Остров жизни

Часть 3. Вкус леса. Глава 1. В грозу.

«Быстрое сообщение – худшее, что может случиться с миром», – скажет однажды под гнётом романтизма далёкий наш потомок.

«Быстрое сообщение, его бы нам сейчас», – вздыхали деревенские сейчас и содрогались при одной мысли о Бараньем остове. Те, кому было куда уехать, покинули свои дома, прочие же остались, опутанные цепями хозяйства.Все обвыклись. Смирились с мыслью об опасном соседе и теперь даже почти не посматривали в сторону островка, на котором вяз скоро перерастал прочие деревья.

К зиме кривотолки пошли по равнине. Сплетни. Россказни о страшном звере, будто по ветру перекидывались из деревни в деревню, вместе со скрипучими телегами, становясь из раза в раз всё причудливее. Огромный, аки дом? Со стальными когтями, перепонками-водорослями и глазами, сияющими под водой, точно лампы?! На подобное «чудо» не отказался бы посмотреть даже сам змей.

Посмотреть, а после пожрать с костями и роговой кожей, ибо отсутствие крупной добычи являлось главным недостатком этих земель. Дракон это знал. Ему не нужно было покидать пещеру, чтобы чуять, чувствовать всё, что происходит вокруг.

В мире зелёной мглы свирепые личинки стрекоз у самого берега охотились на мелких рачков, в то время как старшие их собратья разрезали воздух над медной водой. Жизнь! Жизнь была повсюду, куда не обращался его взор, и лишь в сырой пещере, на острове был он один. Его пещера. Его мир. Мир, в котором не было место ни для кого другого. Да и кто бы мог быть настолько смел или настолько глуп, чтобы разделить с со зверем это прибежище.

Сомовье мясо слышали ноздри, и предвкушала требуха. Какой же из них тот самый? Даже когда дракон уже не будет нуждаться в подводной охоте, он всё равно продолжит рыскать. Он не пропустит. Не простит и не забудет ничего. Никогда.

Набухнув, прозрачная, точно слеза, капля сорвалась с корня. Зависла на мгновение, отразив алого зверя, и ударила по чёрной глади. Вода разошлась бирюзовым кольцом, но уже спустя мгновение вновь захлестнула, в недовольстве выгнувшись дугой. Глаз зверя закатился. Очередной даритель приближался. Не стоит того, чтобы подниматься.

Еще прошлой осенью, на самом крае островка была поставлена чаша.

И каждый полдень, когда солнце стояло в зените и змей лежал, грея обширным брюхом землю, кто-то из деревни, помолившись, отплывал и наполнял её парой вёдер свежего, ещё тёплого молока. Никто из них не видел, выползал ли зверь из своего убежища. Никто не знал, куда девается принесённое в дар, но больше коров с тех пор не пропадало. Да и людей, по счастью, тоже. Дракон это знал.

Сегодня и ранее. Не все время. Не каждую восъмицу и даже не каждый месяц, но в деревню начали заезжать дальние родственники и торговцы. Погостить. Они стояли у самой воды, смотрели и говорили многозначительно:

– Да, дела.

Не было у семьи Зое родственников по соседним деревням, так что и факт этот девчонку не особенно волновал. Подставляют шею – их дело, главное – чтобы стаду пройти не мешали… хотя этим захочешь, не помешаешь. Поздоровавшись с Коумом, который, судя по улыбке, уже и так на сегодня наздоровался, Зое присвистнула, загоняя чёрную с белым ухом во двор Вильен. Да, она вновь занималась этим «исключительно мужским» делом[1], но тут уж ничего не попишешь[2].

Приподняв поля «исключительно мужского» головного убора, она поздоровалась с вышедшей встречать рогатую хозяйкой дома. Подмигнула Обэ – карапузу девяти лет, который при этом по-детски обиженно надул щёки, и тут же покинула двор, сторонясь шипящих, будто медные чайники, гусей. Никогда их Зое не любила! Три горделивые, злые и косолапые серые птицы жили во дворе прекрасной Вильен, на её же собственном дворе с весны так же случилось прибавленье. Утки. Маленькие чёрные комочки с солнечным пятном под горлом и ярким отливом на крыле. Горластые. Завсегда голодные и готовые пожрать всё, до чего позволяла им добраться ограда. Траву и корм. И листья, на которых они повисали, махая в воздухе пепельными лапками. За день они съедали больше, чем весили сами, а поскольку всё это внутри не оставалось, во двор лучше было не входить.

– Д*рьмо.

Нога Гая стронулась и, чуть проскользив, упёрлась в порядком общипанный желтоватый и колючий пучок. «Чвак» – смачно пропела подошва, и звук этот сложно было отнести в разряд приятных.

– Ну сказал же, – не без нотки удовлетворения в голосе прокомментировал Ивес. По рукоять воткнув вилы в сено, мужчина отряхнул ладони. Выпрямился. На запылившемся лице его отразилась честнейшая улыбка.

– Ну и что? Зато впредь глядеть будешь.

За последние полгода выработавший поистине титаническое терпение Гай промолчал.

Великое благо терпение, но, увы, к достоинствам Зое оно не имело ни малейшего отношения:

– Пап!

Удивлению мужчины не было предела. Вытаращив жёлтые глаза, утки и не подумали отреагировать, когда хворостина прошла в опасной близости.

– А я-то что?! – вопросил мужчина изнемогая. – Ты вон у этого спроси, чего он уже как год здесь кукует.

И вновь эта тема. Ивес уже неоднократно поднимал вопрос, и, хотя результат нисколько не менялся, намерен был продолжать вплоть до полной капитуляции противника. Почему? Да просто, потому что его раздражало постоянное присутствие прислужника сильных. Тех, кто смотрел на пешего с коней. Это было неправильно!

Такова была жизненная позиция Ивеса, да и ещё один спиногрыз навряд ли кого на его месте порадовал.

– Ладно бы ещё работал, – недовольно пробурчал глава семейства. – Ладно, а так он задарма хлеб мой ест и молоком запивает.

Решительно взяв юношу под руку, Зое надула губы, всем видом продемонстрировав всё, что думает по этому вопросу. Ещё год назад полностью убеждённый, что так может с ним обойтись разве что Лефевр, Ивес скрежетнул зубами:

– Ладно бы ещё работал, а так сидит тут, не пойми зачем.

– Очень даже пойми. Он племянник сера Ланца, а значит, его преемник, – вновь ляпнула и лишь после обмыслила, стоит ли, Зое.

Поймав гнетуще тяжёлый взгляд, Гай вздохнул. Он уже привык и не таил обиды.

Сколько поводов у обычной семьи собраться единовременно в одном месте? Немного, если вдуматься. Завтрак да ужин всё больше, но и они в последний год проходили как на ножах.

Обычно обращавшийся ко всем и одновременно ни к кому, Ивес обрёл жертвенного агнца, так что теперь только и слышалось:

– Твою да через телегу! Работай или убирайся!

Бонне тем вечером снова опоздал. Волосы тихони были взлохмачены, а из-за уха его торчала солома… но этого будто никто и не заметил. Проскользнув между безмолвно колдующей над горшком матерью и боковиной стола, юноша занял причитающееся ему в дальнем углу место. И опять же это осталось незамеченным. У Зое злости не хватало. Все внезапно стали хорошими, и только Гай, который, в общем-то, ничего не сделал, вынужден был сносить постоянные нападки.

– Именно что ничего! – со злостью протыкая вываренную морковку, проскрежетал Ивес. – Марта, ты представляешь: преемник! Подвиги он совершать вздумал. На дракона с вилами! Нашими, к тому ж. Только попробуй тронуть наши вилы, они вдвое старше тебя, а до сих пор ходят!

Новоявившийся «блудный сын» подавился вываренным корнеплодом. Поймал пару взглядов. Смутился:

– На дракона? Он?! Да с ним НАСТОЯЩИЙ рыцарь не справился, ему-то куда?

– Настоящий… – начала Зое и сразу же осеклась, изменив мнение до полярного. – А не замолкнет ли кое-кто?!

– А что?! – аж глаза выкатил юноша. Однако природная осторожность не дала ему зайти дальше.

Банне чуть подождал. Повернул голову, однако за взглядом его так ничего и не последовало. На сей раз пронесло.

– Во дворе Тьери, говорят, кто-то верстак сегодня ночью проломил.

Банне уставился в тарелку.

Зое не унималась:

– Есть у него шансы! Да и вообще, говорят, против них у всех шансы одинаковы, вот что!.. Чтобы это не значило.

– У всех их одинаково нет, – перевёл отец, и на этом разговор был закончен.

Впервые за вечер вступила Марта, и к ЭТОМУ заявлению уже никому добавить было нечего:

– Кому-нибудь добавки?

Сер Ланц не справился. Увы, но это факт, с которым бесполезно было спорить. Зверь остался жив, а значит, требовался новый герой для того, чтобы его прикончить. Де Воражина не возражал. Более того, как утверждал Ивес[3], он был чрезвычайно заинтересован и, сидя за тем же большим столом с лакированной столешницей, обещал лично заняться этим вопросом. Обещал, и… и, в общем-то, на этом всё и закончилось.

Дракон это пика, и не один уважающий себя лорд не станет рисковать чьим-то вассалом. Тем паче, что один уже не справился.

Сосна кроной мерила вечерние часы, а из дома, что выглядывал из-за пепельно-серых, с жёлтыми нашлёпками лишайника, слив, неслась ругань, наполовину со звоном.

– Ты его видела? – спросил спустя где-то час, после того как все разошлись, Гай. – Он… Он, в самом деле, так страшен?

Что могла Зое ответить на это? Да, очень. Донельзя страшен. Страшен… чудовищно.

Длинное, в пять туазов длиною, сырое и блестящее тело. Длинная морда с тупым рылом и чёрные вертикальные расщелины зрачков, вокруг которых сияло звёздными отблесками серебро. Глаза не злые но и не радостные. Они были… другими.

Кожа, исчерченная роговыми щитками, недоступными для меча и копья. Сильный хвост, способный проломить стену и зубы. Сплошные зубы.

– Ты справишься, – как можно уверенней сказала Зое, и до мрамора загоревшие пальцы сжали сухую ладонь юноши. – Ерунду он говорит, как в общем и всегда.

И зачем Зое это сказала? Да просто. «Просто я его пожалела», – решила для себя девчонка, и почему-то, залившись румянцем, добавила в унисон с доносящимся с полей мычанием стада и свистом:

– Ты же учился как-никак.

– Учился, – сухо вторил Гай, и на лбу его залегла пара не по возрасту глубоких и широких морщин. Чуть опустившись, взгляд юноши упёрся в зияющий чёрным провалом посреди медной глади озера остров.

– Учился.

***

Зое была обеспокоена не на шутку. Три дня Гай ходил угрюмым, молча снося столкновения с хозяином дома, а после и вовсе переселился из её комнаты… Только ничего не подумайте! Не надо. Он лишь скрывался там от косых взглядов и ничего больше!

В предрассветной тиши девушка, насвистывая старую песнь пастухов, в сопровождении двенадцати рогатых уходила на пастбище, в по-утреннему сырое и затянутое зыбким, стелющимся по земле туманом поле. Он провожал её взглядом. Она возвращалась, а оруженосец всё так же занимал лавку и как будто и не двигался за это время.

Так прошла восъмица, а, быть может, и две, после же всем как-то разом стало не до того.

Как это произошло?

Лето было в разгаре. Дни стояли жаркие, длинные и необычайно гнетущие в своей тиши и жаре, что рисковала вновь расколоть почву. Время к ужину.

Горизонт у духоте уже начал белеть, но вот, внезапно, воздух застыл, сделав дыхание почти невозможным. Собаки подняли головы, чуя неладное, и вода на пруду, повинуясь внезапному прохладному порыву, завернулась в круговорот, обдавая берега острова чёрными волнами. Люди, лошади и птицы. Лишь глупые утки могли себе позволить не бояться приближающейся грозы. Ветви склонившейся над водой сосны затрещали и заходили ходуном, а затем в какой-то момент всё вновь стихло. Воздух отяжелел и будто осёл невидимой поволокой, в которой не нашлось места для звуков. Ни птиц, ни насекомых. Облачный лев шествовал над холмами, и далёкий раскат, пробившийся и погрязший, служил ему рёвом. С глухим «тук» капля ударила по глиняной черепице. Капля ударила в дно пустой кадушки и сползла по замыленному наплывами слюды. Десятки капель. Сотни и сотни тысяч капель пели свою песнь, в которой ярко-голубой лентой шли, мелькали, стелились молнии.

На тарелке перед Ивесом возвышался варёный баклажан, и, поскольку вкус его отдалённо напоминал вкус мяса, настроение у хозяина дома было вполне сносным. Над головой его держалась починенная прошлой осенью крыша, под рукой наблюдалась еда, а в пределах досягаемости жертва, которая и слова поперёк не смела сказать, поскольку сидела на его иждивении.

Зое на сей вопрос имела собственное мнение, и, поскольку Гай считал препирательства ниже собственного достоинства, она не видела никаких препятствий, чтобы озвучить:

– Мам!

Расставив перед молодыми тарелки со всё тем же вареным баклажаном, женщина вернула половник в большой и старый котелок, вытерла руки об фартук из жёсткого сукна. Очередным движением, столь же привычным и естественным, как и все прочие, она буквально выдернула тарелку из-под носа хозяина дома. Ложка ударила по столешнице.

– Но… – челюсти Ивеса клацнули в удивленье. – Но милая. Как сказать-то…Я же ем!

Дверь распахнулась. И столь резко, что, будь она закрыта, сорвало бы и задвижку. Мятые листья и водяная пыль ворвались вместе с ветром. Небо будто расщепила пополам белёсая вспышка, а чёрная вода всё ходила и ходила кругами. Всё силился зверь совершенный, но неповоротливый уцепить за хвост проворного. Пытался и не мог.

Сом с отметиной – вновь ушёл.

Взяв у матери зависшую над котелком тарелку, Банне, промокший до нитки и даже не подумавший снять отсыревшую войлочную шляпу с опустившимися палями, разом забросил в рот несколько ложек горячей кашицы. Лицо его не было живым, и, хотя и принадлежало человеку, но не всем известному Банне. Молния.

Проследив за тем, как очередная парящая и пахнущая варёным кабачком ложка исчезает в бездонной пасти, Ивес сглотнул:

– Ну и что случилось?

Банне поднял взгляд. Глаза чёрные, с синеватыми глубокими дугами. Нагрянувший с опозданием, но как будто разбухший за это время, гром заставил слюду дребезжать и ходить в пазах.

– Пап, ты… ведь загнал кур сегодня?

– Что? Ты ещё спроси, мыл ли я руки сегодня. Какое число и год. Идёт ли сейчас дождь! Давай уже, что там такого?!

– Ты скоро станешь дедушкой, – сухо и с надрывом выдал Банне и тут же опустил взгляд. – Мы с Дезири ведь займём вашу комнату?

Зое выдохнула. Ну что ж, это должно было рано или поздно случится. Она это знала, без сомнений знала и мать, но вот отец…

Выпав медный ковш звякнул об половицу. Короткие и полные пальцы женщины сцепились в замок напротив груди.

– Твою да через телегу... – Сглотнув, Ивес понимающе кивнул: – Знаешь, а пошёл ка ты вон.

Поражённый переменами в интонации, Банне даже не сразу осознал, что конкретно ему сказали:

– В каком смысл?...

– Да в прямом. Вон, я сказал! Пошёл к суженной своей!

– Пап!

– Что?!

– Ивес!

Наткнувшись на взгляд жены, хозяин дома несколько притух. Нервно взлохматив затылок, Ивес скрестил руки. Отвернулся.

Гай кивнул, демонстрируя одобрение:

– Всё верно.

А вот это уже было лишним. Фраза стала той песчинкой, что переполнила чашу терпения. Ударив ладонями по столешнице, мужчина резко поднялся. Взгляд его был дик, а шерсть на загривке стояла дыбом.

– Твою да, ты-то куда лезешь! Всякие городские на хребте моём сидеть будут, да ещё и жизни учить?! Да ты…

– Ивес!

Сдержался. Глава семейства побурел лицом, пробурчал что-то, но сдержался. Сверкнула молния, и в её холодном свете профиль Гая показался худым, сумрачным и задумчивым. На беду, бывший оруженосец воспринял эти слова куда серьёзнее, чем показалось прочим.

[1] Даже успела затосковать по осени, когда была под домашним арестом. Да, вот это было время! Отец так выдыхался, что на то, чтобы командовать, у Ивеса не оставалось ни сил, ни желания, ни что куда важнее времени.

[2] Кому-то ведь нужно подниматься засветло на выпас. Без этого никак, а из Пепина пастух как, в общем, и земледелец был исключительно никакой. Не скверный, но и без признаков необходимых качеств. Никакой, – иначе и не скажешь.

[3] Зое как не жаль повторно вырваться не удалось. Повода не нашлось.