Оракул с Уолл-стрит 9

Глава 24 На краю пропасти

Половина третьего ночи. Особняк на Пятой авеню встретил меня непривычной тишиной. Как обычно, в это время дежурная охрана патрулировала подходы, а радиостанция на втором этаже потрескивала сводками с наблюдательных постов. Сегодня дом молчал, словно вымерший.

Я поднялся по мраморной лестнице, ступени которой были устланы персидскими дорожками. Мои шаги глухо отдавались под высокими потолками, украшенными лепниной работы итальянских мастеров. В полумраке коридора мерцали позолоченные рамы портретов, галерея американских финансистов XIX века, среди которых теперь приходилось жить и мне.

Дверь в личный кабинет была приоткрыта. Странно. Я всегда запирал ее на ключ, даже находясь дома. Рука инстинктивно потянулась к кобуре под пиджаком. «Смит-вессон».38 надежно покоился на привычном месте.

Войдя в кабинет, я сразу почувствовал, что здесь кто-то был. Воздух пах чужим табаком, не моими кубинскими сигарами, а дешевыми американскими сигаретами «Честерфилд».

Документы на письменном столе лежали не так, как я оставлял. Стопка контрактов сдвинулась на дюйм влево, а чернильница повернулась ручкой в другую сторону.

Но главное открытие ждало меня у дальней стены. Портрет Александра Гамильтона, первого министра финансов США, висел криво, обнажая за собой дверцу встроенного сейфа. Стальная дверца распахнута настежь, а внутри зияла пустота.

Сердце забилось так громко, что я услышал собственный пульс. Записная книжка! Кожаный блокнот с моими секретами, тайными мыслями, зашифрованными записями, планами на будущее, с дневником о прошедших событиях, списками агентов и компрометирующими материалами на влиятельных людей, все это исчезло.

Я бросился к сейфу, судорожно шаря руками по пустым полкам. Может быть, книжка упала, закатилась в угол, потерялась среди других документов?

Но нет, сейф вычищен профессионально. Остались только малозначительные бумаги: квитанции об оплате коммунальных услуг, страховые полисы на мебель, копии банковских выписок.

Самого главного не было.

— Фаулер! — крикнул я, выбегая из кабинета. — Фаулер!

Голос эхом прокатился по пустым коридорам особняка. Ответа не последовало.

Я спустился на первый этаж к комнатам прислуги. Дверь в покои дворецкого распахнута, а внутри царил образцовый порядок. Кровать заправлена по-военному, личные вещи аккуратно разложены в комоде, костюмы висят в шкафу на деревянных плечиках.

На письменном столике лежал небольшой конверт кремовой бумаги с моим именем, написанным безупречным каллиграфическим почерком. Я разорвал конверт дрожащими пальцами.

'Мистер Стерлинг,

прошу простить за столь неожиданное увольнение с должности. Мистер Морган из Альянса промышленной стабильности сделал мне предложение, от которого я не мог отказаться. Надеюсь, Вы поймете, что в наше нелегкое время каждый должен думать о собственном будущем.

Мистер Морган передает благодарность за ценную информацию и уверяет, что она будет использована исключительно в интересах финансовой стабильности нашей великой страны.

С искренним уважением,

Уолтер Фаулер

p.s. Советую Вам подумать о добровольной капитуляции. Сопротивление лишь усугубит Ваше положение'.

Письмо выпало из моих рук и медленно опустилось на персидский ковер. Два года Фаулер жил в моем доме, знал все мои привычки, имел доступ в любую комнату. Два года он изучал мой распорядок дня, запоминал, когда я открываю сейф, в какое время покидаю дом надолго.

Идеальный шпион. И я даже не подозревал.

Ноги подкосились, я рухнул в кожаное кресло у камина. В голове проносились воспоминания последних месяцев. Как Фаулер интересовался моими деловыми встречами. Как случайно оказывался поблизости, когда я говорил по телефону с банком. Как его взгляд задерживался на записной книжке в тот памятный вечер.

Все сходилось. Морган не просто объявил мне войну, он засадил в мой дом крота, который систематически собирал информацию. А сегодня ночью, пока я охотился на Гусика, этот крот завершил свою миссию.

— Босс! — послышались торопливые шаги на лестнице. — Босс, где вы?

О’Мэлли спускался с верхнего этажа, его голос звучал встревоженно.

— Здесь, Патрик, — откликнулся я устало.

Ирландец вошел в комнату, держа в руках автомат Thompson. Густые волосы растрепаны, на лице глубокие морщины усталости.

— Босс, охрана все проверила на втором этаже. Никого из посторонних. Профессиональная работа.

— А тут и не было посторонних, это работа Фаулера, — сказал я, протягивая ему записку. — Читай.

О’Мэлли быстро пробежал глазами по строчкам, его лицо каменело с каждым словом.

— Сукин сын, — выругался он. — Два года жрал ваш хлеб, а сам работал на Моргана.

— Патрик, — сказал я, поднимая голову и глядя ему в глаза. — Они получили все. Абсолютно все. Мы проиграли.

О’Мэлли опустился в соседнее кресло, положив оружие на колени. За окном светили фонари, их свет тускло пробивался сквозь тяжелые бархатные шторы.

— Что именно было в записной книжке, босс?

Я закрыл глаза, вспоминая содержимое украденного блокнота. Каждая страница хранились в памяти. Его пропажа как нож в сердце.

— Списки всех наших людей в полиции, суде, мэрии. Фамилии, должности, размеры взяток. Финансовые схемы банка, как мы обходим федеральное законодательство, откуда берем деньги для кредитов. Компромат на сенаторов, конгрессменов, судей, все, что я собирал три года.

Я не сказал, что с самого начала записывал в книжку свои прогнозы на будущее, подтверждающие тот факт, что я точно знал его. Особенно наступление Великой депрессии.

— А связи с Комиссией?

— И это тоже. Подробности всех сделок с Лучиано, Лански, Костелло. Суммы, даты, свидетели. Если Морган передаст эту информацию в Бюро расследования…

Я не закончил фразу. О’Мэлли и сам понимал последствия. Федеральная тюрьма Алькатрас для меня, электрический стул для большинства моих людей.

— Может быть, еще не все потеряно? — осторожно предположил ирландец. — Морган ведь тоже нарушал закон, привлекая Синдикат. Если мы найдем доказательства…

— Какие доказательства, Патрик? — горько усмехнулся я. — У Моргана есть мои записи обо всех преступлениях, а у меня нет ничего. Только слова перепуганного Винса о полумиллионе долларов, которые никто не поверит.

В доме зазвонил телефон. Резкие трели разрезали утреннюю тишину, заставляя вздрогнуть. О’Мэлли вопросительно посмотрел на меня.

— Отвечай, — кивнул я.

Патрик снял трубку:

— Резиденция мистера Стерлинга, слушаю.

Пауза. Лицо О’Мэлли напряглось в ожидании.

— Позовите хозяина, — прозвучал в трубке знакомый вежливый голос с едва заметным акцентом. — Мистер Морган желает с ним поговорить.

Кровь застыла в жилах. О’Мэлли протянул мне трубку, его лицо было мрачным как грозовая туча.

— Стерлинг слушает, — сказал я, стараясь сохранить спокойствие в голосе.

— Доброй ночи, мой дорогой коллега, — мягко произнес Морган. — Надеюсь, вы обнаружили мою небольшую записку? Мистер Фаулер оказался исключительно ценным сотрудником.

— Что вам нужно, Морган?

— Прямо и по-деловому. Превосходно. — В голосе послышались шорохи переворачиваемых страниц. — Видите ли, я просматриваю здесь ваши записи. Весьма увлекательное чтение. Ваша записная книжка содержит поистине захватывающие подробности. Мне уже удалось разобрать часть вашего шифра, я подобрал к нему ключики. Думаю, скоро я сумею прочитать и другое. Вот, что мне посчастливилось узнать.

Морган сделал театральную паузу, затем начал читать:

— Цитирую: «15 октября. Детектив Томас О’Хара, 14-й участок — три тысячи долларов за информацию о рейдах Бюро расследования. Судья Морис Эпштейн — пять тысяч за оправдательный приговор Джо Адонису. Конгрессмен Фицджеральд…»

— Достаточно, — резко оборвал я.

— О, но это только начало, — продолжил Морган с наслаждением в голосе. — Здесь столько интересного. Например, подробности ваших финансовых операций с мистером Лучиано. Схемы отмывания денег через швейцарские банки. Списки клиентов вашего банка, связанных с подпольной торговлей алкоголем.

Каждое слово било как молот по наковальне. Три года осторожности и конспирации разрушились за одну ночь.

— Особенно меня заинтересовала запись от восьмого сентября, — продолжал Морган. — «Срочная оплата заказа на устранение федерального прокурора Уилсона. Сто тысяч долларов через Мейера Лански». Боюсь, полиция найдет это весьма любопытным.

Я сжал кулаки так сильно, что ногти впились в ладони. Каждая строчка из записной книжки была смертным приговором не только мне, но и десяткам людей, которые доверяли мне свои тайны.

— Чего вы хотите? — спросил я хрипло.

— Разумного решения, мистер Стерлинг. Цивилизованного завершения нашего конфликта. — Голос Моргана стал деловым, официальным. — Я уже давно мог бы вас раздавить. Но я восхищаюсь вашим умом. Было бы жаль лишиться такого гения. Поэтому я опять предлагаю вам добровольную капитуляцию на следующих условиях.

— Слушаю.

— Первое. Вы публично признаете свои ошибки в ведении банковского бизнеса и объявляете о передаче всех активов под управление Альянса промышленной стабильности.

Я закрыл глаза. «Merchants Farmers Bank», мое детище, результат двух лет напряженной работы и риска.

— Второе. Вы даете показания против всех членов так называемой Комиссии, с которыми имели деловые отношения. Подробные показания с именами, датами, суммами.

— Вы хотите, чтобы я сдал всех своих партнеров.

— Я хочу, чтобы вы помогли правосудию очистить Америку от криминальных элементов, — благородно ответил Морган. — Третье условие. Вы навсегда покидаете банковскую деятельность и переезжаете в место, которое определит Альянс.

— А если я откажусь?

Морган рассмеялся, звук был мелодичным, но холодным:

— Тогда через час копии вашей записной книжки окажутся на столах директора Бюро расследования Гувера, генерального прокурора и редакторов всех крупнейших газет страны. К вечеру ваше лицо будет на первых полосах от Нью-Йорка до Сан-Франциско.

О’Мэлли нервно шагал по комнате, поглядывая в окно.

— Представьте заголовки, — продолжал Морган с наслаждением. — «Банкир-гангстер терроризировал Нью-Йорк». «Коррупционная сеть в высших эшелонах власти». «Как один человек купил половину городской администрации». Вы станете самым ненавистным человеком в Америке.

Я почувствовал, как пот выступает на лбу. Морган рисовал картину полного краха, не только моего, но и всех, кто был со мной связан.

— А ваши друзья из Комиссии, — добавил он, — думаете, они простят вам такую неосторожность? Когда их имена появятся в газетах рядом с вашим, они объявят на вас охоту.

— Сколько у меня времени? — спросил я.

— У вас двадцать четыре часа, мистер Стерлинг. Ровно сутки, чтобы принять единственно разумное решение. — В голосе Моргана появились стальные нотки. — После этого вы станете самым разыскиваемым преступником Америки. ФБР, полиция, Синдикат, все будут охотиться за вами.

— А гарантии?

— Мое слово джентльмена, — торжественно произнес Морган. — При добровольной капитуляции вы получите новую личность и возможность начать жизнь заново где-нибудь в тихом провинциальном городке. Возможно, преподавать экономику в местном колледже.

Картина была яркой. Тихая профессорская жизнь вместо власти и влияния в финансовой столице мира.

— Свяжемся завтра в это же время, мистер Стерлинг, — закончил Морган. — Надеюсь на ваше благоразумие.

Гудки в трубке означали, что разговор окончен. Я медленно повесил телефон и посмотрел на О’Мэлли.

— Слышал?

— Каждое слово, босс. — Ирландец сжимал приклад автомата так, что побелели костяшки пальцев. — Сукин сын загнал нас в угол.

— Двадцать четыре часа, — пробормотал я. — За сутки нужно либо придумать чудо, либо согласиться на полную капитуляцию.

— А что если попробуем найти компромат на самого Моргана? — предложил О’Мэлли. — У такого человека должны быть скелеты в шкафу.

Я покачал головой:

— За сутки? Патрик, Морган тщательно готовился к этой войне. У него есть все мои секреты, а у нас ничего.

— Босс, — тихо сказал О’Мэлли. — Может быть, стоит принять его условия? Жизнь дороже всего остального.

Я долго молчал, глядя в стену. Три года я строил империю, а теперь она рушилась за одни сутки.

— Нет, Патрик, — наконец сказал я. — Если я сдам всех своих людей, то стану не лучше Фаулера. Найдем другой выход.

— Какой?

— Пока не знаю. Но у нас есть двадцать четыре часа, чтобы придумать, как переиграть самого Моргана.

Через час мой кабинет превратился в военный штаб. За массивным дубовым столом собрались люди, на которых держалась вся моя империя.

Чарльз Бейкер сидел напротив, изучая финансовые сводки с выражением человека, подсчитывающего убытки после кораблекрушения. Адвокат Сэмюэл Розенберг нервно перебирал страницы кодекса федеральных законов, ища лазейки в безнадежной ситуации. Рядом с ним его партнер Дэвид Уитмен, обычно спокойный и невозмутимый, теперь курил одну сигарету за другой.

О’Мэлли расхаживал у окна с автоматом Thompson в руках, поглядывая наружу через щель в ставнях. Шон Маллоу стоял у двери, верный как ирландский волкодав, готовый в любую секунду броситься в бой.

— Джентльмены, — начал я, — ситуация критическая. Морган получил всю информацию из моей записной книжки. У нас есть двадцать четыре часа до того, как эти данные попадут в Бюро расследования и прессу.

Розенберг поднял седую голову от кодекса:

— Уильям, с юридической точки зрения у нас нет шансов. Если эта записная книжка содержит то, что я думаю, федеральный суд вынесет смертные приговоры половине участников процесса.

— А международное право? — спросил я. — Может быть, можно оспорить законность использования украденных документов?

Уитмен покачал головой:

— Доктрина «плодов отравленного дерева» не распространяется на доказательства, полученные третьими лицами. Если Морган передаст документы как «анонимная информация от обеспокоенного гражданина», суд примет их к рассмотрению.

Бейкер отложил финансовые отчеты и потер виски:

— Уильям, даже если мы каким-то чудом избежим уголовного преследования, банк закончен. Как только информация о наших методах станет публичной, начнется паника среди вкладчиков. У нас отзовут лицензию, заморозят все счета.

— Сколько у нас ликвидных средств? — спросил я.

— На данный момент около двухсот тысяч наличными, — ответил Бейкер. — Еще полмиллиона в швейцарских банках, но эти счета уже под наблюдением. Попытка снять деньги только подтвердит обвинения в отмывании.

Я встал и прошелся к камину, где потрескивали березовые поленья.

— А что с нашими людьми в полиции и администрации? — спросил я О’Мэлли.

— Босс, как только записная книжка попадет к федералам, все наши источники исчезнут, — мрачно ответил ирландец. — Детектив Петросино уже предупредил, он больше не может нам помогать. Слишком опасно.

Тишина повисла в кабинете, нарушаемая только треском поленьев в камине и далекими звуками ночного города за окном. Каждый понимал, мы загнаны в угол, и выхода нет.

Маллоу первым нарушил молчание:

— Мистер Стерлинг, — сказал он твердым голосом. — У нас еще есть люди и оружие. Восемнадцать бойцов с автоматами Thompson, три пулемета Lewis, достаточно боеприпасов на несколько дней. Может быть, пора начать настоящую войну?

Розенберг вздрогнул:

— Шон, вы предлагаете объявить войну федеральному правительству?

— Я предлагаю дать отпор ублюдку, который подкупил нашего дворецкого и украл секретные документы, — резко ответил Маллоу. — Морган не святой. У него есть связи с Синдикатом, есть грязные деньги. Нужно просто найти компромат на него.

О’Мэлли подошел к столу:

— Шон прав, босс. У Моргана должны быть свои скелеты в шкафу. Никто не становится таким влиятельным, оставаясь чистым.

— И как вы предлагаете искать эти скелеты? — спросил Бейкер. — У нас только двадцать четыре часа.

Маллоу сжал кулаки:

— Тогда берем его штурмом. Врываемся в офис Альянса промышленной стабильности, хватаем Моргана и заставляем вернуть записную книжку.

— А федеральные агенты, полиция, охрана? — возразил Уитмен. — Вы превратите центр Манхэттена в зону боевых действий.

— И сколько невинных людей погибнет? — добавил я тихо.

Маллоу повернулся ко мне:

— Мистер Стерлинг, они хотят уничтожить нас. Морган не даст вам тихо уйти на пенсию. Как только вы подпишете капитуляцию, он найдет способ избавиться от свидетеля. Нельзя верить его слову.

Да, это горькая правда. Люди вроде Моргана не оставляют концы. Даже после капитуляции я останусь опасным, человеком, который знает слишком много об их методах.

— Босс, — продолжил Маллоу, — вы три года строили честный бизнес. Помогали простым людям получить кредиты, которые им отказывали крупные банки. Помогали сиротам, разработали лекарство. Боролись с монополией финансовых воротил из Continental Trust. А теперь они хотят уничтожить все, что вы создали.

Я подошел к окну и выглянул через щель в ставнях.

— Шон, — сказал я, не поворачиваясь от окна, — если мы начнем открытую войну, погибнут десятки людей. Случайные прохожие, полицейские, которые просто выполняют свою работу. Я не хочу их крови на своих руках.

— А кровь наших людей вас не беспокоит? — резко спросил Маллоу. — Как только информация из записной книжки станет публичной, полиция арестует всех, кто с нами связан. Детективов, которые нам помогали, судей, клерков в мэрии. Их всех посадят или убьют.

Он был прав, и это терзало меня больше всего. Моя неосторожность с Фаулером обрекла на гибель десятки невинных людей.

О’Мэлли встал с места:

— Босс, может быть, есть третий путь? Не капитуляция и не открытая война, а что-то другое?

— Какое «что-то другое»? — спросил Розенберг.

— Не знаю пока, — честно признался ирландец. — Но у нас есть связи в Комиссии. Мейер Лански жив, пусть и ранен. Может быть, он поможет?

Бейкер покачал головой:

— После того, как чикагцы убили Лучиано, Комиссия разваливается. Костелло оказался предателем, Дженовезе и Профачи больше не доверяют никому. Они заняты собственным выживанием.

Я вернулся к столу и опустился в кресло. В голове проносились варианты, каждый хуже предыдущего. Капитуляция означала предательство всех, кто мне доверял. Война обрекла бы на смерть сотни невинных людей. Бегство только отсрочило бы неизбежное.

— Джентльмены, — сказал я наконец, — у нас есть до завтра вечера. Будем думать. Может быть, найдется выход, который пока не приходит в голову.

Маллоу нахмурился:

— А если не найдется?

Я посмотрел на каждого из присутствующих, соратников, разделивших со мной три года борьбы против финансовой олигархии.

— Тогда я приму единственно правильное решение, — ответил я. — Какое бы оно ни было.