Остров жизни

Глава 6. Живой.

Гай не спал. Неясное мучило измождённое за день тело, и нечто столь же непонятное не позволяло Зое спросить: что случилось?

Такт, что ли? Что-то раньше он её не особенно беспокоил.

Лишь под утро сон мягчайшим одеялом спустился в комнату. Лучащаяся созвездиями снов накидка, трогать которую, лишь из-за мелочи навроде завтрака, который ещё даже не был готов, ни у кого не было желания.

– Спят? – спросил женский голос, утопая в ароматах лука.

– Твою да через телегу, – высказал всё, что думает по этому вопросу Ивес, подперев голову ладонью. Марту этот ответ полностью устроил.

– Обучаешь?

Косой взгляд.

– Нет! – возможно, чуть быстрее, чем это требовалось, но и куда категоричнее отрезал мужчина.

Возникнув где-то справа, заманчивый мясной дух скользнул по самому краю слуха. Призрачный, но такой соблазнительный, он выплыл из-за плеча женщины и, только на мгновение приостановившись напротив носа, замер на столешнице. Или главе дома показалось? Да нет же! Вот он, кусок. Кусочек. Один-единственный.

Мужчина сглотнул. Трясущаяся рука потянулась к тарелке, отдёрнулась. Умоляющий взгляд остановился на женщине.

– Только не глотай все сразу. Ивес, у тебя же больной желудок.

– К-конечно. Спасибо вам.

Поднимаясь медленно, точно лезвие гильотины, вилка поймала солнечный луч, застыла над вожделенным куском, рванула к столешнице. За пикинеров. За три года! За боли в желудке!… Добыча увернулась в последний момент.

– Мне? Спасибо!

Разинув рот, мужчина наблюдал, как первый за год кусок мяса уплывает из рук. Ни на секунду не задержавшись, старуха принялась обсасывать вываренное мясо, будто оно было чем-то полито.

Сердце защемило. «Мой кусок!» Ивес с самого начала говорил: «Нет! Только не она!» Двух раз на жизнь хватило, но разве Марта послушала?! Глаза мужчины заявляли это до сих пор, но разве кто в них смотрел? Маки расцвели на обветренном лице, а кулаки сжались до хруста. «Ну, всё!» – ясно сказали сошедшиеся брови.

Поставив перед мужчиной точно такую же тарелку, Марта положила ему руку на плечо:

– Рыцарь приехал. Сегодня нужно будет закончит пораньше, ты не забыл?

Дрожь. Мужчина поднял взгляд на супругу. Вновь опустил, слегка поведя плечом. Сглотнул, будто намереваясь утопить обиду в желудочном соке.

– Нет. – Ивес вновь подтянул вилку. – Твою да… будто бедро и бок это одно и то же!

Кивнув, женщина чуть улыбнулась:

– Уважаемая Вера, с Дезири всё хорошо? Она так бледна последние дни, что я начинаю волноваться.

Некое промедление. Старушка моргнула совершенно непонимающе, выкраивая лишнюю пару мгновений для раздумий.

– Дезири? Да что с ней, хорошо вроде всё. – Мышиная голова старушки вновь развернулась к мужчине: – А это взять можно?

«Завтра» настало, однако, как будто и не подозревавший, что это произойдёт так скоро, сэр Буд словно бы никуда и не спешил. Встав, как это могут себе позволить лишь господа, за полдень и умывшись в кадушке, он вновь скрылся в доме, точно и не было на этот день намечено никаких срочных дел.

– Сэру Буду нужно собраться, – по секрету, как самым близким знакомым, пояснил скальд, когда количество женщин у порога перевалило за дюжину. – На острове уже высаживались в полдень, и что вышло? Зверю без разницы, когда жрать, а сэр Буд привычен к битвам на закате.

И вновь, как это ни странно, Зое нашла эти слова более чем разумными. Лик рыцаря, то и дело возникающий не столько в мутном стекле, сколько в её сознании, возрождал теплое чувство. Отблески на латах, лёгкий ветерок и мерный цокот. Неужели, в самом деле, прошёл уже год? И когда он пролетел? Рыцарь в сверкающих латах на грунтовой дороге.

«А чем я не дама сердца?!» – возмутилась про себя Зое, и в памяти тут же возник образ мисс Вивьен. Мыльные бруски, ласкающее слух оливковое масло и белокожая фея с длинными, отороченными белым золотом рукавами.

«Согласна, это смотря с кем сравнивать, но всё же».

Гай был чёрен, точно туча. Косясь то на скальда, разбрасывающего байки, точно бисер, то на силуэт в окне, юноша сжимал и разжимал кулаки. Глубокая складка залегла над его переносицей, сделав лицо мужественней и одновременно, будто добавив ему с десяток лет. Мог ли он сделать что-то после столь короткого обучения? Навряд ли. Проще самому с разбегу да лбом об бук.

Он не мог сравниться с рыцарем, но всё одно пожирал домишко сумрачным взглядом. Серый в чёрную крапинку конь с высоким крупом и широкими копытами переступил с ноги на ногу. Он боялся, и, конечно же, не юношу с чёрными волосами и впалой грудью.

Это была первая проблема, с которой Гай столкнулся, решив на время осесть в деревне. Утром Бенджамин просто отказался есть. Ни траву, ни сено, ни даже овёс[1].

Гай смотрел на скакуна сэра Буда, а перед его взглядом стоял конь сэра Ланца, тот лишь теперь понемногу начал привыкать.

Морщина ещё углубилась. Брови сошлись.

Ещё год назад он сказал бы, что причиной подобного поведения, скорее всего, стало непросушенное сено. Теперь же он уже не был убеждён. Гай просто знал, что страх может быть куда страшнее желудочного расстройства.

Этот остров. Гай старался не думать о нём, однако тот всё одно смотрел на него утром и вечером сквозь мутную мозаику окна. Какая низкая подлость. Находись он сейчас в Арлеме или любом другом городишке, всего-то и нужно было, что протянуть руку и задёрнуть, наконец, плотную пыльную занавеску, погружая скромную комнату в защищённый полумрак. Мелочь, однако, он был не в городе, и здесь занавесок не было.

Простая холщевая ткань на спине юноши взмокла, а зрачки его сузились. Всхрапывая и раздувая ноздри, конь повёл тяжёлой головой. Остров, которого не должно существовать, и рыцарь, который недостоин такой смерти.

Что же Гай мог?!

«Так, представление продолжается?» – косясь на нависающую грозу, в раздражении подумала Зое. Привычно изогнув руку в острый угол, она врезала оруженосцу пониже рёбер. Само собой исключительно в воспитательных целях.

Вскоре Гай отправился на «тайную» тренировку, Зое же, не особенно расстроившаяся из-за последнего, осталась дежурить у пепельного дома, что покосился в центре ряда, да слушать байки.

Что скальд говорил? Это не передать! Пересказать разве что, но боюсь, что только на перечисление бесчисленного множества подвигов уйдёт чересчур много времени. Стоит упомянуть лишь, что упоминалось восемнадцать вепрей, три взбесившихся быка, каждый со своей историей, и ровно сорок девять уток, каждую из которых сэр Буд бил почти не целясь и всякий раз точно в сердце. Мыслями Зое понимало, что всё это неправда и не более чем сочинительство, но, как и всегда, мысли её шли отдельно, не особенно влияя на действия. Как и все, она сидела чуть ли не раззявив рот, наблюдая за порхающими, будто те существовали отдельно от прочего тела, пальцами.

Едва различимый звук послышался со стороны дороги, и тут же, оборвавшись на полуслове, скальд сорвался со ступеньки, устремляясь по высокой траве навстречу. Это что-то новое. Впервые за полгода Пенин пригнал коров почти без опоздания, и вот неожиданность – ни одна не пропала. Чудо случилось, однако, на сей раз это отчего-то не особенно порадовало.

«Сумасшедший, под самые копыта ведь лезет!»

Испугавшись, казалось, больше скальда, Пятнашка посторонилась, отведя голову и трубно замычав. Зое было откровенно жаль бедное животное.

– Да цела она, – поспешила вклиниться девушка, видя, с каким интересом мужчина смотрит на круторогую. – Все целы. Миновало на сей раз.

– Вы думаете? – переспросил сказитель, глянув на Зое так, будто только её заметил. – А это… нет, просто пятно. Жаль, весьма неплохо бы могло выйти.

Такой подход Зое отнюдь не одобряла, и всё ж сознание её тут же пропело: «… мимо пасти с клыками, что в забуревшей крови».

– Клыки в багрянце, кровь в огне. Откуда выполз ты, из бездны? Мы не позволим жить тебе, на озере близ Визы.

«Ого!» Девушка бросила удивлённый взгляд.

– Да, так лучше.

– Зое!

Она не сразу узнала голос. Знакомый с детства, он всё ж таки звучал совершенно иначе. С надрывом и даже сверх того. Испуг и крайняя степень волнения звенели, и лишь усилие воли сдерживало их в лице и жестах. Одного взгляда хватило, чтобы Зое вдруг сделалось не по себе.

– М… мама?

Волосы женщины сбились, а несколько выбившихся прядей прилипли ко лбу. Столь редко покидающая дом, Марта совершенно не смотрелась на фоне сухого камыша, в глазах её читалось неподдельное беспокойство.

– Ивес. Где он?

Гай долго жевал этот вопрос. Рано или поздно он должен был объявить об с Зое отношениях… и сейчас их «отношения» с главой семейства были мирными как никогда…

Стоило ли портить?

– Я и Зое, – наконец решившись, начал он. Пожалел уже спустя мгновение.

Кустистая бровь мужчины чуть приподнялась. Глянув на него, Ивес вновь упёрся в засыпанную жёлтой листвой и сором тропинку:

– Ну да.

Юноша кашлянул в кулак. Можно ли что-либо добавить к столь всеобъемлющему заявлению?

– Понимаете мы э-э… как бы это сказать.

Как бы это сказать, чтоб не получить чем-то тяжёлым промеж глаз. Всё ж таки родство ясно чувствовалось.

Пчела. Она поджидала их? Да нет, навряд ли. Присмотревшись к полосам повнимательней Ивес подозрительно сощурился. Хотя всё возможно. Резкий взмах и… мимо! Вот ведь невезение!

– Да, вы вместе! – бросил мужчина в раздражении. – Это, знаешь ли, трудно было не заметить.

На вообразившей, будто она мельница, фигуре остановился изумлённый взгляд.

– И вы не против?!

Ивес охнул. В плече его что-то загадочно хрустнуло, и неподдельные страдания отобразились на заросшем грубой щетиной лице. Недогадливая молодёжь определённо взяла себе за цель свести его в могилу.

– А ты в курсе, что этой балаболке уже стукнуло шестнадцать?

– Ну да.

Сведя взгляд на носу, напротив которого остановилась полосатая зараза, Ивес резким движением зажал её в кулак.

– Ну вот. Кстати, держи.

Протянув руку, Гай едва успел поймать увесистый мешочек, что промчался в воздухе. Звякнул перебор монет и ладонь оттянул приятный груз. Уже спустя мгновение юноша узнал его, и дыхание сбилось, упёршись в кадык. Как реагировать на подобное было непонятно.

– Но это же.

– Это то, что вам нужнее, – проговорил мужчина, и взгляд его, тяжёлый и бесцветный, остановился на лице юноши. – Учти. Обманешь её, из-под земли достану.

В голосе не было ни особой злости, ни даже угрозы, и именно это пугало больше всего. Кадык юноши едва заметно дрогнул.

– Я… я не возражаю.

– Твою да через телегу, ещё б ты против был! – Заплечный мешок упал в сухую траву, разметав листья... – Так встань-ка в позицию, на которой вчера закончили. Встань-встань. И монеты убери. Выронишь – потом ползать собирать будешь.

Сделав как сказали, Гай с обычным неудовольствием поднял тяжёлую деревяшку. Ему это только казалось или в самом деле из дня в день яблоня становилась только тяжелее? Усталость не иначе. Разве способно было дерево и тяжелеть? Высыхать оно должно было! Всё это плечи и спина. Эх, треклятая доля.

Гай встал в позицию, поднял деревяшку, взмахнул и… повалился в траву, не удержав равновесие. Да что такое?! Он же только накануне проделал подобное больше полсотни раз! Где, спрашивается, справедливость?

Улыбка потонула в жёстких усах.

– Чего валяешься? – не удержавшись, бросил Ивес, и пальцы его потонули в щетине. – Умение, знаешь, само не придёт. Давай-давай. И на месте не стой. Шаг, взмах. До того края прогалины и обратно, – чеканя по-военному, скомандовал мужчина. И добавил чуть тише: – Посмотрим, как ты рухнешь на повороте.

Весьма приободряюще.

Проскрипев про себя пару бранных слов, затем ещё пару, чтоб уж наверняка, и на том успокоившись, юноша поднялся. Нога как точка опоры, корпус с разворотом и р-раз, будто тяжёлый колун рассёк воздух в попытке выдернуть ко всем угодникам плечи.

Удар. Два. Десять. Поворот! Гай полетел на усыпанный листвой дёрн, и кровь проступила на паре свежих ссадин: на локте и предплечье, поверх грязных полосок.

Юноша поднялся, и всё сначала. Точно механизм чеканящий одно и то же движение.

«Не люблю воду!» – вторил про себя юноша, всякий раз подныривая под руку несуществующего противника. И холодный пот пробивал его при одной мысли о помывке.

– Как сказал однажды Жак Кривой, – великое искусство рубки тем и отличается от резки кочанов, что при нём нужно двигаться.

– Умный человек был этот Жак Кривой, – заметил Гай, ясно ощущая, как всё сильнее с каждым взмахом плечевая кость выходит из сустава. Вываливается и, дёргая, посылает волны боли вдоль вздувшихся лопаток. Это сложно было не ощутить, можете поверить.

Ивес ковырнул в зубах жёлтым ногтем.

– Да нет. Так, идиот один. Обучал нас когда-то, с какого конца сподручнее браться за пику. Два часа и в первый ряд, всё одно кроме этого «знания» ничего не пригодится.

Взмах, и резкий выдох вырвался из горла.

– А если идиот, может не стоит его цитировать?

– Что? – бросил Ивес и приподнялся на локтях. – И кто это тебе сказал, что Жак Кривой был идиотом?!

– Вы же сами и…

– Он на два года побольше многих прожил! – Опустившись, мужчина в задумчивом недовольстве прищёлкнул языком. Взгляд его неспешно прошёлся по сквозящим зимой дырам в лесном пологе. – В последний год даже в чины выбился вроде б. Обидно, наверно. Через столькое пройти, чтоб голову в пустяшной, по сути дела, перепалке под Арлемом снесли.

– Пап!

Подпрыгнув, точно ошпаренный, Ивес поймал макушкой низкий сук. В спине его тренькнуло, и полностью обезоруженный мужчина вернулся к корням. Уже спустя пару мгновений, сориентировавшись на звук, Зое проломилась сквозь кустарник. Гай хотел было испугаться, но выражение у девушки было такое, что он в мгновение забыл о собственных трудностях. Деревянное оружие полетело в сторону, и сразу четыре руки подхватили главу семейства по дмышки.

– Пап, Дезири рожает!

То ли от новости, то ли от удара глаза у мужчины сделались огромными, точно у совы, и вместе с тем абсолютно непонимающими.

– Твою да?..

– Дезири рожает, – повторил Гай, сообразив, что тот ни на денье не понял.

– Твою да через… – резко выпрямившись, мужчина распихал молодёжь. – Кто позволил?!

В доме стояла неразбериха и толкотня. Вера, слух которой вдруг приобрёл странное свойство слышать, но только что-то по делу, верховодила процессом, как старый дирижёр каким-то странным хороводом. По велению рук её всюду по комнатам брякало и тренькало, и мужчины как умалишённые носились с котелками и вёдрами, подушками и простынями. Впавший в подобие ступора, Бонне топтался на месте, не зная, куда ему податься.

– А могу ли я чем ниб… Нет? Хорошо… Гай! А могу ли я чем-нибудь тебе помочь?

Зое, чьей основной обязанностью было раз в несколько минут промокать полоску плотной ткани и, выжимая, класть на лоб роженицы, покосилась на окно. Вечер, тонкая алая полоска растянулась вдоль холма, сделав вершины чёрными и отлившись в кровавой меди. Люди уже собрались у воды. Спускали лодки.

– Твою да, ну не сейчас же!

– Дитю, детка, не прикажешь, – подняла на неё стеклянные, выцветшие с возрастом глаза Вера. – Ему завсегда видней, когда свет увидеть.

Сжав сухенькую руку старушки, Дезири застонала. По высокому лбу катились крупные градины пота, а соломенные волосы девушки сбились в колтун.

Ощупав живот, вздувшийся так, как Зое и не думала, что он может, бабка удовлетворённо закивала:

– Ничего, милая, глядишь, всё обойдётся.

Зацепившись за табурет, оруженосец выплеснул на пепельные залысины Ивеса с пол-ушата воды, а Бонне всё так же топтался в углу, точно там ему было и место.

Дыхание участилось. Градины пота на высоком лбу все взбухали, кисть же Дезири тряслась, так сильно девушка сжимала сухую и костистую руку.

– Всё хорошо будет.

Полутьма скрыла углы и размывала очертания. Бонне беззвучно дремал в том же углу, отец же, вдвое более сильный и теперь уже втрое более опытный, беззвучно сидел, и остекленевшие глаза его были недвижимы. Лицо Дезири – белое, точно полотно, и отсветы пары огоньков, пляшущих на свечах, не особенно спасали положение. Всё, что у них выходило, это лишь сильнее заострить её профиль и черноту, заложившуюся под глазами.

Пронзительный крик встретил ночь. Резкий и яркий. Живой. Он взметнулся к потолку с час назад, и будто камень упал с сердца у всех присутствующих.

Зое, уставшая немногим меньше Дезири, положила голову на плечо оруженосца.

– Там кричали вроде. Ты б сходил, глянул, чем дело кончилось.

Гай также взмок и даже как будто осунулся всего за пару часов. Смотрит, хочет что-то сказать, но не делает этого, а покидает комнату. Хлопнула дверь, и тут же куриный гвалт заполнил двор. Молодые да дурные, никто ведь не загнал. Ни до пернатых как-то было.

Коричневое личико и большие, пронзительные ярко-голубые глаза: теперь они были закрыты. Девочка. Её обмыли, вытерли, запеленали и уже такой вернули матери. Девочка уже не была лишь её. Их общая. Деревенская.

– Надия.

[1] Хотя тот и был редкостью, и даже у мельника нашлась бы всего пара мешков.