Остров жизни

Глава 4. Холода и болезни.

Глава 4. Холода и болезни.

Зима спустилась на Озёрную совершенно внезапно. В самом деле, внезапно. Буквально за ночь холмы из жёлтых превратились в белые со странными плешинами, что привело отца в громогласный ужас и зародило в матери лёгкое беспокойство. Кара небес, и поводы для неё не имели счета. Погода подсидела их, и лишь всеобщими усилиями можно было хоть что-то ей противопоставить. Быстро и шумно. Все вместе жители вышли с деревянными лопатами и капали, пока трава ещё не совсем промокла.

Крики беспрестанно неслись над тяжеловесным пухом:

– Лефевр, – твою да через телегу! Кто ж спиной так работает?! – Удар локтем. – Ногами надо, смотри как я!

Мужчина горланил. Заявлял и, конечно же, демонстрировал верное исполнение, из-за чего полноватой и миролюбивой, Марте на следующий день пришлось ставить ему горячие компрессы.

«Некоторые раны не заживают так просто».

(Кузьма Прохожий . Из услышанного на дороге).

Поле замело, и небо замело.

Облака так походили на снег, что требовалось приглядеться, чтобы узнать, где заканчивается одно, и начинается другое. А, быть может, и не было этой границы? Живое, как и у всех детей, воображение Зое тут же нарисовало странную картинку, будто и люди, и холмы, все, кого видит девочка, и она сама, внутри яичной скорлупы.

«Так вот что видит цыплёнок, прежде чем вылупиться».

Всего день прошёл, а на белой, хрустящей подстилке, уже виднелись следы. Мышиные. Полёвка пробежала меж двух кротовьих нор с белыми шапками, занырнула под сугроб, где на заготовленных запасах с детками сможет пережить холодное время.

И впрямь никаких полевиков.

Мужчины, женщины и дети. Все вышли собранные общей бедой. Всё, и даже Асс. Приглядевшись, Зое различила за белёсой поволокой с остервенением работающего лопатой Мориса. Жена его, от природы худая и бледная, собирала солому. Асс помогал. Фифи, его сестрёнка трёх лет просто возилась в снегу, кажется, пытаясь что-то слепить из сухих и хрустящих хлопьев.

– Давайте-давайте, что вы как сонные мухи, – скалился Ивес, ещё не знавший, как вскоре пожалеет о проявляемой сейчас прыти.

Зое кивнула Ассу. Тот замер, опустил взгляд, отвернулся. Поёжившись, девчонка почувствовала, как что-то скребётся в гортани и переносице.

– А-апчхи!

Зое, выглядела, так же как и обычно. Почти. Щёки яблочки, каштановые волосы и глубокие карие глаза. Всё на месте, вот только теперь румянец её был даже чересчур заметен, а в замутнённых глазах можно было утонуть, как в самой глубокой расщелине. Зое металась под стёганым одеялом. Жарко. Её будто плавили изнутри, выворачивали и выжимали. Не иначе поэтому кожа девочки была сырой, а горячий воздух обжигал пересохшие губы. Жарко. Комната плавилась, так же как и она.

Занятая по хозяйству, Марта вырывалась к дочери, когда только могла, но за день это случилось лишь трижды. Отец под самыми различными предлогами появлялся больше десятка раз. На ходу придумывал, что забыл здесь, и, схватив это, убегал, будто больная могла его укусить. Смешно даже, будто Зое не понимала, что он беспокоится. Многие родители незаслуженно недооценивают сообразительность собственных детей.

Зое не слишком хотелось, чтобы он приходил. Ей вообще не хотелось ничьего общества. К чему это делают? Ей и без этого было о чём подумать и с чем побороться. Ещё весной отец забил каждую щель , однако девчонка всё равно чувствовала, как гуляет прохладный воздух. Она, без сомнений, по самые уши забралась бы под одеяло, если бы там не было так жарко.

Отец. С тех пор они не возвращались к этой теме. Все будто сделали вид, что той злополучной восъмицы не было, и, откровенно, Зое уже сама в этом сомневалась. Она хотела бы поверить, что этого не было. Хотела, но внутренний голос ежесекундно напоминал о несостоятельности сего желания. Зое с присущей ей ловкостью подыскивала аргументы, но её же сознание эти аргументы тотчас опровергало.

«А если солнце ударило? – думала она, едва дыша. – Такое ведь легко бывает. Дидье в том году на выпасе заснул. Так потом рассказывал, как вскипала вода на озере».

– И Асса ударило? – Тут же парировала она же, и ответ снова становился очевиден.

Жарко.

После той восъмицы всё шло, как и раньше. Отец драл глотку, не зная уже, к чему придраться, мать же кормила её репой, как бы невзначай подкладывая сладкое, пока никто не видит. Ничего не изменилось, и лишь Зое теперь знала правду.

Жарко.

Кажется, ей становилось всё хуже. Тая как воск и истончаясь, Зое куталась в одеяло, но это не слишком помогало. Из горла то и дело вырывался сухой, прерывистый и больной кашель. По счастью, приступ вскоре прошёл.

Тянуло чем-то съестным с кухни, но девчонка не хотела есть, чувствуя, как некая неуверенность, с горьковатым послевкусием, скребётся где-то внутри. «Нет-нет», – всё обойдётся. Румянец всё сильнее приливал к щекам. Облака заалели, вторя ей и говоря о морозном следующем дне.

«В столице неспокойно», – пробурчал отец за стеной. Он не кричал, и лишь это заслуживало внимания.

– Брис из Арлема вернулся. Говорил, вновь по деревням ездить будут. Теперь и с пятнадцати забирают.

Звякнула нечто глиняное и хрупкое, это мать, вероятно, выронила тарелку. Странно Зое не помнила ни одного случая, когда та бы её роняла. Нечто непонятное творилось за стеной, и она пока не могла вникнуть в смысл происходящего.

– Луизитания? – спросила мама, и осколки зашелестели, сметаемые гусиным крылом. Отец не ответил.

Кивнул, наверно, так как следующее, что Марта произнесла было:

– Когда?

– Твою да через телегу, мне откуда ж знать?! Приедут, когда приедут, не раньше и не позже!

Шелест возобновился и почти сразу же оборвался, что говорило о том, что осколков было не так много, ибо с мелочью она провозилась бы куда как дольше. Зое знала, так как сама то и дело что-нибудь колотила, но вот мать никогда.

Скрип лавки. Пауза, которая тянулась, казалось, вечность.

– Лишь бы до будущего года.

Непонятный разговор, который очень быстро забылся, затерявшись в вое всё усиливавшегося ветра.

Медленно, но неотвратимо темнело. Дыхание Зое, тревожное и прерывистое, постепенно выровнялось. Веки смежились, и сон принял девичье тельце, пусть и ненадолго избавляя от жара и растворяя все мысли, что клубились в хорошенькой головке. Ей снилось пастбище. Белая простыня, на которой перебрасывались заледенелыми комьями и строили замки полевики. Низкие бородачи с будто расплющенным скороводой носом, во всегда хрустящей, соломенной рубахе и проросшей на темечке травой, как описывал их отец.

– Бойтесь их шалостей, – всегда говорил он. – То, что для полевика смех, для нас голод и пустой год. Нет ничего хуже забав этих…

Здесь его обычно обрывал взгляд матери, так что Зое так и не узнала, кем ещё являются полевики, но, да и неважно, в общем. Из чистой такой забавы, закручивая сыплющееся просо, старичок построил замок вровень с яблоней. И это всё? Поднимая с земли белые облачка, второй построил до неба, третий же ещё выше. Белёсые стены пробили скорлупу, и небосвод осыпался, навечно заполонив мир белой ледяной крошкой.

«Ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш…»

Лишь звук поначалу. Поморщившись, Зое приоткрыла глаза. В серой комнате было тихо. Столь тихо, что слышались лёгкие мышиные шажки под полом. Сопение отца за парой перегородок. Он даже во сне как будто ругался, ёрзал и раздавал поручения, что, впрочем, матери почему-то ничуть не мешало. Свечи были дороги, и когда Зое засыпала, никакой свечи, конечно же, не было и в помине. Тем удивительнее было слышать её запах. Чуть повернув голову, девочка приметила поплывший огарок. Стены, смотрящие тенями. Пара кукол, сплетённых из соломы, и вторая кровать, под которой клубилась таинственная, опасная мгла. Зое невольно улыбнулась. Много же криков будет, когда поутру отец обнаружит, что Бонне вновь пробрался к ним.

Шелест повторился. Не здесь, не в этой комнате и не в этом доме. Быть может, даже не в деревне, но где-то поблизости происходило нечто необычное. Босые ноги опустились на пол. Холодное дерево. Зашуршало утягиваемое следом одеяло. Окно было маленьким и состояло из небольших, разных по толщине сланцевых пластинок и одного-единственного прогала. Но Зое больше второго и не нужно было.

Протянув руку, она коснулась ледяного узора на стекле. Холодное. «Оно, в самом деле, такое холодное или мне это только кажется?»

«Ш-ш-ш-у-у!» – выл ветер, но к этому обычному, привычному уже гулу будто примешалось ещё что-то. Звук странный, и непривычный для уха девочки, хотя та и была уверена, что в свои одиннадцать, она слышала всё, что только есть по эту сторону озера. Ещё три дня назад на деревьях покачивались листья, жёлтые и красные, сейчас же на те сверху осел снежный ворот, оттягивая тугие сучьи и проявляя слабину. Дорога к их дому уже исчезла, как, впрочем, и всё, вплоть до сухого камыша, обступившего воду по эту сторону озера. Пустыря на том месте, где ещё недавно желтела трава. Зое не могла видеть, но она не сомневалась, что и пустырь, где они обычно играли, сейчас бел, пуст, и лишь яблоня прогибается под ледяной шапкой в тиши.

«Всё так», – это не звук этого берега, но и не того. Алые отливы над водой. За мутным стеклом и белой мглой, будто в одной из сказок, что отец так любил перевирать. Там что-то двигалось. Девчонке было очень холодно. Зрачки её расширились, а пальцы до боли вцепились в свисающее с плеч одеяло.

Змей.

Затаив дыхание, Зое наблюдала, как череда рубиновых отблесков, будто лента обвивала белёсый холм, размягчая и сбивая с него снежную шапку. Ожившее пламя. Там, где оно касалось подстилки, снег сразу же таял, а белёсое просо, что сыпалось с неба, скатывалось изумрудными лентами.

Зое по-прежнему было не слишком хорошо. Ноги её были ватные, внутри же как будто горело пламя, но змею было много-много хуже. Развалившись на вершине скалы-острова и выпрямившись во весь рост, чудовище застыло, уподобившись сверкающей алым во тьме статуе. Распласталось и разинуло страшную пасть. Пар, дым и огненные искры, сдерживаемые могучими челюстями, взвились в воздух, на несколько мгновений дав отпор ледяному миру.

Они так и стояли.

Зое, кутающаяся в одеяло, и зверь, пытающийся пригасить пламя обиды. Так прошло время. Быть может, час, или пару минут, а затем уставшая и больная, она поняла, что ей нужно спать. Захрустела солома, и заворочался, забурчал недовольно отец за стеной. Зое подтянула колени к животу, завернулась в толстое одеяло и пригрелась.

«Какой странный сон, – подумала она, закрывая глаза. – Надо будет его запомнить… да, обязательно надо».