Оракул с Уолл-стрит 9

Глава 4 Информационное наступление

Брисбен задумчиво потер подбородок:

— Мистер Стерлинг прав. Мы живем в мире, где информация — это товар. И если мы не покупаем этот товар, его покупают наши противники.

— Но есть же принципы журналистской этики! — возразила Хелен Рид.

— Миссис Рид, — сказал я мягко, — а какая этика в том, чтобы позволить банкирам купить президентские выборы? Какая этика в том, чтобы молчать, пока миллионы американцев голодают, а их правительство ничего не делает?

— Мистер Стерлинг, — вмешался Брисбен, — предположим, мы согласимся на сотрудничество. Как именно будет выглядеть наша работа?

— Очень просто. — Я встал и подошел к окну. — Вы публикуете правдивые материалы о финансировании политических кампаний. Я размещаю рекламу своих фондов. Никакой прямой связи, никаких письменных соглашений.

— А если нас уличат в сговоре?

— В каком сговоре? — Я обернулся. — В том, что «Herald Tribune» ищет правду, а благотворительные организации размещают рекламу? Это же нормальная деловая практика.

Брисбен усмехнулся:

— Мистер Стерлинг, а у вас есть конкретные материалы для публикации?

— Конечно. — Я вернулся к столу и достал еще одну папку. — Вот записи телефонных разговоров между представителями Альянса промышленной стабильности и организаторами кампании сенатора Ритчи. А вот протоколы закрытых собраний «Лиги защиты конституции». Совсем еще свежие.

Хелен Рид взяла одну из бумаг:

— Откуда у вас записи телефонных разговоров?

— У меня хорошие связи в телефонной компании. — Я пожал плечами.

— Это же подслушивание частных разговоров!

— Иногда частные дела становятся общественными проблемами. — Я посмотрел на нее серьезно. — И тогда общество имеет право знать правду.

Брисбен изучал документы:

— Эти материалы выглядят достоверно. Но нужна независимая проверка.

— Разумеется. Проверяйте сколько угодно. — Я снова сел. — Но помните: пока мы проверяем, наши противники действуют. Каждый день промедления, это еще один день, когда ложь опережает правду.

В кабинете снова повисла тишина. За окном гудел вечерний Нью-Йорк, а в редакции продолжали грохотать печатные машины, производя завтрашние новости.

— Хорошо, — наконец сказала Хелен Рид. — Предположим, мы начинаем сотрудничество. С чего начинаем?

— С радио, — сказал я. — Газеты — это хорошо, но радио доходит до людей, которые не умеют читать. Сколько радиостанций готовы к сотрудничеству?

— В Нью-Йорке — три. В Чикаго — две. В Бостоне, Филадельфии, Детройте — по одной. — считал на пальцах. — Итого около десяти станций с хорошим покрытием.

— И какова цена их патриотизма?

— От пятнадцати до двадцати пяти тысяч за станцию. За полгода «образовательных программ» о состоянии американской экономики.

Брисбен усмехнулся:

— С участием экспертов?

— Естественно, — улыбнулся я. — Кто лучше губернатора Рузвельта может объяснить простым людям, что происходит с их страной?

— А что насчет оппозиции? — спросила Хелен Рид. — Они же не будут сидеть сложа руки.

— Конечно не будут. — Я встал и прошелся по кабинету. — Они попытаются нас дискредитировать, создать контрматериалы, возможно, даже применить давление.

— Какое давление? — поинтересовался Брисбен.

— Экономическое. Банки могут отозвать кредиты у газет, рекламодатели — отказаться от размещения объявлений. — Я остановился у окна. — Поэтому нам нужна подушка безопасности.

— В виде ваших рекламных контрактов?

— Именно. Пятьдесят тысяч долларов для «Herald Tribune», по десять-пятнадцать для местных газет, по двадцать для радиостанций. — Я обернулся. — Этого достаточно, чтобы пережить экономическое давление.

Хелен Рид задумчиво кивнула:

— А если давление будет не только экономическим?

— Тогда у нас есть еще один козырь, — улыбнулся я. — Брисбен знает, как организовать утечки компрометирующих материалов в самый подходящий момент.

Брисбен многозначительно улыбнулся:

— Да, у меня есть интересная коллекция документов о финансовых махинациях некоторых уважаемых граждан.

— Шантаж? — возмутился Брисбен.

— Артур, это называется взаимное сдерживание, — поправил я. — Они не трогают нас, мы не трогаем их. Классический принцип дипломатии.

— Но мы же не дипломаты!

— Мы воины информационной войны. А в войне действуют другие правила. — Я вернулся к столу. — Итак, господа, мы пришли к соглашению?

Хелен Рид переглянулась с Брисбеном:

— Нам нужно время на размышления.

— Времени у нас немного, — предупредил я. — Каждый день промедления играет на руку нашим противникам. Но я понимаю вашу осторожность.

Я собрал документы и убрал их в портфель:

— Даю вам неделю. За это время можете проверить подлинность документов, обдумать предложение, посоветоваться с коллегами.

— А что если мы откажемся? — спросил Брисбен.

— Тогда найду других партнеров. — Я пожал плечами. — Артур, честных журналистов в Америке больше, чем может показаться. Просто не все из них работают в крупных изданиях.

Брисбен встал:

— Мистер Стерлинг, а могу я задать личный вопрос?

— Конечно.

— Зачем вам всё это? У вас есть деньги, положение, успешный бизнес. Зачем рисковать всем ради политики?

Я остановился у двери и обернулся:

— Знаете, Брисбен, есть вещи дороже денег. Есть вещи важнее личного успеха. — Я посмотрел на каждого из них. — Иногда человек просто обязан делать то, что считает правильным. Даже если это опасно.

— И вы считаете правильным вмешиваться в выборы?

— Я считаю правильным не давать банкирам покупать выборы, — поправил я. — Разница колоссальная.

Выйдя из редакции, я почувствовал странное облегчение. Первый шаг был сделан. Теперь оставалось дождаться ответа и надеяться, что честность окажется сильнее страха.

Но в глубине души я знал, что ответ будет положительным. Потому что в 1931 году в Америке еще оставались люди, которые верили в правду больше, чем в деньги.

Хотя и не намного больше.

Через два дня утро началось с победного грохота. О’Мэлли ворвался в мой кабинет с охапкой газет, словно римский гладиатор, несущий трофеи с поля битвы.

— Босс, посмотрите на это! — Он разложил газеты на столе веером. — Мы их достали!

«New York Herald Tribune» красовалась заголовком во всю первую полосу: «ТАЙНЫЕ КУКЛОВОДЫ АМЕРИКАНСКОЙ ПОЛИТИКИ». Чуть меньшими буквами шел подзаголовок: «Банкиры с Уолл-стрит выбирают президента за американских граждан».

— Хелен Рид не подкачала, — пробормотал я, разворачивая газету.

Статья Артура Брисбена занимала целых три колонки. Он не просто пересказал наши документы, он превратил их в настоящее журналистское расследование. Фотокопии банковских переводов, выдержки из протоколов «Лиги защиты конституции», цитаты из закрытых встреч сторонников Ритчи. Все подано так, что даже неграмотный докер понял бы: кто-то пытается купить выборы.

— А остальные? — спросил я, кивнув на другие газеты.

— «Newark Evening News» — заголовок «КТО ФИНАНСИРУЕТ ВАШЕГО КАНДИДАТА?» «Philadelphia Inquirer» — «СЕКРЕТНЫЕ ДЕНЬГИ В ПОЛИТИКЕ». — О’Мэлли зачитывал, как школьник, получивший пятерку за сочинение. — И это только в крупных изданиях.

— Впечатляет. А как дела в регионах?

О’Мэлли показал другие газеты:

— Двенадцать местных газет опубликовали материалы вчера вечером. «Youngstown Vindicator» дала заголовок «БАНКИРЫ ПРОТИВ РАБОЧИХ». «Milwaukee Journal» — «ВОСТОК ПРОТИВ СРЕДНЕГО ЗАПАДА». «Cedar Rapids Gazette» просто написала: «НАС ОБМАНЫВАЮТ».

— Реакция читателей?

— Телефоны в редакциях не замолкают с шести утра. — О’Мэлли продолжал торжествующе ухмыляться. От радости он перестал хромать. — В Огайо конгрессмен Дженкинс уже потребовал расследования «иностранного влияния на американские выборы». В Висконсине местный профсоюз сталеваров принял резолюцию против «банковской диктатуры».

Я откинулся в кресле, чувствуя странное удовлетворение. Наконец-то правда начинала работать. Но это только первая волна атаки.

— А какие новости от наших друзей-оппонентов?

— Сенатор Ритчи уже выступил с заявлением, — ирландец достал утреннюю сводку телеграфных агентств. — Назвал публикации «злобной клеветой» и «попыткой дестабилизировать демократический процесс».

— Звучит убедительно?

— Как речь человека, которого поймали с рукой в чужом кармане, — усмехнулся помощник. — Слишком много эмоций, мало фактов.

— Отлично. Значит, наши документы их серьезно напугали. — Я постучал пальцем по подлокотнику кресла. — А теперь самое время нанести второй удар.

За окном уже кипела обычная утренняя жизнь Уолл-стрит. Клерки спешили в офисы, мальчишки-посыльные носились между зданиями, автомобили протискивались между конными повозками.

— Пора переходить к радио. Сколько станций готовы к сотрудничеству?

— Десять станций в семи городах. WJZ здесь, в Нью-Йорке, готова начать уже сегодня.

— Превосходно. Организуй встречу с их директором программ. Скажите, что у нас есть предложение о серии «образовательных передач».

— Какого характера?

— «Американская экономика в переломный момент». Эксперты объясняют простым людям, что происходит с их страной. — Я повернулся к окну. — И кто пытается ими манипулировать.

Через час мы ехали по Бродвею к зданию радиостанции WJZ.

Эдвард Клэп, директор программ WJZ, оказался нервным человеком лет сорока с вечно дергающимся левым глазом. Радиобизнес в 1931 году еще не приносил больших денег, и Клэп явно нуждался в дополнительном финансировании.

— Мистер Стерлинг, — сказал он, усаживая нас в своем тесном кабинете, — Мне рассказали о вашем предложении. Очень интересно, очень… эм, патриотично.

— Мистер Клэп, — ответил я, — радио — это будущее. Люди больше не хотят читать длинные статьи в газетах. Они хотят слышать живой голос, который объяснит им сложные вещи простым языком.

— Полностью согласен. Но понимаете, образовательные программы не очень популярны у наших слушателей. Они предпочитают музыку, развлечения…

— Именно поэтому мы готовы спонсировать передачи. — Я достал из портфеля чек. — Двадцать тысяч долларов за полгода еженедельных программ.

Глаз Клэпа перестал дергаться. Двадцать тысяч долларов для радиостанции — это годовой бюджет.

— Это очень щедро, мистер Стерлинг. А кто будет выступать экспертом?

— У нас есть несколько кандидатур. Губернатор Рузвельт согласился принять участие в первой передаче.

— Губернатор Рузвельт? — Клэп чуть не подавился кофе. — Франклин Д. Рузвельт?

— Именно он. Думаю, ваши слушатели будут заинтересованы услышать мнение одного из самых успешных губернаторов страны об экономических проблемах.

Клэп быстро считал в уме потенциальную аудиторию. Рузвельт на радио — это сенсация, которая привлечет тысячи новых слушателей.

— Когда мы можем начать?

— Завтра вечером, если возможно.

— Конечно возможно! — Клэп вскочил с кресла. — Я лично организую лучшую студию, подберу лучшее время в эфире!

Мы договорились созвониться позже. Я поехал в офис. Теперь осталось договориться с губернатором. Не думаю, что это сложно.

Но когда я позвонил Рузвельту после нашей встречи с Клэпом, и сказал про выступление, в трубке повисла долгая пауза.

— Билл, — наконец сказал губернатор, — я понимаю важность радио. Но выступление в прямом эфире… Это очень рискованно.

— В каком смысле рискованно?

— В политическом смысле. Если я скажу что-то не то, это мгновенно дойдет до тысяч слушателей. Нет никаких возможностей исправить или пояснить.

Я слышал в его голосе не страх, а осторожность опытного политика. Рузвельт был прав, радио в 1931 году было относительно новым средством массовой информации, и многие политики еще не научились им пользоваться.

— Франклин, — сказал я, — именно поэтому радио и эффективно. Люди услышат живой голос, а не отредактированный текст в газете. Они почувствуют искренность.

— А что, если они почувствуют неискренность?

— Тогда мы проиграем. — Я решил играть честно. — Но если мы вообще не попробуем, мы проиграем наверняка.

Еще одна пауза.

— Сколько времени у меня будет на подготовку?

— Два дня. Можете написать основные тезисы, но лучше говорить своими словами.

— Хорошо, Билл. Но с одним условием.

— Слушаю.

— Никаких прямых атак на Ритчи или других кандидатов. Только общие принципы, только экономические вопросы.

— Согласен.

— И еще одно. Если передача пройдет неудачно, больше никаких радиовыступлений.

— Договорились.

Вечером назначенного дня черный «паккард» губернатора подкатил к зданию радиостанции ровно в половине седьмого. Шофер вышел первым, затем помог Рузвельту выбраться из машины. Губернатор опирался на трость и слегка прихрамывал, но держался с достоинством человека, привыкшего не показывать слабости.

— Билл! — Он протянул мне руку. — Надеюсь, ваша радиостанция готова к губернатору-калеке?

Эта самоирония была типична для Рузвельта. Он никогда не жалел себя и не позволял другим жалеть его из-за полиомиелита.

— Мы готовы к будущему президенту, — ответил я, помогая ему подняться по ступенькам.

В студии Клэп суетился как наседка. Он лично проверил каждый микрофон, отрегулировал освещение и даже принес губернатору специальное кресло.

— Господин губернатор, — сказал он, вытирая пот со лба, — это большая честь для нашей станции. Огромная честь.

— Спасибо, мистер Клэп. — Рузвельт устроился в кресле и попробовал микрофон. — Проверка, проверка. Как слышно?

— Отлично! Прекрасно! — Клэп метался по студии. — Эфир через пять минут!

Я сел в углу, откуда мог видеть губернатора. Он выглядел спокойным, но я заметил, как он сжимает и разжимает кулаки, старая привычка, которая выдавала нервозность.

— Три минуты! — крикнул техник.

Рузвельт закрыл глаза и сделал несколько глубоких вдохов. Когда он открыл глаза, я увидел в его взгляде ту же решимость, которая через год приведет его к победе на выборах.

— Одна минута!

Губернатор выпрямился в кресле и положил руки на стол перед микрофоном. В эти последние секунды он превратился из человека с физическими ограничениями в политического лидера.

— В эфире!

И тогда прозвучал тот голос, который скоро станет самым узнаваемым в Америке:

— Дорогие соотечественники, сегодня наша страна переживает трудные времена…

Все время передачи я сидел в студии WJZ, наблюдая за тем, как губернатор Рузвельт превращает радиоэфир в личную беседу с миллионами американцев.

— Дорогие соотечественники, — говорил Франклин в микрофон, — сегодня наша страна переживает трудные времена. Миллионы людей потеряли работу, тысячи семей лишились домов, сотни банков закрылись. И многие спрашивают, почему это произошло?

Его голос звучал тепло и убедительно. В нем не было снобизма политика или сухости экономиста. Простой человек, разговаривающий с простыми людьми.

— Я скажу вам правду, которую вы не услышите от других. Наши проблемы начались не вчера и не с краха на бирже. Они начались тогда, когда небольшая группа людей решила, что знает лучше всех, как должна развиваться Америка.

В студии стояла абсолютная тишина. Даже технические работники перестали шуршать бумагами.

— Эти люди контролируют банки, которые дают кредиты вашим предприятиям. Они контролируют компании, которые определяют цены на товары первой необходимости. И теперь они хотят контролировать выборы, чтобы решать за вас, кто будет вашим президентом.

Рузвельт сделал паузу, позволив словам дойти до слушателей.

— Но знаете что? Америка принадлежит не банкирам с Уолл-стрит. Америка принадлежит фермерам из Айовы, рабочим из Детройта, учителям из Огайо, владельцам небольших магазинов из тысячи маленьких городков. Принадлежит вам. И только вы имеете право решать ее судьбу.

Телефоны в студии начали звонить еще до окончания передачи. Клэп метался между аппаратами, записывая звонки слушателей.

— Губернатор, — крикнул он через всю студию, — у нас уже больше ста звонков! Все поддерживают!

Рузвельт улыбнулся и продолжил:

— В ближайшие месяцы вы будете слышать много красивых слов от разных кандидатов. Кто-то будет обещать вам возврат к «старым добрым временам». Кто-то будет предлагать простые решения сложных проблем. Но помните, что те, кто создал проблемы, не могут их решить. Нужны новые люди, новые идеи, новая политика.

После передачи мы спустились к выходу, где нас ждал шофер губернатора. Рузвельт устало опирался на трость, длительное сидение в неудобной позе давалось ему нелегко.

— Билл, — сказал губернатор, когда шофер открыл дверцу автомобиля, — вы создали что-то большее, чем избирательную кампанию.

— Что именно?

— Революцию. Информационную революцию. — Он устроился на заднем сиденье и закурил сигарету. — Впервые за много лет люди услышали правду о том, кто реально правит страной.

— И как вы думаете, они отреагируют?

— Они проголосуют. — Рузвельт улыбнулся. — И не за того, кого выберут для них банкиры.

Шофер завел двигатель, и «паккард» плавно отъехал от тротуара, направляясь к железнодорожному вокзалу. Губернатор возвращался в Олбани ночным поездом.

Я же отправился в офис, чтобы оценить результаты первого дня информационного наступления.

О’Мэлли встретил меня с очередной пачкой телеграмм:

— Босс, сообщения идут со всей страны. Радиопередачу слушали в Чикаго, Бостоне, Филадельфии. Местные станции просят копии для повторной трансляции.

— А реакция оппозиции?

— Пока тишина. Но это подозрительная тишина. — Ирландец нахмурился. — Слишком спокойно для людей, которых только что обвинили в попытке купить выборы.

Он был прав. Альянс промышленной стабильности не мог просто проигнорировать такую атаку. Значит, они готовили ответ. И скорее всего, этот ответ будет болезненным.

Теперь оставалось дождаться контратаки и быть готовыми к ней. Потому что в войне против тех, кто контролирует деньги и власть, нет места для самоуспокоенности.

Они еще покажут свои клыки.