Утро следующего дня принесло удар, которого я совершенно не ожидал. Я находился в кабинете управляющего, изучая юридические заключения по антимонопольному законодательству, когда мисс О’Коннелл постучала в дверь с выражением крайней встревоженности на лице.
— Мистер Стерлинг, — сказала она, протягивая телеграмму на желтой бумаге, — это пришло из Швейцарии полчаса назад. Срочное сообщение от банка «Credit Suisse».
Я взял телеграмму и почувствовал, как кровь отливает от лица:
«УВЕДОМЛЯЕМ О НЕМЕДЛЕННОЙ ЗАМОРОЗКЕ ВСЕХ СЧЕТОВ И СЕЙФОВЫХ ЯЧЕЕК, СВЯЗАННЫХ С КЛИЕНТОМ РОБЕРТОМ ГРЕЕМ ТОЧКА ПО ТРЕБОВАНИЮ ШВЕЙЦАРСКОЙ БАНКОВСКОЙ КОМИССИИ В СВЯЗИ С ПОДОЗРЕНИЯМИ В ОТМЫВАНИИ СОМНИТЕЛЬНЫХ СРЕДСТВ ТОЧКА ДОСТУП К АКТИВАМ ПРИОСТАНОВЛЕН ДО ВЫЯСНЕНИЯ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ ТОЧКА УПРАВЛЯЮЩИЙ ДИРЕКТОР ХАНС МЮЛЛЕР»
Мои швейцарские резервы, почти три миллиона долларов в золоте и наличных, тщательно размещенные под именем Роберта Грея, внезапно стали недоступны. Это капитал, который я рассчитывал использовать в критической ситуации, и вот эта ситуация наступила именно тогда, когда деньги оказались заблокированы.
— Мисс О’Коннелл, есть ли еще телеграммы?
— Да, сэр. Еще две.
Вторая телеграмма была от Альфреда Бернье из «Женевской транспортной компании»:
«ГЛУБОКО СОЖАЛЕЮ ВЫНУЖДЕН ИНФОРМИРОВАТЬ ОБ ОДНОСТОРОННЕМ РАСТОРЖЕНИИ ВСЕХ КОНТРАКТОВ ПО ПЕРЕВОЗКЕ ЦЕННОСТЕЙ ТОЧКА ЕВРОПЕЙСКИЕ БАНКИ-ПАРТНЕРЫ ПРЕКРАТИЛИ СОТРУДНИЧЕСТВО С АМЕРИКАНСКИМИ КЛИЕНТАМИ ИЗ ВАШЕГО СПИСКА ТОЧКА ВОЗВРАТ ДЕПОНИРОВАННЫХ ПРЕДМЕТОВ НЕВОЗМОЖЕН ДО ОСОБОГО РАСПОРЯЖЕНИЯ ТОЧКА С ИСКРЕННИМИ ИЗВИНЕНИЯМИ БЕРНЬЕ»
Третья оказалась от лондонского банка «Barings Brothers»:
«ВЫНУЖДЕНЫ СОЖАЛЕЕМ УВЕДОМИТЬ ПРЕКРАЩЕНИИ ВСЕХ МЕЖДУНАРОДНЫХ ПЕРЕВОДОВ ДЛЯ КЛИЕНТОВ СВЯЗАННЫХ С MERCHANTS FARMERS BANK ТОЧКА РЕШЕНИЕ ПРИНЯТО НА ОСНОВАНИИ РЕКОМЕНДАЦИЙ БАНКА АНГЛИИ ТОЧКА ДЕЙСТВУЮЩИЕ АККРЕДИТИВЫ АННУЛИРУЮТСЯ ТОЧКА ДИРЕКТОР МЕЖДУНАРОДНЫХ ОПЕРАЦИЙ СТЮАРТ ЛОНДОНДЕРРИ»
Я отложил телеграммы и налил себе виски из графина на боковом столике. Руки едва заметно дрожали.
Единственный признак того внутреннего потрясения, которое я испытал. Морган добрался до Европы. Каким-то образом он использовал свои международные связи, чтобы отрезать меня от зарубежных финансовых рынков.
В дверь кабинета вошел О’Мэлли с бумагами в руках и мрачным выражением на лице:
— Босс, плохие новости. Только что звонил капитан Маккензи из таможенной службы порта Нью-Йорка.
— И что он сообщил?
— Все грузы, связанные с нашими клиентами, попали в список «особо тщательной проверки». Это означает, что каждый контейнер будут вскрывать и досматривать по частям. Товары могут застрять в порту на месяцы.
О’Мэлли сел в кресло напротив и раскрыл записи:
— Вот конкретные случаи. Грузовик итальянского мрамора для Джакомо Риччи стоит на таможне третий день. Партия французских тканей для братьев Гольдштейн из Гарлема задержана «для дополнительных проверок на соответствие санитарным нормам». Машинное оборудование для автомастерской Барроу конфисковано якобы из-за «подозрений в нарушении патентного права».
— А что с нашими собственными международными операциями?
— Полный коллапс. Корреспондентские банки в Лондоне, Париже, Амстердаме, все разорвали отношения. Причем синхронно, в течение одного дня.
В кабинет вошел Бейкер с папкой документов. Его лицо выражало смесь возмущения и недоверия:
— Уильям, я только что получил официальное уведомление от Министерства торговли США. Нас включили в список «организаций, требующих повышенного внимания при осуществлении внешнеэкономической деятельности».
— Что это означает?
— Практически запрет на любые международные операции. Каждый перевод свыше тысячи долларов требует специального разрешения, которое рассматривается до трех месяцев. Каждый импортный или экспортный контракт проходит проверку в пяти различных ведомствах.
Бейкер сел за стол и открыл папку:
— Но это еще не все. Розенберг звонил из федерального суда. Швейцарская прокуратура направила запрос о правовой помощи по делу о «подозрениях в международном отмывании денег». Они требуют предоставить все документы о наших зарубежных операциях.
Я допил виски и поставил стакан на стол с такой силой, что хрустальное дно звякнуло о дерево:
— Понимаете, что происходит? Морган не просто атакует наш банк. Он создает международный прецедент. Если ему удастся разрушить нас через координацию американских и европейских финансовых структур, то в будущем любой неугодный банкир может быть уничтожен таким же способом.
О’Мэлли кивнул:
— Босс, мои источники говорят, что за всем этим стоит не только Морган. К нему присоединились банковские дома Ротшильдов, Варбургов, даже некоторые швейцарские частные банки. Против нас выступил настоящий международный консорциум.
— А клиенты? Как они реагируют на происходящее?
Бейкер перелистнул несколько страниц:
— Паника нарастает. За сегодняшнее утро закрыли счета сорок три человека. Но есть и обратная реакция. Приходят новые клиенты, которые говорят, что хотят поддержать банк в борьбе против «финансовых магнатов».
— Сколько новых счетов?
— Двадцать семь. В основном небольшие суммы, но люди приносят все, что у них есть. Вчера пришла пожилая ирландка, вдова докера. Принесла пятьдесят долларов, все свои сбережения. Сказала: «Мистер Стерлинг помогает таким, как мы. Теперь наша очередь помочь ему».
На мгновение в кабинете воцарилась тишина. Эти простые люди, рискующие последними грошами ради поддержки банка, заставили меня почувствовать груз ответственности острее, чем любые финансовые потери.
Я повернулся к соратникам:
— Джентльмены, Морган превзошел самого себя. Он не только отрезал нас от международных рынков, но и заставил федеральные власти готовиться к нашему краху. Это психологическое давление может спровоцировать панику среди вкладчиков.
О’Мэлли встал с кресла:
— Босс, что будем делать? Ситуация критическая.
Я прошелся к окну и посмотрел на главный зал банка. Сотрудники работали с напряженным спокойствием, клиенты стояли в очередях, но в воздухе чувствовалась тревога. Снаружи действительно собиралась небольшая толпа любопытных.
— Чарльз, скажите мне честно, каковы наши реальные ресурсы на данный момент?
— Наличности в кассах хватит на два дня при нынешнем уровне изъятий. Ликвидные активы — около восьмисот тысяч долларов. Швейцарские счета заморожены, международные переводы заблокированы. Выданные кредиты — полтора миллиона, но большинство заемщиков сами в кризисе из-за проблем со страхованием.
— А политические связи?
Бейкер покачал головой:
— Сенатор Вагнер выразил сочувствие, но сказал, что не может вмешиваться в «действия независимых коммерческих структур». Конгрессмен Ла Гуардия открыто поддерживает нас, но его голос пока недостаточно влиятелен.
Я вернулся к столу и сел, положив руки на столешницу. В голове начали складываться контуры плана, дерзкого, рискованного, но единственно возможного в сложившихся обстоятельствах.
— Чарльз, у вас есть точные данные о финансовом состоянии «Metropolitan Banking Group»? О структуре их активов, кредитных обязательствах, слабых местах?
— Есть общая информация из публичных отчетов. А что вы задумали?
— А я думаю о том, что Морган совершил стратегическую ошибку. Он настолько увлекся нашим уничтожением, что забыл об элементарной осторожности.
О’Мэлли наклонился вперед:
— В каком смысле, босс?
— Скоординированная атака такого масштаба требует огромных ресурсов и множества союзников. Но чем больше участников в заговоре, тем больше слабых звеньев. А у каждого заговорщика есть свои интересы, которые не всегда совпадают с интересами Моргана.
Я встал и начал расхаживать по кабинету:
— Мне нужна полная информация о всех участниках этой кампании против нас. Кто именно дал указание швейцарским банкам, какие европейские финансисты участвуют в блокаде, кто лоббировал решения в таможенной службе.
— На это потребуется время…
— У нас есть сутки. Не больше. Патрик, свяжитесь с Лучиано. Скажите, что мне нужна встреча. Сегодня вечером. Конфиденциальная встреча.
— Зачем вам Лучиано?
Я улыбнулся, первый раз за последние дни:
— Потому что он лучше, чем кто-либо другой, умеет находить слабые места у самых влиятельных людей. А еще потому, что у него есть связи в тех кругах, куда не добираются банковские инспекторы.
О’Мэлли нахмурился:
— Босс, надеюсь, вы не собираетесь прибегать к незаконным методам?
— Когда противник играет без правил, соблюдение правил становится самоубийством. Но не волнуйтесь, все будет в рамках закона. Просто эти рамки окажутся шире, чем привык думать Морган.
Я подошел к сейфу и начал доставать документы:
— Джентльмены, следующие двадцать четыре часа определят исход всей войны. Либо мы найдем способ перейти в контратаку и разгромить Моргана его же оружием, либо наш банк станет историей, а вместе с ним — надежды сотен простых людей на честную финансовую систему.
О’Мэлли и Бейкер переглянулись. В их взглядах читались вопросы, но они не стали их задавать. Они знали меня достаточно хорошо, чтобы понимать, если у меня созревает план, то лучше не мешать его вынашиванию преждевременными расспросами.
— Идите, — сказал я. — Выполняйте свои задания. А я останусь здесь и подумаю о том, как превратить наше отчаянное положение в последнюю и решающую победу.
Когда они ушли, я остался один в кабинете, освещенном лишь настольной лампой. За окнами сгущались сумерки, а в моей голове постепенно складывалась картина самой дерзкой финансовой операции в моей жизни, операции, которая либо спасет банк и уничтожит Моргана, либо похоронит нас всех под обломками рухнувших амбиций.
Ресторан «Villa Napoli» на Малберри-стрит утопал в теплом свете керосиновых ламп, отбрасывающих причудливые тени на стены, украшенные фресками с видами Везувия. Аромат чеснока, базилика и томатного соуса смешивался с дымом кубинских сигар, создавая ту неповторимую атмосферу, которая делала этот уголок Литл-Итали особенным местом для конфиденциальных встреч.
Лаки Лучиано неторопливо допивал эспрессо из крошечной фарфоровой чашки, время от времени поглядывая на массивные золотые часы «Вачерон Константин» на запястье.
— Дон Лучиано, — тихо сказал Винни Терранова, его главный телохранитель, худощавый сицилиец с шрамом через левую щеку, — может быть, останемся еще на полчаса? На улице что-то неспокойно.
Лаки покачал головой, поправляя шелковый галстук с узором «пейсли» и застегивая пуговицы двубортного пиджака темно-синего цвета от портного с Пятой авеню:
— Нет, Винни. У меня встреча с судьей Картрайтом в десять вечера. А ты знаешь, его честь не любит опозданий.
Он поднялся из-за столика в дальнем углу зала, где массивная колонна из искусственного мрамора скрывала их от любопытных взглядов. Владелец ресторана Джузеппе Боккини, полный сицилиец с густыми усами и фартуком, испачканным томатным соусом, почтительно поклонился, когда Лучиано направился к выходу.
— Arrivederci, don Luciano, — проговорил он на смеси итальянского и английского. — Sempre benvenuto!
Лучиано кивнул и сунул ему в нагрудный карман фартука свернутую двадцатидолларовую банкноту. Винни Терранова и Сальваторе Марандзано, второй телохранитель, автоматически заняли позиции по бокам от своего босса. Марандзано, крепкий калабриец с золотыми зубами и шрамами от ножа на руках, привычно расстегнул пиджак, обеспечивая быстрый доступ к «кольту» под мышкой.
Вечер встретил их порывистым ветром и моросящим дождем. Малберри-стрит была оживлена, несмотря на поздний час.
Из открытых дверей итальянских кафе и лавок лился свет, на тротуарах сновали люди, торопящиеся домой после работы. Смешанные ароматы жареных каштанов, свежей выпечки и сырости от мокрого асфальта создавали характерную атмосферу этого уголка Нью-Йорка.
— Где машина? — спросил Лучиано, поднимая воротник пальто из кашемира.
— На углу Гранд-стрит, дон, — ответил Терранова, внимательно осматривая улицу. — «Кадиллак» ждет, как обычно.
Они направились по узкому тротуару мимо магазина «Fratelli Rossi», где в витрине были выставлены колбасы, сыры и оливковое масло в темных бутылках. Лучиано шел в центре, его люди чуть позади, не теряя бдительности. Это был отработанный ритуал, которого они придерживались уже несколько лет.
На углу Малберри и Гранд-стрит стоял черный «Кадиллак Флитвуд», автомобиль стоимостью почти четыре тысячи долларов, со специально укрепленными стеклами и бронированными дверями. За рулем сидел Тони Аккардо, надежный водитель из Чикаго, который перешел на службу к Лучиано два года назад.
— Добрый вечер, босс, — поприветствовал Аккардо, выйдя из машины, чтобы открыть заднюю дверь.
— Тони, поехали к судье. И не спеши, дороги скользкие.
Лучиано уже протянул руку к ручке дверцы, когда Терранова внезапно застыл:
— Дон, что-то не так…
В тот же миг из-за угла табачной лавки «Mamma Mia» появились четыре фигуры в темных пальто и фетровых шляпах, надвинутых на глаза. В руках у них были автоматы Thompson, грозное оружие, которое в преступных кругах называли «чикагские пианино» за характерный звук очередей.
— Засада! — успел крикнуть Марандзано, выхватывая револьвер.
Первая очередь прогремела еще до того, как он успел прицелиться. Пули калибра.45 прошили его грудь насквозь, отбросив к стене магазина игрушек. Кровь брызнула на витрину, где за стеклом мирно сидели плюшевые медведи и деревянные лошадки-качалки.
Терранова успел сделать два выстрела из своего «смит-вессона», прежде чем вторая очередь сразила его наповал. Его тело упало на мокрый тротуар рядом с газетным киоском, где вечерние выпуски газет размокали под дождем.
Лучиано попытался укрыться за «кадиллаком», но нападавшие действовали профессионально. Двое из них зашли с флангов, отрезая пути к отступлению, а двое других методично расстреливали автомобиль, превращая его в решето.
— Привет от мистера Нитти! — крикнул один из стрелков, невысокий мужчина с жестким лицом и холодными глазами.
Лаки узнал его, это был Джейк Гусик, правая рука Фрэнка Нитти из Чикаго. Человек, который никогда не оставлял работу незавершенной.
— Сукин сын! — прохрипел Лучиано, вытаскивая свой золоченый «беретта». — У нас было перемирие…
Он не успел закончить фразу. Одновременные очереди четырех автоматов Thompson превратили его тело в месиво из крови и обрывков дорогой ткани. Лаки Лучиано, создатель современной организованной преступности Америки, человек, который объединил разрозненные банды в единую Комиссию, рухнул на асфальт Малберри-стрит, его кровь смешалась с потоками дождя.
Тони Аккардо попытался завести машину, но пуля попала ему в голову через боковое стекло. Мотор «кадиллака» заглох, а из радиатора повалил пар.
Вся перестрелка заняла меньше минуты. Жители Литл-Итали, привычные к звукам выстрелов, попрятались в домах и магазинах. Только старая итальянка в черном платке выглянула из окна второго этажа, перекрестилась и тут же задернула занавески.
Гусик подошел к телу Лучиано, чтобы убедиться, что тот мертв. Затем достал из кармана белый конверт и положил его на грудь убитого.
— Работа сделана, — сказал он своим людям. — Валим отсюда.
Четверо убийц так же быстро исчезли в лабиринте узких улочек Литл-Итали, как и появились. Через несколько минут единственными свидетелями бойни остались мертвые тела и разбитый автомобиль под моросящим дождем, который продолжал лить с хмурого неба.
Первым на место происшествия прибыл патрульный офицер Майкл О’Брайен, молодой полицейский, который нес службу в этом районе уже третий год. Увидев побоище, он присвистнул и поспешил к телефонной будке на углу, чтобы вызвать подкрепления и коронера.
— Центральное управление? Говорит офицер О’Брайен, участок Литл-Итали. У нас тут резня. Четверо убитых, автоматы, выглядит как разборка между бандами. Нужны детективы и коронер. Адрес: угол Малберри и Гранд-стрит.
Детектив Джозеф Петросино, опытный сыщик итальянского происхождения, специализировавшийся на преступлениях организованных группировок, прибыл на место через полчаса. Он внимательно осмотрел тела, изучил следы на мокром асфальте и поднял белый конверт с груди Лучиано.
Внутри была краткая записка, написанная печатными буквами: «Перемирие окончено. Нью-Йорк будет наш. Ф. Н.»
— Фрэнк Нитти, — пробормотал Петросино. — Значит, чикагская семья решила нарушить перемирие.
Он знал, что убийство Лаки Лучиано изменит расклад сил в преступном мире всего Восточного побережья. Комиссия, которую создал Лучиано для координации действий различных группировок, лишилась своего лидера и арбитра. Это означало начало новой войны за территории и влияние.