Домой решила зайти тихо, чтобы не получить порцию нравоучений. Куртку, на всякий случай сняла и спрятала в сумку. Аккуратно провернула ключ в замке, но открыть дверь не получилось. Появилась небольшая щель, через которую только мышка и проскользнёт. Надавила плечом, и в коридоре раздался скрежет, а потом забухали тяжёлые шаги. Мне всё же удалось отодвинуть то, что стояло за дверью, и я протиснулась в квартиру, а потом втащила сумку.
— Ева! — воскликнула Прасковья Дмитриевна, едва завидев меня, — ты на время смотришь? Где тебя носит?
— А меня не носит больше, — попыталась я отшутиться, — с ребятами в павильоне на гитаре играли. Я как пай-девочка уже пришла домой, а Люся осталась, — сдала я свою подружку.
Мама только руками всплеснула, а потом, разглядев мой прикид, ахнула.
— Ева, что это на тебе, ты в этом по улице гуляешь? Ты с ума сошла?
— Не на улице, была на роднике, готовилась к экзамену по физкультуре. Он вообще-то послезавтра, а я немного потеряла форму. Нужно привести себя в порядок. И в чём мне выполнять упражнения?
— Но не в этом же, — она вытянула в мою сторону обе руки.
— Какая ни есть спортивная форма, — твёрдо упёрлась я.
— А сумка? Что это за сумка? Где ты её взяла? И зачем на тренировку нужна сумка? Что у тебя там?
— О, Господи, — я закатила глаза, — полотенце там. Когда выполняешь физические упражнения, потеешь. Споласкивала лицо на роднике.
— А где ты её взяла? — с подозрением повторила она свой вопрос.
— В Ленинграде купила, в прошлом году. Забыла? Я с ней приехала. Лежала в диване, вспомнила и достала.
Прасковья Дмитриевна поморгала глазами.
— Разве это она? Ты же говорила, что её украли на тренировке.
Я хмыкнула. Но врать, так врать.
— Ничего не украли, мама, ты что-то путаешь.
— Не о том говоришь, Паша, — из-за двери появилось мужественное лицо подполковника, — некогда. Давай по существу.
Меня даже мандраж прихватил. Уже обнаружили трупы, и я что-то не учла? Но додумать не успела, так как мой взгляд упёрся в два чемодана, стоящих за дверью и сразу сообразила, что мне мешало войти.
— Чемоданы?
Я перевела взгляд на Илью Спиридоновича, потом на Прасковью Дмитриевну. Оба одеты и даже в обуви.
— А что происходит? — задала я резонный вопрос.
— Ева, — сказала мама подобревшим голосом, — пришла телеграмма из Хабаровска. Твоя бабушка попала в больницу в очень плохом состоянии. Что и как мы не знаем, но товарищ твоего отца просит срочно приехать, если мы не хотим потерять квартиру.
Я только хмыкнула. Ничего не меняется, бабушка угодила в больницу и надо полагать при смерти, а родственники переживают за жилплощадь.
— И? — спросила, так как они, переглянувшись, замолчали.
— Мы можем пробыть там недели две, а может и три. На кухне на столе оставили 150 рублей, маму Люси предупредили, и ты, если что обращайся к ней. И, пожалуйста, ни во что не ввязывайся. Домой ни кого не води. Ах да, приходил Валера, что-то про слёт говорил. Я ничего не поняла, но он сказал, завтра зайдёт, — мама прижала руки к груди, а потом расплакалась и обняла меня, — там, рядом с деньгами телефон в Хабаровске и адрес. Так, на всякий случай.
— Я всё поняла, мама. Не переживай за меня, всё будет хорошо. — И глянув на Илью Спиридоновича, спросила, — Вы вдвоём едете?
Могла и не спрашивать, и так было понятно, что бравый подполковник её одну не отпустит. И два чемодана были тому доказательством.
Он кивнул и, выпятив нижнюю губу, стал объяснять мне, что поздно гулять не нужно ввиду некоторых событий. И ещё кучу разных глупостей выдал, а то я не знаю, как готовить и как себя вести. В прошлой жизни прожила больше десяти лет отдельно от родителей и нормально себя чувствовала, а тут всего две недели. Про маньяка не сказал ни слова, но разными завуалированными словами предупреждал, чтобы не вздумала его искать самостоятельно и если что обращаться — он назвал несколько имён тех, кого я уже знала.
Резко и требовательно зазвонил телефон, и Илья Спиридонович оставив наставления, схватил трубку.
— Алло, да заказывали, да спасибо, сейчас выходим.
Он положил трубку на аппарат и тяжело вздохнув, сказал:
— Такси будет через пять минут.
Мама вновь кинулась меня обнимать и запричитала по новой.
— Паша, ну что ты как над покойником. Ева девочка взрослая, уже бандитов умудряется ловить, а ты — словно ей десять лет.
— Типун тебе на язык, — мамины слёзы мгновенно высохли, — просто она ещё не оставалась так надолго одна, а последнее время я за неё каждый день переживаю. То одно, то другое.
— Вот и прекращай, — он подхватил оба чемодана, — давай идём уже.
— Стойте, — остановила я их порыв, — куда? Бросайте чемоданы, дядя Илья, а на дорожку?
— Вот чёрт, — буркнул Илья Спиридонович, опуская чемоданы на пол, — совсем забыл. Паша, тащи сюда табуретки из кухни, а увидев, что Прасковья Дмитриевна смотрит на меня с умилением, а его совсем не слышит, сам кинулся за ними.
— Ну всё, пора, — подорвался подполковник едва присев. Открыл двери, вытолкал маму на площадку, а потом, подхватив чемоданы, ринулся следом.
Я провожать, не пошла. Опять начнёт тискать, плакать. Вполне достаточно было в коридоре. Отнесла табуретки обратно, вышла на балкон и, убедившись, что они сели в такси пошла в душ, если можно так выразиться и в очередной раз пообещала себе найти нормальную сантехнику.
Кинула сумку маньяка в кресло и обрадовано подумала, что какое-то время смогу спать голой, а то последнее время мало того, что стала не высыпаться, так ещё и сны хрень знает о чём.
Хотя, если честно признаться, спать голой в одиночестве явное извращенство.
Утро добрым не бывает. Увы, эта азбучная истина подтвердилась на следующий же день
Экзамен по иностранному языку был назначен на 10 часов, и я спокойно нежилась в постели, когда раздался требовательный звонок в дверь и, учитывая, что ближайшее время никого в доме не будет, открывать пришлось мне. Накинула халат и пошла выяснять, кому могла понадобиться в такую рань. Глянула в зеркало в коридоре и скривилась. На левой щеке след от подушки, волосы всклокоченные и если бы не кукольное личико, которое чуть скрасило вид, я бы и не стала разбираться, кто стоит за дверью, а принялась приводить себя в порядок.
Открыла и едва не обалдела, обнаружив на пороге жениха, хмурого как небо во время грозы.
— Валера? — удивлённо протянула я. — Что-то случилось? У тебя ведь поезд вечером.
Ответа не последовало и я, вздохнув, шагнула в сторону, чтобы будущий — бывший муж Бурундуковой шагнул в квартиру.
Валера продемонстрировал мне левый профиль, потом правый, словно предлагая оценить какой из них лучше и остался стоять на месте. Я нахмурила брови и спросила:
— Что?
— Вот, — Валера, продолжая демонстрировать правый профиль, вытянул руку, в которой находился сложенный лист бумаги.
— И что это? — поинтересовалась я.
Валера нетерпеливо дёрнул рукой. Вот так, ничего не объясняет, но торопит.
— Может быть, войдёшь в квартиру или так и будешь на пороге стоять? — спросила я, но жених даже не шевельнулся. Ну и что на него нашло? Я возмущённо выдернула листок и развернула. О, нет. Опять стихи?
Но в этот раз сподобился на нечто большее, чем несколько строчек. Чтоб закончить это шоу, прочитала:
'Как ты могла, как ты посмела в таком обличии прийти?
Надеть чужую маску взора, ввергая в трещину позора
Мои надежды и мечты.
Куда девались жесты речи, откуда брань коварство ложь?
И взгляд метающий картечью, давящий на грудь и на плечи,
Слова разящие как нож.
Где честь, где разум, где преданье и сердце ль прячется в тебе?
В твоей груди, в твоём сознанье, где нет и тени покаянья
К моей незыблемой судьбе.
Я не корю твою измену, я низвергаюсь в мрак теней.
Не верю, что ты не хотела, ведь ты смогла, ведь ты сумела,
Поклясться жизнею моей.
Вот что за дичь? Небось, всю ночь ваял своё произведение и меня в чём-то обвинил. Вернее Бурундуковую, потому как я ни сном, ни духом о чём тут вообще идёт речь. А этот поэт недоделанный, руки на груди сложил и в обиженку начал играть.
— И? — я вопросительно помахала листком. — Что это?
— Не отрицай, я всё видел, — не оглядываясь, выпалил он, — как ты могла?
Я потёрла лоб пальцами, потом почесала затылок. Ничего путное в голову не пришло. И как выяснить, что за клятву могла дать Ева, да ещё и поклялась его жизнью? Учитывая, что информации явно не хватало, сказала:
— Послушай Валера, у меня через полтора часа экзамен, а ты говоришь загадками. Нашёл шикарное время для этого. Давай или говори конкретно или встретимся после экзамена.
Он соизволил посмотреть мне в глаза. Побуравил с полминуты и строго спросил:
— Кто это?
И сказал это таким тоном, что я невольно оглянулась в поисках третьего лица. Никого не обнаружив, принюхалась, решив что Валерик где-то с утра или ещё с вечера наклюкался и теперь ему кто-то мерещится. Может, потому и в квартиру не заходил и старался смотреть в сторону, чтобы шлейф не потянулся за ним. И на поэзию потянуло. Ну а что. Был у меня знакомый поэт, так он на трезвую голову ничего не сочинял, отстой получался. А после пятой рюмки — что ни строчка — то шедевр.
— Валера, — я глянула на юношу с подозрением, — с тобой всё в порядке? В смысле, как себя чувствуешь?
— Не прикидывайся, Ева, — он повысил голос, — я всё видел.
— Да что ты видел? — не выдержав, тоже гаркнула в ответ. Прислушалась к своему голосу. А ведь начало получаться. Ещё немного и проявится голос Синициной.
— Я видел, как ты с ним целовалась, — выдал Валера, наклоняясь через порог.
— Что я делала? — не сразу сообразила, о чём идёт речь, и на всякий случай снова оглянулась. Нет, в квартире точно больше никого не было.
— Целовалась, — повторил жених и несколько раз моргнул, а потом добавил, — с милиционером.
Я едва не расхохоталась, но потом вспомнился вчерашний вечер. Вроде темно было, и я оглянулась по сторонам. Валерик за мной следил, что ли?
— Вчера вечером? — Улыбнулась. — Подглядывать нужно было лучше. Это был дружеский поцелуй. Мы с ним друзья, он меня провёл домой, потому что на улице уже темно было. Я и поцеловала его слегка в щёчку. Вроде спасибо сказала.
— В щёчку? — Валера нахмурил брови, вероятно пытаясь вспомнить, выглядел поцелуй дружеским или нет.
— Конечно, — подтвердила я.
— А что ты делала так поздно на улице? — его глаза прищурились.
— Променад перед сном. Последние дни готовилась к экзаменам, и уснуть не могла. Чаще бы заходил, сам бы меня проводил. А то появляешься, раз в пятилетку, а потом возмущаешься. И вообще. Мне нужно одеваться и двигать на экзамен. А если что вчера тебе показалось, надо было подойти. Или испугался милиционера?
— Я не испугался, — набычился он, — я обиделся и ушёл домой.
— Ага, — поддакнула я, — муза посетила. Побежал домой строчить стишки. А чего приходил?
Он шмыгнул носом и сделал несмелый шаг в квартиру.
— Да заходи уже, — я потянула его за ворот пиджака, и когда он оказался в коридоре, захлопнула дверь, — ну и? Зачем приходил? Сам же сказал вчера, что встретимся на перроне.
Он прокашлялся.
— Так кто это был?
— Да не бери в голову, знакомый отца. Случайно встретились, давно не виделись. Поболтали о том, о сём и он ушёл. Надо было подойти, и всё сам бы выяснил сразу.
Валера задумался, почесал макушку и неуверенно сказал:
— А мне показалось…
— Когда кажется, креститься надо. Убежал он, а теперь претензии предъявляет. А приходил то зачем? Да ещё так поздно.
— Я пришёл рано, но Прасковья Дмитриевна сказала, что тебя нет. Мы с ней чаю попили, а потом я почти два часа ждал тебя здесь, около подъезда, — он сделал паузу и опять с прищуром посмотрел на меня, помолчал и добавил, — и дождался.
— Не начинай по новой, — рыкнула я, — по пятому разу крутишь. Если только за этим пришёл, то до встречи на перроне. У меня экзамен сегодня, а ты мне настроение поднимаешь. Или ты специально? — теперь я прищурилась, — или тебя кто подослал настроение испортить, чтобы экзамен провалила? Ну-ка отвечай. — И я, сделав страшное лицо, надвинулась на жениха. А потому что нечего. Претензии он пришёл предъявлять.
Валера выпучил глаза.
— Я приходил сказать, что билет сдал. Я еду на военно-патриотический комсомольско-молодёжный слёт вместе с тобой. Приходил обрадовать, а тебя не было дома. Вот и ждал.
Я зависла. Комсомольско-молодёжный слёт на Кубу, где я должна спеть песню на французском языке для какого-то графа? Но Тория говорила, что слёт будет только летом следующего года, а к тому времени я рассчитывала как-нибудь отбрыкаться от такого сомнительного мероприятия. За целый год уж точно можно что-нибудь придумать. А уж если всё равно от поездки не отвертеться, то выучить наизусть эту чёртову песню. Правда, для этого нужно было ещё порыться в вещах Бурундуковой. Где-то ведь должна она была записать слова. Да и французский подучить, а иначе странно будет выглядеть девушка, не знающая языка и сочиняющая на нём песни. Ну и о каком слёте идёт речь? Или его решили сдвинуть на год?
Почувствовала как бросило в жар.
Осторожно поинтересовалась:
— Какой слёт, Валера? Ты ничего не путаешь? Я еду на слёт?
— Ну да. В райкоме решили тебя вписать. Как самая юная девушка, которая награждена медалью за охранение общественного порядка. Ты этого ещё не знаешь, я и приходил сообщить эту новость.
— В смысле вписать? — я совсем заблудилась. Тория ведь говорила, что меня и так вписали как обязательное. Из-за графа.
— Так ты ведь особо не блистала нигде, — Валера пожал плечами, — а скачки, где ты мастер спорта, на военно-патриотическом слёте устраивать не будут.
Я похлопала ресничками.
— А когда на слёт ехать?
— Послезавтра. Я не пойму, ты совсем не интересовалась? На комсомольских собраниях сколько раз обсуждали.
— Так я болела. Сначала в одной больнице, потом в другой. Вот и не ходила.
Валера глянул на меня растерянным взглядом.
— Ева, слёт начали выносить на комсомольские собрания ещё с марта месяца. Ты совсем не ходила?
Ну, Люся. Это она уж точно должна была рассказать. Хотя если Ева не должна была участвовать, то зачем рассказывать? Но следовало выяснить — едет ли Люся на слёт.
— Конечно едет, — подтвердил Валера, — у неё же разряд по шахматам.
Неожиданно. Люся и шахматы, а мне про это ни гу-гу или Бурундуковую настольные игры не интересовали. Вовремя пришла информация, я-то играла и совсем не плохо. Больше в «очко» гоняли или в «секу» на копеечку, но и шахматы уважала.
— А что там ещё будет?
Валера задумался, словно и сам был без понятия.
— Ориентирование, стрельба по мишеням, разборка оружия.
Заинтересовало. Если не слишком выпендриваться, то рейтинг к своей репутации можно было добавить.
— А куда едем?
Валера расплылся в улыбке.
— В Крым!
— В Крым? — удивлённо протянула я. — Не ближний свет. А почему так далеко?
— Да ты что, — глаза у Валеры снова непроизвольно расширились, — это же военно-патриотический комсомольско-молодёжный! Со всего Союза приедут. Из всех Союзных республик. Это же соревнование и мы будем бороться за честь своего города.
У меня даже дыхание перехватило. Вот это размах. Со всех республик. Нечто похожее на Олимпиаду. Задумалась. А я, стало быть, как стоп сигнал зайца. И если бы не медаль никто меня никуда не вписал. Даже обидно стало за Бурундуковую. И что я там буду делать? Попой вилять? Типа: «А у нас во дворе есть девчонка одна».
— А что, команды уже сформированы? А если я тоже хочу участвовать, что тогда? — всё же решила выяснить.
Валера заулыбался.
— В команды вошли самые лучшие, чтобы победить и привезти переходящий вымпел.
Ах, вымпел привезти. Ну конечно, тогда дадут какие-то фонды и путёвки бесплатные и прочее. А потом ещё в августе в Белоруссию ехать на нечто подобное, но по иностранным языкам, чтобы кто-то в Сергеевку на грязи махнул. СССР, твою мать.
Вероятно, моя физиономия скривилась и вкупе с причёской стала выглядеть не совсем презентабельно, судя по реакции женишка, который отпрянул и его лицо приняло озабоченное выражение.
— Что с тобой, Ева?
— Сегодня экзамен по-иностранному, завтра по физре, послезавтра ехать. Хоть бы пару дней дали, отдохнуть, собраться. А то с места в карьер.
— Так тебе не нужно будет физкультуру сдавать. Тебе и так выведут пять баллов.
И снова мне удивляться.
— Почему?
— Да ты что⁈ — воскликнул Валера. — У тебя ранение, какие нормы ГТО ты собралась сдавать. Это все прекрасно понимают. Задержав преступника, ты автоматически сдала физкультуру.
О! Приятный бонус. Жаль, что и от иностранного не освободили.
— Ладно, — я кивнула.
Можно будет собраться, шопинг по магазинам устроить. Что-нибудь полезное прикупить, если найдётся таковое. Заодно часики себе поискать, а то чувствовала себя как в каменном веке. В ювелирку заглянуть. И, что там Петя говорил про Тарухана? Нужно будет позвонить, а то после прогулки по кладбищу он совсем пропал.