Остров жизни

Глава 7. Чего не будет.

Именно «что-нибудь», подумала Зое, и в коем веке мнение девчонки вторило мыслям большинства. «Спрашивайте, и я обязательно отвечу», – для многих это было не сообщение, не возможность, но прямая команда к действию.

«Подорожает ли мука следующей весной?» – спросил Брис, и ничего не извлёк из ответа. Тьери спросил – про кур, Вильен же интересовали ткани. Все точно оттаяли на время, воспользовавшись и отвлёкшись с проблемы общей, каждый на свою. Ответили даже лесорубу, хоть тот и едва стоял, и сам, похоже, ещё не понял: что же такое его волнует?

Пустое. Воспользовавшись общим возбуждением, Зое покинула бурчащего отца, подошла чуть ближе к карете. Девчонка не знала почему, но она всегда больше доверяла тому, что чувствует, нежели видит. Гладко. Сколько же сил нужно было приложить, чтобы так выровнять дерево? Впрочем, от этого буком оно быть не перестало. Ничуть не более тёплое, такое же неживое, как и то, из которого была сколочена её кровать. Зое подняла взгляд. Крыша чуть выступала на стыке, изукрашенная тусклым и совершенно неинтересным на фоне пепельного неба узором.

Пока никто не обращал внимания, девчонка перешла чуть дальше. Всё ближе к главной составляющей. К тому, без чего карета не стронулась бы с места, сколь бы резными не оказались её колёса: к лошадям. Муть в чёрных глазах. Усталость. Тяжело было им тянуть этот толстостенный гроб по раскисшей глине. Зое повалила голову набок, протянула руку, и тут же послышалось испуганное всхрапывание. Несравнимо более могучее животные отшатнулись, будто в руке она держала коленное железо. Кончики жёстких ушей задёргались, а ноздри, розовые изнутри, затрепетали, будто прислушиваясь к чему-то.

«Не местные». Взгляд упал на ладонь. По непонятным причинам всем животным, что попадали в их края, требовалось время, чтобы привыкнуть.

Потому местные и оставались такими бедными, что ни пришлые куры, ни коровы, никто не хотел здесь приживаться. Ни гусей, как у прочих селений, ни лебедей. Стыдно признаваться, но иногда Зое становилось жалко отца семейства.

Призыв пошёл неожиданно скоро, даром что «ответственным» был юнец, не знающий, куда смотреть. Действуя и без его непосредственной команды, тройка на раз ошелушила, точно луковицу, двор Тьери, обнаружив сына, и вычистила Капетов, у которых имелось целых двое. Отойдя в сторону, к сырым и обвисшим кустам бузины, юноши ждали теперь своей участи. Взгляд всех был устремлён в землю и лишь изредка поднимался на кучера, чья фигура казалась совершенно расслабленной.

К каждому новичку «он» подходил, по-свойски клал руку на плечо, перекидывался парой фраз, и у каждого же разом напрочь отбивало желание бежать.

Кучер стоял с ними. Кучер курил. Кучер присутствовал при беседе с хозяевами домов, когда ещё неизвестно было, прячутся ли где во дворе будущие новобранцы. Всё делал кучер, и, хотя фигура его была напоказ расслаблена, опасения он внушал куда большие, чем назначенный ответственным молодой де Воражина.

Пять «добровольцев» из семи домов. Не худший результат, и одно это уже тревожило. Бурча нечто нечленораздельное, Ивес пропустил делегацию в дом. Чуть задержался и огляделся. Прежде чем дверь захлопнулась, Зое успела заметить, как мелькнула меж редких досок забора белёсая макушка Дезири. Лицо девчонки было обеспокоенно, что уже говорило в её пользу.

Их было трое. Всё тот же юнец[1], всё так же изображающий взрослого, один из трёх подручных, сиплый и долговязый, ну и, конечно же, кучер. По деревне уже пошёл слух, что имя его Телесфор, и это «ор» на конце уже вызывало уважение.

– Хорошо как у вас, – заметил де Воражина, при всём своём благородстве крутящий башкой, будто утка, высматривающая что-нидь поесть. – Как считаете, Телесфор?

Сгорбившийся по правую руку, Телесфор ничего не ответил. Лишь прищёлкнул языком, спрятав, насколько это возможно, руки в складках эсклавина, и приподняв брови. Вид его был до чрезвычайности обыкновенным, и тем сильнее выделялись глаза. Выражение, которое невозможно было скрыть за приподнятыми бровями. Чужеродный в этом море безразличия взгляд, который цеплял не хуже рыболовного крючка.

– Как скажете, – пожал плечами мужчина, и нарочитая зевота обратила утверждение в вопрос.

– Ну я и говорю, прекраснейшая обстановка, – повторил юноша, благородно крутясь на «лучшем» здешнем стуле. Лучший стул был жёсткий, а обстановка однообразная, так что очень скоро это занятие ему надоело.

– Прошу простить, но герцог лично, через посыльного, назначил меня ответственным по набору рекрутов в этом графстве.

– Вы уже говорили, – до боли сжав зубы и растянув губы, так что те скорее скорчились, процедил Ивес.

Всмотревшись в это ужасающее лицо, молодой лорд невольно отстранился. Гвоздь в жёсткой спинке, как лезвие алебарды, врезался меж лопаток, выпрямляя благородный стан и не давая сбежать.

– Да, конечно… – выдавил, и в воздухе вновь повисла тягучая пауза, столь свойственная разговору, когда один хочет сообщить нечто важное, а другой это важное уже знает.

– Ивес, – прощебетала Марта, как раз подоспевшая, чтобы разрядить обстановку и выставить на стол всё, что только нашлось в их закромах вкусного и редкого.

Де Воражина выдохнул с облегчением. Но брать ничего не стал, а высказал, наконец, что хотел:

– Согласно присланной бумаге, я обязан спросить: проживает ли у вас сын, или, быть может, племянник, родственник достигший пятнадцати лет?

– Нет! – не без раздражения поглядывая на стол[2], выплюнул Ивес. – Нас тут четверо всего. Я, Марта да сын с дочкой! Быть может, вы её заберёте?

И снова Зое вздрогнула, почувствовав на себе холодный оценивающий взгляд. Тот возник, повисел чуть в воздухе и сгинул, будто его и не было. Поведя плечиками, девчонка чуть повернула голову. Кучер подпирал спиною стену. Кучер жевал и смотрел как будто совершенно в другую сторону.

– Само собой, нет, – очень скоро. – Значит всё точно как в церковных грамотах? Два ребёнка?

Скрестив руки на груди, Ивес бросил недовольный взгляд на кучера, после на стол, на тарелку, которую держал кучер, и на куриную ножку на этой тарелке.

– А сколько? – в нос. – Сообщил, а там что написали.

– Да-да. Сы-н… – по благородному вытягивая гласные, начал юноша, но хозяин дома не дал ему закончить.

– Лефевр. Лефевр, твою да через! – Посуда звякнула от этого оклика. – Сынок, подойди-ка сюда, я хочу показать тебя дядям, – добавил Ивес уже мягче, и тут же сорвался: – Живо!

Зое ещё не поняла, что не так, но уже удивилась: «Почему Лефевр?» Она уже открыла рот, но оборвала себя, сделав вид, что лишь зевает. Взгляд кучера пошёл дальше.

Отклик был. Нечто бухнуло, скрежетнуло за стеной, будто кто-то вылезает из-под пола, и в дверях показался… Бонне?! Умытый и причёсанный, но Бонне. Ну конечно, как она сразу не поняла.

Чистое, незамутнённое сознанием движение, и монокль оказался у переносицы лорда. Де Воражина взглянул на юношу сквозь трещину. Смутился, как бы невзначай опустил монокль, дыхнул, протёр его платочком и сунул в нагрудный карман. Посмотрел на Бонне уже так. Даже невооружённым взглядом было видно, что юноше ещё не было пятнадцати.

– Лефевр, значит?

– Я Лефевр, и мне четырнадцать, – бесцветным голосом объявил Бонне, и по тону его было очевидно, что повторил он эту фразу не менее сотни раз.

Мысленно Зое ударила себя ладонью по лицу. «Артист тоже мне», – подумала девчушка, не понимая причины, но чувствуя настроение.

– Четырнадцать, – как-то нарочито протянул месье де Воражина, и во взгляде его возникло лёгкое недоверие. – Ну предположим. А других сыновей у вас точно нет?

Вопрос повис в воздухе и, не найдя получателя в закипающем хозяине дома, обернулся к кучеру, который, казалось, только этого и ждал.

– Чашки тут всего четыре, но я бы ещё в чулан заглянул. – Зое заметила, каким фарфоровым вдруг стало лицо отца, и, увы, не она одна. – Мало ли, вдруг что найдётся. Сильвен, загляни-ка.

Кивнув, сутулый, всё это время толкущийся в дверях, скрылся, но ненадолго. И полминуты не прошло, а Сильвен вновь показался: в цепких пальцах его покачивался холст.

Зое не столько поняла, сколько почувствовала испуг, и напряжение, что повисло в воздухе. Не вполне вычищенный и выглаженный котерон, который она видела неоднократно, показался чем-то чужеродным и отвратительным. Его не должно было быть в доме, и тем не менее вот он.

– Это мой! – объявил Ивес, и шерсть на загривке его начала вставать дыбом. Хлеб и суп с салом взвились в воздух, когда жилистый кулак коснулся столешницы. – Мой старый, что тут непонятно?!

Де Воражина поднял руки, будто защищаясь.

– Ясно-ясно. Не волнуйтесь так. – Оттянув фрезу ворота, месье позволил воздуху пройти сквозь тоненькую шею. – Мы ведь не на виселицу забираем. Как мне говорили, новобранцам положен поек, место для сна и обмундирование. Королевство заботится о своих защитниках, – заверил юноша и хотел заверить ещё в чём-то, но осёкся, заметив, каким красным сделалось лицо его собеседника.

– Заботится? – точно волк щёлкнул зубами Ивес. – Знаю я, как заботится. Двадцать лет забыть не могу это «хорошо»!

Ворот домотканой рубахи треснул.

– Иве-С!

– Да!

Зое не было видно, впрочем, она и так знала: там был шрам. Пунцовая полоса, край которой время от времени выглядывал из-за ворота отца. Зое не знала о ней ровным счётом ничего, и не думала. О том, как та появилась, она в принципе ничего не слышала.

– Двурушником наотмашь, – определил Телесфор, лишь раз бросив взгляд. – Глубоко прошло. Мало кто выживает.

– Ивес!

– «Заботится» оно, – отводя взгляд. – Что б ям всем хватило, заботятся.

Движение. Кадык под жёсткой, пепельной щетиной дрогнул. Рука кучера вновь скользнула по грубой ткани, но не к ножнам, а чуть левее, к самому бедру. И пальцы отдёрнулись, так и не коснувшись. Лицо мужчины было серьёзным, а глаза его сделались сумрачны и остранённы. Он был не здесь.

«События. Умирают ли они, пока живы мы?»

(Кузьма Прохожий. Из услышанного на дороге).

Троица покинула дом, так никого и не найдя. Затем покинула следующий и так далее. Быстро и без устали, пока день не подошёл к концу.

Побурев, предвещая недоброе, лучи заката пробивались сквозь тяжёлую, впитавшую много влаги и потому недобрую, чёрную крону, изогнувшуюся над водой. Пели лягушки в камышах, и под этот квартет цепочка юношей скрывалась за поворотом. Двадцать два человека, включая мужчин, уже с детьми и хозяйством, и совсем ещё юнцов. В глазах женщин стояли слёзы. Проскользнув мимо, Дезири повисла на шее братца, осыпая самодовольную деревяшку опрометчивыми, но горячими поцелуями. Отец промолчал. Лишь пробурчал нечто про завтра и, взмокший, развернулся к дому, в тени которого он вскоре скрылся.

Зое выдохнула. Посмотрела налево, вглядевшись в толпу. Направо. И вот тут её ждал сюрприз: Мона. Та стояла буквально в двух шагах, но Зое не сразу узнала старую знакомицу. Будто фарфоровое, лицо девчонки было абсолютно бескровно. Лицо куклы, а не человека. Завитки, выбившиеся из косы, и огнивеющие кружки на щеках, точно нарисованные рукой неведомого мастера. Пара стеклянных глаз была устремлена вслед живой линии.

– Что случилось?

Вздрогнув, девушка обернулась на голос. Взглянула совершенно непонимающе, как и когда-то на бревне, но при этом иначе. Узнав, она попыталась взять себя в руки.

– Ланс, – произнесла Мона. Всхлипнула. Она честно попыталась, но жемчужины слёз сверкнули в воздухе. Никто не стал преследовать, когда, прикрыв лицо руками, она унеслась куда-то. К чему, когда всё и так ясно.

Зое было не по себе. То ли холодно, то ли просто грустно.

«Это всё рубашка виновата», – подумала она и, полностью убедив себя в верности последнего, вновь взглянула на медленно удаляющуюся карету.

Всё верно. Должно быть, троица только тем и занималась, что, напрягая спины, вытягивала увязающий гроб из скисшей от обилия дождей почвы. Теперь толкающих было семеро, и все они уже были по уши в «благах» ещё не начатой службы. Все одного цвета, и на одно лицо. Одинаковые, и всё же в фигуре, что в напряжении корчилась у левого колеса, не так сложно было узнать её друга. Вихры и скомканный воротник – Ланс. Мальчишка, который столько лет возился с ними как с малыми детьми и регулярно снабжал свистульками.

«Всего этого больше не будет», – неожиданно ясно осознала Зое. Осознала и смирилась, потому что поделать с этим ничего не могла. Карета бухнула последний раз, и радующиеся уже тому, что им удалось покинуть страшную деревню живыми, лошади скрылись за парой сцепившихся ветвями вязов на повороте.

[1] Даже Зое не могла воспринять де Воражину всерьёз. Этот огромный складчатый ворот и осыпающаяся пудра. Стыдно признаться, но она паяцев так представляла, и повадки юного месье лишь укрепляли этот образ.

[2] На варёную капусту, и на тот факт, что мясо оказалось по ту сторону стола.