Остров жизни

Глава 3. Рёв в молоке.

Долбил заросшую пепельным лишайником чёрную кущу дятел, и клочья тумана плыли над верхушками деревьев. Этой осенью лес ревел. Олени, во множестве прятавшиеся где-то в чаще, били раздвоенным копытом и сталкивались рогами, отстаивая чувства.

Ещё пару месяцев назад они за лье учуяли бы постороннего. Они летали бы над поваленными стволами и, отведя головы с тяжеловесными рогами назад, вмиг скрывались в чаще. Ещё пару месяцев назад у хищника не было и шанса догнать их, но только не теперь. Красной осенью любовь кипела в жилах, и многие вещи теряли своё значение, каким бы важным оно ни было.

«Ру-у-у-у!» – ревел лес, и столкновение рогов слышались сквозь молоко, опутавшее чёрные, уходящие в небо стволы.

Чёрные стволы поднимались над водой. Чёрные стволы уходили вдаль. Чёрные стволы, между которыми неспешно брела серая тень. Раскидистый шаг, при котором изгибалось длинное тело и проминалась, хрустела подстилка. Негромкий шелест костяных, сросшихся на брюхе в пластины чешуй и пахнущий дымом туман, что прорывался меж клинков зубов.

«У-у-у-у-у-у-у», – проревел лес слева, и одетые в роговую чешую пальцы чуть приостановились, упираясь когтями в пучок травы. Длинная голова неспешно повернулась, блеснул серебром огромный глаз.

В паре тройке шагов от отливающей тусклой медью фигуры из-под нападавшей хвои выглядывала окостеневшая вилка. Ветка? Да нет. Чересчур правильной была её форма. Раздувшись, ноздри змея, втянули туман. Из окованной в треугольные чешуи пасти вырвался пахнущий болотом дымок, раздалось пронизывающее до костей гортанное дыханье.

Рога и ничего более. Олень сам сбросил их по весне, а теперь на месте старых уже красовались другие. Дракону не было ни малейшего дела до этого. Он был выше подобного.

Не так пусты эти места. Вот хотя бы летом. Взобравшись на берег, змей подметил, единичный след, что продавил жирный ил на подъёме. Кабаном пахла сырая, перемешанная с ряской земля берега. Молодым, а значит, с ещё мягким, хрустящим пятачком и едва показавшимися из-под верхней губы клыками... Тот и сейчас, скорее всего, бродил где-то здесь, подрывая коренья и грызя опавшие жёлуди в тени изрезанных узорами коры деревьев. Молодой искатель. Весьма и весьма неплохой обед.

Следов было в таком множестве, что даже столь острый, неведомый человеку ум не мог разобрать, охватить всё. Белка пробежала, неся орех. Вслед за ней – лисица. Древолазку та, впрочем, так и не догнала и вскоре вновь прошла это место, обойдясь лишь парой полёвок, которых зачем-то тащила в зубах. Больше о лисице ничего известно не было.

Тройка выискивающих червей – кабанов. Следы даже старше тех, что встречались у озера. Запах барсучий, мышиный, олений и… человечий. Выдохнув пару белёсых струек, дракон чуть разомкнул страшные челюсти.

Зарождаясь где-то под гортанью, глухое горловое дыхание – вырвалось на волю гулким:

– Гру-у-у-у-у-у-Уу-у-у-у-у-у-у…

Несколько чёрных крыльев взмыли в воздух, сумрачными тенями пройдясь по пронизывающим молоко столбам света. Вездесущий голод. Зверь с минуту стоял неподвижно, смежая и вновь раздувая ноздри. Размышлял. Он выдохнул трубно, после чего чуть переместил центр тяжести. Хруст высохшей хвои. Длинный хвост с рядом роговых выступов по бокам покачнулся, и дракон двинулся дальше, загребая былую жизнь этого леса. Пока что он удалился. Пока что.

Повеяло огнём. Предсмертное мычание и корчившийся в молоке хруст не перекусываемых, не глодаемых, как это делают звери, а давимых и раздираемых в игре немыслимой силы костей.

***

Коум медленно сполз спиной по грубой, заиндевевшей коре. Упал. Пальцы его до боли, судороги сжимали топорище, а губы корчились в непонятной улыбке. Вопреки утренней прохладе тело лесоруба взмокло под котероном, а по грубой пепельной щетине тёк пот наполовину со слезами.

Плыли клочья тумана. Глаза мужчины были абсолютно трезвы.

***

Жилы человека или ароматный, питательный и нежный олений жир. Сказать по правде, дракон не раздумывал особенно долго. Он мог бы ещё той, первой весной в ночь уничтожить деревню, пожрав множество жизней, но тогда бы не стало и коров и молока.

Чересчур уж много посторонней ерунды таскали при себе эти двуногие. Зверь заглатывал целиком, и, как ни очищай, всё одно что-то да попадалось. От того говоруна «в наследство» дракону, к примеру, досталась металлическая перчатка, которая по сей день переваливалась в лужёном желудке и неприятно его оттягивала.

«Все стены впустую оббил», – подумал бы зверь в раздражении, возникни сама мысль – подумать.

В желудке его было полно, и одетое в свой собственный панцирь брюхо лежало на твёрдой из-за обилия корней почве. Сапфировые костяные наросты, бурые пятна и кровяное нутро широких и сильных крыльев, всё это не оставляло и шанса скрыться в зарослях.

Рассказывали, что когда-то и Тэр-реск был таким. Когда-то многие и многие жизни назад, во времена молодых гор. Да, давно. Всё выше становились заледенелые иглы, и с тем темнела шкура на его боках, пока молодость и бойкость не уступили выгоревшему углю.

Юный дракон был алым, и это обстоятельство сводило на нет все шансы напасть из засады. И только. Существовало множество иных способов умерщвления. Чуть раньше или чуть позже, но змей подловит и одного сома.

Спустя пару дней ещё одна корова исчезла, и на сей раз пастух даже не мог с уверенностью сказать, когда конкретно это произошло. Пепин, много ли возьмёшь с этого разгильдяя?

– Когда это произошло? – требовательно пробасил Брис, и кустистые брови мельника сошлись на переносице.

Острый кадык юноши дрогнул, а глаза его забегали, будто ответ скрывался где-то за спинами собравшихся.

– Ну, на выгон Бурка точно пришла.

– Хорошо, – одобрил начало дородный мужчина. – А что там?

Неловкая улыбка расплылась по кривой физиономии.

– Да я заснул как бы.

Пепин получил по шее, но кроме взять с юного бездельника было, в общем-то, и нечего. Пасти запретить? Так кто же за него будет таскаться? Ну нет! Юнец будет выходить на выпас, и пусть только попробует сбежать!

Сомнений на предмет того, что сталось с Буркой, не возникало, и всё ж, дабы подтвердить очевидное, пара смелых, одним из которых оказалась Зое, а вторым Бод, двинулась на выпас, поискать следы или останки. Гай, хотя от него уже давно никто и ничего не требовал, увязался следом.

– Н-да, хорошо белорогую потрепали… Да не мечись ты! Твою да через телегу, нету тут уже никого! – выкрикнула Зое в направлении оруженосца и тут же пожалела о сказанном. Что-то чересчур часто она стала использовать отцовские фразочки. Надо было с этим что-то делать.

Без предупреждения[1] получивший под ребро юноша обиженно надул щёки. От кого-кого, а от Зое он этого не ожидал.

– Думать мешаешь, – поспешила обосновать свои действия она, и чтобы слова не расходились с делом, в самом деле, призадумалась. Золотарник был примят, дёрн вместе с травой будто прорезали кольцами, и запёкшиеся разводы застыли на выбивающихся, ломаных пучках осоки. Всё, что она видела, говорило о борьбе, но как, чёрт побери, змей мог подобраться незаметно?!

«Полсотни саженей до ближайших деревьев», – прикинула Зое на глаз, и тут же отбросила последние сомнения по поводу засады. Этого просто не могло быть! Но как же тогда?.. Вот ведь задачка. Живой, как ни у кого из присутствующих, ум её взялся за дело, и чистый разум вскипел от обилия вопросов. Никто другой в деревне не был способен на подобное, и, осознавая это, девушка старалась, как никогда.

Тянущиеся к свету буки. Покачивались розовые колокольчики и уже не такое зелёное, увядшее разнотравье. Облачка плыли по небу безмятежно… небо. Ну конечно! Небо!

Словно гром посреди ясного, возникла мысль!

Будь Зое чуть моложе, она подпрыгнула бы на месте, а то и сделала бы победный жест коленом, но только не теперь. Ей уже исполнилось семнадцать и как человек исключительно взрослый, здравомыслящий она лишь улыбнулась, предвещая собственный триумф.

– А если…

– Четыре пальца,– жуя мягкую горбушку, ни к лесу ни к городу, отметил Бод.

Улыбка стекла и померкла, будто-то была намалёвана. Зое бросила в сторону говорящего раздражённый взгляд. Так и не располнел. Уже и не такой рыжий юноша против всякой логики рос крепким в отца и уже на голову превосходил сверстников. Шли годы, а на лице его по-прежнему читалось всё тоже непонятное для многих и многих раздражающее полнейшее равнодушие.

– И что это значит?

Как и раньше, пылающий взгляд, равно как и поджатые губы, не произвёл на юношу ни малейшего впечатления.

– Да ничего не значит, кроме того, что на лапе его четыре пальца, – пожал он плечами и, немного подумав, добавил. – И перепонок нет.

Предусмотрительно зыркнув на Гая, тот уж больно улыбался, Зое заглянула за кочку. Порой каким бы сообразительным ты ни был, всё одно первым заметит тот, кто стоит ближе.

«В кадушку его засуну», – пообещала себе Зое, и, точно почувствовав неладное, Гай поёжился.

Обратная дорога, в общем-то, могла и не запомниться. Зое, разозлившаяся на себя за невнимательность, дулась на Бода, которому это, в общем-то, всё также было безразлично, ну и заодно на самозваного защитника. Оруженосца было жалко, но что ж делать. Дорога могла бы и не запомниться, однако она это сделала.

– Простите? Это ведь «тот» остров.

– Ну конечно, «тот», – ничуть не боясь ошибиться, бросила Зое, и только после задумалась, кому, собственно, она это сказала. По счастью, на сей раз обошлось. Мужчина как мужчина. Потрёпанный журнад и походные сапоги, завязанные под коленями. Не иначе очередной торговец, по случаю заехавший, дабы взглянуть на прославившегося «змея острова».

– И там, значит, нора? – и не подумав удовлетвориться уже сказанным мужчина.

– Ну да.

– И «тот» зверь, в самом деле, такой огромный?

Несколько ошарашенная напором, Зое пригляделась к необычно въедливому зеваке повнимательней. Всё то же самое. Протёртые колени и кожаные сапоги, говорящие о привычке ходить пешком. Единственное, на рукавах незнакомца виднелись странного вида пятна. И что с того? Она сама восъмицу не могла от синих ежевичных разводов избавиться. Не пыталась вот и не могла.

– Чернила. – Забитый и затравленный, Гай выглядел необычно серьёзным. – Притом свежие. Церковную грамоту чертали?

– С чего…

– У самого такие же рукава бывали. Не отмываются. Легче куски под заплату вырезать.

У Зое глаза на лоб вылезли от подобного заявления. «Это… это ж… как так?!»

– Ты что... ты грамоте обучен?! – ещё не сформулировала, но уже удивилась она.

– Я много чему обучен, – произнёс Гай, не отводя взгляда. – Так что? Откуда пятна?

Уже не надеющийся, что удалось сбежать от ответа, мужчина бросил раздражённый взгляд.

– Как вы и сказали. Заполнял церковную… Собственно, велика ли разница? Друзья, мы же здесь не ради этого собрались?

«Друзья», – повторила про себя Зое, и послевкусие, которое оставило это слово, девушке совершенно не понравилось.

«Какие мы ещё «друзья»?! Ходят здесь разные, и все в «друзья» метят».

– Мы и не собирались, – отрезала она. – Смысл? Как вы говорите, «тот» зверь сейчас всё больше по земле ходит. Коум, лесоруб наш, чудом сбежал, так супруга третий день из запоя вывести не может.

Неизвестный глянул на неё с недоверием. Кивнул и, сглотнув как-то дико, покосился на лес. Рёв, если прислушаться, летел над водой, и разобрать, что это был за зверь, не представлялось возможным.

– Неужели?

– Корову вот утянул, – почувствовав слабину, тут же подначила Зое. – И главное, как непонятно. До леса далеко. Убежать должна была, ан нет. В крови всё.

– След в три пальца глубиною, – привычным будничным тоном констатировал Бод, и во взгляде юноши промелькнула вселенская скука.

Незнакомца пробил холодный пот.

– Думаю, мне пора.

Скоро распрощавшись, неизвестный скрылся с такой скоростью, будто ему и в самом деле было «пора». Мужчина пропал, но неприятный осадок после встречи сохранялся ещё долго. Зое пылала возмущением. Уши её алели так, что Гаю оставалось лишь благодарить небеса за то, что любимая её хворостина осталась дома. Охладил разгорячённую девчонку ледяной взгляд Ивеса. Предложив Зое горбушку (та уже устала отказываться), Бод прошёл дальше, к виднеющейся чуть в стороне от прочих строений обветшалой внешне мельнице. У девушки такой возможности не было, так что, взяв оруженосца под руку, она прямо и открыто – прошествовала вдоль забора, а затем и сарая. Проскользнула вместе с ним к дому. Скрипнула и хлопнула дверь. Все звуки стихли.

– Твою да через, – вдохновенно повторил Ивес, но желудку, говорящему с ним посредством резей, отчего-то легче не стало.

Поднявшись, кончик тростинки, вновь опустился, уткнувшись в загаженную землю.

– Твою да через телегу! Ну, он же точку пятую здесь впустую протирает!

В затянутых пеленою злобы глазах не возникло и тени сомнения. Утка отщипнула лист, заглотнула и, не обращая на мужчину ни малейшего внимания, прошествовала дальше, зыркая в поисках чего-то съестного и косолапо загребая.

Вечер пробирал до костей.

[1] Зое вообще, себе на беду, придерживалась схемы сделал-сказал-подумал.