Оторва. Книга пятая

Глава 12

Хрустнуло под ногами. Громко, с неприятным скрежетом. Что-то мокрое хлюпнуло на ноги, царапнуло, потекла струйка. Я остановилась, пытаясь прийти в себя, восстановить окружающие меня цвета. Глянула вниз. Красная дорожка от самого колена и капля, яркая, даже на смуглой коже была прекрасно видна. Наткнулась на белый носочек, и сдулась окрашивая ткань в алый цвет.

Обе бутылки Боржоми, расколовшись на мелкие осколки, были везде, куда не падал взгляд, будто и не две, а, по крайней мере, десяток. А вот тара Нарзана оказалась куда крепче, лежали обе среди битого стекла, но целехонькие.

Подняв одну, приложила горлышко к алюминиевому уголку полки расположенной над сиденьями и резко дёрнула бутылку вниз.

Крышка, пуская ребристыми, закруглёнными краями зайчики в разные стороны, взлетела вверх, зависла на мгновение под открытым люком и понеслась вниз. Упала, негромко звякнув об металлический край ступеньки, отскочила и покатилась по проходу.

Я приложила к внезапно пересохшим губам горлышко бутылки и теплая, невероятно противная вода заполнила рот выбросив в нос струю газа.

Поморщилась, но злость и желание крушить всё и вся отступила. Сделала ещё шаг и, подняв с пола блузку, глянула на пыльный отпечаток. Небольшой, явно от носка туфельки, как раз такие были на мымре, но вероятнее всего она в пылу не заметила этого, злобно вытряхивая всё из рюкзака. И что искала? Ведь не сумку маньяка и уж точно не его паспорт. Про это знала только я, а тогда что? Подняла завалившиеся между сиденьями два развернувшихся пакета с нижним бельём. Заглянула в рюкзак. Сумка маньяка, встав поперёк, не вывалилась и в кармашке зелёная паспортина лежала. И?

Аккуратно свернула бюстгальтер, складывая чашечки одну в другую и только тогда до ушей стали доходить звуки, которые в момент бессильной ярости внезапно пропали. Услышала негромкие смешки парней. Смешно им смотреть на нижнее бельё одноклассницы. Смешно. Потому что, Синицына, они дети. Самые обыкновенные дети и ты их должна воспринимать как детей, а не как угрозу. И смеются только мальчишки. Девчонки молчат, разглядывая то, что у тебя в руках с осуждением. Комсомолки ведь, идейные. В таком виде нельзя. Или с завистью. Во-первых, им сразу понятно, какая у тебя грудь, а у большей части активисток она никакая, разве что у блондинки, что сидела позади, добралась до твоих размеров из прошлой жизни. А во-вторых, тонкий прозрачный материал, красивый, сексуальный. Сразу представили, как я в нём выгляжу и как им хотелось бы выглядеть. А мальчишки — нет. Им пока смешно, они даже не представляют, что под этой упаковкой находится нечто упругое и желанное. Да они даже этих слов не знают. В пятом классе тебя каждый день дёргал за косы Гришка, фамилию позабыла, а в восьмом, смущаясь и краснея, признался в любви. Оказалось, он влюблён был ещё с третьего класса и своё неравнодушие показывал именно таким способом, дёргая за косы.

А этим мальчишкам по пятнадцать — шестнадцать лет. Им просто не повезло родиться в шестидесятых прошлого века. У них нет интернета, который мог бы подсказать, что можно делать с девчонкой на заднем ряду в кинотеатре. Они, вероятно, последнее целомудренное поколение, которое вырастет в этот мире. На их глазах будут разрушаться идеалы, погибнет огромная империя. Всё во что они сейчас верят, превратится в пепел. Настоящие, бравые парни, которые пройдут Афганистан, а потом две Чеченские. Но это будет потом, а пока они всего лишь дети, которые пытаются самоутвердиться, следуя лозунгам: быстрее, выше, сильнее, и верят, что ещё чуть-чуть и коммунизм победит на всей планете.

Всего 14 лет и ничего этого не будет.

— Ева, — голос Иннокентия Эдуардовича донёсся до меня словно из тумана.

Как голос ёжика, ищущего лошадку.

— Ева.

Подняла голову, встретившись взглядом с глазами НВПэшника. Мутными, обеспокоенными. Из-за его спины выглянула мымра, перепуганная, словно увидела во мне нечто ужасное. Или я и выглядела ужасно. Словно зомби, готовая сожрать её с потрохами.

— Зачем? — донёся издалека мой голос. Уверенный, спокойный. Уже оценила масштаб содеянного и успела взять себя в руки.

— Выбрось, — голос у Иннокентия Эдуардовича слегка дрогнул.

Выбросить? Мои вещи? Да они совсем охренели. Потрошили рюкзак, чтобы выбросить?

Опустила глаза, только сейчас обратив внимание на горлышко от бутылки, которую сжимала в руке, будто декоративную розу. Она, купаясь в лучах солнца, переливалась всеми цветами радуги и выглядела зловеще.

Зачем она у меня в руке? Раскрыла ладонь, и горлышко с глухим стуком упало на резиновый коврик.

Взяла в руки белую блузку и, развернув отпечаток туфли, так, чтобы Иннокентий Эдуардович увидел его, повторила:

— Зачем? Это новая вещь. Зачем разбрасывать и топтать чужие вещи?

— Потому что у тебя в рюкзаке вино и мы должны были пресечь распитие спиртных напитков, — мымра осмелев, после того как я выбросила розочку выступила вперёд.

Так это она её боялась. Что полосну ей по горлу? Совсем белены объелась? И Иннокентий Эдуардович так подумал?

Вернулась к вопросу пытаясь осмыслить.

— Что у меня в рюкзаке? — Мне показалось, что я ослышалась. — Вы вообще в своём уме?

— Есть свидетели, — ухмыльнулась мымра, — и видели как вы пили вдвоём.

— Ах, видели, — я кивнула, — отлично. Давайте поедем в медицинский центр. Пусть возьмут анализы. А то ваш голословный бред уже на уши давит. Напоминаете мне Колина Пауэлла, идиота, который тряс пробиркой в ООН, доказывая, что у Ирака есть ядерное оружие, а потом туда вторглись США и уничтожили несколько миллионов мирных жителей. Свидетели у неё есть. Ну так покажите мне этих свидетелей. Кто видел? Пусть встанет и заявит об этом прямо. И я смело назову его лжецом!

Я замолчала, увидев, что у Иннокентия Эдуардовича пошёл мозговой процесс. Вот же. Колин Пауэлл пока всего лишь зелёный юнец и у него ещё трясучка не выросла, а США ещё не вторгались в Ирак. И пока НВПэшник пытался сообразить, о чём это я вообще, громко заявила:

— Давайте, где водитель. Поехали к докторам, получим справку, а оттуда в милицию. Напишу заявление о порче вещей.

И сама обалдела от того что предложила. Пиво! Время распада в крови 0.5 литра пива у мужчин — 2 часа, а у женщин — 24. А в организме Бурундуковой, может быть, ещё сутки будет бродить. Почувствовала, как глаза заметались в разные стороны. Если сейчас все согласятся ехать и брать кровь на анализ — полный кринж. Тогда уже точно никогда, ничего не докажу.

— Иннокентий Эдуардович, — грянул на весь салон густой бас, — какая больница, какая милиция? У нас, между прочим, плановый рейс. И опаздываем уже, минимум на три часа. А мне вас не только до Симферополя везти. Ещё помыть автобус и в 18.20 у меня рейсовый из Алушты. Вы меня под монастырь хотите подвести? Давайте решайте полюбовно и поедемте.

Подумала, при других обстоятельствах, беременного бурундука обязательно расцеловала, но пока, требовалось держать мину.

— Какая порча вещей, — взъелась мымра, — просто слегка запачкалась и никто не виноват. Постираешь, и будет как новенькая.

— Вот именно, как новенькая. А вот именно новой уже не будет — никогда. Давайте вам пиджак порвём и зашьём белыми нитками и будете так ходить. Понравится?

— Что⁉ — Глаза у мымры едва не выпали из глазниц.

Смотреть, любо-дорого.

— Прекратите! — прорезался голос у Иннокентия Эдуардовича, — немедленно прекратите! Ольга Павловна, я вас, кажется, о чём-то попросил. А ты, Бурундуковая, не устроила бы катание в нетрезвом виде на ворованном мотоцикле, не было бы и этого инцидента.

Я едва не потеряла дар речи.

— Какого катания? Вы совсем рехнулись?

— Ева!

— Что, Ева? Иннокентий Эдуардович, как вообще такое в голову могло прийти? Мне, казалось, что вы умный человек и в подобную ересь уж точно не поверите.

— Всё дело в том, Ева, что Ольга Павловна предоставила мне, убедительные доказательства. И не нужно отрицать очевидное.

Очевидное? Нашёлся капитан Очевидность. Мне показалось, ещё мгновение и я задохнусь. Горло сдавило примерно так, как тогда, у родника, когда маньяк, накинув мне на шею удавку, тащил по траве.

— Убедительные доказательства? — Прорычала я откашлявшись. — Какие? Может быть медицинский акт? Или протокол из милицейского участка о моих хулиганских действиях? Замечательно, предъявите их и все будут довольны.

— Ты прекрасно знаешь, — перебил мой спич НВПэшник, — что подобные документы имеются, но в силу независящих от меня причин, я не могу этого сделать сейчас. Однако по прибытии в Кишинёв мы разберёмся.

Удар ниже пояса. По прибытии в Кишинёв они разберутся, а до тех пор что? Я буду изгоем? Можно представить какую бурную деятельность разведёт мымра после такой поддержки, да вовек не отмыться.

Ещё и эта старая идиотка встала в позу, уперев руки в бока с самодовольной улыбкой. И взгляды школяров-комсомольцев, возмутительные с ноткой презрения.

В принципе, мне было плевать. Подхватить рюкзак, выйти из автобуса и пошли они все в жопу, вот только одна маленькая заковырка. Что делать с Люсей. Весь злобный замысел мымры выплеснется на неё. Доведут до истерики, ещё ни дай Бог, руки на себя наложит от таких страстей.

Что делать? Извечный вопрос.

— Возьми у водителя веник и убери осколки, — донёсся до меня голос Иннокентия Эдуардовича.

Ага. Сщаз.

— Сами заварили кашу, сами и убирайте.

— Бурундуковая, — заорала мымра, — как ты разговариваешь?

— Да идите вы все, — едва матом не послала. Перебрала в уме несколько вариантов и вспомнив девочку из «Мимино», добавила, — колбаской, по Малой Спасской.

И началось. Со всех сторон полетели возмущённые возгласы, поэтому тихий писк Люси едва не пропустила.

— Но ведь это неправда, это совсем не правда, — она брякнула ведро на осколки.

Обожаю этот звук, железом по стеклу. Зря Высоцкому не нравилось. Этот скрежет, хруст, заставляет мозг остро реагировать, потому что вся суть человека заточена на выживание.

И как ни тихо прозвучали слова Люси, все услышали и с удивлением уставились на девчонку.

Глупая затея. В данной ситуации даже медаль не помогла бы. Теперь, когда мымра перетащила на свою сторону НВПэшника. И точно. Англичанка тут же перевела весь огонь своих бастионов на подружку.

— Слободкина, ты кого защищать собралась? Сама без двух минут уже не комсомолка! И туда же, в петлю лезешь.

Но на удивление Люся пропустила ор мымры мимо и заговорила ещё громче:

— Иннокентий Эдуардович, это всё неправда. Выслушайте меня. Я всё расскажу, как было. Я там была, я всё видела. У меня есть доказательства.

— Хватит, — мымра рявкнула на весь автобус так, что у Люси должна была застыть кровь в жилах, но на удивление девчонка вновь не обратила на её крик внимания, и продолжила тараторить своё.

— У меня есть доказательства. С собой. Давайте вы посмотрите и убедитесь, что это неправда.

— Какие доказательства? — заинтересовался Иннокентий Эдуардович, но мымра опять перебила.

— Хватит нам ваших доказательств, убирайте автобус и пора ехать.

Только вздохнуть и оставалось. И куда влезла, спрашивается? Взять бы её сейчас за руку и потащить по переулкам подальше.

— Газета, — почти выкрикнула Люся, — у меня с собой газета. Мама, когда увидела статью в «Молодёжь Молдавии», купила десять газет и одна в чемодане лежит. Я забыла про неё, а сейчас вспомнила. Там всё написано. Про танцы, про милицию, про то, как Ева боролась с бандитом, как он в неё стрелял! Как её наградили. И даже фотография пули, которой она была ранена!

Бинго! Если бы сейчас автобус захватили террористы, это не произвело такого колоссального эффекта.

Чёрт меня подери. А я и не знала, что бедолага журналист после всех моих выкрутасов всё ж таки напечатал фотографии и статью тиснул. На его месте, я бы этого делать не стала. Ну ладно на кладбище, там я твёрдо стояла на своём. Не была, не видела, ничего не знаю. Но после того как я ему едва палец не сломала в коридоре и фотоаппарат чудом не разбила, быть таким великодушным. Сазонов старший провёл с нами разъяснительную беседу и я прилюдно покаялась в непреднамеренном поступке и Масленников Виктор Сергеевич, вроде простил, хоть и сидел скривившись, угрюмо потирая палец. Мои героические действия его особо не успокоили, а вот предъявленная пуля возымела действие. Он даже сфотографировал моё обнажённое плечо, но сразу заявил, что эту фотографию не пропустят, потому как выглядит слишком вызывающе из-за моих выпуклостей, а в обрезанном виде не будет иметь никакого эффекта.

Я, понятное дело забыла, вороша горы анкет, но Илья Спиридонович, он что, тоже не знал? И Люся, тоже хороша, как такое забыть можно?

В автобусе наступила мёртвая тишина, а Люся, закончив своё выступление, прижала обе руки к груди с простительным выражением на лице.

Я оглянулась. К нам едет ревизор или нет, скорее музей мадам Тюссо. Вот точное определение.

А мымра! Стерлядь старая! Сразу было видно, что статью прочитала от корочки до корочки и теперь в ожидании разоблачения бешено вращала глазами пытаясь придумать нечто такое, чтобы выкрутится.

В статье уж точно ни про пьянку, ни про угнанный мотоцикл ничего быть не могло. Чисто геройский поступок! Грудью бросилась на амбразуру. Почти как Александр Матросов.

— Ой, девочки, — внезапно разорвала тишину блондинка с галёрки, — я видела несколько дней назад эту статью, только дочитать не успела. И по фотографии не узнала. Ева на них так взросло выглядит.

Не узнала она. Меня пробило на смешок. Даже Илья Спиридонович не сразу узнал, а Валера так вообще таращился как на незнакомую девушку.

А почему она на последних сидушках? Только сейчас обратила внимание, что в автобусе произошла передислокация. На креслах, которые располагались сразу за нами, сидел мой ночной собеседник и симпатичная брюнетка. Та самая, которая мило, нараспев обращалась к своему другу: «Виталя».

И впереди, вместо двух парней сидели девчонки. Группа поддержки из Бельц. Приятно, чёрт возьми, что мы не одиноки.

И Иннокентий Эдуардович отмер.

— И эта газета у тебя с собой? — спросил он Люсю.

Подружка радостно закивала.

— В чемодане, в багажнике, — ткнула пальцем в пол и добавила, — там, внизу.

НВПэшник оглянулся на Ольгу Павловну и, вероятно, тоже всё понял по её лицу. Прошёл мимо меня, не обращая внимания на хруст под ногами, и распорядился, обращаясь к водителю:

— Откройте багажник.

Подумала, что бурундук начнёт отнекиваться, но, судя посему, тоже внимательно прислушивался к разговору и потому вытащил своё брюхо из-под руля очень резво.

Все кто был в автобусе, поднялись со своих мест, пытаясь через стёкла разглядеть, что происходит на улице. Только мымра не заинтересовалась. Расталкивая комсомольцев, на цыпочках, чтобы ни дай Бог не наступить на стекло, прошастала на своё место, что убедило меня, читала она статью и теперь представляла, что происходит в голове у НВПэшника.

Иннокентий Эдуардович раскрыв газету, едва Люся вытащила её из чемодана, сразу углубился в чтение и его лицо, сначала приняло лиловый оттенок, а потом посерело. Не дочитал, слишком мало времени прошло, а статья занимала целую страницу, но, видать, то, что успел просмотреть, ему хватило.

Сложил газету и, поднявшись по ступенькам автобуса, завис над мымрой.

— Ольга Павловна, — едва слышно проговорил он потрясая газетой — и как это понимать? Вы рассказали совершенно другую историю. Объясните мне, будьте добры, что это?