Падение Империи

Глава 23. Скулящая Смерть

Единственным источником света, в этой небольшой комнатке, которую легче было окрестить коморкой, в дворцовой библиотеке, являлся масленый фонарь. Свет его отгонял тени и озарял всю комнатку. Лайану много места и не нужно было, взяв пару старых дневников из личной библиотеки отца, он заперся в помещении, метр на метр, и чувствовал себя в относительной безопасности, пусть и воздух здесь был затхлый и неприятный.

Подумав об отце, юный Кон-Итьен взглотнул противный комок, подошедший к горлу, вставший под ложечкой. Уже, какой день, он спит и видит его окровавленное тело, и каждый день ему кажется, что вот-вот, всё это окажется страшным сном, просыпаясь, он видит смерть и разруху. «Отец не допустил бы такого» думал он «Я не могу подвести его» Позволить себе страдать и жалеть себя, он ни как не мог. Он — государь, а значит, пока он не разберётся со всеми проблемами, не видать ему отдыха, разве что, на том свете.

Фаил Акар, он же Кеван Кон-Итьен, его дядя, выдал ему план, как подорвать позиции врага, рискованный, как раз для такого лихого рубаки. Император всячески его будет поддерживать. Если конечно, Кеван или Фаил, боги не разберут, не начнёт претендовать на Сапфировый Трон. Ещё одной междоусобицы ему не надо.

Размяв шею, Лайан открыл один из денников. Хорошая кожаная обложка на ремешке и плотное количество исписанных страниц говорило о том, что его вели с особой тщательностью. Ремешок был отстегнут и дневник открыт. На его корке было написано: «Собственность Ричарда Пятого Кон-Итьена»

***

Пять сотен лет тому назад. Шестая эра. Двадцатый год.

Месяц Пролитой Крови. Кавутен. 4 число.

Проклятая болезнь забрала почти три миллиона жизней, заберёт ещё, если не придать столицу огню, чтобы сжечь каждого зараженного, который может стать причиной ещё миллионов смертей. Я приказал запереть дворец и никого не впускать. Уже никого не осталось. Вчера умерла Авалина, благо наши дети сейчас в Джейстене. Я до сих пор слышу её стоны, как она просит покончить с её мучениями. Проклятая Скулящая Смерть сжигает нас изнутри, перед этим занеся гной в наши тела. Любой заражённый худеет до катастрофических видов. Кожа да кости. Затем, начинает процесс гниения, блохи стаями, тучами спрыгивают с одного тела на другое. Моя дорогая Авалина, ей хватило мужества, чтобы покончить со всем этим, она сбросилась с балкона на ещё горящее пепелище. Моя дорогая Авалина, до сих пор слышу её голос. Её стон. Как они скулит.

Боги, говорили же мне, не ходи среди толп, заразишься. Проклятые блохи. Сначала чесался как пес, потом, умываясь в бадье, обнаружил раны и наросты на спине. Как же больно, до сих пор слышу их стоны. Слышу, как они скулят (Дальше что-то написано неразборчивым почерком, из которого, Лайан понял лишь несколько слов)

Лучше… чем… так….

Придворные лекари шарахались, когда видели мои раны и наросты. В них скапливался гной, и только маг, обжигая их, давал мне ещё немного времени. Такие громкие стоны, никогда не слышал, чтобы люди так стонали, даже во время битвы, отрубленная конечность кажется манной небесной, как же страшно умирать, превращаясь в ходячего трупа. Стоны, проклятые стоны! Они ни как не перестанут скулить, я и сам скулю, как бешенный пёс.

(Несколько страниц исчерканы большими буквами)

НЕ МОГУ СЛУШАТЬ СТОНЫ, НЕ МОГУ СЛУШАТЬ КАК ОНИ СКУЛЯТ

Вскоре всю, зараженную, ратсреклятую столицу придадут огню, замуруют остатки, и построят новый Кинхарт. Припоминаю поход в лазарет, неделю назад, это была точка невозврата. Мать склонилась над тем, что осталось от её дочки. Некогда белые кудри, наверняка веселой и азарной девочки, стали седыми и ломкими, как солома. Румяная кожа превратилась в бледную плёнку, прилипшую к её маленьким ребрам, глазницы и щёки впали, облепляя череп. Мать кричала, трясла труп дочери, сама медленно и мучительно умирая, каждый раз отхаркиваясь кровью. Они скулят и плачут.

Какой час я пишу это? Но наконец-то, дым над гаванью начал виться клубами и вскоре благодатный огонь, повелеваемый Келтриком, поглотить всё это безумие. Брошенные телеги, кареты, всё это служило баррикадами на улицах, порт же был затоплен кораблями и лодками, паруса которых охватывались огнём. Я всегда думал, что Кинхарт погубит нарушение Пакта Проклятых, или возвращение Драконов из Рок’Яндара. А нас погубила чума и проклятые зараженные пшено и зерно, которые подавались к каждому столу. Проклятые блохи заразились от нас, заражая всех оставшихся.

Дворец заполняет дым. Треск и жар огня всё ближе. Наконец-то я уйду к праотцам, к моей Авалине, и эти растреклятые стоны и скул наконец-то затихнут. Знай, читающий это, я Ричард Пятый Кон-Итьен, придал Кинхарт, очаг Скулящей Смерти, огню, ибо не было другого выхода.

Лайан закрыл дневник трясущимися руками. Вытерев холодный пот со лба и тяжело задышал. Всё описанные стояло перед его глазами, мелькая и вспыхивая, словно искра. Юный император огляделся, тени неприятно следили за ним, отгоняемые светом фонаря. Взглотнув, он отложил первый дневник и принялся читать второй, менее опрятный и сохранившийся не так хорошо, как предыдущий. Эта книжица имела чёрную обложку, с веревочкой, в виде закладки. Состояла она всего лишь из пяти страниц, который были безжалостно помяты и испорчены. Некоторые записи тщательно перечёркнуты, будто-то кто-то нарочно перечеркнул их, превратив в сплошную чернильную линию.

… число… Месяца Пролитой Крови

«Сидеть здесь — кара богов за то, что мы так грешны. Это они наслали на нас Скулящую Смерть, так они показывают, что недовольны нами»

Моя дорогая сестра так говорит. Сядет у алтаря, подогнёт коленки и качается.

Так страшно, вчера ночью слышала крики, скул и стоны, Ричард говорил мне уехать в Джейстен, но я умолчала, скрыла свои нарывы на груди.

Кажется, он догадывается. Он прекрасно знает, почему я ночую не с ним. Ему всё хуже, он, да и я, чего скрывать, сегодня за обедом, когда ели фазана, оба откашлялись кровью.

Сплошная чёрная и жирная черта перечеркивает запись. Лайан зло провёл пальцем по ней.

За что всё это? Моя семья этого не заслужила, Ричард не заслужил такой участи, я не заслужила такой ужасной смерти! Я не хочу умирать, не хочу!

Очередная черта. Юный император не мог сдержать злости, странный шорох за спиной как бы поддерживал его гнев. Все листы были испоганены, небрежно расчеркнуты, нарочно оставляя только те записи, в которых императрица Авалина, жена Ричарда пишет о своих страданиях, сердце подсказывало императору, что в этих заметках будет что-то стоящее и проливающее свет на ситуацию с чумой.

— Что же ты скрыл негодяй, проклятый лиходей? — юноша почесал затылок, за отсутствием бороды и решился рискнуть. Найдя в библиотеке пару свечей, он вновь заперся в каморке и с предельной аккуратностью поднёс лист дневника к горящей свече, проводя рядом с огоньком зачёркнутый участок. Всё началось проясняться, хоть и трудно было разобраться в этих письменах. Лайан сумел переписать всё на черновой лист.

Теперь я всё знаю. Проклятые эш'хайгарцы! Сожри и перевари их дракон! Они поставили нам зерно и пшено, тайком напав на караваны Карден-Холла! Они захватили их, обратили в своих слуг и направили их в Кинхарт. Ричард всегда считал, что я скорее от стыда сгорю, чем подслушаю чей-то тайный разговор. Что мне терять? Я — умирающая императрица, гниющая заживо!

Это магическая чума. Не такая как Драконья Проказа, Холера, или Юстицианская чума, нет, это не природная зараза или болезнь, которую можно вылечить средствами той же природы. Магия вытесняет магию. Это, проклятая чума, картечь, действующая медленнее черепахи.

Втайне от мужа-императора, я ходила по улицам, замаскировавшись конечно. Я слышала, что говорит эта проклятая чернь. Молвят, вот, пойдём на поклон к некромантам Эш’Хайгара, вот они нас и вылечат, свернут всё на круги своя, а что император, он и так не жилец. ДА КАК ОНИ СМЕЮТ?! Он защищает их, верит в то, что народ не оставит его в такой трудный час, а на самом деле, они — непослушное скот, а в стаде, непослушный скот принято резать!

Наверное, я должна сказать спасибо эш’хайгарцам за то, что они создали чуму, которая убивает, пусть медленно и мучительно, за то, я не стану ходячей упырицей. Эта мысль страшит меня, но в то же время утешает. Странно, чувствовать, как смерть шагает рядом. Иногда я вижу её. В чёрной рясе, с чёрными кудрями, иногда она приходит и говорит. Иногда просто смотрит. Сегодня ночью она вновь пришла и сказала, что завтра придёт в последний раз, поскорее бы, а то, я не могу, раны слишком сильно загноились.

Лайан сравнил эти записи с предпоследними очерками Ричарда Пятого. Мысли авторов чуть разняться. Но главного это не отменяет. Чуму создало эш’хайгарцы, значит ли это, что они на пороге ещё одной войны? Император не знал. Руины Старого Кинхарта так и не были замурованы. Что если там остались крысы с блохами, что носили эту болезнь, но как они продержались там так долго? И самое главное, почему давным давно не выбежали наружу, при первой возможность вырваться на свет, любая крыса помчится быстрее турнирного жеребца. Лайан вспомнил донесение, пару недель тому назад, стражники нашли в нищем квартале старика, по описанию, все симптомы совпадали с тем, что описывалось в дневниках императоров того времени. Гнойные нарывы и раны, исхудавшие до костей тело, кожа, как пленка облепливающая кости.

«Быть может, старик шатался по подземельям? Тогда-то и подхватил заразу, а пару блох осели на стражниках»

— Магия вытесняется магией — повторил он слова древней императрицы. Схватив все документы и спрятав их в наплечной сумке, Лайан со скоростью стрелы помчался к Алкиону

Старый маг с интересом выслушал молодого государя, тщательно рассматривая каждую слова в дневниках.

— Что же, и вы, мой господин, считаете, что я, как маг, смогу найти лекарство? Мой государь, я слишком стар. Конечно, коли прикажите, я немедля начну поиски, но боюсь, они затянуться, а если они затянуться, обе стороны, вы и мятежники окажитесь в большой опасности. — Алкион всегда поддерживал императоров во всех их начинаниях, не забывая вставлять и своё мнение.

— Даже если я найду лекарство — продолжал маг — кто знает, не поздно ли будет? — он поправил свою остроконечную шляпу. Он стоял на своём, необходимо покинуть столицу с боем через гавань и сжечь столицу вместе с чумой и мятежниками. Лайан не собирался бежать. Пока есть шанс извести болезнь и проклятых предателей, он будет хвататься за него.

— Тогда я тебе приказываю, направь все свои силы и ум на то, чтобы найти это ратсреклятое лекарство! А проблему с предателями и мятежниками, предоставь мне. — сурово и жёстко сказал Лайан, ударил кулаком об стол. Старый маг ничуточки не смутился, лишь утвердительно кивнув, ответил

— Ваша воля будет исполнена, ваше императорское величество. — затем, он вновь направился в свою скромную лабораторию, которую император окрестил «мертвецкой»

Покои его усопшего отца. Отныне его покои. Здесь было не уютно. Здесь было странно. Всё напоминало о том, что Лайан не успел спасти отца. В первом бою он убил и был рад этому и слишком увлёкся, убивая Истон-Даров. Пусть он повёл в бой оставшихся солдат, чтобы обезопасить дворец, но отца он не спас.

Сняв с себя корону и всю одежду, он принялся смывать пыль и грязь, что накопилась почти за неделю. Судорожно себя осматривая, Лайан успокоился только тогда, когда не нашёл на себе ни одной внезапно появившейся раны или нарывы. Перед глазами до сих пор стояла картина, описываема в тех дневниках. Юноша кое-как унял вновь нагрянувшие боль и спазмы. Удобно устроившись в просторной бадье, которую он лично распорядился поставить в его покоях, Лайан расслабился, пусть и ненадолго, пусть завтра ему предстоит командовать штурмом гавани, сейчас он чувствовал себя куда лучше. Мать была рядом с Ричардом, Артуром и Каллиной. Сейчас, он мог позволить себе расслабиться.

***

Хэйвон чудом выжил. Жар опалил его левую ногу, почти до золотистой корочки. Почувствовав дым и жар пламени, он кое-как высвободился из огненной ловушки, в которой оказались казармы. Крики, плачь, рев, стражники мочились под себя, не в силах убежать. Их заперли, оставили умирать, загнали на убой, как свиней. Он отказывался помнить, как бросил товарищей на страшную погибель в огне, отказывался помнить, как оттолкнул друга-стражника, чтобы первым выбежать из полыхающего помещения. Сколько времени прошло? Он не знал, да и знать не хотел.

В луже грязи и воды, он сумел рассмотреть то, во что превратился. Волосы превратились в колкую солому, которая выпадала, стоило до неё дотронуться. Щеки и глазницы впали. Доспех был ему чрезмерно велик, а сам он чувствовал себя соломенкой, которая может разломиться от дуновения ветра. Он чесался. До ужаса чесался. Каждый раз он теребил зуд, до крови сдирая кожу, и лишь когда теплая кровь и плоть оставались на месте зуда, он мог улыбаться, мог, пока силы были.

Он шёл по улицам, заваленными телами, мусором, брошенными телегами и баррикадами. Шёл и плакал. Шёл и скулил от боли, вызванной гнойными нарывами и ранами. Он скулил, плакал и звал сестру, но она не отвечала, её нигде не было. Всюду были люди, и они его избегали. Они боялись его. Гнали и кричали. Хэйвон плакал и скулил. Ему хотелось умереть, ему хотелось кричать, но сил не было. Он продолжал идти и скулить, так как сил кричать и плакать, больше не было. Ноги Хэйвона подкосились, где-то на тёмной улице. Силы кричать, двигаться и плакать, вообще не было. Стражник заскулил из последних сил, этот звук, ужасный и страшный, был еле различим среди звука боёв и пожаров.