Оторва. Книга пятая

Глава 11

— Хорош реветь, — сказала я Люсе, когда автобус снова тронулся, — доберёмся до места, там и будем разбираться. Ты тут вообще ни при чём, это меня пытаются достать с разных сторон.

Подружка всхлипнула и закивала. И почему слёзы считаются женским оружием, ума не приложу. Когда садились в автобус, Люся выглядела куколкой, а сейчас. Лицо словно с будуна, нос пунцовый, вокруг глаз синяки и похожа на бомжиху, которая несколько дней не просыхала.

Зачем вообще я поехала? Когда узнала, что Валеры с нами не будет, не просто так засосало под ложечкой. А увидев мымру с Гольдман, можно было предположить, что-то они затевают. Без меня, только Люсю дёргать бы не стали. И вот как хочется докопаться до истины и выяснить, кому и с какого ляда мешает Бурундуковая. Дня не прожить, чтобы новая хрень не всплыла.

Минут за десять автобус добежал до окраины Николаева и, покрутившись по узким улочкам остановился около проходной какого-то предприятия. По всей видимости, спонсора автопробега Кишинёв — Симферополь, в столовке которого нас собирались кормить.

Иннокентий Эдуардович сообщил, чтобы мы никуда не расходились, и скрылся на проходной.

Мымра только этого ждала. Жадными глазами зыркнула в салон и едва за НВПэшником закрылась дверь, вскочила на ноги, постукивая алюминиевой ложечкой по металлической кружке.

— Всем внимание! Хочу подвести итоги комсомольского собрания. Протокол составим чуть позже и активисты, само собой, разумеется, подпишут его. А пока хочу предложить первое наказание отъявленным хулиганкам. Объявить бойкот до конца слёта и уверена, что дружным голосованием сумеем поставить их на место, и заставим задуматься над своим поведением. Это вынужденная мера, которая обязательно пойдёт им на пользу и поможет вернуться в наш дружный коллектив.

Мне не хватило всего лишь одного мгновения. Вероятно, переваривала сказанное головой Бурундуковой, а Синицына в это время готовила ответную речь. Уже открыла рот, чтобы послать по матери, нецензурно и ни разу не повторившись, чтобы проняло всех, но меня опередил Виталик.

— Так ведь не было никакого комсомольского собрания, — сказал он, поднявшись, — Гольдман говорила, что перед собранием сообщит о неопровержимых доказательствах, но и самих доказательств не предъявила. А про собрание вообще речь не зашла.

Я даже оглянулась. Грамотно и по теме.

— Широков, ты, где находился? — Возмутилась мымра. — Член совета дружины сообщила факты, и я их подтвердила. Тебе этого не достаточно?

Напомнила мне одну недалёкую даму, преподавала в школе, где я училась, русский язык и литературу. Недолго, около полугода, а потом её выперли с треском. Фамилия у неё была Арсеньева, запомнила только по одной причине, увлеклась в тот момент «Дерсу Узала». Так вот, она всем втирала, что читать начала в три года и к тому времени, когда пошла в первый класс, успела перелопатить всех классиков мировой литературы. И это называла фактами про себя. Абсолютно схожая ситуация. Факты они сообщили и все как один должны поверить.

— Это слова. А факты? Где факты? — Виталик оказался крепким орешком. Не переживал за своё будущее рассудив что Бельцы от Кишинёва далеко и когда вернуться домой, мымре до него не дотянуться. Да и видел он собственными глазами, что произошло на самом деле, и как правильный комсомолец пытался встать на защиту справедливости.

— То есть ты считаешь, что я лгу? — на мымру было страшно смотреть, так перекосилось её лицо. Напомнила звезду Твин Пикса, Лару Флинн, после череды пластических операций.

Стало интересно, как будет вылезать из этой ситуации Виталик, тем более, что и девчонка, сидящая позади, стала дёргать его за руку.

Но парнишка вошёл в азарт, научился. Одёрнул руку, заправил футболку в новенькие спортивные штаны и заявил:

— Мне, между прочим, выдан мандат на 18 съезд ВЛКСМ. И я видел то, что произошло на самом деле в автобусе и знаю, что виновата в ситуации не Бурундуковая.

— Значит, я лгу! — прошипела мымра, — и ты считаешь, что избиение комсомольца — это правое дело?

Любительница передёргивать. Подумала, что пора вмешиваться, пока она и парнишку не подвела под расстрельную статью, но нет, Виталик снова удивил своим красноречием.

— Я так не считаю. И я не говорил, что вы лжёте.

— А как же тогда объяснишь свои слова, — встала в позу мымра и подняла руки на уровень груди, забыв, что держит кружку с ложкой.

— Возможно, вас ввели в заблуждение, так же как с ситуацией в автобусе. И я, разумеется, не одобряю поведение Бурундуковой, как комсомолец, но и как комсомолец считаю, что за происшествие отвечать должна не она одна. А ещё я хотел бы вызвать Бурундуковую и выслушать её версию по поводу угона мотоцикла.

Едва сдержалась, чтобы не начать аплодировать.

— Ах, мы ещё должны слушать сказки, которая она будет придумывать на ходу, — и мымра всплеснула руками.

Ложечка полетела на пол, а вот кружка нашла себе великолепную цель. Лицо водителя так не вовремя высунувшееся из кабинки.

В отличие от меня, которая всеми силами пыталась забыть лексикон Синицыной, водитель подобным чувством не страдал. Он откровенно сообщил всё, что думает о собраниях, перевозках таких пассажиров как мы и особенно лестно отозвался о мымре.

Комсомольцы ещё много чего могли узнать из биографии Ольги Павловны, но в этот момент вернулся Иннокентий Эдуардович в сопровождении невысокого толстячка с папкой под мышкой, который окинул нас беглым взглядом.

— Сорок два человека, — сказал он ни к кому не обращаясь, открыл свою папочку и, сверившись, повторил, — сорок два человека. А нам, стало быть, передали разнарядку на сорок.

— В последний момент добавили ещё двух, попытался оправдаться Иннокентий Эдуардович, но толстяк только рукой махнул.

— Я понимаю, сейчас вам ещё два талона выпишем, распишитесь и пойдёте на завтрак. Столовая там, — он показал на угол здания, — я распоряжусь. Ждите.

Вышел на улицу и исчез в недрах завода. Просидели в ожидании не меньше получаса, что отнюдь не прибавило мне любви к цыганам. Они, к тому же, нигде не зарегистрированы, и каждый раз придётся проходить подобную процедуру.

Народ стал проситься на улицу, потому как в автобусе стало реально жарко, но мымра ожидаемо никому не разрешила.

Сидевшая позади нас девчонка, пнула Люсю в плечо и громко заявила:

— Ещё из-за вас должны париться в автобусе. Ольга Павловна, давайте пойдём в столовую, а эти две пусть остаются.

Я обернулась и, встретившись взглядом с яркой блондинкой с длинной косой, негромко, но отчётливо произнесла:

— Ещё раз протянешь свои ветки, я тебе их выломаю, поняла?

Блондинка подскочила как ужаленная и заверещала:

— Ольга Павловна, она мне угрожает руку сломать, Ольга Павловна! Зачем они вообще едут, нужно сдать их в милицию. Таким не место на патриотическом слёте. А тем более в комсомоле.

И ещё несколько комсомольцев поддержали её выкриками типа:

— В самом деле!

— Зачем хулиганов везти в Крым?

И парочку патриотических лозунгов добавили.

Мымра поднялась медленно, обернулась, глядя исключительно на меня, с ухмылочкой барракуды.

— Ничего, добавим в протокол собрания и угрозы. Всё добавим. А на улицу нельзя. Сейчас придёт провожатый, и все пойдём. А до тех пор не шуметь. Тебя, Бурундуковая, особенно касается.

Да. Не стоило слушать Иннокентия Эдуардовича, а валить из автобуса. А теперь поздно. Люсю точно заклюют. Придётся терпеть до конца поездки, а там отольются им мышкины слёзки. Всем отольются, без исключения.

Провожатой до столовой оказалась молодая женщина в заводской робе и серым платочком, завязанным на затылке.

Она протянула Иннокентию Эдуардовичу два талона, дала расписаться в ведомости и комсомольцы радостно повалили на улицу.

Я вышла последней, перед этим спрятав медаль в коробочку, и наглухо застегнув рюкзак.

Мымра попыталась и здесь нас построить в колонну, но глянув на узкий тротуар, по которому пошла провожатая, досадливо сплюнула.

В заводских столовых ранее бывать мне не приходилось, но оказалось, что она совершенно не отличалась от того общепита, в котором я питалась пять лет обучаясь в универе. С одним лишь отличием. На стенах было полным полно плакатов и лозунгов, типа «Мойте руки перед едой» и десяток рабочих около умывальников приветливо улыбались входящим в столовую.

Мымра тут же указала на краны с водой и громко объявила:

— Внимание, всем мыть руки.

Мы даже дёрнуться не успели, когда кто-то громко оповестил:

— Воды нет. Включат в двенадцать часов, когда начнётся обед.

Самые недоверчивые покрутили ручки и даже потыкали пальцами в отверстия кранов. Услышав в ответ лишь громкое урчание, все дружно потянулись к раздаче.

Увы, баловать молодые растущие организмы никто не собирался. Получили по тарелке манной каши, чай, сдобную булочку и гранёный стакан, заполненный на половину непонятной белой консистенцией.

Я даже поднесла к носу и попыталась определить, что это. Взболтала и снова принюхалась.

— Сметана, — подсказала Люся, глядя на мои манипуляции.

— Сметана? — искренне удивилась я, потому как хоть и белого цвета, жидкость по своему состоянию напоминала подкрашенную воду.

Люся кивнула, а я вспомнила, как читала в Дзене про продукты времён СССР. Мол, всё было натуральное и вкусное. Вероятно не всё.

И сразу навеяло.

Как-то поехали с Аланом в Кольчугино, небольшой городок во Владимирской области, на лыжах побродить. А там, буквально с окраины густой лес и проложенные тропки. Мороз стоял, градусов пятнадцать с ветерком и мы за три часа брожения не то, чтобы замёрзли, но стало неуютно. Решили возвращаться и, выскочив из леса, наткнулись на хутор. Иначе и не назовёшь. Всего двенадцать деревянных домиков на одной улочке. Шесть слева и шесть справа. И дачами окрестить не получилось, у каждого дома труба, правда, дым валил всего из одной, а остальные выглядели брошенками. Посреди посёлка возвышалась церквушка с выбитыми стёклами, но каким-то чудом сохранившимся куполом. Напротив небольшой сараюшка с заколоченной дверью и покосившейся вывеской: Магазин.

Мы оба смотрели на это чудо удивлёнными глазами, пока из-за единственно обитаемого дома не выглянула старушка и стала зазывать нас в гости.

Устроила пир горой, жареная картошка, пироги, разносолье, котлеты, биточки, словно ждала в гости целую команду лыжников. И вдогонку наливочку на стол поставила янтарного цвета и болтала без умолку: «Кушайте гости дорогие, пейте, закусывайте. Только мало вас сегодня, лыжников, чай суббота, всё утро выглядываю, ан никого, вы первые».

Нас, конечно, заинтересовало, как старушка, а выглядела женщина лет на семьдесят с хвостиком, умудряется жить в глуши сама. Это ведь если плохо станет, никто не поможет и ни одна «Скорая» не пробьётся по сугробам.

Но больше всего Алана удивила сметана, да и я такую видела впервые. Большой прямоугольный брусок на тарелке. Мы решили, что сливочное масло и начали намазывать на хлеб, так бабулька сразу запричитала: «Да что ж вы так, ложкой, ложкой кушайте её».

Вот то была сметана.

Мои мысли были прерваны громким басом из открытых дверей подсобки:

— Марина, я ухожу. Передай Наташе, что сметану разбавлять не надо! Я её уже разбавила!

В проёме показалась откормленная до неприличных размеров голова, вероятно женская, с таким же платком, как на нашей провожатой.

Разглядев кучу народа, голова сказала: «Ой. А кто это такие?» — и скрылась, затворив за собой дверь.

Собственно говоря, сметану мне пробовать расхотелось, но Люся привередой не была и смолотила и свою и мою, пока я разглядывала надпись над дверью, где скрылась голова хряка, причём огромными буквами: «Мы к Коммунизму держим путь». А чуть ниже буковками поменьше: «От каждого по способностям, каждому по потребностям».

Разглядывала и размышляла. Или я полная дура или вокруг меня толпа идиотов бегает. Это ведь реальный призыв вернуться к первобытно-общинному строю, в котором способности упадут в разы, а потребности возрастут многократно. И этого никто не понимает? Кто вообще придумывает подобные лозунги, да и кто захочет работать после таких воззваний? Тяп-ляп, типа мымры. Отдачи — голый ноль, а потребностей выше головы, если вспомнить её разговор с директором. А гонору! Или как старший лейтенант Мамочкин: на работу забил, детей настрогал и потребностей — мама не горюй. Утопия, иначе не назовёшь. К Коммунизму они путь держат. Я бы им рассказала, куда на самом деле ведёт этот путь, только сомнения брали, что захотят выслушать и не предадут анафеме.

Отвлеклась, увидев как мымра, вместе со стулом пересаживается от одного столика к другому, что-то шёпотом объясняя комсомольцам. Те дружно кивали, и она перебиралась к следующему.

Вот же сука. И носит же таких земля до глубокой старости.

Отвернулась, переводя взгляд через большое окно на улицу, и увидела ещё одну любопытную парочку. Наш водитель тыкал рукой в окна столовой и что-то объяснял чуваку лет тридцати с приличным пивным животиком. Была бы на его месте женщина, решила, что ей рожать как максимум завтра. А этому то, что нужно?

Закрыла глаза и подняла голову пытаясь скинуть напряжение, чтобы ни дай Бог не начать крыть всех матом, а тем более не устроить массовое побоище в замкнутом пространстве. Посчитала до тридцати и открыла глаза. Парочка испарилась, зато обнаружила напротив столовой продовольственный магазин, на ступеньках которого сидела бабушка с ведром и мгновенно подскочила. Ну а что, после такого обильного завтрака есть хотелось ещё больше, чем до него. Единственное что понравилось, сдобная булочка, которую в XXI веке в магазинах ни разу не видела.

— Что? — Люся подскочила вслед за мной.

— Магазин, — я кивнула на окно, — пока все доедают, давай сгоняем. Или ты наелась и будешь терпеть до обеда?

— У нас пряники есть, — попыталась опротестовать моё решение подружка, но я уже тащила её на улицу.

Пока мымра всех отвлекала от еды, мы вполне могли приобрести что-то более существенное, чем манная каша, разбавленная сметана и неприятная жёлтая жидкость, которую здесь называли чаем.

Бабушка обрадовано поднялась со ступенек нам встречу.

— Девочки, яблочки возьмёте? Ранние, сладкие, сочные. Всего лишь рубль. Не пожалеете.

Я вытянула из кармана два рубля и протянула Люсе.

— Возьми сколько получится, а я гляну в магазине, — и, шагнув в открытые двери, остановилась поморщившись.

Магазин был не совсем продовольственным. Слева на полках находился хлеб, несколько холодильников, а справа строительные материалы. Абзац. Полная антисанитария. Здесь хоть кто-нибудь слышал про Росподребнадзор? Или кто этим занимался в СССР?

Захотелось развернуться и уйти, но привлекли ящики с минеральной водой. Боржоми — 22 копейки, Нарзан — 20. Пока размышляла в чём взять бутылки, взгляд выхватил авоську. Три рубля, двадцать копеек! Вот эта сеточка дороже пятнадцати бутылок нарзана⁉ Видела в Москве месяц назад за 100 рублей, а за Боржоми платила 150, за одну бутылку. Взлохматила себе волосы, пытаясь сообразить — где я вообще нахожусь? В стране дураков?

Купила четыре бутылки и поплелась на выход, удерживая их за горлышко.

Люся стояла около бабушки с рублём в руках.

— Что? — спросила, потому как вид у девчонки был растерянный.

— Я заплатила, а куда их складывать и зачем тебе так много?

Много? Я глянула на яблоки. Не крупные, но штук шесть наверняка потянут на килограмм. И в чём проблема?

— Я спрашиваю, зачем нам ведро яблок? — спросила Люся, уставившись на меня.

— Ведро?

Бабушка закивала и посмурнела.

— Не будете брать?

Думала несколько секунд и твёрдо ответила:

— Будем.

И даже придумала, куда их пересыпать. Вернулась в магазин, в строительный отдел и около минуты втыкала на десятилитровые эмалированные вёдра. Два рубля. Как вообще возможно понять по каким критериям устанавливались цены в Советском союзе?

К автобусу подошли, когда все уже находились внутри, и сразу представила, как начнёт орать мымра.

С удивлением обнаружила на водительском месте беременного чувака. Неплохо было придумано, а в моё время оба водителя катались бы туда-сюда.

Поднялась по ступенькам, оглянулась на Люсю, которая корячила ведро с яблоками и замерла, почувствовав, что у меня глаза выпрыгнули на кончик носа.

Мымра держа мой рюкзак за днище, трусила его и мои новые вещи, аккуратно разложенные по пакетам, вывались на сиденья, скатывались на пол, а белая итальянская блузка лежала в проходе, и на рукаве чётко выделялся след от обуви.

На какое-то мгновение пелена застлала глаза, а потом словно кто-то выставил передо мной стекло и вылил на него полное ведро крови, которая медленно начала стекать под ноги. Я не ослепла, но все кто находился в автобусе, внезапно окрасились в красный цвет. Шагнула вперёд и стекло под моим натиском треснуло, взорвалось, разбрызгивая осколками в разные стороны, оглушая звоном.

— Сука!