Оракул с Уолл-стрит 9

Глава 12 Небо и земля

Двигатель «Curtiss Robin» работал ровно, самолет плавно набирал высоту, оставляя позади нефтяные вышки Талсы.

Я сидел в переднем пассажирском кресле, наблюдая, как Констанс управляет машиной с непринужденной уверенностью профессионала. Ее руки легко лежали на штурвале, глаза следили за показаниями приборов, а губы беззвучно шевелились. Видимо, она про себя проговаривала контрольный список пилота.

— Красивый вид, не правда ли? — крикнула она через рев двигателя, указывая на расстилающуюся под нами панораму.

Внизу проплывали бескрайние равнины Оклахомы. Лоскутные одеяла полей, перемежающиеся темными пятнами лесов и серебристыми нитками рек. Кое-где виднелись небольшие городки с водонапорными башнями и железнодорожными станциями, а на горизонте дымились трубы заводов.

— Потрясающий! — ответил я, хотя больше любовался самой пилотессой, чем пейзажем.

В воздухе Констанс преобразилась. Исчезла светская кокетливость, игривые манеры девушки из высшего общества. Вместо этого я видел сосредоточенного профессионала, полностью поглощенного своим делом.

Девушка периодически корректировала курс, проверяла карту, следила за расходом топлива. Каждое ее движение было точным и уверенным.

— Когда вы получили лицензию пилота? — спросил я, когда мы достигли крейсерской высоты и шум немного стих.

— Два года назад, — ответила она, не отрывая взгляд от горизонта. — Отец думал, что это временная блажь, как увлечение теннисом или живописью. Пришлось доказывать серьезность намерений.

— Каким образом?

— Налетала триста часов за первый год. Получила сертификат инструктора. Участвовала в воздушных гонках в Кливленде и заняла третье место среди женщин. — Она улыбнулась, вспоминая. — После этого отец купил мне собственный самолет.

Я изучал ее профиль. Точеный нос, решительный подбородок, глаза, прищуренные от яркого солнца. В кожаной летной куртке и шлеме она выглядела как героиня приключенческого романа.

— А что заставило вас согласиться на этот рейс? — спросил я после паузы.

Констанс бросила на меня быстрый взгляд, потом снова сосредоточилась на управлении.

— Чистое совпадение. Мне нужно было лететь в Нью-Йорк по делам. Встреча с издателем, который хочет опубликовать мои записки о полетах. — Она сделала паузу. — А потом дядя Дэвид упомянул, что его деловой партнер срочно нуждается в перелете. Когда я узнала, что это вы…

— Что тогда?

— Тогда я поняла, что судьба дает нам второй шанс закончить разговор, начатый в лунном саду.

Мое сердце учащенно забилось при упоминании той ночи в Саутгемптоне. Воспоминания нахлынули ярко и отчетливо. Лунный свет, шепот волн, вкус ее губ.

— Констанс, тогда обстоятельства были сложными.

— А сейчас проще? — В ее голосе прозвучала легкая ирония. — Вы по-прежнему загадочный финансист с темным прошлым, а я непокорная дочь нефтяного магната. Ничего не изменилось.

— Изменилось многое. Я стал более осторожным в личных отношениях. Мой мир полон опасностей.

Констанс рассмеялась. Звонко и беззаботно.

— Мистер Стерлинг, вы сидите в самолете на высоте восьми тысяч футов с женщиной, которая летает всего два года. И говорите мне об опасностях?

Она права. По иронии судьбы, сейчас я доверил ей самое дорогое. Свою жизнь.

Следующий час мы летели, обмениваясь историями. Констанс рассказывала о своих полетах. О вынужденных посадках в кукурузных полях, полетах сквозь грозы, встречах с военными пилотами, которые сначала относились к ней снисходительно, а потом признавали ее мастерство.

Я, в свою очередь, осторожно делился с ней событиями последних дней. Противостоянием с европейскими нефтяными гигантами, созданием американского альянса. Говорил обтекаемо, но Констанс была слишком умна, чтобы не понять суть.

— Значит, вы воюете с теми, кто хочет контролировать американскую экономику из-за океана? — подытожила она после моего рассказа.

— Упрощенно говоря, да.

— И мой отец участвует в этой войне?

— Ваш отец один из ключевых союзников. Он не был на встрече, но дал согласие шифрованной телеграммой. Без поддержки таких людей, как Джеймс Хэллоуэй, мы не смогли бы противостоять европейскому картелю.

Констанс кивнула, обдумывая услышанное.

— Теперь понятно, почему он так нервничал последние недели. И почему внезапно заговорил о необходимости найти мне «подходящего мужа из деловых кругов».

— Он беспокоится о вашей безопасности.

— Или хочет использовать меня как разменную карту в деловых переговорах, — сухо заметила она. — В нашем мире женщины часто становятся инструментами укрепления союзов.

В этот момент двигатель начал работать неровно. Сначала едва заметные перебои, потом более явные. Констанс тут же насторожилась, проверила приборы.

— Что-то с системой питания, — сообщила она, сохраняя спокойствие. — Нужно садиться.

— Это серьезно?

— Пока нет, но лучше не рисковать. — Она достала карту и изучила местность под нами. — Там впереди небольшой городок, должен быть аэродром.

Через десять минут мы снижались к узкой взлетной полосе рядом с городком, название которого я не успел разглядеть на табличке. «Robin» сел мягко, несмотря на неровности грунтовой полосы.

У единственного ангара нас встретил механик. Пожилой мужчина в замасленном комбинезоне, который с любопытством разглядывал необычных гостей.

— Проблемы? — спросил он, подходя к самолету.

— Перебои в работе двигателя, — объяснила Констанс, снимая шлем. — Возможно, засорился топливный фильтр.

Механик кивнул и принялся изучать двигатель. Через полчаса он вынес вердикт:

— Точно, фильтр забился. Могу заменить, но запчасти нужно заказать из Канзас-Сити. Прибудут завтра утром.

Констанс и я переглянулись.

— Значит, проводим ночь здесь? — спросила она.

— Похоже на то. В городе есть гостиница?

— Одна есть, — ответил механик. — «Гранд Отель». Правда, гранд там только название, но чисто и недорого.

Час спустя мы шли по главной улице маленького городка. Оказывается, это Седалия. Типичный небольшой провинциальный городок.

Широкая улица с двухэтажными домами, универсальный магазин, банк, закусочная. Люди с любопытством поглядывали на нас, элегантно одетую пару, явно из большого города.

«Гранд Отель» действительно был скромным заведением, но чистым и уютным. Мы заняли два номера рядом и решили пообедать в местной закусочной.

— Странно, — заметила Констанс, когда мы устроились за столиком у окна. — В Нью-Йорке или Далласе мы бы никогда не остались наедине на целый день.

— Здесь другие правила?

— Здесь нас никто не знает. Мы просто мужчина и женщина, заехавшие по дороге.

Официантка принесла нам жареного цыпленка с картофелем и кукурузой, простую, но вкусную еду. Мы ели и говорили обо всем. О книгах, музыке, планах на будущее. Разговор лился легко и естественно, без светских условностей и осторожности.

— Уильям, — сказала Констанс, когда мы допивали кофе, — можно задать личный вопрос?

— Конечно.

— Вы когда-нибудь сожалели о выбранном пути? О том, что посвятили жизнь деньгам и власти?

Вопрос заставил меня задуматься. Как объяснить ей, что мой путь предопределен обстоятельствами, которые она не могла понять?

— Иногда, — ответил я честно. — Особенно когда понимаю, что цена успеха — это полное одиночество.

— А что если бы была возможность изменить все? Начать заново?

— С кем-то подходящим рядом? — Я посмотрел ей в глаза. — Тогда, возможно, я бы рискнул.

Мы вернулись в отель, когда солнце уже садилось за горизонт. В холле горел камин, создавая уютную атмосферу. Констанс остановилась у лестницы, ведущей на второй этаж.

— Прогуляемся еще немного? — предложила она. — На улице такой красивый закат.

Мы вышли на крыльцо отеля. Небо пылало оранжевыми и розовыми красками, главная улица городка купалась в золотистом свете. Где-то вдали одинокий музыкант играл на губной гармошке.

— Знаете, — тихо сказала Констанс, — иногда мне хочется остановить время. Зафиксировать такие моменты навсегда.

— Почему?

— Потому что завтра мы вернемся в наш сложный мир. Вы к своим финансовым войнам, я к борьбе с отцовскими планами женить меня на ком-нибудь «подходящем».

Она повернулась ко мне, и в ее глазах я увидел ту же грусть, которую помнил из лунного сада в Саутгемптоне.

— Констанс, — начал я, но она приложила палец к моим губам.

— Не говорите ничего. Просто будьте здесь, сейчас.

Она шагнула ко мне, и я обнял ее. Мы стояли на крыльце маленькой гостиницы в забытом Богом городке, но в этот момент весь мир сузился до нас двоих. Я целовал ее губы, вдыхал аромат ее волос, чувствовал тепло ее тела.

— Уильям, — прошептала она, когда наши губы разомкнулись, — что будет с нами?

— Не знаю, — честно ответил я. — Но знаю, что не хочу отпускать тебя снова.

Мы стояли, обнявшись, и я чувствовал, как ее сердце бьется в унисон с моим. Констанс подняла голову, и в ее глазах я увидел то же желание, что горело во мне.

— Уильям, — прошептала она, — я не хочу, чтобы эта ночь закончилась простым «спокойной ночи».

Не говоря ни слова, я взял ее за руку, и мы поднялись в отель. В коридоре было тихо, только где-то скрипели половицы под нашими шагами. У двери ее номера мы остановились.

— Ты уверена? — спросил я, глядя в ее глаза.

Вместо ответа она повернула ключ в замке.

В полумраке комнаты время словно остановилось. Каждое прикосновение отзывалось трепетом в груди, каждый поцелуй разжигал огонь, который мы так долго сдерживали. Я терял себя в шелке ее волос, в аромате ее кожи, в тихих словах нежности, которые она шептала мне на ухо.

Констанс была удивительно смелой и в то же время трогательно уязвимой. Я чувствовал, как дрожат ее руки, когда она прикасается ко мне, видел, как в ее глазах смешиваются страсть и доверие.

Мир вокруг перестал существовать. Остались только мы двое, потерявшие себя друг в друге.

Когда волна нежности накрыла нас, я понял, что раньше не испытывал ничего подобного. Это не просто физическое влечение. Это было слияние двух душ, нашедших друг друга вопреки всем обстоятельствам.

Позже, когда мы лежали в тишине, слушая редкие звуки провинциального городка за окном, Констанс прижалась ко мне ближе.

— Я боялась этого момента, — призналась она тихо.

— Почему?

— Потому что знала, что после этого не смогу притворяться, что ты мне безразличен.

Мы лежали в тишине, слушая, как за окном шумят листья под ночным ветром. Констанс рисовала пальцем невидимые узоры на моей груди, а я гладил ее волосы, все еще не веря в происходящее.

— А что будет завтра? — спросила она, не поднимая головы.

— Завтра мы полетим в Нью-Йорк, — ответил я. — И встретимся с реальностью.

— Которая разлучит нас снова?

— Которая усложнит нам жизнь. Но я не намерен сдаваться без борьбы.

Констанс приподнялась на локте и посмотрела мне в глаза.

— Уильям, я не из тех женщин, которые требуют обещаний на всю жизнь после одной ночи. Но я и не из тех, кто может притворяться, что ничего не произошло.

— И что ты предлагаешь?

— Честность. Если между нами что-то есть, давай выясним, что именно. Если нет, расстанемся достойно.

Я поцеловал ее в лоб, вдыхая знакомый уже аромат.

— Между нами определенно что-то есть. Вопрос в том, сможем ли мы это сохранить в нашем сложном мире.

Утром мы проснулись в объятиях друг друга. Солнечный свет мягко проникал сквозь занавески, освещая лицо Констанс.

Во сне она выглядела моложе, уязвимее. Трудно поверить, что эта хрупкая на вид девушка управляет самолетом лучше многих мужчин.

— Доброе утро, — прошептала она, открывая глаза. — Как спалось?

— Лучше, чем за долгие месяцы, — признался я.

Мы не торопились вставать, наслаждаясь последними минутами близости перед возвращением к обыденности. Но время неумолимо двигалось вперед, и к девяти утра нас ждал механик с отремонтированным самолетом.

За завтраком в той же закусочной мы были уже более сдержанными. Не потому что сожалели о случившемся, а потому что чувствовали приближение расставания.

Нью-Йорк означал возвращение к прежним ролям. Я стану финансистом, ведущим войну с европейским картелем, она — дочерью нефтяного магната с собственными проблемами.

— Мне нужно встретиться с издателем завтра вечером, — сказала Констанс, рассеянно помешивая кофе. — А послезавтра отец ждет меня в Далласе.

— Понятно. А я буду занят переговорами с политическими дельцами и подготовкой к возможным атакам врагов.

— Звучит так, будто мы договариваемся о деловом сотрудничестве, а не… — Она не закончила фразу.

— А не признаемся друг другу в любви? — закончил я за нее.

Констанс подняла глаза и улыбнулась. Грустно, но искренне.

— Слишком рано для таких слов?

— Или слишком поздно, — ответил я. — Констанс, то, что произошло между нами, изменило мою жизнь. Но я не могу обещать простых решений.

— И не нужно. Я же говорила, честность важнее обещаний.

Полет до Нью-Йорка прошел молча. Мы оба были погружены в собственные мысли, пытаясь понять, что делать с возникшими между нами чувствами. Констанс управляла самолетом с прежним мастерством, но я видел напряжение в ее плечах, задумчивость во взгляде.

Когда показались очертания Нью-Йорка, знакомые силуэты небоскребов, дымящие трубы заводов, серебристая лента Гудзона, я понял, что наша идиллия подходит к концу.

Самолет приземлился в аэропорту Флойд Беннетт, когда солнце уже взошло на небосклоне.

Близился полдень. Полет из Седалии прошел без происшествий механик оказался мастером своего дела, и двигатель работал как часы. Но все мысли были не о технических проблемах, а о женщине, сидевшей за штурвалом.

— До свидания, Уильям, — сказала Констанс, когда я забирал свой чемодан из багажного отсека. — Надеюсь, ваши дела в городе пройдут успешно.

— Спасибо за полет, — ответил я, стараясь сохранить формальность, хотя сердце сжималось от предстоящей разлуки. — И за вчерашний вечер.

Она улыбнулась, той самой дерзкой улыбкой, которая сводила меня с ума.

— Это было прекрасно. Возможно, повторим когда-нибудь.

— Возможно.

Я смотрел, как «Curtiss Robin» исчезает в вечернем небе, направляясь к частному аэродрому в Лонг-Айленде, откуда Констанс планировала добраться к отцу. Потом вызвал такси и поехал в город, мысленно переключаясь с личных переживаний на деловые проблемы.

Нью-Йорк встретил меня привычным хаосом. Потоками автомобилей, криками продавцов газет, мельканием неоновых вывесок.

Город, который никогда не спал, продолжал бесконечную суету даже в воскресный день. Но для меня это было возвращением домой. Здесь, среди небоскребов и биржевых залов, разворачивались события, способные изменить судьбы миллионов людей.

Сразу из аэропорта я отправился на переговоры. У Бернарда Баруха оказалось здесь два или три офиса.

Тот, в котором он сейчас находился, располагался в одном из самых престижных зданий на Бродвее. Тридцатиэтажная башня из стекла и стали, символ американского делового могущества.

Даже в воскресное время лифтер без труда доставил меня на двадцать седьмой этаж, где за массивными дубовыми дверями располагалась империя одного из влиятельнейших финансистов страны.

Барух ждал меня в рабочем кабинете, просторной комнате с панорамными окнами, выходящими на огни Манхэттена.

В свои годы он оставался внушительной фигурой, высокий, с седеющими волосами и проницательными глазами, излучающий ту особую уверенность, которая приходит с десятилетиями успешных сделок и политического влияния.

— Уильям! — приветствовал он меня, поднимаясь из-за стола. — Рад видеть вас снова. Сообщения Роквуда и ваша телеграмма из Талсы очень заинтриговала меня. Американский нефтяной альянс против европейской экспансии, это звучит амбициозно.

— Амбициозно, но необходимо, — ответил я, пожимая его крепкую руку. — События последних дней показали, что европейские концерны ведут спланированную атаку на американских нефтяных производителей.

Барух указал на кожаные кресла у камина, где уже были приготовлены бокалы и бутылка французского коньяка.

— Рассказывайте. Какие у вас доказательства? Я знаю, что правительства Европы слишком разобщены, чтобы действовать сообща в таком важном проекте.

Судя по его насмешливому лицу, он не очень верил в объединенный удар европейцев по нашей нефтяной индустрии. Ну что же, сейчас я ему предоставлю все нужные сведения.