Остров жизни

Глава 2. Остров в огне.

Хвоя на старой, изогнувшейся над водой сосне казалась насыщенно-красной в свете заката. Красным казался лес. Красными дворы и крыши. Даже лягушки, прочно обосновавшиеся в ряске, на мелководье, и те казались красными. Тем вечером они не пели, как не будут ещё с восъмицу, хотя об этом никто не догадывался. Тихо было в деревне, и нигде не было видно никого живого.

Собравшись, мужчины обсуждали проблему.

Их было семеро в тёмной комнате. Заслонивший спиной и брюхом окно Брис, в широкой рубахе и при широкой бороде. Коум, первым делом схватившийся за кувшин, и долговязый, вечно оправляющийся Понс с Рином. Тянуло рыбой, – это Фалкет, чьей второй профессией было вываживать хвостатых из многих местных озёр, поставил между ног своих ведро. Занявший табурет у гардины Обэ, и Дехан, чьё лицо было худощаво, а залысины зашли так далеко, что нельзя было сказать с уверенностью, начинаются ли где его волосы. Тарелка перед Ивесом вновь полнилась зеленью. В глазах хозяина дома по этому поводу читалось раздражение, на языке же его крутилось столько эпитетов, что хватило бы не на одну речь.

Брис поставил глиняную чашку, и толстые, исчерченные белыми полосами пальцы его сцепились в замок. Широкие мозоли и жирные пятна на загоревшей дочерна коже. Мельник казался отлитым в бронзе мыслителем в масленой полутьме свечей. Брови его сошли на широкой переносице. Согнулись и выгнулись, отражая ход глубоких измышлений.

– А может, ей показалось. Зойке-то? – произнёс мельник, и это предположение сразу пришлось всем по вкусу. Обтерев ладонь об бороду, прореженную серебром, Брис развил мысль: – Солнце ударило, да и вообще, тот ещё народ девки эти. И ящерка им драконом показаться может.

Возгласы одобрения поднялись под потолок и пронеслись мимо старого комода с рукотворным кривым узором, за который Зое в своё время оборвали уши. По дощатому полу, сквозь гардину и на кухню, где Марта безустанно кропотала над похлёбкой и кашей.

Даже Обэ, чей двор Огнёвка больше пяти лет обеспечивала молоком, и тот оказался согласен.

– Вот-вот, – подтвердил земледелец, и голова его забилась будто пестик в колоколе. – Мужика ей надо! Где это видано, чтоб пятнадцатую зиму баба без мужика коротала?! Откуда ж разум-то возьмётся?

– Она таким разом старой девой у тебя останется, – озвучил то, о чём другие предпочитали молчать, Понс, и по лицу его сына расплылась улыбка.

Скрежет. Резкий и режущий слух. Это вилка, ранее без особенного воодушевления гуляющая меж варёных морковок, нашла, наконец, себе жертву. Волосы на шее хозяина дома начали вставать дыбом.

– Она слепая получается? – произнёс Ивес, не разжимая челюсти. – Ты это сказал, или я что-то там недопонял?

Фалкет и Коум, которого интересовал, казалось, лишь кувшин, непонимающе переглянулись.

– Чего? – Именно этот вопрос ясно читался на их лицах ещё до того, как он был озвучен.

Раздражённый взгляд.

– Огнёвка, говорю, где?! Косой фунтов мяса, его в карман не сунешь и под юбкой не унесёшь!

– А это у вас спросить надо! Она заснула, а корова та и ушла!

Коум, пользуясь отсутствием супруги, уже позволил себе. Он вяло поднял руку. Выпрямил указательный палец и беспорядочно им помахал.

– Не-не. На подходе она точно была. На сливках смола ещё липкая. Я шёл, во как замазался, – заявил лесоруб и, чтобы слова не расходилась с делом, тут же отхлебнул, разочарованно вгляделся в дно, поставил и оттянул рукав.

– Значит, вы и стащили, – не стал ходить далеко за решением Обэ. – На что угодно поспорить могу, – спустись в погреб к вам, и сразу найдётся пропажа.

Ивес резко поднялся, и тарелка с варёной морковью полетела на белую скатерть.

– Что-что? Это я, получается, ещё и вор?!

– А разве нет?! – последовал его примеру Обэ.

– Молчать!

Опустившись на застеленный стол, тяжёлая ладонь заставила посуду вздрогнуть. По широкому лицу пошли багровые разводы.

Фалкет пробормотал что-то, привлекая внимание. Рыбак делал это уже не раз, и когда разгорался спор, и до этого, но его просто не замечали. Наконец, решив что-то для себя, старик повысил голос.

– Рыба пропала, – произнёс он. Произнёс не настолько и громко, но уже спустя мгновение все взгляды были обращены к нему. Не чересчур ли много внимания?

– В Роне. Весной и окунь, и карась есть. Щучки попадаются и сомики наглые. Всё как всегда, а уже к середине лета то ли на дно уходит, то ли и правда, нет уже ничего. Жрёт их всех кто-то.

Сумрачная тишина раздумий окутала души присутствующих, и даже Коум отставил кувшин. Старая, но ещё вполне надёжна мебель. Повидавшие и не такое стены и семеро мужей, пред которыми стояла сложнейшая, почти непосильная задача. Они должны были решить, что делать.

– Корову так просто не заколешь, да и спрятать времени не было, – здраво рассудил мельник, и брови его лишь сильнее сошлись. Скулы под медной бородой взыграли, а ноздри раздулись.

– Будем думать.

Рыжий хвост. Красные отблески на длинных, заострённых, будто колья, листьях. Несколько кровинок блестели на обступающей тропу сорной стене. Шуршал, покачиваясь от легчайшего ветерка, тростник, рогоз и ещё не распушившийся камыш. По щеке текло нечто тёплое.

Моргнув, Зое утёрлась. На загорелых пальцах остались бурые разводы. Коровы больше не было.

– Страшно было? – спросила Мона, и к щекам девушки прилила краска от одной мысли, что подобное может приключиться и с ней.

– Да нет, – пожала плечами Зое и ничуть при этом не слукавила. – Это было… странно.

– Будь я на твоём месте, точно бы удар хватил, – пылая, призналась Манон, сминая юбку.

Бод молчал. Ничуть не изменивший своего отношения к жизни, уже не мальчишка, он – по-прежнему молчал. К чему ему промежуточная мысль, когда реальный вес имел лишь результат. На коленях его лежала горбушка, и юноша щипал мягкий мякиш, бросая его птахам. Куры уже улеглись, так что никто не мешал наглым воробьям, валяясь в алой на закате пыли, делить лучшие куски.

За стеной кипели нешуточные страсти, сама же Зоя сидела во дворе. Спину её холодила стена, а в руках крутился всё тот же прутик. Клыки рисовало ей воображенье.

Страх? Или нет. Какая разница, если уже всё в прошлом.

– Наверно, они там обсуждают, как бы меня женить, – озвучила Зое, наконец, скребущуюся в глубине мысль.

Мона поджала губы. Взгляд пампушки, с косою в руку толщиной, сделался тусклым и понимающим, как, впрочем, случалось в последнее время на удивление часто.

– Да, мой тоже. Только и делает, что об этом твердит. Выбирай да выбирай. Выбрала же я уже, и притом давно.

Хворостина чуть покачнулась, вновь переворачиваясь в загорелых пальцах.

– Ланса ждёшь?

Взгляд из-под бровей.

– Жду.

– Три с четвертью года, – озвучила Зое, за что и была тут же пришпилена тяжёлым взглядом.

Прихлопнув навязчиво подбирающегося к щеке комара, она поёжилась. Лето было в самом разгаре, однако в вечернем стрекоте кузнецов притаился холод.

Полузабытый сон или видение. Нечто неопределённое маячило в глубине сознания в последние часы, и, хотя вспомнить что-то конкретное Зое не удавалось, взгляд её вновь и вновь возвращался к чернеющей калитке. Тёмно-бурая трава, стена сора, за которой прятались лягушки, и медная гладь воды. Остров был, как кольями, утыкан изрядно разросшимися деревцами. Два вяза чуть на боку, точно рога. Бараний остров. Сказка, не сказка. Рассказ, не рассказ. Правдивая выдумка была связана с этим его именем. Переплетенье крон алело. Зое вгляделась, выдохнула в задумчивости и неожиданно сама для себя улыбнулась.

Задолго до её рожденья. Однажды сырым и туманным весенним утром, ни у кого не спросив и ни с кем не посоветовавшись, на лысом, как темя Ивеса, островке, поселился, как это ни смешно, баран. Не олень, из тех что весьма неплохо гребут копытами, а именно баран. Самый что ни на есть обыкновенный. Была ли это кара небесная или чья-то злая шутка, до сих пор неизвестно, но баран появился, и с этим нельзя было поспорить.

Коум, тогда ещё молодой и находящийся в доверии супруги, всё видел ещё на рассвете, однако, о рогатом стало известно позже. И притом не от него, а от бабки Аннет, что решила сходить к соседке за свёклой и новостями. Новости нашли её сами с протяжным «бе-е-е» со стороны воды. Глядь – баран. Обыкновенный баран, с заходящими за уши рогами и белой бородкой. Человеком бабка Аннет была души широкой, так что уже к обеду о рогатом знали все, до кого она только смогла добраться, сгорбившись и опираясь на столетнюю палку. Не жалко ей было новости.

Ясное дело. Кто первым заберёт, в хозяйстве у того и будет прибавка. Всякий это понимал, но люди есть люди. Всегда можно договориться и, поскольку здесь пахло мистикой. Поскольку поделить одну тушку на всех не представлялось возможным, решили не трогать её вовсе. На том и сошлись, и разошлись, возвращаясь к делам насущным.

Люди есть люди, и каждый спустя какой-то час столкнулся с каждым на водной глади. Вся рыбацкая флотилия деревни вышла на вёслах, обнаружила себя, и тут уж стало не до реверансов.

– Моё, – коротко и ясно утверждали Брис и Ивес.

– Кто первый того и баран.

– С дороги! – выл Коум и бил Фалкета веслом. Тощий рыбак, с редкими, цвета мёда, усиками, не спорил и лишь, как более опытный, в тихую раскачивал лодку соперника.

Тогда ещё зелёные и молодые, они забыли о главном, – лишь общими усилиями в таком отдалении от столицы можно выжить. Первым перевернулся кузнец. После Коум и Брис.

Бой шёл до самой дойки, а после все вместе, взмыленные и сырые, мужчины выбрались на берег. Каркасы лодок послужили прибежищем для рыб, а баран так и жил на островке, щипал травку на «висках», пока не пропал. До людей ему не было дела.

Много уже переменилось, и земля на бараньем острове пропала: одни деревья да кустарник. Ветерок перебирал листья, и, казалось, будто остров был захвачен огнём.

Скрип петель. Весь взмыленный, точно после помолки, Брис на ходу обтирал сырую шею. Он зримо удивился, обнаружив подростков во дворе. Платок отправился в боковой карман журнада, а лицо мужчины спешно избавилось от взволнованного выражения. Напрасный труд, и мельник это понял очень быстро.

– Всё нормально будет, – произнёс он уверенно. – Завтра же в Арлем весть отправим.

Сверкнув где-то над чёрными далями[1], солнце скрылось, и алое зарево понемногу начало стухать.

[1] Чуть левее сосны.