Остров жизни

Часть 5. Самое главное. Глава 1. На дороге.

«Самое морозное мгновенье – последнее перед рассветом».

(Кузьма Прохожий. Из услышанного на дороге).

Снег шёл и шёл. Всё замело, и метель в ярости била по стеклу. Именно так это должно было прозвучать, но увы. День сменялся днём, и с той же периодичностью зимняя погода вновь обращалась в осеннюю. Гнилым было начало этой зимы. Промозглым и ветреным. Кости деревенских стыли, в то время как ноги их увязали в липком жиже, имя которой невозможно было подобрать не сплюнув.

Именно в такой промозглый утренний час в деревню и пришла новость. Чёрным странником на водянистой дороге, и ужас тенью шёл за ним. Пепельная, в пятнах, лошадь под уздцами. Заиндевелая земля чавкала и ломалась под сафьяновыми сапогами ее ведущего, а кобыла, опустив голову, преподала на заднюю левую. Старая лошадь, загнанная. Тянула она свою лямку, сколько могла, сейчас же человеку самому приходилось вытягивать её из зыбуна. Не выживет, коли бросит. Останется на мёртвой дороге.

Усилие, и чёрный пролесок точно изогнулся. Шаг, хруст и вот он: ряд домов с тёмными окнами, что замер точно в ожидании, стылый и настороженный. Пройдя мимо пепельных кольев слив, человек начал восхождение по льду дороги. Скользко и холодно. Ноги окостенели, и лишь тень, что он так трепетно лелеял, нёс до лая и даже дальше, придавала сил.

Ограда. Оставив, наконец, измученное животное, человек стронул калитку, во льду которой лишь намечающая себя рассветная пора перемежала день с ночью. Хруст верёвки, куры завозились, и пёс вновь гавкнул где-то во дворах. Гавкнул лишь раз и вновь забился обратно в конуру, пряча под лапами нос. Зачем ему незнакомец, да ещё в чужом дворе? Пусть мёрзнет, раз уж хватило глупости явиться в эту пору.

Три глухих удара. Три, не больше и не меньше.

Пятно света, живого света, мелькнуло в окне. Пройдясь по двору, оно самым краем задело бледное, точно принадлежащее мертвецу, лицо. Огонёк чуть поднялся, застыл и, словно затрясясь в ярости, скрылся, дёрнувшись к двери. Щёлкнул засов, выпуская столь желанный, обращающийся белёсой дымкой воздух.

Зверское, искажённое яростью и обидой лицо вынырнуло из тьмы помещения. Точно агнец копьё, Ивес держал причудливо изломанный костыль. Над всклокоченными его волосами как нимб сиял удерживаемый женской рукою фонарь.

– Чего надо? – огрызнулся хозяин дома, сетуя на оборванный, по весеннему безмятежный сон.

– Война, – сухо, точно озвучив, наконец, давно известную новость, сообщил пришедший, и слово белёсым облаком, страшным и кривым, застыли в воздухе. Сухой язык прошёлся по белым, обескровленным губам. Впалые глаза его уже не горели и даже не отливали шершавой бронзой. – Луизиты гады.

Голос глухой и совершенно охрипший, и всё же он прозвучал неуловимо знакомо. Бровь Ивеса чуть приподнялась, чудесным образом сделав по местному приветливое выражение чуть менее зверским. Серые и тусклые, глаза округлились, знаменуя понимание.

– Луизиты гады, – повторил мужчина тенью, и, вернувшись, взгляд его чуть внимательнее прошёлся по пришельцу. Обледеневшее, но хорошее сукно, растрепавшиеся чёрные волосы, тонкая переносица и тонкие же, изогнувшиеся парой крыльев брови. Ещё пару часов назад для многих хозяек кос в деревне он показался бы интересным, но вот кто он... Подождите-подождите…

– Асс, – опознала знакомца в мгновение Зое.

Отец взглянул зверем. Выражение его не походило ни на одно из тех, что девушка видела ранее. Странно сосредоточенное и собранное. Брови мужчины застыли где-то посередине, собрав на лбу складки, глаза же его, не иначе от мороза, обратились в пару стеклянных шаров. Глава дома изменился. Зое бы даже не узнала его, не знай она совершенно точно, что никем другим этот мужчина оказаться не мог.

– Одевайся! – сухо приказал Ивес, полностью забыв про оставшуюся распахнутой дверь.

«Чего это он? С утра-то пораньше. Неужели про табурет, наконец, прознал?!»

– Одевайся, я тебе сказал! – Костыль, коим мужчина так гордился, полетел в дальний угол. – Нужно срочно обойти дворы.

«Дворы», – моргнув, повторила про себя Зое, и, как и всегда, мысли её безнадёжно отстали от действий. Отряхнув шоссы от въедливой ледяной крошки, Асс вошёл, и практически тут же подруга детства оттолкнула, рванула во двор. Нужно было поторапливаться, это она поняла сразу же.

Лишь отсвет огня выхватил на лице гостя бездумную улыбку мертвеца.

Без слов было видно, через что пришло ему пройти, чтобы поспеть вовремя.

***

«Людям свойственно решать, и как же часто они ошибаются».

(Кузьма Прохожий. Из услышанного на дороге).

Асс пил тёплую воду. Не чай даже, а лишь воду, так как на то, чтобы заварить лист, так же требовалось время. Горело сразу три свечи, и не ожидавшая когда-либо увидеть подобное диво Зое щурилась на радостно покачивающиеся огоньки. Свет по-весеннему тёплый, мягкий свободно лился, однако в комнате весной и не пахло. Неповинен был в этом ветер, и не при чём снежинки, мелкие и ледяные, приставшие кантом к единственному стеклу. Во взглядах собравшихся поселилась стужа, и вытравить её оттуда было не так просто.

– Луизитания, – повторил Асс, постукивая зубами о край глиняной кружки. – Алые рыцари уже разгромлены под Арлемом, а значит, через пару дней по тракту волна должна дойти сюда.

Молчание. Переглянулись Пенин и Тибо, сейчас схожие внешне как никогда. Асс, Бод и даже Рин. Все те, кто когда-то ребятнёй мялся у дверей и окон. Смешно. Тогда они мечтали попасть внутрь. Мнили себя взрослыми и искренне удивлялись, почему этого никто не замечает. Вот они на месте отцов. Рад ли этому кто?

Свеча моргнула. Зое отвлеклась, и чуть было не выронила поднос с ещё парой дымящих кружек. Удар плечом о перегородку, и фигура её, достойная эквилибриста, вернулась в нормальное положение. Навряд ли кто заметил.

– Белый орден ушёл? – за эти десять лет голос Бриса охрип, лицо же его опало, но по-прежнему это был тот же мельник.

Коряжистый, постоянный и, что важнее, надёжный. Такой человек впустую балаболить не станет и если говорит, то по существу.

– Давно ли это было?

– Ушёл, – подтвердил Асс и отхлебнув поднял едва видящий взгляд. – Де Воражина поднялся вчера… День, не вышло быстрее добраться.

Зое была потрясена. Мало того, она решительно не понимала, как воспринимать подобное. И тем не менее промолчала. Не было смысла сейчас говорить что-либо. Все всё понимали и озвучивать это было без надобности.

«Пустое это. Решение-то принято уже. Так, пустые разговоры, чтобы выгадать время на то, что б подумать. Сама так делала, притом не единожды».

Поставив кружки, Зое бросила взгляд на Гая. Мужчина сидел чуть в стороне, вцепившись взглядом в забитую мхом щель меж досками. За ответами он, само собой, следил, однако сам вопросов не задавал, да и вообще размышлял как будто о вещах, имеющих к разговору весьма отдалённое отношение.

«Рыцарь всё же. Даже представить не могу, чему его учили. Читать, и то умеет!»

Утро.

Собрав глиняные кружки, Зое задула превратившуюся в огарочек свечу. Последнюю. Асс спал в столбах мутноватого света, прочие же мужчины разошлись. Сейчас во всех дворах собирали вещи. Лишь одежда и еда на пару дней. Ничего больше они унести не могли.

Под разрезным сюрко, которым укрылся муж, был заметен уголок ножен. Зое убрала выбившуюся чёрную прядь с аскетичного лица. Юноша возмужал, но какая-то несуразная худоба по-прежнему читалась под одеждой. Скулы и подбородок его заросли напоминающей клин бородкой. Брови разрослись, а нос стал точь-в-точь как у сэра Ланца.

***

Рассвет.

Скрипнула дверь, и повеяло холодом. Гай показался. Глянул и, будто нахмурившись, ещё сильнее захлопнул дверь с другой стороны. Звякнула стопка новой старой посуды в серванте.

«Странный он какой-то. Я понимаю ещё отец, но Гай. Уйдём ведь. – Ладонь Зое вспотела. – Всегда уходили».

Каждая из сланцевых пластин, каждая отдельно примёрзла к деревянной решетке и точно обзавелось каймой по краю. Гай по ту сторону изгороди чистил бока пепельной, в естественных рыжеватых разводах, лошади. Лицо его было непроницаемо, однако Зое явственно чувствовала, что что-то не так.

Жерар подошёл к рыцарю, крадясь точно вор. По лицу старого кузнеца было очевидно, он сам сомневается, и тем не менее отступать было поздно. Простой свёрток. Самая заурядная мешковина, за которой скрывалась не особенно хорошо выделанная кожа. Шов из жил, и ручка – та самая ручка. Простая, без особых узоров, лишь только мешающих в бою. Обычных размеров, та самая рукоять, что навечно осталась в памяти Зое. Меч сэра Ланца вновь вернулся в этот мир.

«Как?! Он же… отец».

Его памятный заплыв, а после пьянка в кузне.

Гай должен был быть рад, обязан был, однако на обветренном лице не отразилось ровным счётом ничего. Он взвесил меч сэра Ланца на ладони, удивился вроде как, но быстро взял себя в руки. Движением лёгким, будто и не прошло стольких лет, юноша вставил лезвие в новые ножны.

Поймав взгляд, поспешил отвернуться. Жерар кивнул. Ушёл.

– Поговори с ним.

Обернувшись, Зое нашла взглядом мать. Вот на кого всегда можно было положиться. Женщина уже была одета, и, хотя лицо её и выражало некую обеспокоенность, больше не смог бы подметить даже самый внимательный наблюдатель.

– А дети?

– Я сама подниму, – положив платок на спинку кресла, Марта бережно разгладила грубую шерстяную ткань. – Это сейчас важнее.

«И с чего это важнее?»

Возможно, Зое просто не хватало какой-то чуткости, присущей всем женщинам, но это, в общем, и не удивительно. С самых малых ногтей она гонцала с мальчишками, затем, внезапно как юноши гоняла коров, а позже как мужчина взяла на себя ответственность за постройку их дома. Такой и выросла, как это ни странно. Не было у неё времени, чтобы почувствовать себя женщиной.

Дверь захлопнулась, и тут же легчайший порыв, не такой и морозный, но сырой, обжог щеки. Зое сразу же заалела. Насколько это возможно спрятав руки, девушка выдохнула заметное невооружённым взглядом облако.

– Чего здесь?

Взгляд. Хлёсткий и, как показалось девушке, глубоко оскорблённый. Ножны, зажатые в кулак, глухо заскрипели.

– Скотину жаль. Вот думаю в коровник загнать. Отец сена навалит. Всем хватить должно.

Девушка свела плечи. Ветерок проник под жакет, неприятным холодком пройдясь по пояснице. Лопатки закололо.

«Жалко ему, Как-же… А, ладно».

– Слушай, знаю же, что врёшь. Давай говори уже.

Гай отвернулся.

***

Дорога выглядела необыкновенно мирной. Лишённая растительности лента между чёрных, ободранных стволов. Белая, но не Зое надо было объяснять, что на самом деле снег был сырым и липким, а эта гладь не более чем заледеневшая за ночь корка. Ловушка для не местных. Белое лезвие драло одежду и ноги лошадей, оставляя позади бредущих алую, ломанную тропу.

Гай стоял все так же неподвижно:

– Что у тебя с ним? – внезапный вопрос.

«С ним это с кем?» хотела в привычной манере отозваться Зое… «Чего?!» Вспышка понимания была мгновенной, и всё ж девушке потребовалось время, чтобы разум успел в полной мере насладиться нетривиальной глупостью.

«Это он что, к Ассу меня приревновать умудрился? И на собрании не иначе об этом же думал. Война грядёт, а этот ненормальный обо мне думал?!» – про себя поразилась Зое, но ещё раньше она расхохоталась. Звонко и совершенно забыв про мороз. Точно чувствуя несоответствие, пёс за парой заборов захлебнулся лаем, как будто осуждая. Кобыла повела большою головой. Как и все впервые оказавшиеся у озера, здесь она чувствовала себя донельзя неуверенно.

Обиженно сопнув, Гай отвернулся.

– Да успокойся. Я с ним ещё, когда все в одной рубахе ходили, гоняла.

– В одной рубахе?

– К словам не придирайся. Мы просто очень старые знакомые.

– И? – требовательно уточнил Гай.

– И всё! – всё ещё посмеиваясь, отрезала Зое. – И отстань от несчастного животного. Ему и без того нежарко. Не лишай последнего.

На сборы ушло чуть больше четверти часа. Разделавшись[1] с курятником, Ивес молча, и лишь скрежеща, перетащил тёплые вещи на повозку Бриса, к которой тот на зиму приделал полозья. Многие несли сюда узлы, так что ещё одному фунту груза никто особенно не удивился. Марта собирала детей, Зое же задержалась в коровнике. Да, как ни странно, но она слишком много времени провела в поле, чтобы бросить ни в чём не повинных рогатых так. Внешне девушка волновалась о коровах, а на проверку все мысли были о детях. Большие, чёрные и томные глаза. Рука Зое легла на чуть шершавую шею. Жизнь пульсировала под её пальцами.

«Мы вернёмся. Обязательно вернёмся".

Решение было принято, и остальное имело небольшое значение.

– Уходим.

[1] Как он сам заявил, и чтобы это ни значило.