом, похожим на потрескавшуюся древесину. Его ци была более чистой, но всё равно не позволяла прорываться дальше третьего уровня.

За ними следовали несколько младших представителей других мелких семей, все на низших уровнях Закалки тела. Они больше слушали, чем говорили.

Все расселись на старых циновках в доме собраний, стены которого были украшены выцветшими свитками предков. В углу мерно потрескивал огонь в глиняной печи.

— Мы снова получили письмо от клана Ван, — начал Лянь Чжоу, стуча кулаком по колену. — В этот раз они требуют ещё больше духовного риса. Если не заплатим — заберут молодёжь и поля.

Сун Мэй тяжело вздохнула.

— Ван Жи уже приходил. У нас не осталось лишних запасов. Если мы отдадим ещё, люди не переживут зиму.

Минь Фу мрачно молчал, опустив взгляд. Он медленно теребил рукав, будто считая вышитые нити.

— Мы можем попробовать обменять часть запасов мёда и сушёных трав у кочевых торговцев, — наконец произнёс он. — Но даже так мы не наберём нужное количество духовных камней.

— У нас нет пилюль для укрепления здоровья, — подхватила Сун Мэй. — Все, что могли сделать, уходит на поддержание стариков и детей. Если люди начнут болеть, мы потеряем ещё больше рабочих рук.

Лянь Чжоу поднял голову, хмурясь.

— Если бы мы могли хотя бы укрепить уровень культивации… хоть на один уровень, можно было бы идти к соседним деревням и попытаться наладить обмен. Но без духовных камней и пилюль наши ци слабее тростников на болоте.

Я внимательно слушал, не вмешиваясь. Вместо этого я изучал каждое движение их тел, каждый взгляд. В этих людях жила странная смесь: грубая деревенская сила, привычка терпеть, и потухшая искра в глубине глаз.

«Все главы на уровне Конденсации ци, — отметил я про себя. — При нормальных условиях они могли бы стать опорой деревни, настоящей стеной. Но сейчас их ци голодна, изломана, как старый плуг без запчастей.»

Я скользнул взглядом по рукам Лянь Чжоу: набухшие суставы, толстые жилы. Он мог бы сражаться на равных с низшими культиваторами, если бы не постоянный дефицит энергии.

Сун Мэй, с её ровным дыханием и пронзительным взглядом, могла бы стать прекрасным боевым лекарем или алхимиком, если бы имела доступ к чистым травам и свиткам.

Минь Фу — его ядро ци было более целостным, чем у других. В нём чувствовалась природная выдержка, словно медленно текущий мёд.

— Если ничего не сделать, клан Ван придёт за нашими детьми, — глухо произнесла Сун Мэй, сжав пальцы. — Может быть, стоит просить помощи у соседних кланов?

— Просить? — Лянь Чжоу рассмеялся глухим, надломленным смехом. — У кого? Все так же под властью Ван. Если кто-то попытается помочь, сам станет следующей жертвой.

Повисла тишина, как удушливый туман.

Я наконец заговорил.

— Вы все говорите о выживании. Но забыли, что сила — это не милостыня, которую выдают кланам. Её нужно взять самим.

Все посмотрели на меня, как на безумца. Даже Тан Юнь, сидящий у двери, широко открыл глаза.

— Староста… — медленно начал Минь Фу, — мы… мы знаем, что ты силён, но в нашем положении…

Я поднял руку, останавливая его.

— Я не говорю, что мы сможем завтра пойти и раздавить клан Ван. Но если мы не начнём меняться, то останемся скотами на убой. Вы же культиваторы, хоть и низших уровней. Ваши тела знают, как двигаться, как втягивать энергию, как чувствовать ветер и землю. Просто вы забыли, что такое жажда силы.

Лянь Чжоу нахмурился, но не стал спорить. Сун Мэй отвела взгляд, пальцы дрогнули. Минь Фу закрыл глаза, будто услышал что-то неприятное, но в уголках его губ мелькнуло странное напряжение, как если бы он пытался скрыть согласие.

— Если хотите, чтобы ваши семьи выжили, — продолжил я тихо, — начните снова учиться. Начните восстанавливать то, что разрушили налоги и страх. Я помогу вам укрепить базы, научу, как экономить ци, как готовить простые отвары для очищения меридианов. Это займёт время. Но даже малый рост даст нам шанс.

Тишина в комнате напоминала стоячее болото. Тан Юнь не двигался, зажав в руках старый деревянный амулет.

Потом Сун Мэй подняла глаза. В них горел тусклый, но живой свет.

— Если ты поведёшь… я пойду.

Минь Фу медленно кивнул.

— Лучше попытаться умереть стоя, чем гнить на коленях.

Лянь Чжоу выдохнул и ударил кулаком по ладони.

— Чёрт с ним. Если мы всё равно умрём, пусть это будет с мечом в руках.

Я улыбнулся. Внутри почувствовал, как слабая ци внутри грудной клетки слегка дрогнула, словно приветствуя первую искру.

— Тогда завтра на рассвете мы начнём. Вы все придёте ко мне. А теперь идите к своим семьям. Пусть готовятся.

Когда все ушли, я остался сидеть у колокола. Ночь медленно расползалась по тропинкам между домами, а где-то вдали тихо звенели колокольчики духовных коз.

Я посмотрел на звёзды.

«Пусть мало. Пусть медленно. Но зерно посеяно. Теперь оно прорастёт — и пусть потом пылает.»

Я закрыл глаза и медленно вдохнул, чувствуя, как ци течёт, хоть и с болью.

«Начало положено.»